Текст книги "Владимир Мономах"

Автор книги: Антонин Ладинский

Соавторы: Андрей Сахаров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 57 страниц)

Здесь же он получил грустную весть о том, что сестра Евпраксия постриглась в монахини. В августе умер её муж Генрих IV, император Священной Римской империи, и как только Евпраксия узнала об этом, она пришла к Янке в Андреевский монастырь. Никакие уговоры сестры не могли изменить её решения. Если муж мёртв, твердила Евпраксия, она должна принять постриг.

Впоследствии Владимир записал в своём «Поучении»: «И на зиму в Смоленск пошёл: из Смоленска после Пасхи вышел; и Юрьева мать умерла».

Эти известия он поместил между двумя другими о страшных набегах половцев Боняка на Русь.

И неизвестно, сколько бы ещё времени пробыл Мономах в Смоленске, страшась оторваться от неживой уже Гиты, если бы с юга не пришла грозная весть: на Переяславль снова вышел Боняк. Нужно было возвращаться к мирским делам. Тяжкие потери и прежде не освобождали его от этих дел. На него смотрят его приспешники – бояре и дружинники. Их, своих людей, он должен защитить прежде всего. Должен он спасать и разоряемых смердов и ремесленников, иначе рухнет установленный богом порядок, который ему вручено блюсти на Русской земле. Что станут делать смысленые люди, если половцы изведут всех простых людей…

Из Смоленска он выезжал уже верхом, как в молодости, имея рядом поводных коней. Время не ждало. Одновременно он послал гонцов к братьям и не звал, а уже приказывал им явиться к лету в Переяславль. Он просил передать братьям свои слова, что не о переяславских добытках заботится он, а о благе всей земли и чтобы шли немедля вместе с дружинниками и пешцами, как на Сутень.

Пока Владимир скакал к Переяславлю, Боняк сумел захватить княжеские табуны и отогнал их к своим вежам, а по пути смел с лица земли сёла, деревни, погосты, которые попались ему на пути, я угнал в плен людей. Но дальше не стал испытывать судьбу и ушёл прочь, не дожидаясь погони за ним переяславского князя.

К середине лета 1107 года в Переяславль подтянулись княжеские дружины со всей Руси. Послушно пришли Святополк киевский, Олег Святославич, который вёл с собой дружины черниговскую и новгород-северскую. Снова среди князей был Мстислав, внук Игоря Ярославича.

Пришли и два Мономаховых сына с дружинами – Ярополк и Вячеслав. Переяславль наполнился людьми, звоном оружия, весельем.

Мономах ждал очередного выхода половцев: раз Боняк в мае не откочевал на юг – значит, теперь всё лето и осень он будет тревожить русские земли, а откуда он появится – никто не знал. Далеко в степь были посланы сторожи, им попадались отдельные мирные кочевья, но самого Боняка и его рать обнаружить не удалось.

Хан объявился со всеми своими силами через некоторое время на Суле у Кснятина, начал разорять и жечь там русские городки. Княжеские дружины бросились от Переяславля за Сулу, сумели догнать часть половцев, когда те уже уходили в степь, и навязали им бой. Половцы отчаянно отбивались, несколько раз переходили в яростные атаки, но, в конце концов, не выдержали и побежали прочь, потеряв многих своих ханов, обоз и полон.

В начале августа 1107 года они вновь явились на Русь, То было большое объединённое войско ханов Боняка и Шарукана. Шарукан вёл с собой уцелевших от разгрома в 1103 году донских половцев, а Боняк – приднепровских, до веж которых ещё не доходили русские рати. Вместе с этими главными ханами шли многие иные ханы. Половцы обступили Лубен со всех сторон и пытались взять город приступом, но когда горожане отбились, то пошли по округе, разоряя сёла и слободы, наполняя свой обоз новыми пленниками. К вечеру одного из дней за Сулой показались русские дружины, которые с ходу, сметая половецкие сторожи, перешли реку вброд и с кликом бросились на половецкое войско.

