Текст книги "Отпетые отшельники (СИ)"

Автор книги: Антон Марахович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

– У "них" уха, у "нас" рыба жаренная. "Рыбаки" сегодня килограмм 200 товарной рыбы всякой-разной сеткой нагребли. Часть нам отдали, часть уже в бочке засолили, а остальную на ужин варят. Так что, с голоду теперь не пропадут. Завтра им одну лодку оставим, пусть ловят, да солят, пока пустые бочки на галере есть. Соль я им уже свёз, хлеб на сегодня и на завтра тоже. Ладно, иди мойся-переодевайся и выходи ужинать. Скоро на берег двинем, мужики очень с тобой говорить хотят.

– Хотят, стало быть, поговорим. – пообещал я и пошёл в каюту.

После ужина, с жаренной золотистой барабулькой под лимонным соком и красным вином, сгрузились в шлюпки и пошли на берег.

Первым делом посмотрел на "большевичек". Сидели, трудились, и Ольга с ними. Вроде, спокойная. "Скороходы" пока тоже работу не бросали. А вот остальные мужички явно что-то чем-то околачивали. Непорядок. Будем исправлять. Хотя, нет. Ошибся. Доктор выдал им пару ручных парикмахерских машинок и безопасные бритвы, и теперь уже около десяти человек сияли белыми, незагорелыми мордами и головами. Остальные ждали своей очереди.

Поискал глазами Купу, свистнул, помахал рукой, подзывая. Они подошли опять втроём, с Кудрей и Лопарём. И были ещё не бриты и не стрижены.

– Вот что, други, так не пойдёт! Вы што думаете, трое чеботарей за седьмицу 200 человек обуют? Нехрен! Вы мужики или нет? Или у вас руки из задницы растут?

Они явно не ожидали такого наезда и стушевались.

– Так вот, пускай каждый, кто не занят чем-то другим, в свободное время сам мастерит себе обувку. Кожу, инструмент, дратву и советы получите вон у тех мастеров. – я кивнул на фабрику "Скороход".

– Сделаем, Антон. – за всех заверил Купа.

– Лёш! – окликнул я, стоявшего неподалеку с мужиками, нашего рыцаря-ухажера. Он подошёл.

– Лёш, завтра захвати с собой на берег пару мячей, футбольный там, для воды и пару теннисных. Пусть детвора и не детвора мяч погоняют, в лапту поиграют.

– Антон, погутарить с тобой хотели. – это снова Купа.

– Ну, айда в шлюпку, поговорим. – я пошел к воде. Залезли в бот, расселись по банкам. Я на корме, они напротив. Кудря прокашлялся и начал:

– Антон, люди говорят, што ты колдун. Боятся они вас. Говорят, вон и корабли ваши без вёсел и парусов резво бегают по воде, и пищали ваши без пороху и дыма пули мечут. И одёжа на вас не людьми сшитая. Свет ещё холодный, да яркий. И дым вы изрыгаете. Да и из себя вы все чуднЫе.

– Дым изрыгаем, говорите. – хмыкнул я и достал сигареты. Каждому раздал по одной, взял и себе. – Тогда и вы поизрыгайте со мной. – Щёлкнул зажигалкой и прикурил медленно, показывая, как это делать. Потом зажигалку передал Кудре.

– Небось, табак из люлек доводилось пить? И пистоли кремнёвые, колесцовые в руках держали? А я вот табак не из люльки пью, а из бумажной трубки. И колесцовым кресалом фитиль зажигаю.

Хорошо у меня в любимых зажигалка "Зиппо" на бензине и с колёсиком, а была б пьезо-электрическая, газовая? Вот бы и приплыл с объяснениями.

Кудря внимательно рассмотрел сигарету, вставил её фильтром в рот и попробывал крутить колёсико зажигалки. Не получалось, сноровка не та. Я забрал зажигалку и несколько раз показал, как нужно делать. На этот раз у Кудри получилось. Фитилёк вспыхнул, он поднёс его к концу сигареты и зачмокал губами, будто трубку раскуривал. Потом глубоко затянулся ароматным дымом, тут же закашлялся и уронил и сигарету, и зажигалку. Зажигалку поднял я, а сигарету он слишком глубоко вставил в рот и она раскисла, и сломалась.

