Текст книги "Книга Холмов (СИ)"

Автор книги: Антон Карелин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

  Вообще-то, это были карты луномантов, какая-то гадательная мистика, причем, высокого ранга – умеющий человек с их помощью мог бы провидеть настоящее и предсказывать будущее. Говорят, несколько таких людей еще оставалось в мире, где-то они жили, неузнанные, колесили дороги земли, но ханте ни один из них не встретился. А вот колода прибилась Лисам в лапы, совершенно неожиданным образом, и теперь они таскали ее с собой и не продавали, соблюдая данное хозяину слово: если они еще когда-нибудь встретятся, старик сможет выкупить у ханты свою колоду.

  Руки светловолосого ловко тасовали большие черные карты.

  – Раздавай!

  – У меня Нищий, – сказал Ричард, демонстрируя, чего ему досталось.

  – Смерть, – фыркнула Алейна, показывая костлявую серебряную фигуру с двумя черными крыльями и серпом в костяной руке.

  – Калека, – пробасил Дмитриус. – Гым-гым.

  – Принцесса! – Анна вскинула руки, получив любимую карту.

  – Дух болота, – приподнял одну бровь серый маг.

  – А я Пес, – удивился светловолосый, и даже повертел карточку в руках. – Кому-нибудь раньше выпадал Пес?

  Все качали головами. Колода была здоровой, больше ста карт, и многие из них Лисам в игре пока не встречались.

  – Первым ходит Калека, – напомнил Ричард. – Как самый несчастный.

  И правда, вокруг бедняги без ног и с одной лишь левой рукой было две маски, и те белые. Практически слабейшая карта в игре, слабее только Низверг, у которого масок много, но все мертвы и черны. Хотя, если есть даже одна живая маска, то чем ты слабее, тем проще тебе расти, а чем сильнее, тем проще падать.

  – Давай кости, – потребовал Дик, и светловолосый вывалил на крышу три десятигранника.

  – Ну, ходи, Калечный!

  Эйфория захлестнула Лисов, как всегда бывало с этой удивительной игрой. Черные карты сверкали серебром, алые и белые маски на них подмигивали игрокам, и то алели, то белели, исходя из событий, происходящих с героями.

  – Я воевал за Эдмунда Ланкастера! – сообщил Калека с карты. – Знатно мы побили канзорских псов!

  Увы, канзорские псы вернулись пять лет спустя, когда изобрели огнестрел, и роты штрайгеров вломили ланкастерской коннице так, что их потомки до сих пор помнили. Самих Ланкастеров сожгли на синих кострах, а их детей вполне милосердно определили в рабочие лагеря. Было это лет шестьдесят назад, но, как ни странно, карты создали гораздо раньше. Лисы не знали, когда именно, но может и до Нисхождения. Они переходили из рук в руки – и воспоминания игравших, их чаяния, откровения и мечты запечатлевались в мистических черных листах. Когда-то старый ланкастерский солдат проигрывал последние крохи жалования в задымленной таверне со сломанным очагом, и его ругательства, его хриплые передались Калеке. Хотя эта карта говорила и другими голосами, и другие слова...

  Калека встретил Лекаря, и, исцеленный, внезапно обратился в Купца. Вот уж повезло.

  – Лучшие кошельки и пояса! – убеждал он. – Вы мне деньги, я вам кошелек!

  Дух заманил первого встречного Странника в болото и утопил его, получив Слугу. Однако, Слуга нарвался на разбойников и погиб. Пес попал в бродячий Цирк, и сразу стал на обе маски счастливее, видать, хозяин попался хороший. Две белых маски покраснели прямо на карте Пса, стоило положить ее на карту Цирка. Черные прямоугольники сами знали, как реагировать друг на друга, а игроки не исчерпали пока и десятой доли комбинаций, и каждая партия приносила пригоршню новых открытий. Что будет, если Низверг встретится со Смертью? Пока никто в ханте не знал. А ведь Смерть была самой сильной картой в игре, наравне с Драконом. Но и Низверг, если пробудить его сердца, им не уступал. И вот, костлявая повстречала Солдата, глупо растратила свои козыри и проигралась в пух и прах. Что поделать, Алейна совершенно не умела играть, а может, не желала подыгрывать Смерти и боролась с ней даже так, даже здесь. Со вздохом фигурка на карте превратилась в Крестьянина – задрожала, линии зазмеились и перерисовались в бородатого оборванца с сохой. Тяжела ты, ноша перерождений.

