Текст книги "Дважды украденная смерть"
Автор книги: Антон Соловьев
Соавторы: Вадим Соловьев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)
– А что? Чек выпишете? Как мистер Твистер? Я бы предпочла пачку.
– А вы знаете, что такое «кукла»?
– В куклы я уже давно отыграла.
– Ну, не так уж и давно, скажем прямо. «Кукла» – это пачка резаной бумаги, которую подсовывают доверчивым людям вместо денег. Не боитесь такого?
– А-а... Слышала. Но раз вы меня предупредили, то я проверю, пересчитаю. Разве, когда хотят обмануть, предупреждают заранее?
– Нет, конечно. Все это я к тому, что иметь дело с крупными суммами всегда небезопасно. Как вы догадываетесь, я человек приезжий, покупка автомобиля в мои планы не входила, чемоданчика с деньгами я не вожу. За деньгами надо ехать. И не близко. Но и везти их – тоже удовольствие маленькое. Конечно, можно воспользоваться такой удобной формой, как аккредитив, но внимание к своей скромной особе привлекать не хочется. Я деньги, конечно, зарабатываю честным путем, но всегда находятся люди, косо смотрящие на обладателей больших сумм.
– Справедливо. На академика вы не очень похожи, на лауреата тоже.
Миша слегка покривился от таких откровений, но сказал весело:
– Не будем обсуждать источник моих доходов. Я ведь не против того, например, что вы хотите реализовать с умом подвернувшуюся вам удачу: синяя птица вас не устраивает, вы хотите «птицу цвета ультрамарин». – Он попытался напеть вполголоса: – «Мы – охотники за удачей, птицей цвета ультрамарин»...
– Слышала, – недовольно прервала эту импровизацию Ника. – Вы свою птицу удач, похоже, давно изловили, но сюда тоже не на экскурсию приехали...
Миша сделал вид, что не понял, но нахмурился и перевел разговор на другую тему.
– Я хочу предложить более современный способ оплаты. Перечислением. Откроем сейчас в нескольких сберкассах счета на ваше имя, а проще говоря, заведем несколько сберкнижек. (Вы все равно их вынуждены будете завести – не в чулке же деньги держать). Я перечислю на ваши счета требуемые суммы – и будем взаимно здоровы и счастливы.
– А билет? Не хотите ли вы сказать, что я вам должна отдать билет? Я не настолько доверчива.
– Ну об этом не может быть и речи. Билет останется... нет, не у вас, но здесь в городе.
– Как понимать? Кто его будет хранить, в каком сейфе? Поясните.
– Вы правильно выразились. В сейфе. В сейфе с шифром. Я имею в виду камеру хранения на вокзале.
– То есть?
– Потерпите, я все объясню. Прежде всего камера – это надежно. Не зря ею пользовался для хранения своих миллионов всем известный Корейко. Пусть герой литературный, но он правильно делал, что не боялся, доверял. Годами. А мы всего на три дня.
– Я слышала, камеры хранения тоже обворовывают. Ну те, что с шифром. Автоматы.
– Обворовывают, когда заранее знают, что там есть что украсть. А мы поставим скромную такую сумочку. Хозяйственную. На которую никто не позарится, если она даже на улице будет стоять.
– Ну, а кто будет знать шифр?
– Никто из нас. Точнее, никто полностью. Каждый будет знать только свою половину. Когда вы убедитесь, что все деньги поступили на ваши счета, вы сообщите мне вторую половину шифра.
Ника глянула на своего спутника. Да, действительно, от него трудно было ожидать какой бы то ни было помощи. Он уже весьма отвлеченно воспринимал окружающее, хотя и пытался еще что-то говорить. Нет, он был не против того, что Ника куда-то уходит, безразлично было ему и с кем уходит, главное – оставался бурдюк и никто не препятствовал тесному общению с ним.
