Текст книги "Вызывной канал"

Автор книги: Антон Санченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

ТРЕТИЙ ЛИШНИЙ
(повесть для черно-белого видео)

Шурке Войтову, которому остался должен.

Леше Албантову, которому должен Шура.

 
У нас нет ни имен, ни званий
Мы быдло, мы палубный скот
Только тот, кто моряк по призванью
Не бросает английский флот.
Смерть морским молитвам не внемлет
Рвется жизнь, как манильский трос
Но еще неизвестную землю
Первым с мачты заметит матрос.
 

Олег Куваев, геолог.

На причалах рыбного порта гудели маневровые тепловозы. Портальные краны выгружали какой-то транспортный рефрижератор (ТР) – серую громадину с развитой белой надстройкой и множеством грузовых стрел на порталах. Между ног кранов, по железнодорожным путям, шёл человек лет двадцати пяти. Заметно отощавший, с отсутствующим взглядом. Это Третий.

В дальнем закутке портового ковша на поросшем ковылём причале среди груд лома, списанных лебёдок, шлюпок и траловых досок скелетом кита возвышались останки какого-то пароходишки. Третий по длинной прогибающейся сходне поднимался на борт списанного «тропика», стоявшего кормой к причалу.

Низкий протяжный гудок разнёсся над водой. Гудел уходивший в рейс супертраулер. Сгрудившиеся у борта людишки махали кому-то на берегу. Метушились чайки. Третий оступился на сходне, выматерился вполголоса и спрыгнул на палубу.

У входа в надстройку, под чёрной доской с надписью «Вахтенная служба» с неразборчиво нацарапанными мелом фамилиями напротив граф «вахтенный помощник», «… механик», «… матрос», резались в шеш-беш двое в грязных ватниках и когда-то белых подшлемниках.

– Ну чё там, Шуркеш? Чего тебе обещають? – спросил Пожилой игрок и бросил кости.

Третий подкурил у молодого игрока и неопределённо махнул рукой.

– Загранкомандировку в развивающуюся страну. Представителем министерства, – съехидничал Молодой.

– До декабря – глухо, – подтвердил Третий.

Ночью в воде гавани отражалась иллюминация на палубах живых пароходов. На холме, над светящейся мозаикой окон припортовых многоэтажек, проблескивал красным маяк. Выгрузка ТРа продолжалась при свете прожекторов. Только силуэт отстойного парохода был тёмным, без единого огонька.

Где-то залаяли собаки. Раздались тихие голоса. Потом вспыхнула спичка, высветив на мгновение два лица, и над бортом появились тлеющие угольки сигарет.

– …о чём они там думають? Годов пять назад ещё за последним матросом-уборщиком кадровики по всему городу гонялись летом. Пароход на отходе, а народ в рейс итить никак не хотит. Ну, зимой – другой расклад.

Зимой, конечно, приятнее в тропиках зад погреть. А такого гадства, чтоб по два года хлопцы на биче сидели, я что-то не припомню. А я в нашей управе, слава богу, с 66-го года… – продолжил прерванный разговор Пожилой.

– Древний ты старик, Дракон. Патриарх, – вздохнул Третий.

– Да уж. Как думаешь, до пенсии на «тропикане» нашем досижу?

– Досидишь, если на иголки не порежут. Что-то в управе поговаривали насчёт Греции. Погоним?

– Можно и в Грецию. Напоследок. В Греции всё есть…

Уголёк полетел в воду.

– Ладно, спать, – сказал Третий.

– И до декабря не будить.

Раздался характерный звук: кто-то прямо с борта пошёл по малой нужде. Громко лязгнула металлическая дверь.

Двухместная каюта освещалась тусклым светом надкоечного светильника. Третий, не раздеваясь, лежал на нижней койке поверх одеяла и листал журнал «Вокруг света».

– Летом 1913 года зверобойная шхуна «Святая Анна» под командованием лейтенанта Брусилова была затёрта льдами у берегов полуострова Ямал…

Перевёрнутая страница.

Рында с потускневшими литерами «Св. Анна», причудливо обросшая сосульками. Торосящиеся льды до самого горизонта. Мёртвый лунный свет. Звёзды. Человек в меховой кухлянке и унтах берёт высоты секстаном, сняв огромные рукавицы. Торопится, хукает на примерзающие к верньеру пальцы, черкает карандашом на кусочке фанеры.

Перевёрнутая страница.