Удар Мономаха был столь неожиданным и дерзким, а кликнули руссы столь яростно и дружно, что половцы, не вступая в бой и не успев поставить свои стяги, бросились к коням и устремились прочь; другие же, не сумев взять копей, бежали в степь пешие, бросив полон и имение, захваченное в Русской земле. Мономах приказал догонять бежавших и рубить их, уничтожая живую силу половецкой конницы, подсекая тем самым корень будущих набегов, и руссы, кого смогли, – догнали и посекли, а пеших хватали руками и вязали путами.

Руссы гнали половцев до реки Хорола и лишь там перевели дух.

Уже в начало сечи Мономах приказал во что бы то ни стало взять Боняка и Шурукана, послал к их шатрам своих лучших дружинников. Однако оба хана успели ускакать. У самого Хорола руссы догнали и засекли саблями Бонякова брата Таза, захватили в полон хана Сугру и его брата и чуть было не взяли Шарукана, но старый хан и на этот раз сумел отбиться от руссов на самом берегу Хорола, уложив там, на броду, многих своих воинов, прикрывавших его бегство. Весь половецкий обоз снова достался русским князьям, но что это был за обоз: опять награбленное русское добро, пленники, которые тут же, освобождённые, разбрелись по своим волостям. Досталось руссам и великое множество коней, которых бросили степняки в открытом поле.

* * *

Эта победа состоялась 12 августа, и в этом году и в следующем снова было тихо: уже не хватало у половцев сил для ежегодного выхода в Русь.

Этой же осенью Мономах и Олег Святославич послали посольства в придонскую степь к ханам Аепе и другому Аепе, которые вот уже несколько лет после саковского совещания были мирны с русскими князьями. И этим летом они не пошли на Русь с Шаруканом.

Для половецких ханов это был трудный выбор. В степи долгими десятилетиями наверху удерживались лишь те ханы, которые могли поднять и возглавить воинов в очередной набег на русские, болгарские, византийские земли или на владения торков, берендеев, печенегов, наполнить половецкие вежи добытком, табунами коней, скотом, пленниками. И не беда, что время от времени они терпели жестокие поражения от соседей, из года в год, с неизменным упорством шли на Русь Тугоркан и Уруссоба, Алтунопа и Сугра, Боняк и Шарукан и ещё так недавно оба хана Аепы. Теперь уже отправились на жительство к богам Тугоркан и другие. Боняк и Шарукан с прежним упорством ведут половецкую конницу на Русь, поднимая в поход всех донских и приднепровских половцев. Но ханы Аепа и другой Аепа решили блюсти мир. Уже в Сакове для них было ясно, что в ответ на объединение степи с большими трудностями, тяготами и спорами стала объединяться и Русь. И возглавил это объединение Мономах, который, как это уже показала жизнь, неизменно одерживал верх над половцами во многих сражениях и начал даже тревожить их вежи. Бороться с Мономахом означало бы для них, живших зимами в нескольких переходах от Переяславля, гибель. Уклонение от этой борьбы могло бы подорвать их власть среди других ханов, среди простых половецких воинов, которые требовали новой добычи, новых набегов на сопредельные страны. К 1107 году хану Аепе и другому хану Аепе стало уже совсем трудно сохранять мирное устроение с Русью, и тогда они направили своих послов в Переяславль, прося Мономаха встретиться с ними ещё раз и закрепить мир браками дочерей обоих ханов с сыновьями старших русских князей. Это дало бы обеим сторонам не только желанный мир, но и помогло бы ханам, ставшим свояками русских князей и, может быть, самого Мономаха, сохранять власть над своими коленами.

Посольство встретили в Переяславле с большой радостью, тем более что только что русские князья завершили хотя и победоносный, но такой изнурительный поход против половцев. И кто знал в это время, как поведут себя хан Аепа и другой хан Аепа, располагавшие тысячами свежих конных воинов и откормленными к осени конями.