Я достал ещё одну сигарету из пачки, показал, как её нужно держать в губах, сам прикурил её, а потом протянул Кудре. Купа и Лопарь внимательно наблюдали за нами. Затем Купа потянулся к зажигалке. Я откинул колпачок и отдал ему инструмент. У него зажигалка вспыхнула с третьего раза и он осторожно прикурил, и захлопнул крышку. Отдал Лопарю. Тот тоже не сразу, но в конце концов прикурил и осторжно затянулся. Видно, не курили мужики давно, совсем отвыкли и разучились. Но кайф "первой сигареты" поймали и явно "поплыли". Кашляли все трое, но увлечённо смолили дальше.

– Вот до этого жёлтого конца не докуривайте, там табака нет. – Я показал свой окурок и щелчком выбросил его за борт. Покидали и они свои "бычки".

– Ну што, хлопцы, теперь и вы "колдуны" и "изрыгаете" дым и пламень. – передразнил я их. – А што касаемо самобеглых кораблей, то когда-то люди и лодок, и вёсел не знали, катались верхом на брёвнах и толкали их шестами. Вы б на своих стругах и чайках с парусами да вёслами тоже б им колдунами показались. А тута можно эти педали покрутить и лодка быстрее, чем под вёслами побежит. – я пнул ногой педаль привода редуктора. – И одевались они тогда только в звериные шкуры, ни полотна, ни сукна, ни портков, ни рубах не знали.

– Да и пищали наши стреляют порохом, только порох наш горит без дыма, как сухая солома. Так что не колдуны мы, а просто знаем больше вашего и намного больше умеем. Мы все люди учёные, в семинариях, да университетах обучались. Читать-писать на многих языках умеем, вот и читали умные книги. Ума-разума набирались. Кое-чему и вас можем научить. И как сталь добрую сковать, и как пищаль меткую да лёгкую сделать. И как корабли в море-окияне вдали от берегов водить. И как крепость неприступную построить. Наша сила в наших знаниях. Кто больше знает, тот и сильней!

На кухне застучали по металлу, призывая к столам. Да, плотники не обманули, под навесом стояли низенькие, высотой не выше полуметра, но... столы, застеленные скатёрками.

– Ладно, хлопцы, ступайте, вечеряйте и хорошенько подумайте – колдуны ли мы, коль крест святой на груди носим и в православной церкви исповедуемся. И другим объясните. А после ужина продолжим разговор.

Гребцы утопали, а ко мне в лодку подсел Костя:

– Значит так, Палыч. Всех я переписать не успел. Но дело в следующем: Среди "гребцов" три ватаги. Самая большая Купы – запорожцы-сечевики и примкнувшие к ним штатские хохлы. Поменьше ватага – ребята с юга Московии, есть и воронежские, и рязанские, и муромские, они под Лопарём. Самая малочисленная – донцы. Казаки с Дона, верховодит ими Кудря. Есть и неустойчивые, от одной ватаги к другой постоянно бегают.

"Базарные", те почти все с Полтавщины и южнее по Днепру. Почти всех их взяли в конце мая-июне, когда татары с ногаями в набег на левобережье пошли за полоном.

Приглянувшаяся тебе кралечка с хутора, из под Полтавы, дочка сотника, а может и не сотника. Но папа был богатый. Когда на хутор напали бусурмане, отряд сотника был отозван в Полтаву, в ополчение, а сам сотник спиной недужил, ходить не мог толком. Сотника и супругу евоную срубали вороги, челядь побили, а сотникову панночку с братцем в полон сгребли. У мальца отнялись ноги на нервной почве, так она от Полтавы до Херсонеса на спине братца несла. Кремень девка и ножиком знатно машет, лишь бы с Вием знакомства не водила.

– Костя, ну ты уж не очень-то изгаляйся. Что, очень заметно со стороны, как я неровно на неё дышу?

– Не боись. Нифига не заметно. Это сегодня с утра Драп Лёхе пистон вставлял, "шоб к паночке не сувався, обходыв дэсятою дорогою и "адмыралу" сэрдце нэ розбывав", а я подслушал случайно. Вот и навёл о ней справки отдельно. Наша Фрося-повариха с ней с одного хутора. Со списками постараюсь закончить завтра к вечеру.

