Текст книги "Владимир Мономах"

Автор книги: Антонин Ладинский

Соавторы: Андрей Сахаров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 57 страниц)

Владимир ехал в недоумении: войны утихли, столы подслепы. Кажется, всем уже может быть доволен великий князь. Но нет, нашлась у него ещё одна забота.

Прежде чем идти на великокняжеский двор, Владимир, как всегда, пришёл на совет к отцу, и тот в нескольких словах рассказал сыну о новых затеях Святослава. Теперь его сжигала мысль о том, чтобы встать вровень с византийскими императорами. Долгими столетиями боролась мужающая Русь за это равенство и кое в чём преуспела при Олеге, Владимире, Ярославе. Но после смерти Ярослава, который уже именовал себя кесарем, и начавшихся распрей в его доме Русь потеряла многое на накопленного, и вновь византийские императоры свысока смотрели на киевских владык. Лишь Всеволод пользовался благосклонностью византийского двора, но благосклонность эта распространялась лишь на него самого и его детей – Мономаховичей, на Переяславское княжество.

Теперь приспел удобный случай: в Византии распри, Михаил VII захватил трон, лишив царства своего отчима – Романа IV Диогена, против нового императора поднялись мятежи, восстали болгары, отложились корсуняне. В отчаянии направил Михаил послов со многими дарами в Киев к Святославу и Всеволоду; просил помощи, просил спасения. В своё время Владимир Святославич вот так же вмешался в дела Византии, помог Василию II усмирить болгар, взял себе в жёны византийскую принцессу, получил крещение Руси из рук константинопольского патриарха, возвысился тем самым над многими окрестными государствами.

Теперь Святослав вознамерился повторить дела своего прадеда. Киевский князь наказал воеводам готовить войско в поход на Балканы, куда собирался отправиться вместе с братом, а Владимиру и своему сыну Глебу приказал немедля, пока не сгустилась осень, спуститься на ладьях в устье Днепра, а потом ударить вдоль морского берега по корсунским владениям и по самому Херсонесу.

Не время это было для новых сражений. Дружинники и вон едва отдохнули от изнурительного похода к Чешскому лесу, многие погибли в боях, войско поредело, но Святослав был неумолим. И вновь он верховенство в походе отдавал уже многоопытному, хоть и молодому Мономаху, а Глеба давал ему не столько в помощь, сколько для надзора.

Двоюродные братья стали собираться в дорогу. К Киеву потянулись ладьи со всех, приречных городов, потянулись и воины из Турова и Новгорода, Смоленска и Чернигова. В эти дни у Владимира впервые появилась мысль двинуться на Херсонес не водой, а полем. Пока минуешь пороги, пока преодолеешь корсунские заставы и городки в устье Днепра, корсуняне успеют подготовиться к обороне, запрут ворота, снарядят к бою стены, стянут, в город все военные силы, запасут еству и питьё. Удар с поля был бы неожиданным, тем более половцы сейчас мирны, и можно было бы вынырнуть из глубины к самому морскому берегу.

Потом Святослав неожиданно занемог. Византийские послы без дела толклись в Киеве, просиживали в палатах у бояр и воевод, бродили по торговищу. Ладьи, собранные в поход, качались у днепровского берега, привязанные к многочисленным кольям, вбитым в прибрежный песок…

А 27 декабря от великого мучения преставился великий князь Святослав Ярославич. По всему телу у него пошли желваки, и в несколько дней князя не стало. В тот же день Всеволод распустил войско по домам. Люди качали головами в недоумении: всего достиг Святослав Ярославич в свои неполных пятьдесят лет – утвердился на киевском столе, рассадил вокруг себя сыновей, накопил несметные богатства – золотом, серебром, тканями, сосудами, каменьями, подчинил себе Печёрский монастырь, прослыл книгочеем и любомудром. И стал Святослав надменен, власть текла у него из глаз, веяла от напыщенного тела, слышалась в звуках его взвешенных, произносимых со значением слов. И вот он лежит, поверженный, несуществующий, жалкий, бездарный, завистливый и злой человек. И нет людям тепла от его памяти и его слов.