Штурманский стол. Столбики вычислений. Острый карандаш наносит обсервованую точку на карту, пишет рядом время обсервации. Пунктир точно таких же точек тянется к берегу.

Перевёрнутая страница.

Каюткомпания. Буржуйка посреди помещения. Давешние вахтенные в тех же грязных ватниках режутся в шеш-беш. В клубах морозного воздуха вваливается внутрь Человек в кухлянке. Откидывает капюшон и оказывается, что это Третий, заросший беспорядочной бородой. Борода в инее.

Дверь из кают-компании в капитанскую каюту приоткрыта. В каюте, спиной к двери, сидит за столом Капитан в форменном кителе поверх грубого свитера. Что-то пишет в свете керосиновой лампы с зелёным абажуром.

Третий подбрасывает щепу в буржуйку, греет руки у распахнутого зева печурки. Шум отодвигаемого кресла из капитанской каюты. Появляется Капитан. Он нервно комкает исписанный лист, порывисто шагает к печке и швыряет бумагу в огонь. Бумага, обугливаясь, разворачивается. Огонь пожирает слово «Рапортъ» с верхней части листа.

– Ещё три мили к Норду, – докладывает Третий.

Капитан молча скрывается в своей каюте.

Светил надкоечник. Третий спал, уронив журнал на койку. Но был почему-то с бородой и в кухлянке.

Утром на набережной волна накатывалась на парапет и фонтанировала. По солёным лужицам важно разгуливали чайки. Бежал по заливу рейдовый катерок. Третий вышагивал вдоль моря. Судя по тому, как он был одет, декабрь уже наступил.

Перед зданием конторы с якорями у входа собиралась пёстрая, галдящая толпа моряков. Моряки говорили о своём, малопонятном:

– Под Кергеленом работали. Голова-ноги все пять месяцев. Тральцы, как сволочи, горбатили. Дуплетом. Два плана дали. Думали хоть в Луи зайдём. Фиг там. Мапутовка. Вот вам, парни, и отоварка, и флаг в руку: за первое место в соцсоревновании…

– В Адене самолёт в стаю фламинго при посадке угодил. Метров с пятидесяти на полосу шмякнулись. В рубашках родились: две турбины всмятку, в хвосту – пробоины, хоть задом героически затыкай. Трое суток на пляжу провалялись, пока Аэрофлот лайнер на замену подогнал…

Третий стоял в группке коллег перед входом в управу, у доски почёта, и покуривая, слушал трёп одного из коллег.

– Помнишь, в девятой роте учился блэк, Антонио? Приходил на «Звезду Черноморья». Безработный. Государственная компания разорилась, пока он у нас в Союзе учился. Ну, покормили хоть парня от пуза…

За спиной Третьего, на доске почёта, висела фотография. Капитан был всё в той же бородке-эспаньолке, но уже в кителе другого, не старорежимного, фасона с морфлотовскими погонами. Капитан глядел вдаль. Трёп плавсостава ему был малоинтересен.

– «Шедар»? – переспросил коллега.

– Так они на ремонте в Мапутовке стоят. Первая группа только 29-го из Шереметьево вылетает…

Начинают бить тамтамы. Шереметьево. «ИЛ» выруливает на полосу. В салоне паиньки-стюардессы, запинаясь по-английски, учат пассажиров пользоваться спасжилетами.

Тамтамы убыстряют ритм. Равнина облаков под крылом. Заход на посадку. Саванна. Из иллюминатора уже можно различить бегущих под крылом жирафов.

Ещё быстрее. Международный аэропорт. Вездесущие немцы-туристы в шортах. Старички и старушки в хороших очках и с «аусвайсами», повешенными на шею. Чернокожие полуголые люди бросают кирпич по цепочке. Что-то строят возле стоянки автобусов. На флагштоке – национальный флаг Мозамбика с калашниковым на полотнище.

Ритм ускоряется. Автобус мчится по шоссе. Из окна видны хижины гетто из самых экзотичных материалов, вроде картона или гофрированного пластика. Барахтаются в грязной жиже пересыхающего канала голые ребятишки.

Центр города. Облезшие здания. Мусор на улицах. Городской икарус с выдавленными стёклами, из окон и дверей гроздьями свисают жизнерадостные белозубые пассажиры.

Порт. Пакгауз с лозунгом и обафриканенными Марксом-Лениным на побелке. Люди в хаки с кобурами на ляжках. Поросшая бурьяном узкоколейка и сошедшие с рельсов вагоны около причала. Два парохода у пирса. Один – безбожно ржавый. Второй – свежевыкрашенный. Люди с сумками, баулами поднимаются на борт по парадному трапу. По причалу, взрёвывая, едет танк Т-54. Везёт на броне штабель досок.