– Тогда ты с Лёхой завтра останетесь одни, за главных. Пен с утра повезёт Шороха на Форос, радио-буй ставить. Скорее всего на весь день. А мы с Кэп-Димычем тоже с утра на базар в Балаклаву за жрачкой для "этих". Так что, вы оружием затарьтесь как следует, пулемётиком запаситесь, гранатками всякими-разными, радиостанцию не забудьте, ну и прочими ништяками по усиленному пайку. Основное внимание лесу, с моря вы любого супостата за час до контакта заметите. И броньки не забудьте.

– Думаешь, пригодятся?

– Не думаю, но опасаюсь. Мы уже третий день на этом пляже торчим, как директора. А турки сейчас с Петром российским воюют. Могут нагрянуть с ревизией, хто тут билеты на ихний пляж продаёт? И почему так долго?

– Ладно, побережёмся. Да и вы там поосторожней. А то будет, как в том кине: – Туда ехали, за ними гнались. Обратно едут – за ними снова гонятся!

– Уж как-нибудь дождёмся вторую галеру, ограбим и рванём домой. Нам тут нельзя долго засиживаться, "Крымненаш" пока. Да и "этих" расселить и на-зиму обеспечить надобно.

– Думаешь, поедут?

– А куды оне денутся? Поедут и с радостью! Надо только убедить, што мы дяди добрые и безобидные, и совсем даже не кровожадные колдуны. Поселим их на "Фазенде". Зерна прикупим и завезём, полсотни тёлочек и козочек с материка притараним, лошадок. Припаса разного. Пущай себе дома строят, да землю пашут. Может ещё и озимые успеют посеять.

Костя снял с пояса фляжку:

– Будешь?

– Узнаю тлетворное влияние нашего стармеха. Тоже, небось коньяк?

– Дык, бочонок-то начали. Теперь "прокиснет", ежели не допить во-время. – урезонил меня Демон и добил:

– Пен сказал, что от халявной водки у нас харя треснет. Тем болеее ТАКУЮ "тут" ещё не научились делать и отныне на берегу все будут пробавляться винцом местного разлива. Сегодня уже прислал бочонок кислятины и сказал: – Будя с вас!

Я вздохнул тяжело и полез в рундук за кружкой. Костя плеснул в неё чуток, а сам присосался к горлышку фляги. Подбежал Лёха:

– Пьёте! Тихушничаете. Небось и командирский доппаёк по ночам под одеялом трескаете?

– А у самого-то чего во фляге? – отбрехнулся Демон.

– Тош, ложки утром все нашлись возле кухни. Купа пообещал, что лично повесит каждого, кто будет крысятничать. Женщин и малят уже всех обули. Кстати, на фига тебе это сдалось? Местные все и стар, и млад до первого снега босиком бегают и не печалятся. А тебе непременно обувку подавай!

– Считайте это моим бзиком. Идеей-фикс. Завтра гребцы потащат радио-маяк в горы. Вот и посмотрим, как у них босых это будет получаться? Так что, проследи и обеспечь. Да и занимать людей чем-то нужно, штоб дурь всякая в головы не лезла. Так пускай рукодельничают. Как там турки?

– Знатно их твоя валькирия напугала вчера. Они ж по-нашему не бельмесят. Думали, их всех наши девки кончать будут. Потом ещё утром сечевики на них страху нагнали, когда двоих забрали и не вернули. Так что, цельный день пашут, как черти, дерьмо с палуб и бортов соскрябывают.

– Плотники один рей уже починили, сказали, будет лучше, чем новый. На второй рей нужен подходящий лес. Кое-что есть на галере, но завтра пойдут в лес выбирать. Да и мачты наращивать надо, очень уж не аккуратно их Коленька посшибал. Со второй галерой нужно поосторожней быть, а то мы тут до Рождества чиниться будем.

– Учтём. – пообещал я и приложился к кружке.

Ужин уже заканчивался, зазвякала посуда с вином. Я достал из кульбокса-рундука припасённую шоколадку и пошёл к Ольге. Она сидела с «женского» края стола, рядом с «чернявой» и о чём-то с ней тихо переговаривалась.

– Добрый вечер, девоньки! Как настроение? – они вздрогнули и испуганно уставились на меня.

– Вот вам гостинец "от зайчика". – я положил на стол перед ними плитку в фольге.

– Благодарствуем, Антон! – зачастила повариха.

– Красавица, а тебя как зовут-то?

– Ефросиньей, – потом поправилась, – Фросей можно.

– Ну, ежели можно, то, Фрось, ты ж у нас кухаришь. Как думаешь, еды людям хватает? Не голодает ли кто?