Тело князя повезли в Чернигов, в родовую Святославову отчину, для того чтобы отпеть в храме Спаса. Туда же собралось Рюриково племя, оплакать своего родича.

Снова, как и у гроба Ярослава, как позднее на великие церковные праздники, как при перенесении мощей Бориса и Глеба, они стояли в молчании сомкнутым рядом: чуть впереди Всеволод – старейший в княжеской лествице из тех, кто обретался в русских землях, а чуть позади – Святославичи: Глеб, Олег, Давыд, Роман; стоят рядом с мачехой Одой, а возле неё малолетний единственный сын её от Святослава Ярослав. На него уже никто не обращает внимания. Он наверняка затеряется среди взрослых мощных Святославичей. Да и у Оды нет корней в Киеве, Владимир Мономах стоит рядом с шестилетним братом Ростиславом, здесь же Всеслав Полоцкий; рядом с матерью, Ростиславовой княгиней, отроки Ростиславичи (Василько, Володарь и Рюрик) – дети князя-изгоя; княгиня Анна – с маленькой Евпраксией, недавно родившейся сестрой Мономаха, другие Рюриковичи помельче, их жёны, дети.

Всеволод стоял в тяжёлом раздумье. Ему надлежало согласно старшинству занять великокняжеский стол; класть сама упала ему в руки, но жив скитающийся в дальних странах Изяслав; Киев полон сторонниками покойного Святослава, ненадёжен Чернигов, а Святославичи – вот они, рядом, уже не дети, – взрослые князья, деятельные, долгие годы обделённые столами, землями.

Владимир пытался вслушиваться в молитву, хотел забыть о земном, смерть разом перечеркнула в его мыслях нелюбовь к Святославу, но суетные мысли одолевали. Мели отец займёт великокняжеский стол, то где будет сидеть он, Мономах? Вряд ли Всеволод позволит племянникам владеть почти псом и главнейшими русскими городами. Он чуть поднимал голову и смотрел искоса на Святославичей – они стояли скорбные, но видно было, что и их мысли далеки от небесных, неземных забот. Разом всё может измениться в их жизни. Если Всеволод станет первым, то кто станет вторым?

А над Черниговом уныло и тяжко вздыхал колокол храма Спаса, и галки, вспугнутые его густыми звуками, тёмной сетью висели над куполами, и их встревоженный гомон витал над застывшим в молении городом.

«…И РАЗДРАСЯ ВСЯ РУССКАЯ ЗЕМЛЯ»

Написал о наступившем вслед за этим временем автор «Слова о полку Игореве»:

«Тогда, при Олеге Гориславиче, засевалось и прорастало усобицами, погибало достояние Даждьбожьего внука; в княжих крамолах жизни людские сокращались. Тогда по Русской земле редко пахари покрикивали, но часто вороны граяли, трупы между собой деля, а галки свою речь говорили, собираясь полететь на добычу».

После девятого дня со времени кончины Святослава Ярославича Всеволод выехал в Киев. Теперь ему надлежало управлять всей Русской землёй. И уже до отъезда он отдал свои первые приказы. Прежде всего освободил от Святославича свой родной Переяславль, послав туда наместника, а Глебу наказал немедленно выехать вновь на княжение в Новгород. Сына Владимира он свёл из Турова, послал туда своих людей за невесткой и внуком. В Туров также выехал великокняжеский наместник.

Владимир ехал в Киев в возке вместе с отцом, и Всеволод втолковывал сыну;

– Сядешь в Чернигове, надо выбить это родовое гнездо из рук Святославичей, а как бывший смоленский князь будешь держать за собой и Смоленск.

Обычно спокойный Всеволод был возбуждён, его глаза блестели, жесты стали резкими и нервными. Владимир угрюмо слушал отца. Судьба снова круто возносила его, двадцатитрёхлетнего князя, вверх. Черниговский князь! И это при живом ещё Изяславе, его сыновьях Ярополке и Святополке, при Святославичах, считавших Чернигов своей родовой отчиной. Занять черниговский стол – значило нарушить всю лествицу, вызвать споры и междоусобицы, а ждать… ждать можно до скончания века. И прав, наверное, был отец, когда сразу же потеснил Святославичей.