Послов потчевали на княжеских сенях в присутствии видных бояр и воевод, держали их у себя несколько дней, пока гонцы не известили о посольстве Олега Святославича, княжившего по соседству в Новгород-Северском. Олег пригласил послов к себе, и те долгие дни пировали и вели разговоры и с Олегом Святославичем. Потом послы были в Чернигове у Давыда Святославича.

Русские князья согласились взять за своих сыновей дочерей обоих ханов.

В январе 1108 года трое видных русских князей – Владимир Мономах, Олег и Давыд Святославичи двинулись в степь на встречу с ханом Аепой и другим ханом Аепой. Ханы подвинули свои вежи поближе к Русской земле и встретили князей неподалёку от своих станов, на реке Хорол, где совсем недавно руссы добивали половцев Боняка и Шарукана.

…Владимир, Олег и Давыд ехали в сопровождении многочисленных и богато одетых дружин, с развёрнутыми стягами и сами в червлёных плащах, в золочёных шишаках. На многих санных возах князья везли с собой дары обоим ханам – золото, серебро, вина, русское узорочье.

И вот они впервые за долгие годы своей жизни едут среди кибиток и шатров многих тысяч половцев, и те, выйдя на дорогу, смотрят на русских людей, на Мономаха; женщины подымают на руки своих детей, указывают им на золотой шишак переяславского князя, на личный Мономахов стяг со строгим ликом Спаса, что трепещет на ветру над головой князя, называют, шелестя губами, его имя, и этот шелест стелется за ним на всём пути к ханским шатрам.

Мономах едет с застывшим, строгим лицом, смотря прямо перед собой и вверх, куда-то в вечереющую даль. Конь его выступает мощно и стройно, и дружина сзади держится, как и наказано, строго и гордо: пусть знают степняки, что едет их неустанный воитель, князь, который не остановится ни перед чем, чтобы сокрушить врагов Руси.

В шатрах тепло, горят светильники, сладко пахнет настоем нездешних диковинных трав, тонкие гибкие половчанки обносят сидящих по половецкому обычаю на мягких коврах князей чашами с кумысом. Так начинается пир. Здесь же идут и переговоры о том, чтобы княжеским сыновьям Юрию Владимировичу и Святославу Ольговичу взять за себя одну дочь Аепы, внуку хана Осеня, с которым немало битв было у русских князей, а другому – дочь другого Аепы, внуку хана Гиргеня, с которым руссы воевали не меньше же. Потом, прикрываясь широкими рукавами накидок, в шатёр входят дочери обоих ханов, открывают лица, розовея щеками, смотрят на светловолосых, светлоглазых русских князей своими чёрными как угли глазами, тихо звенят украшающим их византийским серебром. Ханы, довольные своими красавицами дочерьми, ласково посмеиваются, что-то лопочут на своём языке. А за пологом шатра наступает январский вечер, подвывает ветер, и плотными рядами стоят около шатра рядом с половецкими воинами дружинники русских князей, готовые в мгновение ока схватиться за мечи и сабли. Здесь же за шатром стоят под сёдлами наизготове коня князей и дружинников, которых блюдут конюхи.

Через несколько дней, заключив с ханами вечный мир и любовь, Мономах с двоюродными братьями возвращался в Переяславль. Вместе с князьями охали ханские дочери, а следом за ними тянулись возы с половецкими дарами князьям, выступали табуны коней, ехала половецкая свита, слуги, которые отныне должны были жить около дочерей хана Аспы и другого хана Аепы в Переяславле и в Новгород-Северском, и в тех стольных городах, куда пошлют своих сыновей старшие князья в будущем.