– Ой, што ты! Мы и дома так не ели, разве тока по праздникам, да на свадьбах. На что галерники поесть горазды, так и то, больше одной добавки не берут. Еда в котлах всегда остаётся. Я перед тем, как мыть, в миски выкладываю, а люди потом, кто еще проголодается, разбирают. Некоторые мужики вином добавиться хотят. Но брат Алексей сказал, что "норма" на всех одна и больше "не положено". Так мы тока "норму" и наливаем, но питухи потом у девок добавляются.

Ольга сидела молча, потупясь в стол.

– Оленька, ты как себя чувствуешь? – склонился я над ней.

– Спаси тебя бог, Антон. Со мной всё хорошо. – она так и не подняла голову.

– А как у вас дела с одеждой? – не отставал я от неё. Она немного ожила:

– Детишек и почти всех женщин уже наделили обновками. Завтра начнём шить порты для мужиков. Правда бумажное полотно почти кончилось. Но парусины и льна ещё хватает.

– Вот и молодцы! – похвалил я. Она заметно смутилась и покраснела. "чёрт! Они ж девки, а не мОлодцы." – сообразил запоздало.

– Антон, а можно спросить? – вклинилась Фрося. – А вот это, – она показала на шоколадку. – из чего делают?

– Есть за морем такое дерево, на котором растут какао-плоды. Вот из этих плодов шоколад и делают. Понравилось?

– Да, очень, очень, очень вкусно! Только растекается быстро, на завтра не оставишь. – огорчилась Фрося.

– Это точно, от тепла шоколад как снег тает, поэтому его вам нужно сразу съесть.

– А завёрнут он в серебро, да? Блестит и тоненький, тоненький, и шелестит приятно.

– Нет, Ефросиньюшка, не серебро это, а называется алюминиевая фольга. То бишь, как бумага из металла. Из этого металла и ваши миски, кружки и ложки сделаны. Можете из неё себе украшений наделать. Например, из дерева серёжки или подвески выточить и этой фольгой обернуть, блестеть будут не хуже серебра. – улыбнулся я.

Фрося решительно развернула плитку и начала ломать её на маленькие кусочки, но обёртка куда-то исчезла. Делить на всех девчат будет только шоколад – догадался я и пошёл в сторону.

После ужина люди разбрелись кто куда. Почти совсем уже полная луна фарой светила с востока. На небе ни облачка. Ветер под берегом почти не ощущался. Море мерно дышало и шелестело волнами о песок. В одной из лодок сидели Драп, Димыч, Костя и Лёха. Курили, потягивали из кружек. Вокруг них толпилось с десяток мужиков.

– Не помешаю? – подошёл я к ним.

– Сидай. – отозвался за всех Кэп-Димыч. Я примостился на борт.

– Так что решили, славяне? – возвал бодро к обчеству.

– Тут брат Димыч гуторил о том, как вы там у себя на островах живёте. Прям сказки. И берега у вас кисельные, и реки молочные. – выдвинулся вперёд один из "базарных".

– Ни берегов, ни рек из харчей у нас нет. Но те, кто работает в поте лица, мозолей не боится, тот никогда не голодает, одет, обут и за будущее детей своих спокоен. И татарвы с ногаями у нас нет. А турок мы и сами бьём и гоняем. А хто работать не любит, да на чужом горбу норовит в рай вьехать, схитрить старается – так тех мы не держим и даже гоним с наших островов. – остудил я его аппетиты.

– А ещё воровать у нас нельзя, женщин и детей насильничать, убивать и калечить своих. За это смерть на месте преступления. Все должны жить по правде и справедливости. Иноверцев мы к себе не пускаем. Божьи заповеди блюдём. – Я достал сигареты и демонстративно-медленно прикурил. Протянул пачку мужикам:

– Может кто тоже желает? Угощайтесь!

Кудря, Лопарь и Купа не чинясь первыми взяли по сигарете, за ними осторожно ещё двое. Купа принял протянутую зажигалку, откинул колпачок, крутнул колёсико – добыл огонь. Прикурил сам, дал огонька Лопарю, затем Кудре. Передал Зиппу "новичкам". Те некоторое время крутили "диковинку" перед глазами. Света было достаточно, на носу и корме лодки было укреплено по факелу, да и луна уже наяривала почти в полную силу. Кудря не выдержал первым и принялся учить новичков пользоваться зажигалкой и сигаретами. Наконец и эти закурили. Закашлялись, разумеется, но сигарет не бросили.