Пока билет был в сумочке, Нику задуманный план не особенно волновал. Прикинув, какие из сберегательных касс для нее будут удобнее других, она сказала, что потребуется такси. Миша с готовностью согласился. Номеров сберкасс девушка, естественно, не знала; она просто объяснила шоферу, куда ехать. Делая первый вклад, решили, что будет достаточно трех сберкнижек в трех разных кассах. Каждый вклад – по сто рублей, еще две сотни Миша давал для «округления» суммы. Народу в сберкассах, которые они объехали, было немного – середина рабочего дня, – и все «банковские операции» заняли немного времени. Скромный по сравнению с обусловленной суммой задаток Миша объяснил отсутствием при себе наличия, но поступление остальных денег он гарантировал в течение двух-трех дней. Он сегодня же улетает домой, завтра перечисляет всю сумму – и обратно, чтобы вместе пойти к камере хранения.
А пока камеру хранения предстояло посетить для того, чтобы оставить в ней билет. Вот тут-то Никой стали овладевать сомнения. Вариант, предложенный Мишей, уже не казался таким надежным, как во время разговора в гостинице. Выветрилось действие мускатно-«кислородного» допинга. Теперь она уже жалела, что рядом нет бородатого дружка, такого привычного, своего. Она бы чувствовала себя уверенней от одного только его присутствия. Не надо было давать ему пить, не надо было так легко от него отказываться. Не захотелось ни с кем делиться, стремление стать единоличной обладательницей невесть откуда свалившегося богатства победило все. «Птица цвета ультрамарин»... Но отступать было поздно. Сберегательные книжки, лежащие в ее сумочке рядом с билетом (пока он там!), побуждали действовать. Зачем она согласилась? Сдала бы в сберкассу в крайнем случае. Да и в автомагазине в очереди можно было найти таких, кто выложил бы все сразу в сверх того...
Миша спросил у таксиста, который их вез сейчас (они сменили уже третью машину, разъезжая по сберкассам), где поблизости есть магазин культтоваров или кожгалантереи. Ближе всех оказался магазин Спорткультторга. Там и купили спортивную сумку, скромную, не бросающуюся в глаза. В магазине «Техническая книга» приобрели, не читая названий, несколько учебников.
И вот они на вокзале. Свободная ячейка шкафа-автомата нашлась в одном из залов, где располагались камеры хранения.
– Что? – не поняла Ника. Потом, догадавшись, раскрыла сумочку. С неохотой, через силу. Вот он, билет...
Миша подставил раскрытую книгу. Он как бы показывал: к билету не прикасаюсь, пока не имею на него прав. Но когда билет уже лежал между страниц, он, приблизив книгу к глазам, внимательно посмотрел на номер и серию. Повернул книгу, чтобы билет лег обратной стороной. Оглядел и эту сторону. Потом достал записную книжку, что-то нашел в ней, посмотрел, удовлетворенно кивнул: все в порядке.
Ника разгадала смысл этих манипуляций: в записной книжке были, вероятно, выписаны номера главных выигрышей.
– Боитесь подлога? Мне как-то и в голову не приходило.
Миша извиняюще улыбнулся.
– Все бывает. Доверяй, но проверяй. Кстати, вы один билет покупали, или у вас их было несколько?
Вопрос почему-то не понравился Нике.
– Какая вам разница? – Суховатым тоном она дала понять, что распространяться на эту тему не намерена. – Давайте лучше заканчивать эту процедуру.
Миша пристально посмотрел на девушку. Однако ничего не сказал. Он расстегнул «молнию» на сумке, вложил книжку, потом сверху остальные, резко, со звуком затянул замок. Поверх «молнии» шел еще ремень с замком-защелкой. Аккуратно подогнав защелку под скобочку, подергав для верности – хорошо ли закрылось, – поставил сумку в ячейку шкафа.
Теперь предстояло найти тех, кто согласится участвовать в этой малопонятной игре. Удаляться от шкафа с заветной сумкой не хотелось ни ему, ни ей. Оставалось уповать на судьбу. Но вот Миша уже перехватил девушку, которая, захлопнув свой шкаф, проходила мимо. Она явно ничего не поняла, но поставить цифру, которую ей шепнул Миша, согласилась. Ника стояла, повернувшись к ним спиной.
Мише везло на молодежь. С молодыми легче договориться. Теперь он «заарканил» парня с дипломатом. Едва Миша начал опять плести историю насчет пари, как тот оборвал его на полуслове, взял бумажку, на которой была написана нужная цифра, крутанул ручку.