Теперь ближние половцы были замирены, но лазутчики-торки сообщали из степи, что близ половецкой донской столицы городка Шарукана вновь собирается несметное число половецких всадников, оттуда они идут к Донцу, ставят там свои вежи, а хан Шарукан и другие ханы, уцелевшие от разгрома 1103 года, похваляются вновь идти в Русь и отомстить за кровь Уруссобы, Алтунопы и других своих соплеменников.

Зимой 1109 года Мономах решил вновь потревожить донских половцев, не давая им подняться к прежней силе.

Перед ним стоял воевода Дмитр Иворович, которому он давал свою дружину и санных пешцев.

– Пойдёшь до Донца санным путём, – говорил Мономах, – выяви, где стоят половцы, сколь полны людьми их станы, могут ли выйти против нас в предстоящие годы. А где найдёшь их, если будет сила, сразись, пусть теперь знают, что ни зимой, ни летом им не будет покоя от русских ратей, пока не забудут они путь в Русь. Узнай, где кочует Шарукан и есть ли у них с Боняком ссылка.

Дмитр Иворович шёл от Переяславля прямо вглубь степи. На санных возах везли зимние шатры, еству и питьё, здесь же сидели пешцы, одетые в тёплую одежду. Дружина двигалась верхами. Воины тоже были одеты под бронями и шишаками в тёплое. Ночевали в лощинах, спасаясь от ветра, жгли костры, двигались не торопясь, щупая дорогу сторожами. Торопиться было некуда: чем глубже ляжет зима, тем неожиданнее и тяжелее будет их удар по половцам. Сейчас они лишь недавно откочевали с юга, кони ещё сыты, а придёт время, и зима начнёт брать своё. Прав Мономах – к половцам надо идти только зимой. Руссы лучше приготовлены для такого похода, да и кони их зимой так же кормлены и быстры, как и летом. Половцы же бедствуют среди метельной степи, именно с января месяца их настигают голодные дни и бескормица для копей.

К началу января Дмитр Иворович был уже на подходе к Донцу. Немногочисленные половецкие сторожи, не оказывая сопротивления, откатывались вглубь степи. Дальние вежи при его приближении снимались с мест и исчезали в белой степи. Лишь у самого Донца чёрная волна половцев вырвалась из белой мглы и понеслась навстречу руссам. Сеча была недолгой. Вновь, как уже поучал русских воевод Мономах, половецкую конницу встретили пешцы, вновь разбилась об их щиты, копья и упорство конная атака лучников, вновь конная русская дружина довершила разгром половецкого войска. Степняки бежали розно, бросив свои вежи, имение, жён и детей. Тысяча кибиток со всем, что было в них, досталось Дмитру Иворовичу и полон бесчисленный.

Пленные половцы рассказывали, что Шарукан откочевал в этом году подальше от русских границ, что его вежи стоят на Дону и он собирает силы для нового похода в Русь, а гонцы от Боняка сидят у него каждодневно и от него гонцы ездят к Боняку, за Днепр.

1 февраля, в самый разгар зимы, переяславский воевода вернулся к Мономаху, таща за собой кибитки, табуны коней, стада, множество пленных.

Так закончился этот поход, которому Мономах придавал важное значение. Это была и первая попытка достигнуть донских рубежей в тяжёлое зимнее время, и возможность узнать, где стоят основные вежи половцев в это время, и стремление запугать врага, уничтожить его боевую силу – воинов и отнять у него как можно больше копей – этот главный и единственный способ быстрого передвижения степняков.

Мономах был доволен. Это было видно из того, как он сдержанно, не улыбаясь, шутил в ответ на рассказ Дмитра Иворовича, как, обращаясь к сидящим рядом сыновьям Ярополку и Вячеславу, призывал их учиться у удачливого воеводы, как молодо блестели ого глаза и как он легко ходил потом но хоромам, останавливаясь и слегка покачиваясь перед Дмитром Иворовичом на каблуках.