Дробь, обрывающаяся протяжным гудком: «супер» проходит мимо стоящего на рейде дока с русским «ТИХИЙ ХОД» аршинными буквами на борту, и направляется на выход в море.

Гудок затихает. Панорама сказочного города с пальмами и виллами на набережной и очень привлекательными с моря многоэтажками, оставшимися ещё от португальцев.

Били тамтамы. Третий шёл по бесконечному конторскому коридору к двери с табличкой «Отдел мореплавания».

– А, Альбанов! Заходи-заходи… – поприветсвовал его бодрый голос, стоило ему заглянуть в приоткрытую дверь. Хлопок двери оборвал бой тамтамов.

Толпа у входа с якорями уже рассосалась. Третий пытался подкурить беломорину, но спички чиркали и ломались.

Александр, не пора ли уже на зажигалки переходить? – посоветовал чей-то голос. Третий оглянулся на голос, и губы его сами собой расплылись

в идиотскую улыбку. На лавочке, под доской почёта, развалившись, сидел Корефуля. Огонёк зажигалки вспыхнул в протянутой руке. Вальяжный, с иголочки одетый Корефуля в этот момент был похож на героя рекламного клипа, прославляющего зажигалку «Зиппо».

– Ну? – спросил Корефуля, как только Третий подкурил.

Графинчик с коньяком официант поставил в самую середину натюрморта из тарелок с цыплятами табака, рюмками, салатиками, пиалами с водой и ёмкостями с соусом. Официант был в накрахмаленной сорочке и бабочке, и обслуживал без подобострастия, но проворненько.

– Нет, мужики. Работа, – твёрдо отказался он от предложенной Корефулей рюмки.

– Что там управа ваша, не прогнила ещё до основания?

– О, ты глянь:»Ваша!» – передразнил Корефуля.

– Быстро ты в ресторане акклиматизировался, Юрасик. Конечно, при цыплятах, это тебе не при макаронах по-флотски…

– Ладно, нужно чего будет, свистните… – собрался уходить официант.

И Корефуля тут же свистнул в два пальца.

– Музыка в твоём гнусном заведении имеется?

– Кориф, ты меня обижаешь. Ты меня уже обидел. Хоть цыган с медведем.

Через некоторое время действительно взвыло «Не сыпь мне соль на рану». Видимо, официант считал Добрынина музыкой.

– Уникальный поварёнок. Пищу профессионально ненавидит. Дед как-то минут на пятнадцать подзадержался в машине, а у Юрасика всё уже на корм рыбам пошло, и посуда с содой выдраена, – объяснил Корефуля.

– А ты как, всё бичуешь?

– В отстое, – подтвердил Третий.

– Ну, со свиданьицем. Сколько мы не виделись? Год?

Коньяк в графинчике убывал. С вытекающими последствиями. Оба приятеля уже пребывали в фазе задушевных разговоров.

– Знаешь, Ром, я уже привык. Была бы крыша над головой, наверное, вообще ничего не хотел бы. Мне уже плевать на всё с высокой колокольни. Суета эта в отделе, подсиживания вечные… Не хочу. Слава богу, ни жены, ни спиногрызов. Меня Веретенников на «Копет-Даг» планировал. Третьим. Ну, сижу себе, не рыпаюсь. Время подходит – он уже в загранкомандировку укатил. А у Медведева – своя очередь. Хоть номерок на руке записывай, мать их…

– На руке не номерки писать надо. На руке надо ворс иметь. Дай ты ему на лапу – уйдёшь в рейс мигом.

– Медведеву?

– Ему самому. Все они одним миром… Пусть не лично в руки, через Шехеризаду Иванну, но и ему отломится. Нашёл бессребреника. Кушать всем хочется.

– Ром, я пустой. На наше «пособие по безработице», сам знаешь, не прожить. Всё, что от пальмасов было, уже с характерным свистом…

– Отдолжить что-ли не у кого? У меня хотя бы.

– Ром, кончай гнилой базар. Почему мы с тобой должны платить за возможность ра-бо-тать? Мы ж не круиз в Японию по блату пробиваем, работа у нас такая: рыбу ловить.

– Не работать, а ЗА-работать. В отстое сидеть – тоже работа. Или на местном флоте – работа, и ещё та. Платят по-разному.