У Ники не все сошло столь гладко. Она было обратилась к пожилому, деревенского вида мужчине, расположившемуся со своей корзиной поблизости, но он сам ждал, что ему кто-нибудь поможет разобраться с правилами пользования автоматом. Девушка поспешила отделаться от «колхозного старикана».
Видя, что дело застопорилось, Миша поспешил на помощь. На этот раз он сагитировал пожилую интеллигентную женщину, которая слушала его болтовню насчет пари по угадыванию цифр с сочувственной улыбкой. Он же показал, какую крутнуть ручку, а Ника тихонько продиктовала цифру, когда Миша отступил на несколько шагов.
Женщина отошла, сопровождаемая потоком Мишиных благодарностей. Теперь оставалось самое сложное: поставить последнюю цифру. Надо было найти подходящего для этой цели человека. Во-первых, такого, который бы понял, что от него требуется. Во-вторых, чтобы ничего не заподозрил. Этот человек увидит все четыре цифры; он не должен догадаться, что, подобно Алладину, станет обладателем пароля: если не в пещеру с сокровищами, то во всяком случае, к мечте многих смертных. От одной этой мысли Ника почувствовала себя нехорошо.
Но кандидат для набора последней цифры нашелся как нельзя более подходящий. Это был грузный, запыхавшийся гражданин, от которого неслось пивное благоухание. Он явно спешил. И, поскольку его ячейка находилась рядом с ячейкой комбинаторов, он доверительно сообщил им, что чуть было не прослушал объявление об отходе своего поезда, засидевшись в ресторане. Ему надо на поезд дальнего следования, о прибытии которого уже объявили, а он еще не взял вещи.
Ника пустила в ход все свое обаяние.
– О, успеете! Сто раз еще успеете. Поезд еще не пришел даже, я слушала (толстяк сообщил маршрут). Помогите нам, всего одна секунда.
– А в чем дело? Я очень тороплюсь. – Мужчина уже выволок из шкафа свой такой же объемистый, как и он сам, чемодан. Но отказать в просьбе хорошенькой девушке, он не мог. – Что я должен сделать?
– Пустяк. Поставьте первую цифру шифра в этой ячейке. Какую? Я сейчас скажу вам на ухо. У нас, видите, пари такое...
– А, тогда пожалуйста! Диктуйте. Первую, говорите? Ну вот, пожалуйста, вам первую. Вот... Будьте здоровы!
И он побежал к своему поезду, который через несколько минут устремится во Владивосток. Можно было не сомневаться в том, что через полчаса этот человек, повернувший ручку последней цифры, будет сидеть в вагоне-ресторане, забыв не только о встрече у камеры хранения, но и вообще о городе, который он покинул. До каких там ему цифр!
Подойдя к дверце шкафа с лицевой стороны, так что его никак нельзя было заподозрить в подглядывании, Миша опустил монетку в щель дверцы и, глянув на Нику, захлопнул ее.
Дело сделано. Ника круто повернулась и пошла прочь. Миша догнал ее. Некоторое время шли рядом молча. Потом он спросил:
– Не ругаете себя, что выпустили билет из рук? – и добавил: – не волнуйтесь, все будет в порядке.
– Я и не волнуюсь. Я уже устала его стеречь. Как владелец машины, у которого нет гаража. Когда вы улетаете?
– Есть ночной рейс в наши края. Вот с ним я и улетучусь.
– Не задерживайтесь. Камера-автомат только на пять суток...
Она не закончила фразу. Она хотела сказать: «а потом». Внезапно ее поразила эта мысль: а что потом? И побоялась сказать вслух.
А Миша говорил уверенно, тоном, не допускающим сомнений:
– Буду обратно через три дня. Встретимся здесь в двенадцать дня. Вы сможете? Договорились? – заключил он, так как Ника согласно кивнула. – А теперь едем обратно. Я просил Ашота заказать столик в ресторане. Надо же отметить. Приятеля вашего заодно попроведаем. Все расходы беру на себя.
Глава восьмая
ВИТЬКА, КЛЮЕВ, МУСКУЛ И ОСТАЛЬНЫЕ
В мастерской бытового обслуживания о несчастье уже знали. Жалели Васильева. Работник он был добросовестный, хоть и «закладывал».