Первым из них не выдержал молодой Роман, бежал из Чернигова в Тмутаракань вместе с дружиной, близкими Святославу людьми. Там, на южной русской окраине, мечтал он собрать войско таких же, как он, удальцов и отбить обратно стол отца своего. С пути он послал гонцом на Волынь, к Олегу и в Новгород к Глебу, прося их о помощи, молил но верить Всеволоду и Мономаху. Но настоящая беда для киевского князя пришла не с юга, а с севера.

Едва Всеслав Полоцкий вернулся домой с похорон великого князя, как тут же нанёс удар по новгородским комлям; и теперь слёзно просил великого князя Всеволода Глеб Святославич о помощи. Записал в своём «Поучении» позднее Владимир Мономах об этих днях: «И Святослав умер, и я опять пошёл в Смоленск, а из Смоленска той же зимой в Новгород; весной – Глебу в помощь».

На этот раз Владимир двинулся на север не как подручный других князей, а во главе войска. Ему впервые предстояло воевать против такого опасного соперника, каким был князь Всеслав – быстрый, решительный, беспощадный. С Мономахом шла смоленская дружина, полк и Всеволодова дружина из Киева. Всеслав в эти дни разорял новгородские пограничные с полоцкой землёй пределы, а Мономах шёл напрямую в Новгород. Для него важнее было сразу же обезопасить от полочан этот старинный и богатый город. Глеб встретил его приветливо. Сейчас ему было не до родовых споров с Мономахом: того и гляди его могли выбить с новгородского стола. Отца пет, братья обретаются неизвестно где – без столов и доходов, приходится идти на поклон к младшему, двоюродному брату. Сегодня в его руках сила, власть, за ним поддержка отца, за ним смоленская дружина, вся Переяславская земля.

В марте, пока не сошёл снег, по последнему санному пути братья, оставив Новгород за спиной, двинулись на поимки Всеславовой рати. Но не так-то просто было настигнуть полоцкого князя. Он скрытно, по-волчьи обегал новгородские городки, сёла и погосты, грабил их, сёк и уводил в полон людей, шёл по новгородской земле, точь-в-точь как шли когда-то половцы по земле переяславской. И не было у новгородцев, смолян и киевлян ни сноровки, ни умения, чтобы упредить Всеслава, выйти на него неожиданно.

Всю вторую половину марта и начало апреля гонялись двоюродные братья по лесам и полям за полоцкой ратью, но так и не встретили её в открытом большом бою. Правда, отвоёвывали назад новгородские городки, трепали отдельные полоцкие отряды, застревавшие в ещё глубоких снегах. Мономах всё более и более убеждался, что занимались они с Глебом бесцельным делом: не в этой вечной погоне за Всеславом таился ключ к успеху в борьбе с полоцким князем. Взять князя можно было бы лишь ударом в самую сердцевину его земель – нападением на Полоцк и обескровить полоцкую землю вот такими же изнурительными быстрыми нападениями. Сначала Владимир ужаснулся своей мысли, ведь как-никак, а речь шла о войне с русскими же людьми, с теми же дружинниками, смердами, ремесленниками. Л потом в холодном раздумье спокойно устранил все сомнения. В который раз Всеслав наносит удар Руси в спину, в который раз сеет междоусобицу, открывая Русскую землю степнякам, иным недругам. С таким врагом нужна борьба беспощадная, борьба насмерть. И жаль, что вновь погибнут русские люди ради корыстных и честолюбивых замыслов полоцкого князя.