Минут на пять образовалась пауза "на перекур".

– Ну, што, Иван? Што вы решили?

– Прав ты, Антон. К своим нам ни пешими, ни на галере не пробиться. Или побьют по дороге, или полонят. На Дон идти тоже не мёд. Там сейчас османы с московским царём за крепость Азов пластаются. Мы от бусурман на галере слышали, побили турки царя. На Днепре в устье турецкие крепости стоят и флот. Там тоже не прорвёмся. Вот и остаётся, только с тобой, Антон, идти.

– Некоторые, правда, хотят поразбойничать по морю на галере. Турок на зипуны потрясти. Но мало их, не справятся с галерой-то.

– Да и если бы справились, – продолжил Димыч. – где провиант будете брать, где зелье для пищалей и пушек? Где шторма пережидать, да зиму зимовать? Османы вас через два месяца обложат, как волков и на дно пустят.

– Тоже верно.– почесал затылок Купа. – А скажи, Антон, всех ли к себе на службу берёшь, кто пожелает?

– Нет, Ваня, не всех. А только самых умелых, да умных, да послушных. Мне ослушники и строптивые-гоношистые на кораблях не нужны. Я их сразу вешаю за неисполнение малейшего приказа. – пояснил я. – Остальные на землю сядут или скотиной займутся, или рыбу в море ловить. Ещё надобны и кузнецы, и каменотёсы, и строители, и кожемяки, и плотники, и ткачи. Всем работа найдётся.

– Стало быть, холопами твоими станем? – опять встрял "базарный".

– Холопы нам не надобны. Но работать и соблюдать наши Законы обязаны все. Не захочешь с нами жить, ступай на все четыре стороны или плыви.

– А на чём плыть-то? – не унимался "сумлеваюсь я".

– А вот это твоя забота. Хочешь – лодку строй, хочешь корабль. Или купцам заезжим за перевоз плати. Да, хош вплавь. Твоё дело. Никого силой держать не будем! – обрубил Димыч. – У нас одним из наказаний за непослушание является изгнание с островов.

– А с бабами как? – поинтересовался самым волнующим Кудря. – Нас-то вона скока, а их горстка. Перебьём друг дружку за баб.

– Кто будет биться за баб, тех повесим. – скучно промолвил Лёха.

– Да, хлопцы, – подержал я его. – у нас драться из-за женщин, последнее дело. Девица-красавица сама решает кого в мужья брать. И силой её под венец никто не потащит. Коль люб ты ей, выйдет за тебя. А коль не люб – ищи себе другую. Девушек православных будем выкупать на невольничьих рынках у бусурман. У купцов с кораблей будем невольниц забирать, гаремы бусурманские громить. Так что, сами же и будете себе и другим невест добывать.

– Вона, как оно! – просиял Кудря. – то мне любо. Польём нехристям кровушки, заставим гаремами поделиться.

– Ты не больно-то губу раскатывай. – осадил его Драп. – Мы люди православные. От бога нам тока одна жена дадена. Так что, гарема у тебя не будет.

– Да, громадяне, завтра мы не шебеке с утра на базар уедем, провиянт для вас закупать. А шхуна по делам купеческим побежит. На берегу останутся только брат Константин и брат Алексей. Вы им не перечьте, выполняйте все их приказы. Купа, озадачь всех работой, проследи, чтоб справно выполняли. За турками присматривайте, чтоб лодыря не гоняли. Кто станет к девкам приставать нескромно, того, как приеду, лично повешу. Всем остальным скажите, что мы силой никого тащить за собой не будем. Кто с нами не хочет, тех просто здесь оставим, а сами уйдём.

– Всё, кончаем на сегодня, пора всем спать. Стражу назначить не забудьте. – подвёл итог Алёша. Матросики начали собирать и сносить факела в шлюпки.

Мужички ушли, а мы сидели,, курили, потягивали Метаксу и молчали. Просто любовались ночью, луной, морем и каждый думал о своём.

Гл. 9

Крымский поход (Часть 7)

Третий пляжный день.

8 августа. Утром Пен-редиска поднял меня до восхода:

– Давай, шевели булками, "адмирал", нам отходить пора. Лезь досыпать к Димычу.