– Такие дела, – со скорбным видом молвил директор, когда Евсеев, представившись, объяснил причину своего прихода. – Был человек, и нету. Мужик-то был хороший, только вот... это... злоупотреблял немного в последнее время.
Он крякнул смущенно. Как там ни поверни, а раз начальник, стало быть, есть в случившемся доля и его вины. Недоглядели, недовоспитали, промашку допустили. Евсееву эти переживания были неинтересны. Ему надо было знать другое.
– А с кем конкретно «злоупотреблял»?
– Трудное это дело. У нас профиль такой. Есть, конечно, непьющие. Геннадий Иванович, к примеру. Правда, у него язва. Ну, и женщины, само собой...
Цвет лица Геннадия Ивановича вполне мог быть подтверждением слов директора о язве. Но еще больше об этом свидетельствовала желчность тона, с которой этот представитель коллектива говорил об окружающих.
– Да с Витькой он, Степан, почитай, каждый день флаконил. С утра примут для бодрости, а затем на вызова, кто их там унюхает? Клиенту без разницы, под запахом ты или нет, абы механизмы заработали. Принюхиваться – это дело начальства.
– Где же они берут с утра? Вы же с восьми работаете.
– С восьми, – подтвердил Геннадий Иванович. – Да у них все продавцы знакомы-перезнакомы. Что вы не знаете? Кому надо – завсегда найдут, круглые сутки. А с утра, так это только продавцам заработок. И профиль у нас такой, что все в нашем брате нуждаются. Там холодильник забарахлил, там вентилятор, там электромотор... Тут уж не только водочку – любой дефицит из-под прилавка вытащишь...
И Геннадий Иванович принялся с большим знанием дела посвящать капитана в ухищрения алкашей, жаждущих «поправиться». Евсеев прервал его:
– А Витька что – молодой парень?
– Витька-то? Да уж четвертый десяток давно, наверно, разменял.
С высоты возраста Геннадия Ивановича, может, и «Витька», но выходит это ровесник его, Евсеева.
– А когда он с вызова вернется?
– А леший его знает. Может, сегодня и вовсе не придет. Опять же, Степана помянуть надо...
– С кем еще Васильев пил? Дружков его знаете?
– А что, али подозрение какое есть насчет Степана? Кто-то помог ему сгореть? – И понимающе покивал: – Милиция зря интересоваться не станет. А насчет дружков его... Разные к нему захаживали. Может, кто и по делу, а у другого и делов-то всего – стакан спросить. Ну, и Степану плеснут...
– Спасибо за информацию. А Виктору передайте, чтобы утром никуда не отлучался. А то в управление вызовем повесткой.
– Я что? Я скажу. Только начальнику лучше нашему скажите, он прикажет и всего делов, а меня Витька не послушает – нет...
Уже в машине Евсеев подумал, что надо было спросить, как этот Витька выглядит. Соседи Васильева могли его видеть во время последней пирушки.
В разгар рабочего дня застать соседей капитан не очень надеялся. Разве что пенсионеров. В доме, который вплотную примыкал к Васильевскому, оказались дети и глуховатая старушка. Какую тут почерпнешь информацию?
Но капитан по опыту знал: есть такие, кто не только прекрасно видит и слышит, но и обладает способностью сопоставлять факты, делать выводы из своих наблюдений. Это – первые помощники следствия.
Молодая женщина, набиравшая воду в колонке, сама заговорила с Евсеевым.
– Вы, наверно, про Васильева хотите узнать?
«Видела, что я вышел из машины у дома Васильева, вот и выскочила за водой». И ответил вопросом на вопрос:
– А вы можете что-нибудь о нем рассказать?
– Да я что? У меня с ним дел никаких не было. Вот тетка Дарья все на него обижалась. Мужика он ее, говорит, сманивал. Пировали вместе. Дружки были.
– А в тот вечер? Ну, когда пожар случился.
– А кто их знает. Они все время вместе хороводились. Дарья-то уж наверняка знает.
– Кто еще из соседей у Васильева бывал?