– Но в случае с Косолапычем я очень сомневаюсь. Он не берёт.

– Правильно. Пока не дают.

– Всё это – трёп обычнейший за углами.

– Правильно. Пока сам не убедишься, ни одному слову верить не надо. Кто там у нас на отходе? «Шедар»? Если всуну тебя туда третьим, поверишь? Спорим? Если проспоришь, будешь покрывать мои издержки.

– Знаешь, мы в прошлом рейсе рыбу в Норвегии сдавали. И рыбинспектор местный забраковал партию. Кэп ему на лапу дать пытался. Потом – даром всю партию отдать, только не фиксировать. А он жетон свой рыбинспекторский ему показывает. «Видишь? Мне его вручал лично король.»

– Слава богу, с монархией мы ещё в семнадцатом… Не в Норвегии.

Из-за соседнего столика, недавно занятого какими-то мальчиками спортивного вида, подошёл один из них, и, ни слова не говоря, взял со стола Корефулину зажигалку. Подкурив, демонстративно опустил заморское кресало в свой карман. Корефуля спокойно выдернул сигарету из зубов «спортсмена» и погасил её в пиале с водой:

– Извини, братан. Здесь не курят.

В очередной раз взвывшее «Не сыпь мне соль на рану» превратило последующую сцену в пантомиму. В результате Корефуля, Третий двое «спортсменов» направились к выходу. Оставшийся за столиком лишний «спортсмен» почему-то решил не участвовать. Пробегавший с подносом в руках официант покачал головой и побежал дальше. Работа, мужики.

В подворотне Третий и Корефуля оказались спиной к двору. «Спортсмены» – со стороны улицы. «Курец» зачем-то вертел в руках

Корефулину зажигалку. Со словами «говорят тебе, курить вредно» Корефуля неожиданно ухватил его за нос и согнул. Третий бросился наперерез второму «спортсмену». В этот момент с улицы раздался скрип тормозов, на стены упал отсвет мигалки. Третий ухватил Корефулю за шкирки и потащил за собой в глубину двора, по-регбистски расталкивая «спортсменов». Потеряв равновесие, Корефуля очень удачно задел штабель ящиков, вызвав целый обвал, цепную реакцию падающих ящиков, отгородившую на время и от «спортсменов», и от мигалок.

Третий и Корефуля понеслись вдоль стены, свернули за угол, ещё раз за угол. Юрасик стоял в распахнутой двери подсобки и невозмутимо пропустил их в свою «шхеру» и быстро повёл по тёмному коридору.

– Лохи, идиоты, дауны! Вы что, не видели, с кем связываетесь? Эти гопники на постое здесь на пару с ментами валюту с вашего брата снимают. Паспорта целы?

– Какая с меня валюта? – удивился Третий, ощупывая заплывающий глаз.

– Это твои проблемы. Виза хочешь – валюта найдешь. Корефуля уже сложился пополам, вылезая через окно для приёмки товара, но вспомнил о деньгах:

– Юрасик, чуть не забыл, сколько там с нас?

– Вай, какой деньги, дорогой? Завтра приходи. Красивый, трезвый приходи, да? – почему-то опять с кавказским акцентом отмахнулся Юрасик, и уже вдогонку, с чисто кубанским акцентом посоветовал:

– И огородами, огородами…

За ночь палуба покрылась инеем. Корефуля морщился от головной боли и протирал глаза.

– Однако…

– Да уж, – согласился Третий и стал сливать из кружки на руки Корефуле.

Корефуля фыркая, ахая и подвывая тёр пальцами глаза, изображая умывание.

– Пропала твоя медкомиссия, – сказал Третий, отдавая кружку.

– Остаётся только снова принять волевое решение, – согласился Корефуля, в свою очередь сливая ему на руки.

Умывшись, они не сговариваясь, устремились к борту, чтобы стать спинами к берегу и издать характерный звук.

– Во сколько «Гадючник» открывается? – спросил Корефуля.

В пивбаре «Гадючник» на длинной стойке бара возвышались штабеля подносов с бокалами. Упитанная Бандерша в кружевной наколке и грязном переднике трудилась на разливе. На стене, между двумя декоративными донцами бочёнков имела место огромная, как первомайский транспарант, надпись «Пиво только с закуской». Очередь помятых мужчин двигалась вдоль стойки.

– Францевна, на хрен мне ваша рыба? Ставрида, к тому же, – запротестовал было Корефуля.