  – Надобно пахоту однако сталбыть начинать, – почесал в тугом затылке труженик.

  Принцесса попалась к Разбойникам, и, не сумев заплатить выкуп, превратилась в Шлюху. Ну вот, пробурчала Анна. И хотя следующим ходом она нашла Клад, и сделалась свободной Крестьянкой, особых перспектив пока не грозило. Хотя свой главный козырь, Волшебный цветок, бывшая принцесса еще не использовала.

  Болотный дух вселился в Алхимика и стал производить лучшие зелья в королевстве. Тут его сначала обокрали, а потом засадили в тюрьму, видать зелья варил паленые.

  Жизнь шла своим чередом, Пес внезапно встретил Мага, и тот превратил его в Вора. Такие вот фортели судьбы. Нищий за это время стал Шпионом, а потом встретил Инквизитора, и не смог откупиться или убежать. Его казнили, и Ричард, сплюнув, выбыл из игры. Жаль, что Смерти уже не было, она получает черную маску могущества за каждую смерть игрока.

  Купец внезапно пошел в гору, после трех удачных сделок ему встретилась Принцесса, и у торгаша хватило богатства, чтобы жениться на ней! Анна аж заскрежетала зубами от зависти. Самой ей пришлось выйти замуж за Лекаря, что, в общем-то, неплохо, и придало ей одну красную маску, но замужество (золотое кольцо появилось на карте в нижнем углу) обрезало ей выгоду от большинства событий, а способа уйти от мужа пока не было.

  'Короли и Низверги' были настолько странной и непредсказуемой игрой, что каждая партия завершалась по-своему, и пока на памяти Анны не было ни одной одинаковой истории. Хотя похожие бывали. Все как в жизни – и эта пестрая, несправедливая, веселая и горестная река судеб представала перед игроками во всей бурлящей полноте.

  Внезапно пришла Чума, у всех поубавилось на одну маску счастья, а игрок с наименьшим числом красных масок оставил этот жестокий мир. Это был разорившийся Алхимик, только недавно переживший пожар. Пока, сказал Винсент и упал в свою тень, скользнув бледным контуром под жаркими лучами солнца. Видимо, спешил отлить.

  Игра разгоралась. Купец взял взятку, а Король узнал и не одобрил, ждало бы Дмитриуса свидание с Палачом, если б не супруга-Принцесса. Хорошо быть родственником власти! Но тут же его обокрал Вор, который к тому времени поднялся в иерархии преступного мира и получил возможность воровать у игроков.

  – Что ж ты делаешь, падла, – пробурчал Стальной.

  – Вор должен красть, – развел руками светловолосый.

  – Вор должен сидеть в тюрьме, – отрубил воин.

  Лекарь Анны помер от болезни и, свободная, она внезапно встретила Дракона. Приручив его волшебным цветком на два хода, отыскала в колоде карту Королевство и напала на него. Победив, она заняла трон и снова стала Принцессой, а так как предыдущая принцесса погибла в драконьем огне, Купец потерял свои связи и был-таки посажен в тюрьму. Где заболел и умер.

  – Мда, – сказал Дмитриус гулко, – глупая игра случая. И что от меня зависело? Так Анна и Кел остались втроем с Алейной. Крестьянин под управлением рыжей тем временем превратился в Старосту, а затем нашел Исток силы и вовсе стал Духом. Вор вырос в главу Клана, встретил Архимага и купил у него одно оживление. Про запас.

  Анна покачала головой оттого, насколько часто эта игра проходила по грани с реальностью, с историей кого-то из лисьих знакомых или их самих.

  Тут же грянуло вторжение демонов, такой карты Лисы раньше не встречали. Каждый терял одного слугу, а если слуги не было, то смещался на ранг ниже. Пришлось Алейне стать Дриадой, слабейшим из духов, а жестокий глава Клана подослал к ней наемных Дровосеков, прощай, рыжая.

  – Ты меня убил, – пригрозила Алейна, мстительно сощурив глаза, – так что исцелять следующие три дня не буду!

  Принцессе Анне пришлось снова выбирать себе мужа, лучший из доступных кандидатов был всего лишь Рыцарь. Хотя, не так уж и плохо, с Рыцарем всегда идет Слуга, а слуги это такая удобная штука, когда нужно кем-то пожертвовать. Ведь регулярно нужно кем-то пожертвовать.