– Да, всякие. Я вон там наискосок живу, в заводе работаю, по сменам, сегодня во вторую. Приглядываться к ним, что ли? Мужика у меня нету, пасти некого. Это надо тех, у пивного киоска, спрашивать. Степан там каждый вечер, почитай, отирался. Дарьин мужик тоже. Ну, а потом всей толпой и прутся к Васильеву: бабы-то у него нет, турнуть-то некому. А не из наших бывает у него один – долговязый такой, тощий. Особенно, когда непогода загонит. В магазине-то и водка, и вино есть. Вот и соображают. Своих-то, поселковых, бабы разгоняют, а пришлые, бывает, и ночуют.
– Еще кого-нибудь помните?
– Да где их всех запомнишь? Парень вот еще один отирается частенько. Этот приметный: борода у него да куртка желтая.
– А Дарья, как ее по батюшке, она где живет?
– Семеновна. Вот там, в конце улицы тополь такой здоровый, половина засохшая, так это в их садочке.
– Сейчас она дома? Не на работе?
– Домохозяйка она. Должна быть дома.
Евсеев предполагал, что тетка Дарья, или Дарья Семеновна, будет как-то выгораживать своего благоверного и, скорее всего, станет утверждать, что в ту роковую ночь ее муж был дома и не пил. Однако в оценке действий своего супруга Дарья Семеновна была решительна и категорична, ее пожелания в его адрес были тоже достаточно конкретны.
– Чтоб он подох, алкоголик проклятый! Не мог сгореть вместе со Степкой! Им бы только надраться...
Капитан сидел в просторной прохладной комнате и, осматривая добротную новую мебель, половички на полу, телевизор с большим экраном, прикидывал, что не такая уж, видать, заблудшая душа Игнат Тихонович, хозяин этого дома, чтобы так его костерить. Просто все случившееся, видимо, сильно потрясло хозяйку.
Выяснилось, что работает Карасев, супруг Дарьи Семеновны, на прядильно-ткацкой фабрике, с Васильевым знаком с незапамятных времен. В семье все нормально. Дети выучились, выросли, живут и работают не хуже других, да и хозяин вовсе не слыл забулдыгой-прогульщиком. Ведь и Васильев не всегда имел репутацию выпивохи.
При Степаниде семья как семья у Васильева была. Вот последнее время...
Особенно неприязненно говорила Дарья Семеновна об участившихся сборищах у Васильева. Негодование ее вызывали темные личности, которые стали появляться в покинутом хозяйкой доме.
Мало им, старым дуракам, своей компании, так еще со шпаной всякой связались, с уголовниками...
Евсеев насторожился: если не просто со зла сболтнула это хозяйка, то это уже серьезно. Постепенно выяснилось, что вернувшийся из заключения некто Клюев, который жил когда-то в поселке, а сейчас неизвестно где обитающий, зачастил к Васильеву, да не один, а с высоким бородатым парнем. Кто такой, как звать – не знает, но видела неоднократно около магазина в обществе Васильева, своего мужа и Клюева на распивочном пятачке у пивного киоска. Бывали они у Васильева дома, пили там, муж в такие дни приходил поздно.
– Женщин у них там не бывало?
Вопрос этот капитан задал еще и затем, чтобы проверить, не вызвано ли агрессивное настроение Дарьи Семеновны ревностью, которая, как известно, любые фантазии породить может. Тут не только уголовники привидятся... Но хозяйка к вопросу отнеслась спокойно.
– Какие там женщины! Кто к ним, алкашам, пойдет? Да им и самим никто не нужен, кроме винища этого проклятого.
Но после некоторого раздумья все же добавила:
– Не помню уж в какой день, с неделю, а может, и поболе, такси к Степанову дому подъезжало. В нем девушка какая-то. Одна. В дом заходила. Недолго там была. На такси и уехала. Кто такая – не знай».
– А что точно уехала, не осталась?
– Да нет, вроде. Чего она там останется? Степан-то, наверно, пьяный был, с работы косенький шел, я видела. А девушка, может, родня какая...
«Беспроволочная связь тут неплохо работает», – отметил про себя капитан. А вслух поинтересовался:
– Не заметили, как была одета?
– Да аккуратненько так. Свитерок беленький, брючки синие, туфельки... Сумочка в руках. По моде, в общем, одета.