В апреле дороги не стало, и князья вернулись в свои земли: Глеб – в Новгород, Владимир – в Смоленск. Потом Владимир уже в Киеве рассказывал Всеволоду о тяжёлых и бесцельных походах по снегам в Новгородских пятинах и как бы невзначай упомянул, что приостановить бегство Всеслава можно лишь ударом на Полоцк. Всеволод промолчал. Мономах понимал, о чём думал осторожный отец: распря идёт вдалеке от Киева. Ну, разоряет Всеслав новгородские земли – не переяславские же, не ростовские и не смоленские. А поход на Полоцк – это уже большая война, большие заботы. И чем они ещё кончатся, неизвестно, а на юге – половцы, а в западных землях бредёт Изяслав с сыновьями, стол киевский ещё не прочен. Святославичи лишь ждут своего часа. Что предпринять, какой выбор сделать? Молчал Всеволод, молчал Владимир, а время шло, приближалось лето, из Смоленска пошли вести о новых военных приготовлениях полоцкого князя. В мае – июне он мог нанести удар и по Новгороду и по Смоленску, и если успех будет сопутствовать ему, то станет честолюбивый князь господином всего севера, разделится тогда Русская земля, и допустить этого было нельзя.

Едва тёплые майские ветры просушили дороги, объединённое киевское и смоленское войско двинулось на Полоцк. Вед его великий князь Всеволод Ярославич, а Владимир был у него в помощниках. Расчёт князей был правильным: Всеслав тут же перестал бегать по соседним новгородским землям и поспешил на выручку к своему стольному городу; он собрал туда воев, наготовил припасов и приготовился к сидению. Но на этот раз князья не дошли до Полоцка, а лишь попугали Всеслав. В дороге Всеволода догнал гонец из Киева и известил его, что Изяслав двинулся с войском из Польши на Волынь и собирается в скором времени быть в Киеве. Вновь нависла над Русской землёй страшная туча большой усобицы.

На Волынь Изяслав с сыновьями и княгиней вышел после долгих скитаний по чужеземным городам. Ни польский король Болеслав II, ни германский император Генрих IV не оказали ему значительной помощи, А Изяславу, чтобы сокрушить братьев, нужно было одно: войско. Но войска не было – были лишь смутные обещания, проволочки. Наконец киевскими князьями заинтересовался римский папа Григорий VII Гильдебранд. В борьбе за первенствующую роль римской церкви в тогдашнем мире так заманчиво было превратить огромное и сильное Киевское государство в лен папской курии. Изяслав послал к папе Ярополка. И вот он, сын великого северного владыки, лежит ниц на ковре перед могучим первосвященником, целует его туфлю, а суровый, непроницаемый Григорий VII диктует Ярополку Изяславичу условия, на которых папская курия окажет помощь изгнанникам.

После переговоров в Риме в 1075 году папа составил на имя Изяслава буллу, которая гласила: «Сын ваш, посетив город апостольский, пришёл к нам и, желая из рук наших получить королевство (киевское княжество. – Л. С.) в дар от св. Петра, выразил должную верность тому же св. Петру… Мы (Григорий VII. – А. С.) дали своё соизволение и от лица св. Петра вручили ему власть над вашим королевством». Для русских князей это означало признание вассальной зависимости от папского престола. Взамен они получали мощную поддержку римской церкви, оказывающей всё более заметное влияние на весь тогдашний католический мир.

Григорий VII направил буллу и в Польшу с приказом вернуть Изяславу его сокровища, оказать ему помощь поиском.

И теперь киевский князь вёл на Русь отряды Болеслава II, наёмников из немецких земель. Он выбил из Волыни оказавшегося там Олега Святославича, и тот в страхе бежал в Киев. Над Святославичами нависла страшная опасность мести со стороны Изяслава и его сыновей.

В июне 1077 года Всеволод, наказав Владимиру блюсти Чернигов и Переяславлъ, двинулся во главе русского войска на юго-запад, В эти дни откуда ни возьмись вынырнул князь Борис Вячеславич, овладел с небольшой дружиной Черниговом. Но не стал дожидаться, пока Мономах выбьет его из города: пробыл там восемь дней и бежал в Тмутаракань.

Изяслав не торопился уходить с Волыни. Он прочно овладел Владимиро-Волынской землёй, набрал там дополнительно воев и лишь после этого двинулся навстречу Всеволоду.

Братья встретились у Горыни.