Я быстро сполоснул личико, бриться не стал, оделся, натянул "сбрую" и, прихватив "скорлупу" и оружие, полез через борт на шебеку. Кроме вахты, там ещё все спали, и я двинулся на камбуз. Кок оказался на месте и кофе давил в ноздри ароматом. Я сам соорудил себе огромный бутерброд из сыра, ветчины, майонеза и пёрышков лука. Устроился на крышке трюмного люка и прикусывая бутерброд, запивая его обжигающим кофе, любовался восходом солнца.

На шхуне затрещала якорная цепь и через несколько минут "Мануша" устремилась на восток. На палубу выполз Кэп-Димыч, почёсывая яйца и щурясь на показавшееся светило.

– С добрым утром, Кэп! – приветствовал я его.

– И тебе не хворать. – он хмуро глянул на меня. – Чё это Пен так рано оторвался?

– Дык, сказал, что берег он продуктами обеспечил, людей высадил, больше ему здесь делать нечего, меня из мягкой постельки вытурил и умотал. – наябедничал я.

– Так он чё, обе шлюпки забрал, корейско-еврейская морда? А с чем на берегу останутся? Я свои тоже не оставлю. Они нам нужны.

– Лёха вчера собирался с галеры какую-то лодочку снять.

– Да разьве это лодка, сплошное недоразумение. Много они с неё наловят? – он махнул рукой.

Короче, где-то через час мы тоже почапали в сторону балаклавской бухты.

Нарисовался Муха, он, оказывается, спал в шлюпке под брезентом. После стычки с Петькой, шхуны он стал сторониться. Мордашка помятая, но бодрая. Сразу помёл на камбуз. Я его перехватил:

– Юнга! Руки!... мыл? – он скривившись вывалил за борт ведро на верёвке, вытянул воду и приступил к утренним процедурам. Потом подошёл, демонстративно показал мне руки. "А малец начинает борзеть, – машинально отметил я про себя. – придётся строить".

– Кру-гом! На камбуз шагом марш! – рявкнул страшным голосом. Юнга исчез. Димыч одобрительно кивнул.

Балаклавская бухта встретила отсутствием маяка и каких-либо построек на самом берегу. Справа на горе скалилась зубцами стены какая-то крепость, но, по всему видно, уже заброшенная. Пушек я даже в бинокль не разглядел. Но зелени по берегам было гораздо больше, чем в наше время. Слева гора была покрыта солидным сосновым, и не только, лесом. Правые склоны сплошняком были заплетены кустарником.

Вильнув по фарватеру, углубились в бухту. Идти под вёслами пришлось почти до самого устья. Наконец, вдоль берега потянулись причалы. Из плавсостава наличествовали: две средних галеры, выкрашенных в чёрный цвет, три разнокалиберных шебеки, пять фелук и с десяток всякой мелочи, наверное, рыбачьей. Справа возле пристани просматривалось свободное местечко, как раз нам стать.

– Пойдём место занимать? -я показал рукой. Димыч отрицательно покачал головой:

– Не сейчас, сперва на шлюпке сходим, осмотримся, приценимся. За причал тут пошлину берут.

Вся команда уже завершила маскарад. У Мухи я отобрал бейсболку и закинул её в рубку. Яша вырядился в бурые шёлковые шаровары, сафьяновые желтые остроносые сапоги. Под шёлковую же алую рубаху спрятал броник и прочие элементы "скорлупы". ПП подвесил под левую подмышку, под правой закрепил четыре запасных магазина к нему. Сбоку, справа к спине на поясе разместил пистолет в тактической кабуре. По пояснице почи с магазинами, слева электрошокер-дубинку-фонарь и газовый баллон. На пуп повесил внушительный кривой кинжал в богатых ножнах, слева кожаный подсумок с двумя гранатами (свето-шумовой и осколочной), под правую руку подвесил увесистый кошель с деньгами. Сверху весь этот арсенал прикрыл зелёным шёлковым плащом. Завершал эту радугу шлём с шишаком, обмотанный голубой атласной чалмой.

– Димыч, – хрюкнул я. – ты вылитый блудный попугай Кеша!

– Разговорчики в строю! – окрысился Кэп. – Иль линьков захотел, смерд?

Белоног, Пиндос, Кныш и Драп были одеты почти так же, только не так богато и пёстро. Шлемы с шишаками без чалмы, поверх броников кожаные рубахи со стальными бляхами на груди и животе, простые суконные штаны, крашенные "луком", некрашеные сапоги. На виду, на поясах висели страшенные ятаганы и кинжалы в кожаных чехлах. Суконные плащи, под которыми прятался тот же арсенал будущего, что и у Димыча. Вместо кошелька у них на поясах висело ещё по две гранаты в кожаных подсумках.