В конце он сказал: «На следующий год зимой снова пойдём в степь, пусть теперь Шарукан привыкает к нашим походам, дойдём и до его вежи».

За этими заботами Мономах уже давно не был в Киеве. А оттуда шли грустные вести: одна за другой умерли две его сестры – в июле Екатерина, а 10 июля 1109 года Евпраксия. Евпраксия лишь на три года пережила своего супруга Генриха IV и умерла на тридцать восьмом году жизни.

Но вместе с этими вестями верные Мономаху люди доносили, что всё больше и больше киевлян недовольны Святополком. Он погряз в сребролюбии, отдаёт через других людей деньги в рост, и резы[30]30
  Резы – проценты.


[Закрыть] берут сейчас в Киеве такие, каких никогда на Руси не слыхивали, людей за невыплаченные резы кабалят; Подол снова бурлит, как в 1068 году, а люди Святополка хватают недовольных и сажают в поруб. Недовольны и монахи Печёрского монастыря. Сегодня Святополк постоянно льстил монастырю: идя в поход, молился у гроба Феодосия; по просьбе игумена указал митрополиту Никифору по всем церквам вписать имя преподобного в синодик святых. Но монастырь всё равно не благоволит Святополку. Недовольны и бояре, которые не видят в Святополке владыку, способного отстоять против простого люда их сёла и дворы, доходы и резы. В Киеве всё чаще называют имя Владимира Мономаха как единственного защитника Русской земли от степняков, как князя бояр, дружинников и церкви. Верят ему и ремесленники, и смерды, и закупы, и прочие, кто надеется, что уж он-то, судья праведный в своей волости, не даст и их в обиду, придя в Киев.

Мономах с радостью и скрытым волнением слушал эти вести, но лицо его было непроницаемо, иногда он движением руки останавливал говорившего, и было ясно, что князь боится ранней огласки этих вестей, не надеется даже на своих людей, не верит им, опасается, что раньше времени столкнут его со Святополком, с киевским боярством и тем самым погубят всё дело.

Живя в те годы в Переяславле и направляя все силы на объединение князей в борьбе со степью, на подготовку всё новых и новых походов против половцев, Мономах дорожил любой возможностью узнать, как живёт свет, с кем мирны и с кем ратны западные и восточные властелины. Но особенно он дорожил вестями из Византии, во владения которой вошли крестоносцы, двигаясь на Восток. Его, русского князя, мало занимали церковные дела. Понимал, что за всем этим стоят мирские, чисто земные дела, кипят мирские страсти. Зато у всех гонцов, заезжих купцов, паломников, он настойчиво расспрашивал о том, как западные рыцари сумели объединить свои усилия, как смогли собрать не единожды такие огромные рати и повести их на Восток, какую помощь в этом деле оказала им церковь. Ведь он тоже затевал походы на Восток, на его собственный Восток, и хотел знать всё о крестоносном воинстве. И когда Мономах узнал, что на Русь из святых мест вернулся черниговский игумен Даниил, он послал за ним гонцов.

Даниил не торопился в Переяславль. Только, что придя на родину, он уже начал писать своё «Житие и хождение игумена Даниила из Русской земли», которому вскоре предстояло стать любимым чтивом русского человека. Лишь закончив первые части своего труда, Даниил выехал в Переяславль.

И вот они сидят друг против друга в небольшой палате Мономаха среди книг и свитков – немолодой уже, повидавший мир паломник с испещрённым морщинами лицом, с проницательным взглядом светлых глаз, человек, которому суждено было стать одним из виднейших писателей Руси своего времени, и князь-хозяин, князь-воин, большой любитель чтения и грамотей.

Беседа их течёт неторопливо и дружелюбно. Даниил рассказывает о своём долгом путешествии в святую землю, о шестнадцатимесячном пребывании в тамошних местах.