– А ты думал, я тебя краснюком угощать буду? Ладно, повторять будешь, отпущу без закуски.

Корефуля с четырьмя бокалами в одной руке и двумя порциями ставриды в другой протолкался за стол к Третьему. Некоторое время они с интересом рассматривали «ставриду», выуживая её за хвост, обнюхивали и морщились.

– Месяца два назад, возможно, это ещё было ставридой БГ, – поделился результатами исследований Третий.

Корефуля уже жадно припал к бокалу. Махом отпил половину и скривился.

– Да, не Копенгаген. Моча верблюжья пополам со стиральным порошком.

– Не Николаев даже, – согласился Третий.

– Интересно, как верблюд этот выживает в такой колотун?

У стойки начался какой-то шум. Пропитый бомж в чёрном мятом плаще, покоробленной военно-морской мичманке пытался прорваться без очереди. Седые баки обрамляли его морщинистое и предельно страждущее лицо.

– Чеши отсюда, Адмирал проклятый. Сейчас милицию позову, – отгоняла бомжа Бандерша.

Третий мрачно разглядывал калоши Адмирала, натянутые на босу ногу. «По погоде».

– Самое скверное: он действительно капитан второго ранга. За их столик, кивнув Корефуле, подсел ещё один пациент.

– А, Серёга! Говорят, ваш трояк после этого рейса в отпуск намыливается? – оживился Корефуля.

– Кадры его намыливают. Чего я здесь околачиваюсь? Я бы с «Сэмэна» лет пять ещё не слазил бы. Больше двух рейсов сделать не дают. В отпуск выгнали. Ну, Марченко турнут, народ с «Сэмэна» побежит…

– Папу? За что? – удивился Корефуля.

– А ты не слышал ещё? Акустик с «Сэмэна» в Пальмасе сбежал. Не везёт папе что-то последнее время. То Чиф под Сокотрой на меляку выскочил. Заснул. Стоя. Хорошо – на песочек. Милю правее – и на камушки могли бы сесть.

Корефуля критически рассматривал собственную трёхдневную щетину в зеркале, расписанном русалками и водорослями.

– Значит, «Сэмэн» теперь без мастера? Это кого ж на Марченкино место посадят? Податься что-ли в капитаны? Шурик, третьим ко мне пойдёшь?

В зеркале над Корефулиной головой и в самом деле вдруг появилась капитанская фуражка. Но тут же из-под козырька выросли седые баки. Лицо Корефули потекло, побурело, покрылось морщинами, трасформируясь в физиономию Адмирала. Корефуля, передёрнувшись, обернулся. Адмирал косился на их нетронутую «ставриду».

– Бери-бери, отец. Мы не будем, – разрешил Третий.

– В баню что-ли сходить? – родил свежую мысль Корефуля, окончив ощупывать подбородок.

– Ладно, мужики. Побежал плотики сдавать, – попрощался Серёга с «Сэмэна».

Они вывалились из автобуса на остановке «Баня».

– Отмоемся, отскребём ракушку, а то ни к женщине подойти, ни… размечтался было Корефуля, но потух, увидев надпись «Ремонт» на дверях.

– Что за город мерзкий? Единственная баня в радиусе полста миль, и та не фунциклирует. Так собирался помыться…-

– Ну, если только помыться… – загадочно хмыкнул Третий.

– Не понял?

Коридор казался бесконечным. Двери, двери, двери. Где-то у самого горизонта светлел прямоугольник окна. Играло радио. Отдалённо доносились фаново-бачковые звуки, и совсем рядом – отчётливое ржание. Третий постучал в нужную дверь и открыл её, не дожидаясь ответа.

– Тьфу, чёрт! То-есть, я хотел сказать, пардон, мадам.

В прямоугольнике двери возникла лошадиная морда, и, недовольная вторжением в своё стойло, тут же попыталась укусить Третьего за нос.

– К-к-конюшня! – с чувством резюмировал Корефуля, когда дверь захлопнулась.

По коридору, переваливаясь, пробежал карапуз лет двух с половиной.

– Димуля! Димка! Не ребёнок, а наказание! – нёсся вслед крапузу женский голос.

Третий снова постучал в какую-то дверь. На этот раз более удачно. Они прошли в комнату, пригибаясь под бельевой верёвкой с сохнущим трусняком. Комната была стандартная. Четыре койки, стол у окна. На столе стоял трёхлитровый бутыль с окурками. Трое молодых людей играли в карты.

– Семь первых, – сказал Играющий.