Я изображал слугу-славянина богатого господина. Лёгкие полусапожки, полотняные портки по щиколотку и длинная кожаная рубаха, крашенная тоже "луком". Под рубахой тоже броник, прикрывающий и яйца. По рубахе, не затянутый, но пришитый тонкий плетённый кожаный поясок, к нему подвешен небольшой ножик с наборной рукояткой из толстой кожи в кожаном чехле. И маленький кошель. На голове русый парик "под горшок", под ним кевларовый подшлемник. Парик охватывал узкий кожаный обруч. Венчала всю эту композицию внушительная кожаная торба с клапаном, висящая через плечо. Там-то и размещался мой основной арсенал.

Остальная команда щеголяла в турецких обносках галерной команды Аги.

Ни Кнышу, ни Пиндосу гримироваться было не нужно. Они и так выглядели как истинные янычары, но с короткими усами. Кэп ещё с вечера выкрасил хной усы, бороду, брови и даже ладони. Белоног обошёлся обычным гримёрным карандашом. Драп прилепил себе бороду и усы.

Шебеку поставили под западным берегом на якорь. бросили за борт шлюпку.

– Ну, начнём, помолясь. – перекрестился незаметно Кэп. Попрыгали в лодку и погребли к правому берегу, к свободной пристани. Муха сидел на носу и вертел во все стороны головой, набираясь впечатлений.

– Не продаст? – по-русски спросил меня Димыч.

– А смысл? – хмыкнул я. – У нас он одет, обут и сыт. Уже золотой с серебрушкой заработал. А здесь никому не нужный сирота, безродный. Вроде смышлён, нос по-ветру держит. Но всё равно будем присматривать.

Подошли к причалу. Муха бросил конец, какой-то невероятно грязный, замурзанный, худой и полуголый шкет конец подхватил и ловко закрутил вокруг причальной сваи. Все стали выбираться на причал. И Кэп тоже. Причём двое "телохранителей" из лодки его почтительно пихали в зад, а Кныш с Пиндосом тянули его за белы рученьки с пристани. Комедь сплошная! Мне никто из этих лицемеров помочь не соизволил, пришлось вылезать самому, испачкав древесной слизью и руки, и одежду.

Я порылся в своём гаманке-мошонке, выудил мелкую медную монетку и протянул Мухе. Сказал по-татарски:

– Отдай этому джигиту монету, вели сторожить лодку, скажи, когда вернёмся он получит серебряную теньге.

– Господин, это очень много. С него хватит и меди. – запротестовал уже зажравшийся бой.

– Здесь я решаю, кому сколько платить, ясно? А ты должен исполнять, что я велю или я тебя без глаза оставлю. И не называй меня здесь господином. Если кто будет тебя спрашивать, кто мы? Отвечай: мы купцы из Варны, что в Болгарии. Хозяин шебеки Кеп-Димучь-Ага, я его слуга, а это его охрана, ты юнга. Идём в Кафу. Сюда зашли купить еду для команды. Ты всё понял?! – навис я над ним, произнеся всё это свистящим шёпотом.

– Да, гос...А как мне тебя называть теперь? – опешил татарин.

– Зови, как все. Просто, Антон. – пояснил я ситуацию.

Муха подскочил к стоявшему поодаль местному Гаврошу, отдал ему монетку и затараторил начальственным голосом. Гаврош его выслушал, спрятал монетку за щёку и что-то вякнул согласно.

Почтенный купец из Варны, которая в Болгарии, Кеп-Димучь-Ага и его охрана уже ждали нас у выхода на берег.

– Димыч, ты позавчера здесь не представлялся своим полным титулом и высокородным именем? – невинно поинтересовался я.

– Нет, а что? – Кэп почувствовал подвох.

– А то! Совсем сбрендили от безнаказанности? Да и я лопухнулся, Хорошо, вон Муса напомнил.– в полголоса выдал я. – Сунулись на базар без "легенды".

– Так что получай, что получилось. Ты теперь почтенный купец из Болгарской Варны, "Уважаемый Кеп-Димучь-Ага", а это твои охраники: грек-Пиндос, адыг-Кныш и турки Драп и Белоног. А я твой слуга-славянин Антон. ВОЛЬНООТПУЩЕННИК!!!– Выделил я голосом. – Не забудь это. А то так до смерти и будешь помыкать, как собственным рабом.