Всеволод Петрович попросил стакан воды. Пока хозяйка ходила за ней, подошел к окошку. Нет, отсюда все это Дарья Семеновна наблюдать не могла. Либо пункт наблюдения находился где-то поблизости, либо сведения получены из вторых рук. Но это уже детали. Любопытен сам факт. Что если девушка и есть Верунька? Очень вероятно. Надо побывать в магазине. Но сначала повидать Игната Тихоновича Карасева, хозяина этого дома. Ему наверняка что-то известно.
Суханова, начальник цеха, в котором Карасев работал, охарактеризовала его положительно.
– Давно у нас работает. Слесарь по ремонту оборудования, машины хорошо знает. Нарушений не допускает, прогулов не имеет. Пить у нас на рабочем месте невозможно. У нас все мужчины непьющие. Да их в цехе – раз, два и обчелся. Не знаю, чего это Карасевым уголовный розыск заинтересовался?
– Не им. Успокойтесь. Его дружок погиб при не совсем обычных обстоятельствах, вот разбираемся.
Капитан попросил проводить его на рабочее место Карасева.
– Нет уж, лучше я его сама сюда приведу. В наших цехах разговаривать невозможно. Хотя, впрочем, пойдемте в красный уголок. Там вам никто мешать не будет. А то в цехе – шум, а сюда ко мне люди все время заходят.
Да, действительно, ткацкие станки издавали такой непрерывный грохот, что перекричать его было трудно. Но женщины, ходившие между станков, словно не замечали шума.
Игнат Тихонович выглядел растерянным и смущенным, нервно тер испачканные машинным маслом руки. Испуганное выражение не сходило с его лица во все время разговора. Евсеев старался взять такой тон, при котором скованность собеседника исчезла бы.
Карасев подтвердил, что знакомство с Васильевым у него давнее, отношения дружеские. Делить, как говорится, было нечего. Выпивали, само собой, иногда. Пивком, в основном, баловались. На вопрос, что он, Карасев, думает о гибели приятеля, неопределенно развел руками.
– Так ведь кто ж его знает, как все получилось... Задохнулся в дыму. От своей же папиросы, пожарники говорят, загорание произошло. И милиция с ними согласная.
– Вы с ним пили в тот вечер?
Карасев отвел глаза.
– Было дело.
– И как было дело? Вы когда уходили, он еще не спал?
– Спал, спал. Все ушли. Вино выпито, хозяин спит, чего еще? А потом, наверное, проснулся, закурил, опять уснул. У нашего брата, куряк, завсегда так. В ночь-полночь эту соску сосем. Особенно по пьяному делу...
– Кто еще кроме вас был? Что за люди?
Евсеев видел, что отвечать на этот вопрос Игнату Тихоновичу ой как не хочется! Он даже вспотел и заерзал на стуле.
– Так это... Я их и не знаю вовсе... Посторонние, можно сказать люди.
– Что же вы с посторонними пьете? И часто так бывает?
– Да нет! Впервой. Этих я вообще раньше не видел.
Это утверждение расходилось с тем, что рассказывала Дарья Семеновна. Были, следовательно, причины, по которым Карасев стремился избежать этой темы. Но врать он явно не умел.
– Как же так? Клюева-то вы должны знать. – Капитан дал понять, что ему известно гораздо больше, чем Карасев мог предполагать. Игнат Тихонович от вопроса как бы сжался, исподлобья взглянул на своего собеседника и принялся шарить по карманам в поисках спичек; папиросу он уже давно держал в пальцах.
– Курите, курите, – поощрил Евсеев. – Пусть меня ругают, если что. Да и выветрится – окна открыты.
– Оно конечно... Только я-то этому Клюеву никакой не друг, не товарищ. Про дела его не знаю ничего.
Евсеев видел: Карасеву стыдно за свою ложь, и сейчас он будет говорить все, что знает.
– Я вас про дела Клюева и не спрашиваю. Расскажите мне подробно, что было в тот вечер. Кто был и что делал. И больше от вас ничего не требуется.
– А что, сомнение какое у милиции есть?
– Про сомнения потом поговорим. Нам надо знать, что происходило в тот вечер у Васильева дома. Раз вы там были, говорите все, что вам известно. Вы не первый день живете на свете, понимаете что к чему. Я вас спрашиваю: кто был? Не заставляйте меня подсказывать. Чем подробней изложите, тем лучше.