– Пас, – сказал Пасующий.

– Вист, – сказал Вистующий.

– Ложимся.

– Б-без од-дной… – подытожил Вистующий и сгрёб карты со стола. Он слегка заикался.

– Сейчас, Шура. Закроемся и сходим, – тосуя карты пообещал Играющий.

– Ты что-нибудь понимаешь? – спросил Третий у Корефули.

– Мизер, – сказал Играющий.

– Л-ложимся, – сказал Вистующий.

– Садимся, – скомандовал Третьему Корефуля и достал из сумки бутылёк с пивом. Пасующий так же молча достал из тумбочки рыбу.

– Клыкач? Кергеленский? – поинтересовался Корефуля.

– П-пайковый. Девки осчастливили, – объяснил Вистующий.

Бутылек был пуст, а от клыкача осталась груда костей, когда Вистующий, разгоняя дым рукой, принялся подсчитывать пулю.

– Тут вообще-то вчера завезли в стекляшку, – неуверенно сказал Играющий.

– Понял. Сколько брать, – сразу отреагировал Корефуля.

Играющий в раздумиях запустил руку в бороду:

– Ну, если с девками считать…

– С этими? – кивнул корефуля на стенку, за которой осталась давешняя лошадка.

– Не, эти брыкаются пока. Свежий завоз. Практикантки ейские. С сорок шестой. Всё равно мы им уже тридцатник должны. Кстати – Толя, – решил наконец представиться Играющий.

– Рома. Десяти хватит? – не отвлекаясь от сути дела, представился Корефуля.

– Мужики, вообще-то мы только помыться зашли… – робко напомнил Третий.

Кухня – это дома. А здесь был пищеблок. Облезшая штукатурка. Огромный бак с мусором. Облезлые мойки и вечный огонь на раздолбаной газовой плите. Третий помогал Ритуле чистить картошку. Ритуля была очень домашней блондинкой лет 24 в халатике. Килограмм-другой лишнего весу перекрывался румянцем во всю щеку и умопомрачительной хозяйственностью.

– Как жизнь? – спросила Ритуля. Третий пожал плечами.

– Ясненько, – поняла Ритуля.

– Да нет, нормально всё. В марте, кажись, уйду, – почему-то решил усложнить эту ясность Третий.

– Прошлый раз, по-моему, конец декабря был, – напомнила Ритуля. Третий пожал плечами.

– Подурели со своим морем. Два года без работы сидеть, ждать неизвестно чего… Не понимаю, – сказала Ритуля.

– Время такое. С третьими помощниками капитана случился перебор. Пересидеть надо. Актёры голливудские тоже вон годами роли ждут.

– Нет, точно чокнутые. Ну ради чего? Что в этом море такого? Счастья-то: полгода только волны видеть.

– Почему только волны? – не согласился Третий.

– Ах да, рыбцех ещё. Какой там Пальмас, Санечка? Сколько вы там стоите? Трое суток от силы? Да понажираются ещё, как свиньи. Кого ни спросишь, одни кабаки да барахолки помнит. Канары…

Ритуля поставила сковородку на огонь и продолжила обличать:

– А про заработки ваши невиданные ты кому-нибудь другому расскажи. Сколько ты уже вообще на шишах сидишь? Да сколько б ты за рейс ни зарабатывал, я по сравнению с тобой – миллионер при своих двухстах чистыми.

Третьего стала забавлять эта Ритулина горячность.

– Ну, хорошо. Чёрт с ним, с морем, с океаном. Но Ритуля, я же – штур-ман. С моим дипломом на берегу выдают тулуп и берданку вместо выходного пособия. В сторожа?

– А сейчас ты кто, не сторож? Будут на вас воду возить до самого светлого будущего. Почему шахтёры те же потребовать своё могут, а вы нет?

– Нам, вероятно, есть что терять, кроме своих цепей. На Шпицбергене шахтёры что-то не бастуют.

– Да нечего вам терять. Лично тебе – так вообще. Просто с гнильцой ваш брат, мальчики. Сами себя всю жизнь поедаете. Ты вон штаны последние третий год донашиваешь, дырки новые на ремешке пробиваешь, а Ромка твой, небось, уже на мерседес насобирал…

– А почему бы и нет? Из океана человек не вылазит. Ритуля, в море люди вкалывают. Восемь через восемь часов, как на Соловках при Сталине. Восемь часов в рыбцеху или на выгрузке отгорбатить – иной шахтёр взвоет. И ничего – так и надо. А ты копейки его считаешь. Мерседес!