Исполнившись, стояли в поле друг против друга с одной стороны польские отряды и владимиро-волынский полк, с другой – дружина и полки из Киева и Смоленска. Братья сидели на конях в боевом облачении, всматривались в противную сторону. Потом от Изяславова войска отделился всадник и помчался в стан Всеволода, и уже через несколько мгновений Всеволод выслушал предложение Изяславова посла – людей не губить, жизнью своей не играть, а встретиться на ряд один на один в чистом поле, без послухов[17]17
  Послух – свидетель.


[Закрыть] поговорить как брат с братом.

Всеволод задумался. Всё равно, даже если он сейчас одолеет Изяслава, не будет ему покоя от Изяславовых сыновей, от ляхов. Святослав уже сгиб в суровой борьбе за киевский стол, и ему придётся остаток жизни воевать за неправедно, в обход лествицы, доставшийся ему отцов стол. А с другой стороны – на него самого, на сына Владимира будут напирать беспокойные и обделённые Святославичи.

Он никому не сказал ни слова и шпорами тронул коня. С той стороны поля выехал Изяслав и поскакал ему навстречу. Потом братья спешились ж пошли друг другу навстречу. Они сошлись посреди поля, нерешительно подали друг другу руки, потом более чувствительный Изяслав всхлипнул и обнял Всеволода, уткнулся совсем седой бородой в его закованное в броню плечо.

Всеволод всматривался в постаревшее, усталое лицо Изяслава, в его глубоко запавшие глаза, тяжёлые морщины, отвисшую, морщинистую кожу на шее, и ему было жаль этого измаявшегося, ставшего уже таким далёким для него человека.

Разговор у братьев был некороткий. Солнце уже клонилось к закату, а они всё ещё неторопливо ходили в поле возле своих коней, мирно щипавших свежую траву, беседовали, мыслили о будущем порядке в Киевской Руси, делили столы, стремились отстоять не только свои права, но и права своих сыновей, внуков, старались прозреть будущее, определить его ход. Всеволод вдруг подумал, что говорили они так, будто собирались жить вечно.

Великокняжеская власть вместе с Киевом вновь переходит в руки Изяслава, Всеволод занимал Чернигов, Святославичей братья брали под строгий надзор, Глеба пока оставляют в Новгороде, он нужен для войны с полоцким князем, а там как бог пошлёт. Самого гордого и буйного из них – Олега сводят из Владимира-Волынского, помещают под надзор стрыя в Чернигов. Настанет время, и Святополк сядет в Новгороде, а пока же ему отдают Туров. Ярополку Изяславичу отходит Вышгород, а Мономах до времени остаётся в Смоленске, потому что идёт ещё война с Всеславом и Владимиру надлежало в этой войне принять деятельное участие.

Долго говорили братья о Тмутаракани. Там сейчас сидят Роман и Борис Вячеславич, их племянники – буйные, смелые, безземельные; эти ради столов, ради славы пойдут на смерть, не смирятся с жизнью изгоев. За Тмутараканью нужен постоянный глаз. Всеволод предложил посадить Владимира в Переяславле, поближе к южной границе, чтобы стеречь Святославичей, но Изяслав отговорился тем, что Мономах молод – боялся возвышения Всеволодова сына третьим русским столом в ущерб своим сыновьям.

К Киеву братья подъехали стремя в стремя. Войско их шло сзади стройно и мирно, и толпы людей вышли встречать братьев. Казалось, что наступало на Руси тихое время.

Шёл июль 1077 года.

Всеволод отбыл в Чернигов, разослал своих наместников в Переяславль, Ростов и Суздаль; Изяслав взял в руки Туров, Владимир-Волынский. Надвое поделили братья Русскую землю, и едва ли не большая её часть досталась Всеволоду Ярославичу. За гаи был и Смоленск, где сидел Владимир Мономах.

Вскоре Изяслав известил смоленского князя, чтобы к зиме готовился вместе с новгородцами к новому походу против Полоцка. Велел он прислать войско и черниговскому князю, но Всеволод вместо этого послал гонцов к тестю в половецкую орду с просьбой прислать всадников для похода на Полоцк; своих людей послала к половцам и княгиня Анна, сообщала, что силы на Полоцк двинутся большие, добыча и полон будут богатыми, просила согласиться.