  Кел превратился в Короля Воров, Анна стала Королевой, но вместо того, чтобы выяснять отношения, они решили заключить союз и зажить как в старые добрые времена, Клан и Королевство, дружба навек. Карты отреагировали с насмешкой: поднявшееся Восстание черни смело Анну с трона и превратило в Принцессу (в третий раз за игру), после чего ее укокошило Покушение, но когда ты умираешь, а в игре есть супруг или ребенок, то ты играешь дальше за него – так Анна заделалась рыцарем.

  – Практически, сравнялась сама с собой, – усмехнулась она, любовно поглаживая лежащие рядом перчатки. Восстанавливаясь от ран, она разумеется не носила даже поддоспешник, но расстаться с перчатками было выше ее сил.

  Кел принес в жертву первого встречного Барда на темном алтаре, и стал нежитью, после чего выяснилось, что если у тебя больше пяти красных масок, и ты нежить, то тебе хана: колода выплюнула карту Изгнатель Хаоса, и опытный охотник за врагами рода человеческого упокоил Кела под Холмом.

  – Я снова низверг, – тяжело вздохнув, развел руками светловолосый. – От судьбы не уйдешь.

  – Карты правду говорят! – не преминул поддеть его Дмитриус.

  Кел лишь вытер выступившие на глазах слезы и по своей традиции оглушительно высморкался.

  Анна, как победившая, мешала колоду, завершая игру. Это было важно, победитель должен прервать связь людей с картами, а карт с людьми. Наконец последняя рубашка, сверкающая короной из разноцветных Лун, скрылась в шкатулке, обитой черным бархатом, и Кел убрал ее глубоко в недра своей походной сумки. Все сидели, переполненные сонмом чувств и воспоминаний об игре, и выжатые, словно после полудня тяжелой работы – или стремительно прожитой чужой судьбы. Перипетии жизни, ломавшие героев игры, оставили свой след и в игроках. Лисы еще не скоро достанут черные карты снова...

  Броневагон ощутимо тряхнуло. Карлик тут же заголосил:

  – О, будь ты проклят, камень на дороге! Пусть кары гнева на тебя падут, пусть попадешь ты Князю тьмы под ноги, и этой тьмой тебя навеки проклянут!

  Винсент улыбнулся и царской интонацией проронил:

  – Дух уныния, приказываю. Спой нам песню про что-нибудь счастливое. Спой так, чтобы нам стало радостно и хорошо. А если не выполнишь приказ мастера, я оставлю тебя семенить за повозкой на цепи, и буду каждый день обновлять густоту твоего серого тела, чтобы ты еще долго не вернулся в свою любимую серую тишину.

  Угроза возымела действие, Винсент всегда был строг со слугами.

  – Счастлииивое, – испуганно задумался карлик, его светящиеся белые глаза забегали, руки задрожали, цепи затряслись, словно спутанные и далекие перезвоны кладбищенских колоколов.

  – Выпьем, – без предисловий сказал Дик. – Немного, вдруг бой. Но все-таки...

  И снова из походной сумки рачительного Кела возникла припрятанная бутылка 'Рубиновый змей' из фирменного магазина с тем же названием. Крохотная, прозрачная, с почти черной жидкостью и хитро закрученным горлышком. Все плеснули себе в кружки воды. Тонкая густая нить лениво ползла по горлышку как змея, заглядывала головой вниз и капала в подставленные стаканы, окрашивая воду рубиновым цветом. Пять капель на кружку, вокруг броневагона повеяло винным духом и сложным букетом трав.

  Анна поняла, что глупо было перебирать варианты, что делать с Келом, и пытаться найти идеальный. Надо просто делать все подряд. Она подсела к светловолосому, обняла его и положила голову на плечо. Его рука бережно погладила черные волосы, нос уткнулся ей в макушку, и Кел прогундосил:

  – Шпашибо, шештра.

  Почему-то к ним не подсаживалась Алейна, девчонка съежилась в углу броневагона и думала о чем-то своем.

  – Кха, кха, – решился наконец карлик, театрально разводя руки. – Откройте уши с душами пошире, спою балладу вам о Рианнон. Нет повести печальней в этом мире. Но слово Мастера для карлика закон! Я буду петь ее не по канону... И будет вам кроваво, но смешно!