Кныш с Пиндосом, а потом и все остальные в голос заржали, даже Муха за компанию, хотя не фига не понял по-русски.

В весёлом настроении двинули на базар. Муха ушмыгнул вперёд, в толпе выискивая нужный нам товар. Сперва наткнулись на загон с овцами и козами. "Уважаемый купец" при помощи татарчонка, который ориентировался в местных ценах гораздо лучше, приступил к торгу. Я купил крынку козьего молока и пристроился неподалечку в тени алычи, глазея по сторонам. Молоко было свежайшим, чуть ли не парным, с лёгкой горчинкой и незнакомым привкусом. Но прекрасно утоляло жажду. И плевать на Доктора. Да, посуда не очень стерильная, да, животное и производимый им продукт не прошли вет– и бак-контроля, да, руки татарки, протягивающие мне глечик, последний раз были мыты дня три назад, а вымя козы было заляпано навозом. Плевать! А мне хочется! Зато очень вкусно и вспоминается бабушкина коза из детства: Васька-Василина. И сама бабушка, большая, мягкая, теплая и уютно-пахучая.

Минут через пятнадцать меня окликнул "грек Пиндос". Торг уже закончили, пора двигать дальше. Я отдал глечик татарке, сказал "рахмет-апа" и последовал за своим господином. Муха вывел нас к загону, где стояли крупные и не очень рогатые скоты. Кеп-Димучь решил приобрести двух бычков кило по двести живого веса каждый. Зверюги явно малоодомашненые и в одной лодке я с ними не поеду.

Опять начался гнилой базар с виртуозной распальцовкой и обязательным: "мамой клянусь!". Это явно надолго. Я огляделся в поисках, чем бы ещё подкрепиться и погурманствовать. Мы мало выделялись из окружающей нас толпы и почти не привлекали внимание. Наш прикид под монахов в Севастополе был грубейшей ошибкой.

Метрах в тридцати заметил суетящуюся у круглой глиняной печи молодую улыбчивую татарку, рядом на кошме и камышовой цыновке небоскрёбом возвышалась стопка тонких лепёшек, пахло от них умопомрачительно. Стало жалко уже выпитого молока. Я стал подкрадываться поближе. Молодой помогала толстая тётка с "усами". Она на широкой доске палкой раскатывала колобки из теста, превращая их в блины, потом вертела эти блины на палке и подбрасывала, пока они не растягивались вдвое. А молодая засаживала эти штуки в печь и там лепила. Каждые две минуты из печки доставалась духмянная лепёшка и сажалась новая. Лепёшки складывались в высоченную стопку, наверное, чтобы дольше не остывали.

Я попросил молодку продать мне один блин. Она проворно достала очередную из печи, пучком перьев помазала каким-то маслом из горшочка, посыпала сверху покрошенным чем-то, похожим на сыр, костяной лопаткой размазала сверху какую-то кашицу бурого цвета и присыпала всё это измельчёнными травками. Потом хитро скрутила-сложила лепёшку в брусок и на лопушке подала его мне.

Лепёшка ещё жгла пальцы. Осторжно откусил... Необычно, но... вкусня-ятина!!! Такого "здесь" я ешё не ел. Да-а, сюда бы ещё "то" молоко. Уже доедая порцию, попросил татарочку сделать ещё одну. Только вытер пальцы об штаны, девчонка мне уже тычет в руки следующий свёрток на лопушке, хитро улыбаясь. Высыпал мелочь из кошелька на ладонь и протянул пекарихе – выбирай мол. Она выбрала такую же монетку, какую я дал Гаврошу на пристани. Можно считать, что обед себе тот галчонок сегодня уже заработал. Прав был Муха.

Я забрал лопушок с лепёшкой и пошёл к нашим. Кеп-Димучь ещё торговался. Рядом на коврике сидели доблестные охранники и Муха. Я подал им свёрток:

– Хлопцы, попробуйте. Как вам?

Каждый откусил по-разу, досталось на кус и Мухе. Первым прожевал Белоног:

– Где взял? – перешёл он сразу к конкретике.

– Вон в той стороне, за толпой не видно. – я показал направление.

– Дорого? – уточнил Драп.

– Две лепёшки – грош.