Тихое время на Руси так и не наступило. На исходе лета внезапно Изяслав объявил, что он сводит Глеба с новгородского стола и направляет в Новгород на княжение своего сына Святополка. В тот же день Святополк во главе дружины двинулся на север и в несколько переходов был уже под Новгородом. В городе было неспокойно. Новгород всегда со времён Ярослава имел много вольностей, княжеские сыновья сидели здесь не как стольные князья, а как великокняжеские наместники. Глеб решил превратить Новгород в свою отчину. Не случайно в городе зрело против него недовольство, не случайно новгородцы начали тайно сноситься с Изяславом, обещали ему поддержку в борьбе против властолюбивого Святославича, и лишь тогда великий князь решился.

Глеб не стал искушать судьбу. Святославичи всегда нутром чуяли беду, и, не дожидаясь, пока его схватят сами новгородцы, князь бежал в Заволочье к дружественной чюди. Святополк вступил в Новгород.

А как только вновь встала зимняя дорога, Владимир стал собираться в поход на Полоцк. Он из Смоленска, Святополк из Новгорода должны были с двух сторон ударить по полоцким владениям. Владимир ждал подхода небольшой черниговской рати с половецкими всадниками, и к декабрю половцы появились в Смоленске.

Смоляне высыпали на крепостную стену, молча смотрели на приближавшуюся половецкую конницу. Потом расступились, освободили место для князя, тоже вышедшего на стену. Мономах глядел на угрюмых, узкоглазых, молчаливых всадников, сидящих на низких мохнатых лошадях, на их пушистые шапки-треухи, на трепещущие в морозном воздухе конские хвосты, привязанные к длинным пикам. И он вспомнил, как вот так же много лет назад, ещё дитём, смотрел на половцев с крепостной переяславской стены, какой испытал тогда ужас перед этой угрюмой, молчаливой степной силой. И сейчас, наблюдая, как половцы подъезжали к огромным дубовым кованным железом воротам Смоленска, он не мог заглушить в себе голоса тревоги и недовольства. До чего же надо было дойти в ссорах и междоусобицах, если против своего же русского князя, против своих же русских земель, русских людей потребовалось звать иноземцев. То Изяслав вёл на Киев ляхов, то Ярополк наводнил Вышгород латинянами, теперь его собственный отец позвал на помощь половцев. Медленно открылись дубовые ворота, и степняки тягучей лентой въехали в город.

Люди стояли и всё так же молча смотрели на угрюмых всадников, которые бросали по сторонам быстрые взгляды, ловко, по-кошачьи управлялись с лошадьми, спешивались. Владимир вышел навстречу половецкому хану, – протянул ему руку.

Через несколько дней объединённое русско-половецкое войско выступило на Полоцк.

Владимир шёл быстро, не задерживаясь в селениях. Любое промедление грозило бедой с половцами. Степняки действовали молниеносно, как сокол, бьющий добычу. Ещё вопль православных от их натиска не исчезал в воздухе, а они уже уносились в сторону, волоча незамысловатую сельскую добычу ~ всякую живность, разнос крестьянское имение и тут же, отбежав, останавливались, ощетинивались. Владимир поначалу пытался уговаривать половецкого хана, звал его к себе в хоромы, тот приходил, слушал упрёки, сокрушённо тряс головой, но потом войско проходило новое селение, и всё повторялось сначала. Так на пути уже по смоленским землям союзники нанесли немалый урон христианам. В одном из богатых сел на самой границе с полоцким княжеством степняки учинили подлинный разгром. Они не только ограбили смердов, выгнали в свой обоз скотину, но и попытались сжечь дома, когда поселяне схватились за вилы, дубины, косы. В это время смоленская дружина Мономаха и сам князь подъехали к селу. Владимир ещё не успел понять, что за суета происходит вокруг, а его люди уже бросились в гущу этой суеты, замелькали в воздухе мечи, послышались резкие, гортанные выкрики половцев, начался бой.