  Слушая безнадежную песнь о любви и выборе княжны, Алейна вернулась мыслями в раннее утро. Пока остальные дрыхли, истерзанные произошедший накануне, она по привычке встала рано, чтобы поймать первый рассветный луч. Это было у девчонки в крови: как бы ее не измотал предыдущий день, она всегда просыпалась перед рассветом, чтобы встретить новый.

  В Янтарном Храме их приучили к этому с первого дня: дети, притихшие от красоты и величия сводов и колонн, сели с учителем на просторе открытой балюстрады, глядящей с высоты горы на раскинувшийся мир. И вот светлеющий горизонт пробило яркое солнце, как будто кто-то огромный протянул руку и открыл шкатулку с ликующим светом и огнем.

  Шли месяцы и годы обучения, и в будущей жрице поселилась радость каждого нового дня. Позже, став посвященной, Алейна убедилась, что эта радость не случайна: первый рассветный луч, дотянувшийся до ее, обновляет связь с богиней, возвращает потраченные силы и дарит тепло прикосновения Матери.

  Стоя перед алеющим небом, занявшимся огнем, девчонка раскинула руки и замерла, принимая дар Хальды, и первый луч упал ей на макушку, скользнул по лицу, как ласка любимой руки. В жилах потекла сила, наливаясь из божественной длани в смертный в сосуд. Приняв столько, сколько смогла, Алейна поклонилась и сказала:

  – Спасибо, Мама. Я донесу все до тех, кому нужнее, не расплескав ни капли.

  Слова были ритуальные, но девчонка каждый раз имела ввиду то, что говорила.

  Сзади скрипнул створкой недремлющий Дмитриус.

  – Доброе утро, – сказал он.

  – Доброе, – ответила она.

  Подойдя к Стальному, коснулась выцветшей желтой улыбки у него на груди. Желтую рожицу было уже почти не видно.

  – Надо подновить твое лицо. А то совсем стерлось.

  Растирая резеду и чистотел, благо, первое было у нее в сундуке, а второе росло на севере в изобилии, Алейна смотрела на него и думала, как быть.

  – У тебя сердце бьется сильнее обычного, – сказал Дмитриус.

  – Потому что я думаю о тебе.

  – Что думаешь?

  – Ты спас меня, и наверное нас всех.

  – Не впервой.

  – И мне очень радостно. Что ты смог победить соблазн Ареаны, потому что в тебе есть любовь. И конечно я рада, что эта любовь... ко мне.

  Она понемногу сыпала в желтую жижу протертый яичный порошок, и равномерно взбивала ее.

  – Но ты любишь другого? – с насмешкой сказал Дмитриус. Он всегда защищался насмешкой и ехидством там, где дело касалось чувств. Из него вышел бы замечательный гремлин, неожиданно подумала Алейна, и улыбнулась внутри.

  – Это не важно, – ровно сказала она снаружи. – Важно, что я не люблю тебя.

  Стальной еле слышно вздохнул. А так как вздыхать ему было нечем, то звучало это как тихое, едва слышное:

  – Ыыыыыхых.

  – Стой-ка ровно, – сказала она, окуная в плошку с желтой массой большую кисть. И стала рисовать желтую мордочку у него на груди. Кляксы глаз, круг лица, изгиб большой и залихватской улыбки. Требовалось по четыре раза обвести все это, чтобы бледно-желтая краска стала ярко-желтой.

  – Это потому что я железный? Не живой?

  – Я не знаю, почему. Любовь не формула заклинания. И даже не молитва.

  – Живой я был еще хуже, – прогудел он.

  – Прекрасно помню, – засмеялась Алейна. – Невысокий, тощий, вечно сгорбленный, весь рябой, зубы желтые и серые, как будто всю жизнь жевал гашиш.

  – Не жевал, а курил, – в железном голосе все же слышалась обида.

  – В любом случае, совсем не идеал девушки. Но ведь ты герой, а для любой девушки это важнее.

  – Герой?

  – Сколько мы уже совершили, Дмитриус. Сколько еще совершим? Скольких людей мы спасли от жестокой участи? Только потому, что мы сильнее, по меньшей мере половины из тех, с кем сводит судьба. Раз мы сильнее, у нас получается менять мир в нашу сторону, а наша сторона добрее. Мы не нападаем первые, мы заботимся о слабых, проявляем милосердие к врагам. Даем второй шанс.