– Ну и запрягись ещё в его драндулет! А уж он-то и погонять станет, не беспокойся…

– Ритка, я с ним ещё с мореходки вместе. Пуд соли в рейсах…

– Ай, отстань со своей солью. И так уже пересолила из-за тебя.

Третий закурил и забрался с ногами на подоконник.

– Вывались ещё. Пятый этаж, – посоветовала Ритуля.

И в этот же момент раздался стук в окно снаружи. Третий от неожиданности уронил горящий окурок за ворот и соскочил с подоконника, тщетно пытаясь его загасить. Окно распахнулось и в него просунулся огромный баул с бутылками.

– Да прими ты, Шурка… Грохнусь сейчас к епоной… – прохрипел Корефуля.

Загремела пожарная лестница, Корефуля тяжко перевалился через подоконник и остался сидеть на полу под батареей парового отопления, забрав у Третьего наконец-то извлечённый из-за пазухи бычок.

– Вахтерша у вас, Ритуля, – хуже Севастопольской таможни.

– Чокнутые, – подтвердила диагноз Ритуля, всё ещё держась за сердце. Потом сгоряча схватилась за вскипевший чайник, обожглась и затрясла рукой.

– За ухо, за ухо хватайся, – посоветовал Корефуля.

– Ай, да не за моё же!

В сорок шестой на столе, покрытом скатертью с наглаженными складками, дымилась на блюде выложенная холмиком картошка. Отпотевала бутылка водки. Дополняли натюрморт банка с болгарским перцем, вскрытая банка со шпротами и салатница с оливье. Рюмки-тарелки и уже известное нам общество плюс Любаша – малолетняя красотка с бандитскими замашками.

– И как он только успел? Я ж мигом, по отработанной схеме. За кончиком капроновым только забежал… – всё не мог успокоиться Играющий.

– На учебном барке «Седов» я был расписан на бом-брам-рее. Вопросы есть? – объяснил Корефуля истоки своих навыков в лазании по пожарным лестницам.

– Чокнутые, – повторила свой диагноз Ритуля.

– Толя, пора принимать решение, – напомнил Корефуля.

– Понял, – понял Играющий и потянулся за бутылкой. Любаша раскладывала картошку по тарелкам.

– Таньке оставь, сейчас прибежит, – напомнила ей Ритуля.

Танюша оказалась легка на помине. Она влетела в комнату, как мессершмитт, и ещё не разглядев всех присутствующих завопила:

– Ритка, жрать давай! Голодная, как…

– Ага… – сориентировалась она в обстановке, прервав свой вопль на взлёте. «Ага» явно предназначалось Корефуле.

– О, Татьяна. И ты здесь. Сколько лет, сколько зим, – промямлил Корефуля.

– Ага. Сидим значит. А может девушка поверила, может ждала всё это время? А он «на минутку позвонить» вышел, и два года ни слуху, ни духу. А обещал ведь.

– Если бы тебе одной, – покаянно вздохнул Корефуля.

– Нахал. Но ведь я не об этом. Ты что, ничего не помнишь?

– Как не об этом? Не понял… – даже оскорбился Корефуля. И тут же замолотил себя ладонью по лбу, что должно было означать, что он «вспомнил».

– Да-да-да-да! Было! Обещал.

– Ну вот, скажет сейчас:»Забыл», – предсказала Танюша.

– Забыл, Танька. Помню – обещал. А кому, когда – хоть убей… Любаша, ты там ближе всех, подай мой куртец…

– Так прямо и побежал! Сиди уж. Важны не какие-то там духи, а…

– Почему «какие-то»? Нормальные духи. Франция. Шанель. Мечта советской женщины.

– А целоваться не надо. Ну хватит, Танька, хватит. А то Ритка жениться на тебе заставит… – уже отбивался Корефуля.

– Ну что, ещё по одной? – спросил он так до конца и не отбившись.

– Понял, – отреагировал Играющий и взял бутылку.

– Д-да, вот за что его любили многие женщины, и даже одна женщина технолог рыбкомбината, – прокомментировал Вистующий.

– Нам с Любой больше не надо, – сказала Ритуля Играющему.

– Это ещё почему? – не согласилась Любаша.

– Детские рюмки кончились, – объяснил Корефуля.

– Ой, я ещё посмотрю, кто здесь ребёнок, – с босяцкими интонациями пообещала Любаша.

Из-под стола вдруг действительно раздался детский рёв.