Мономах сидел на коне и смотрел, как русская дружина выбивает из домов степняков, рубит их, а те, прячась за плетёными заборами, засыпают руссов тучей стрел. С той стороны села к Мономаху помчались половецкие всадники во главе с ханом. Они подскакали, лошади взмылены, глаза всадников блистают, речь отрывочна, переходит на крик. «Князь, останови своих воинов, зачем бьёшь друзей, зачем вступаешься за холопов?» А мечи всё мелькали в воздухе, и стрелы летели из-за углов домов и заборов, и уже убитые и раненые имелись с обеих сторон. А Мономах недвижно сидел на коне, скрестив на груди руки в боевых рукавицах, и смотрел как бы сквозь кричавших ему в лицо половецких вождей.

А потом руссы выбили половцев из села, и те, вскочив на коней, умчались в сторону леса, где располагался их обоз. Дымились остатки сгоревших домов, вопили от горя жёны погорельцев, дружинники оттаскивали в сторону своих убитых людей.

– Уйдут степняки, князь, – сказал ему тогда старый друг Ставка Гордятич.

– Не уйдут, – ответил тихо Мономах, – пока своё не возьмут в наших землях, не уйдут. Это мы ещё видим, где свои, смоленские земли, а где вражьи – полоцкие. Для них же всё одно – они пришли сюда за добычей, за полоном. Не уйдут.

С того дня половцы поутихли, но по всему было видно, что они лишь ждут удобного времени, чтобы оторваться от русского войска и пойти по сёлам и городкам в своё удовольствие.

В урочище, на выходах из полоцкого леса, Мономаха ждал Святополк с новгородцами. Владимир не видал двоюродного брата много лет и теперь, подъехав к Святополку, ужаснулся: перед ним стоял незнакомый, сухой, седоватый человек, с усталым настороженным взглядом.

Братья поздоровались, потом Владимир прошёл в шатёр к Святополку, и тут же, не тратя лишних слов, братья начали разговор о том, как лучше сокрушить Всеслава. Решили не гоняться за ним по снегам и лесам, а ударить, как в прежние времена, при Ярославичах, по самому Полоцку. К тому же нельзя было и половецкой коннице позволять без устали грабить русские земли, тогда степняки совсем забудут, зачем их звали в Русь.

К Полоцку новгородско-смоленско-половецкое войско подошло в один из дней в середине января, до полудня. Город после войн прошлых лет отстроился, оброс новой дубовой крепостной стеной с башнями и воротами, и теперь полочане вместе со своим князем стояли на высокой стене и молча смотрели на подходящее многочисленное войско.

Новгородско-смоленская рать расположилась на отдых неподалёку от опушки леса. Скоро запылали их костры, сторожи подошли почти вплотную к крепостным воротам, следя за каждым шагом Всеславовой рати. Половцы огородились телегами в чистом поле, тоже зажгли огни, чтобы согреться, приготовить еству.

После полудня Святополк и Владимир приказали начать приступ. По утоптанному уже сторожами снегу с приступивши лестницами и крючьями пешцы двинулись бегом к крепостным стенам, прикрываясь от летящих оттуда стрел щитами.

Лестницы поставили быстро, сразу несколько десятков, в разных местах стены так, что их концы не доставали до крепостных стен, а потому полочанам приходилось высовываться из укрытий, нагибаться, чтобы отпихнуть их от стены. Подошедшие следом за пешцами лучники повели обстрел крепостной стены, мешая защитникам города сбросить с его стен облепившие их лестницы.

Владимир послал своих людей к половцам, прося помочь в приступе, но гонцы вернулись ни с чем: половцы отказывались идти на приступ. Тих и недвижим был их стан, огороженный санями, лишь иногда между ними замечалось какое-то шевеление – то половцы подползали к саням, смотрели из-за них за боем.