Евсеев чуть было не сказал «для вас». Но вовремя остановился. Карасев, скорее всего, ни при чем. Он свидетель. Зачем его пугать?
– Верно, был Клюев. «Клювом» его дразнят.
– Еще кто? Давайте так, чтобы мне не тянуть из вас клещами. Мы сейчас с вами просто беседуем, как знакомые. Зачем вам, чтобы беседа была перенесена в казенное присутствие?
Это подействовало.
– Был еще Мускул, да Витька со Степановой работы. Ну и все, вроде...
– А если без «вроде»? Был еще кто-нибудь?
– Мог же кто-то зайти, потом выйти. Я ведь за швейцара не стоял.
– Чем занимались?
– Ну это... Вино пили.
– За чей счет? Кто платил?
– Все платили. Скидывались, как всегда. И Степан, и Витька, и я. А у тех бичей денег никогда не бывает.
– Что произошло потом? Была драка?
– Не было драки, – хрипло вымолвил Карасев. Он чиркнул спичкой, стараясь поджечь потухшую папиросу. Руки его дрожали.
– Это все Мускул.
И, видя, что капитан ждет продолжения, заговорил:
– Когда подпили, Степан ни с того ни с сего стал болтать, что скоро на «Волге» разъезжать будет. «Что, очередь подходит?» – это Клюев его подначивает. А Степан пьяный шебутной. «Я, – говорит, – и без очереди возьму!» – «А деньги где, в чулке, поди?» – это уже Мускул подзуживает. Степа духарится: «Не твое, мол, «гортоп», дело! Как ты, копейки на пиво не считаю!» Мускул проглотил, только хихикнул: «Во дает!» А тут последнюю бутылку разлили. Вроде бы надо еще сбегать, пока не поздно. Я «рябчик» вынул, Витька тоже. Степа чего-то замешкался. Мускул к нему: «Ты, мильенщик, чего жмешься!» Степан возьми да фигу ему под нос сунь. Тот его по руке. Степан поорал, попетушился, да все на него насели, успокоили, уговорили. Вытащил он откуда-то червонец, бросил на стол. Мускул сразу его подхватил, в магазин побежал.
– Разве еще торговали водкой?
– Мускулу без разницы. Он да не принесет! Приволок все, что надо. Ну и все, что я знаю. Потому как едва успел я еще сотку принять, как моя Дашка прирулила. И понесла на нас. Клюв с Витькой сразу слиняли, а Мускул хорохорится: что, мол, за начальство такое! Нечего, мол, тут командовать. Но моя баба тоже не из пугливых, видала она всяких, такое ему сказанула, что он сразу отвял. А меня домой увела. А утром слышу, беда со Степаном.
– Вас жена увела, гости разошлись, Васильев один остался. А вернуться никто не мог? Водка-то, как я понял, оставалась еще?
– То-то и оно. Вернулся кто или нет – не знаю, но водка точно оставалась. Мускул одну-то бутылку в угол поставил, распечатать еще не успели. И Степан еще не спал, хоть и тяжелый уже был. Ну, он все равно бы о ней вспомнил... Свет у него горел, когда мы к своему дому подходили.
Так. Никакой водки в доме покойного обнаружено не было. Значит, кем-то она была выпита или унесена. Выходит, кто-то вернулся. А Игнат Тихонович, похоже, действительно ничего не знает. Про билет он, надо думать, не в курсе. Ничего такого, что могло бы заинтересовать органы правопорядка, в его поступках нет.
Глава девятая
ИНОГДА ПОЛЕЗНО ПРИТВОРИТЬСЯ СПЯЩИМ
Незадачливый компаньон Ники проснулся ближе к вечеру. Он с трудом сообразил, где находится. Но тут появился хозяин номера. Он мурлыкал что-то себе под нос и, судя по всему, занимался хозяйственными делами. Заметив, что гость проснулся, приветствовал его радостным восклицанием:
– Вах! Однако проснулся? Это хорошо.
– А где все? – сильно севшим голосом осведомился бородатый.
Хозяин либо не расслышал вопроса, либо не счел его достойным внимания. Он рассказывал:
– Есть люди, выпьют, голова болит. Я сколько хочешь выпью – не болит. А чему болеть? Это же кост! – И рассмеялся резким гортанным смехом.