  – Слишком часто даем второй шанс, – проронил Дмитриус.

  – Все это возможно только потому, что мы сильные. Мы справляемся, пусть не со всем, что встречаем на пути, но со многим. Поэтому мы герои. Вот ты. Ты же ни разу не отступил перед всем, что нам выпало. Не взял свою часть трофеев и не ушел жениться на какой-нибудь лавочнице и сидеть в мирной лавке, торгуя помаленьку и щелкая орехи. Ты предпочел погибнуть в бою и стать железным, и снова идти в бой. Мы все понимаем, как тебе туго, – сказала Алейна, приложив ладонь к его груди. – Но ты не сдаешься. Потому что ты не тот сутулый и, прости, совершенно невзрачный парень, которого я встретила. Ты ходячий панцирь, воин-крепость и герой.

  Дмитриус молчал. Он услышал то, что хотела сказать девчонка, а объяснять, что думал сам, было слишком муторно и долго. Ну не мастер он говорить речи.

  – Вот, другое дело, – сказала жрица, глядя на улыбающееся ярко-желтое лицо. Непроницаемая фигура Стального стала немного человечнее.

  – Еще бы 'Смерть врагам' на спине.

  – Ладно.

  Обойдя его, Алейна вывела и четырежды обвела ярко-желтым: 'Привет, друг'.

  Теперь она ехала и вспоминала об этом. О том, как они были вдвоем с утра, пока все спали, пока плотники Выдера правили шестиколесный лисий дом. И думала, почему не любит его. Почему любила лесного человека. Почему вообще люди любят один другого.

   – Чевоо? – вскинулся Ричард, озираясь по сторонам.

   Вслед за ними пришли в себя остальные, выпадая из молчаливых дум.

   Кружки, падая, стучали по крыше, все уставились наружу, видя, как мир вокруг слегка поблек, сделался полупрозрачным. Словно сразу много реальностей слоились вокруг, а на самом деле, это была одна и та же дорога к Девятому холму, просто все ее отрезки, лежащие впереди, наслоились друг на друга. Густой лес сосен четырежды накладывался сам на себя, и трижды – на склоны поросших травой холмов, один раз на лес мертвых почерневших деревьев с закрученными ветвями. Под колесами лежало сразу несколько слоев дороги, а в небе смешались друг с другом сразу множество полупрозрачных облаков. Звуки стали едва слышны, и тоже смешались между собой в один ропщущий, неразборчивый шелест, словно шершавый звук камней и перекатывающей их морской волны.

   Броневагон ехал сразу по множеству дорог, преодолевая сразу множество лунн пути, чтобы за краткое время оказаться в нужном месте.

   – Кел? – воскликнул Винсент, глядя на замершего жреца, который сидел ровно, спокойно, глядя вперед.

   Рука его сжимала песочные часы, а глаза мерцали звездным светом. Броневагон двигался сквозь пространство, шел эфирным коридором к девятому Холму.

  – Я искал Тиата, – ответил Кел. – А нащупал путь. Потянулся к нему, и вот...

  – Ты вернулся? – боясь поверить, спросила Алейна.

  – Как вынырнул из глубины, к вам, на поверхность.

  – Надо было сразу выпить, – неловко пошутил Дик, но сам даже не улыбнулся. Все обступили светловолосого, кто-то положил руки ему на плечо.

  – Низверг, – сказал Кел каким-то темным, нехорошим голосом. – Низверг заставил меня выбирать, тогда, на Холме.

  – Между чем и чем? – тут же спросил Винсент.

  – Выбирать, что отдать ему, из самого ценного. Отдать вас, себя или Странника. И я не мог выбрать, – светловолосый оглядел всех, и взгляд его, подсвеченный звездами, все равно был страшный, черный, из глубины мучавших его горечи и сомнений. – Я не мог отдать ничего из этого. Но оно отдалось само, не знаю, почему и как. Наверное, все же, Странник менее важен для Кела, чем друзья или я сам... – жрец низко опустил голову, полный тяжелых мыслей и стыда.

  – Нет, – убежденно сказала Алейна. – Это не ты отдал Странника. Это Странник отдал. Он сделал выбор за тебя.

  Глаза светловолосого сверкнули. Радость промелькнула там, но тут же сменилась страхом.

  – Я тону, – хрипло сказал он. – Я снова забываю его. Помогите. Я тону.