Святополк и Мономах бросали в сечу всё новые и новые силы; дружину берегли для решающего дела, пока же клали на крепостной стене смердов и ремесленников. Наконец те поднялись на гребень стены, зацепились там, новели бой на самом верху; тут же князья бросили дружинников довершать дело. И одновременно вдруг разомкнулся круг саней в половецком стане, и степняки с диким криком бросились верхами к полоцкой стене, быстро спешились, кинули коней без привязи, рванулись тёмной лавиной на крепостную стену, перевалили через неё и скатились в город вслед за русскими пешцами. А в городе уже кипела схватка. Остатки Всеславовой дружины, схоронившиеся в Полоцке смерды, здешние ремесленники бились за каждую улицу, за каждый дом.

Мономах лишь въехал через ворота на городскую площадь и так и остался здесь в ожидании конца сечи. А руссы вместе с половцами шли по домам, волочили добычу, зажигали дворы. И Владимир с грустью смотрел, как повторяется перед ним картина минского пожара. Тот же поток и грабёж, то же неистовство, ярость и кровь, жуткое чувство злобы на людей, себе подобных, и к этому ещё коварство и изощрённая жестокость степняков, их полное безразличие к судьбам Русской земли, русского города. В горящем городе, натешившись вволю, воины Святополка и Владимира теперь искали полоцкого князя, но он сгинул без следа, а с ним сгинула и его дружина, все оставшиеся в живых воины. Одни говорили, что видели Всеслава молящимся в полоцком храме, другие рассказывали, что мчался он с дружиной сквозь пламя неведомо куда. Третьи и вовсе плели небылицы, будто летел князь над крепостной стеной в сторону полоцкого леса.

Святополк говорил Владимиру: теперь Полоцк выжженный затихнет надолго, спокойно будет жить в Новгороде и Смоленске, спокойней в других городах.

Владимир смотрел на идущих к своим коням отяжелённых добычей половцев, и ему эта победа была не в радость. Если уж в междоусобную русскую брань вмешались иноплеменники, то, что может быть хуже. Он подумал, улыбнулся, ответил:

– Ты правильно говоришь, князь. Теперь тишь будет на Руси.

К лету пришла весть, что Глеб убит в заволочских лесах. Кем, когда – этого никто не знал. Говорили, что были посланы к чюди люди от Святополка из Новгорода, что подкупили они чюдь и те настигли князя где-то в лесных чащобах. Гроб с телом Глеба везли водой в Киев, а оттуда к Спасу в Чернигов. Владимир вышел к смоленской пристани проститься с останками двоюродного брата. Вот и нет одного из Святославичей, погиб соперник, кажется, надо радоваться, а Владимир был смутен духом: он понимал, что чем старше он становится, тем неотвратимее и страшнее приближается к нему жизнь со всеми её невзгодами и жестокостями и самой страшной и беспощадной из них – борьбой за власть, борьбой за первенство. Потом пришла весть, что обретается Всеслав в Одреске, и Святополк приказал Владимиру, как старший князь, идти с половцами на Одреск, искать Всеслава, и если даст бог, то пленить его.

В начавшуюся стужу, по лесному бездорожью, отогреваясь в небольших селениях, а то и прямо около костров, смоленская дружина совместно со степняками двинулась на Одреск.

Пожалуй, до сих пор не было у Владимира такого трудного похода. И он уже понимал, что всё связанное с полоцким князем будет трудным, опасным и даже страшным делом.

Половцы были полезны на хорошей дороге, в чистом поле, они быстро рыскали по окрестным местам, приносили верные вести о том, где проходила полоцкая дружина, добывали еству не только для себя, но и для русской дружины. Мономах уже не спрашивал, какой ценой. В лесу же, в глубоких снегах, степняки переставали подчиняться Владимиру, забивались по избам, и даже когда Мономаховой дружине приходилось браться за оружие, половцы отсиживались вдалеке, не желая изматывать ни себя, ни коней.

В Одреск союзники ворвались одновременно, и снова там было пусто – Всеслав будто сквозь землю провалился.

Городок по обычаю сожгли и разграбили. Половцы усердствовали при этом особенно: война с полоцким княжеством кончалась, союзники прошли его вдоль и поперёк, и Одреск был последним селением, где ещё можно было поживиться. Тащили в обоз всё, что попадалось под руку, и снова вопли горожан раздирали воинам.