Он добрался до Константинополя, потом морем доплыл до Яффы в Палестине, побывав во время пути на островах Эгейского моря, на Крите и на Кипре. Из Яффы с другими паломниками Даниил прошёл сухим путём до Иерусалима, попал в королевство крестоносцев, созданное, во главе с королём Болдуином I в 1100 году. В Иерусалиме он поселился на подворье палестинского монастыря святого Саввы и уже оттуда ходил к Иордану и Тивериадскому озеру, в Вифлеем, Хеврон и Галилею, во многие другие места. Долго он стоял в церкви Воскресения у гроба господня.

– Ну а какой он сам, гроб-то господень? – нетерпеливо спросил Мономах.

– Да его и пет, гроба-то, – ответил задумчиво Даниил. – Это как бы маленькая пещерка, высеченная в камне, с небольшими дверцами, через которые может, став на колени, войти человек. В высоту она мала, а в длину и в ширину одинаково четыре локтя. И когда входишь в эту пещерку через маленькие дверцы, по правую руку – как бы скамья, высеченная в том же пещерном камне: на той скамье лежало тело господа нашего Иисуса Христа. Сейчас та святая скамья покрыта мраморными плитами. Сбоку проделаны три круглых оконца, и благодаря этим оконцам виден этот святой камень, и туда целуют все.

– Значит, гроба нет? – с сомнением сказал Мономах.

– Нет, – простодушно повторил Даниил…

– А как же ключи от гроба господня…

– Так это ключи от пещерки, и держит их тамошний ключарь церкви Воскресения.

Мономах замолчал. Всё более и более становилась ему ясной затея рыцарей-крестоносцев. Святыни святынями, ключи ключами, но, видно, главное для них не это, а земли Сирии, богатство Византии и Арабского халифата.

Даниил рассказал, как его несколько раз принимал иерусалимский король Болдуин, как взял его с собой в поход на Дамаск.

А Мономах всё спрашивал – как устроено крестоносное войско, много ли попов берут крестоносцы с собой в поход и как попы несут в походе свою службу, на что Даниил отвечал, что главное дело епископов, и попов, и всего клира в походе укреплять мужеством души воинов.

Надвигалась зима 1110 года. Теперь, после похода Дмитра Иворовича, Мономах окончательно утвердился в мысли, что на половцев следует идти именно в зимнее время или ранней весной. В конце 1109 года он сносился гонцами с братьями, и в начале 1110 года Святополк, Владимир и Давыд Святославич согласились идти в степь искать войско Шарукана тем же путём, что шёл к Донцу и Дмитр Иворович, Опытный воевода должен был идти в передовом сторожевом полку и пролагать дорогу всему русскому войску. Олег Святославич снова отказался помочь братьям, прислав гонца всё с тем же коротким словом «нездоров». На этот раз братья не настаивали, не стыдили Олега. Из Новгород-Северского доходили вести о том, что Олег действительно ослаб телом и душой, почти не выходит из княжеского дворца. По своих воинов он прислал к брату Давыду.

Киевская, переяславская и черниговская дружины сошлись неподалёку от города Воина и двинулись в степь.

Январь в этом году выдался лютым. Стояли жестокие морозы с ветром, дующим с востока. Он колол снежной степной пылью лица воинов, сбивал дыхание у лошадей. Брони настудились настолько, что пальцы тут же примерзали к ним, пешцы пообморозили руки и ноги; не спасали и костры, которые войско запаливало, останавливаясь на отдых. Кони вдруг начали падать.

Князья съехались на совет и решили вернуть свои рати обратно по городам. Надо было сохранить людей, спасти оставшихся коней. К тому же в такую студёную зиму и половцы не посмеют высунуть носа из своих кибиток. Так, не дойдя даже до Донца, не говоря уже о стане Шарукана, где томились в неволе многие русские пленники, князья окончили поход.

Здесь же, в степи, под колючим ветром условились осенью встретиться вновь и подготовить новый поход против Шарукана уже в 1111 году.