– Ой, Димуля! Как ты сюда попал, счастье моё? Ну не плачь, родненький. Попросим сейчас у доброго дяди шоколадку… – принялась утешать ребёнка Любаша.

Димуля на полувсхлипе затих и посмотрел на Корефулю.

– Шурик, подай бушлатик ещё раз, – развёл руками Корефуля.

– Я балдею. Просто Дед Мороз какой-то. Всё, что ни попросишь…

– Увы, дитя. Только одно желание. Шоколадку, значит шоколадку.

– Маргарита, твоя очередь. Ну не дуйся солнышко. Тебе не идёт. Ведь когда-то была такая жизнерадостная женщина… – решил быть дедом морозом до конца Корефуля.

– Я не женщина. Я кухонный комбайн, нянька, – стала перечислять Ритуля, отобрав у Любаши рюмку, – передовик производства, а завтра в семь мне на смену…

– Ну, Ритка, прекращай, и не начинали ещё! – дружно взвыли присутствующие.

– Ритуля, до семи ещё столько времени, чтобы вспомнить, что ты самая прекрасная женщина в этой конюшне. Проси чего хочешь. Исполняю в течение 15 минут, – пообещал Корефуля.

– Ритка, проси букет цветов. Розы, – взяла инициативу в свои руки Любаша.

– Понял. 15 минут, – не смутился Корефуля и стал одеваться.

– Д-девки, совесть имейте. Какие розы зимой в 23 часа? – пытался усовестить Вистующий.

– Слово – не воробей. Правда, Ритка? – не уступала Любаша.

Третий провожал Корефулю по коридору. За их спиной уже кто-то из хвостистов делал вид, что собирался всего лишь отдолжить в сорок шестой сковородку.

– Девчёнки, Димули у вас нет? Ой, чудовище! У кого ты уже конфету выклянчил? А заелся! Любаша, не надо было давать ему, мальчикам шоколад не рекомендуется, – несся вслед им женский голос.

– Шурик, ты оставайся. Будут цветы, – пообещал Корефуля.

– Подожди, мне только звякнуть надо.

Телефон-автомат был на лестничной клетке.

– Смольный? Ну, я. Ну прости, не получилось сегодня. Понимаю, что не у тебя. Ну извинись. В следующий раз. Да не бросай ты трубку!

В сорок шестой прибавилось. Женский Голос сидел на койке рядом с Ритулей и жаловался на что-то, гладя вихры своего Димули. Какой-то хвостист уже в шутку тискал визжащую Танюшу. Игроки же, насытившись, утратили всякий интерес к окружающему. Спорили о чём-то терминологическом.

– Ч-читайте Конецкого. «Бич» вовсе не Бывший Интеллигентный Ч-человек, а происходит от английского «бичкамер» – безработный моряк. Устарешее слово, – споря, Вистующий заикался больше обычного.

– Какой научный подход! С указанием первоисточников и ссылками на корифеев. Я что, виноват, что твой Конецкий ни разу в жизни на биче не сидел? Ничего, на нас только тренируются. А вот когда вся страна на бич сядет, тогда и посмотрим, устарело ли слово – издевался Играющий.

– О биче, как явлении, я читал только у одного старпома-дальневосточника. «Белые рубки пароходов», кажется. С указанием цен на пирожки во Владивостоке. И мельком у Куваева, – развивал историю вопроса Пасующий.

– Виталий Коржиков. «Мореплавание Солнышкина». Детская книга, – называл еще один источник играющий.

Игроки были научниками-океанологами и изучали окружающий мир по монографиям.

Любаша, оставшись без присмотра, пользовалась близостью к бутылке. Голова её то и дело сваливалась с подпирающей руки, а взгляд скользил поверх голов, пытаясь хоть за что-то зацепиться и навести резкость. Зацепкой стал Корефуля.

– «Без меня тебе, любимый мой, лететь с одним крылом!» – с пьяной экспрессией пообещала ему Любаша.

Третий демонстративно посмотрел на часы:

– Четырнадцать-пятьдесят восемь, четырнадцать-пятьдесят девять…

Корефуля извлёк из-за спины букет роз. В наступившей тишине пробрался к столу и опрокинул стопку.

– Рома? Откуда? – не удержалась от глупых вопросов Танюша. Корефуля загрыз лимоном и только потом небрежно ответил:

– Это мои проблемы.

– Шурик, там в сумке ещё шампанского бутылка. Тащи, – скомандовал он Третьему.