Он был сейчас без своей устрашающих размеров кепки. Это обстоятельство давало ему возможность со смаком постучать себя по темени костяшками пальцев и повторять с видимым удовольствием: «Это же кост!» Сдвинув прилипшие ко лбу волосы, еще несколько раз повторял полюбившееся выражение, заливаясь смехом.
Смеялся он, однако, один. Парень ничего забавного в изображаемой ситуации не усматривал. Его интересовало совсем другое.
– Где Ника, где Ашот?
– Не знаю, – равнодушно произнес хозяин. – Где твои друзья, мне неизвестно. Они не сказали, куда пошли. Хочешь пить?
И он снова извлек из под кровати неистощимую кислородную подушку. Спустя полчаса они снова вели приятные разговоры. Многократно повторенный анекдот возымел, наконец, действие. Оба «соподушника» долго смеялись. Хозяин щедро подливал, гость пил и хвалил, хвалил и пил. Бурдюк-подушка дна не имела. По мере чередования полных стаканов с пустыми, новоявленные приятели все меньше слушали друг друга. Потом молодому бородачу снова захотелось подремать.
Сколько продолжался этот второй сон, сказать трудно. Но даже самое отличное вино не может без остатка всасываться в кровь. Так или иначе, бородач завозился на кровати, где он спал одетым, и хотел было встать, но услышал голос как будто даже знакомый:
– Этот все еще дрыхнет?
Презрительные интонации звучали в этом вопросе. В ответ послышалось сопение. Бородач лежал, повернувшись к стене, говоривших он не мог видеть, но понял, что сопение принадлежит владельцу резинового резервуара. На всякий случай он сделал вид, что спит и очень крепко. Тем более, что в говорившем узнал, наконец, Мишу, общаться с которым не было никакого желания. Кроме того, прикинувшись спящим, парень рассчитывал узнать, где Ника.
Миша, однако, был занят своими проблемами.
– Позови Гамида, – приказал он отрывисто.
Хлопнула дверь. Миша двигался по номеру: вероятно, собирал вещи.
Снова хлопнула дверь. Кто-то вошел. И не один – можно было понять по разговору. Речь хозяина сопровождалась характерным покряхтыванием и подкашливанием. После вопроса Миши: «Ну что, узнал?» кто-то заговорил голосом резким и высоким, с сильным акцентом. «Узнал. У него дядя живет в Черкесске. Овчинников фамилия. Звать Яков Прокофьевич. Подходящий дядя. Бывал у «хозяина», срок мотал. Опыт имеет в таких делах». Миша грязно выругался. «Значит... – произнес он и замолчал, видимо, что-то обдумывая. Потом опять заговорил, не скрывая злости. – Этот зяблик, этот воробышек себя возомнил крупной птицей. Придется его разочаровать. Убедить его, что никакой он не коршун, а всего-навсего пичужка, птенчик желторотый. Я ему повыдергаю перышки, а заодно и лапки. А надо будет, и голову оторву. Я им сам займусь, сейчас лечу в те края. А тебе придется за твоим приятелем Ашотом последить. Он, похоже, втюрился в эту дурочку. И если она ему пожалуется, что я ее чуть-чуть пощипал, ему может не понравиться. Он горячий джигит, как бы не кинулся меня разыскивать. Кроме того, я намекнул, что могу устроить встречу с Рамо. Черт! Это можно сделать разве только на том свете... Не исключено, что так и придется. В зависимости от того, как он себя поведет... Ты меня понял? У тебя с ним свои счеты. Вот и разбирайтесь. Где меня найти – знаешь. Иди!
Дал напутствие Миша и хозяину номера:
– Ты тоже сматывайся. И скорее. И этого выпроводи.
Парень понял, что последняя фраза относится к нему и с облегчением почувствовал, что дверь закрылась. Чуть выждав, он поднялся. Его «воскресение» встретил возглас:
– А, проснулся! Пить будешь? Вино есть...
Глава десятая
ВЕРОНИКА: ВЕРА ИЛИ НИКА?
Как и надеялся Евсеев, Королев установил фамилию племянницы Васильева. И едва отчет о командировке младшего лейтенанта оказался у него на столе, он набрал номер телефона магазина по улице Менделеева.