  Лисы схватили его за руки, за плечи, не зная, что делать. Алейна призвала звездный свет, вливая его в друга, передавая свои силы, чтобы он сумел справиться. Но лицо потемнело, а затем разгладилось, стало спокойным. Жрец ушел в никуда, а на них смотрел новый знакомый Кел, к которому они уже начали привыкать. Не помнящий Странника, но все такой же самоуверенный, харизматичный и веселый друг.

  – Ну все-все, – сказал этот Кел. – Чего прилипли-то, обнялись и будет. Тпру, приехали.

  Броневагон стоял посередине зеленеющих холмов. Леса вокруг не было, потому что это были самые обычные холмы, без захоронений. Хотя сложно назвать обычным хоть что-то в древней земле, тысячелетиями пропитанное магией. Вот, например, на соседнем склоне шуровала семья зайцев-выростков с тонкими рогами, размером с небольших кабанов. Да и спереди, уже совсем неподалеку, виднелись рунные вершины, окруженные кольцами непроходимых лесов. Где-то среди них был и нужный Лисам девятый Холм.

  – Нет, – прошептал Кел. – Уйди.

  Впереди посреди дороги все сильнее чернела плывущая на них тень.

  Винсент подался назад, прежде чем успел подумать, инстинкт был сильнее воли. Ричард преодолел страх, вскинул лук и послал в Безликого одну, две, три стрелы. Тетива пела, и стрелы пели ей в тон, уходя в никуда. Алейна ударила по нему изгнанием, Дмитриус стал между черной фигурой и Келом стальной стеной. Анна вдела руки в перчатки, спрыгнула и ринулась вперед. Посмотрим, как ты встретишь огонь, читалось у нее на лице.

  Никто из них не успел еще понять, что Низверг пришел к ним в десятке лунн от своего Холма, и ужаснуться этому. Низверг гулял на свободе. Они видели, как стрелы канули в черноте и пропали там, как молитва Алейны погасла, а сама девчонка побледнела и упала на колени, мгновенно лишившись сил. Лисы только начали осознавать, что все их усилия равны одному когтю на любой из его бесчисленных, вырастающих из тела и тут же втягивающихся обратно рук.

  – Человек. Отдай.

  Лошади хрипели, мелко бились в упряжи, рвались, в стороны, запряжка крепко держала их. Но от пронизывающего шепота они замерли, оцепенели.

  – Нет, – помотал головой Кел, весь мокрый от пота, сжав кулаки и вставая. Он отстранил Дмитриуса и шагнул вперед так решительно, будто и вправду мог сказать твари 'Нет'. – Не отдам. Не получишь. Не имеешь права. Он спрыгнул с козел на землю, не пытаясь убежать, а сделал еще шаг вперед.

  – Мое. Отдай. – Безликий прошел сквозь Анну, она рубанула кулаками, выпуская яростный огонь, но тот погас с болезненным воем, словно высосанный в бездонную дыру холода и тьмы. Перчатки бессильно потухли, мерцающее в них пламя выветрилось полностью, а сама черноволосая рухнула на землю, как младенец, без сил. Словно сквозь нее прошли годы, а не мгновения черноты.

  Владыка нокса, великого распада и ничто, неотвратимо плыл на Кела, и лисы увидели, как на безликом лице проявляется улыбка. Уверенная, обаятельная, знакомая. На груди у Безликого рельефно выступили песочные часы.

  – Не отдам, – прошептал Кел блеклым голосом, словно теряющий сознание и уже готовый на все. – Нельзя отбирать... такое... лучше убить...

  Дмитриус попытался отбросить Безликого назад, рухнул грудой железа на доски крыши. Вся магия вышла из ходячего доспеха. Только бы не навсегда, беззвучно шептали губы Алейны, только бы не навсегда.

  Черная фигура подплыла вплотную к Келу и с усилием вонзила в его тело сразу пять клубящихся тьмой когтистых рук, одну за другой, словно пытаясь вырвать сердце.

  – Не отдам, – прошептал Кел, содрогаясь, замедленно кромсая руками вязкую клубящуюся тьму. – Уйди.

  Когтистая лапа твари выдрала из него светящийся образ, марево воспоминаний и чувств. Алейна увидела собственное смеющееся лицо, отблески костра, руки друзей. Почувствовала тепло глубокой привязанности, радость родства.

  – Нет, – застонал Кел, и светящийся образ ввергся обратно в него. Но две жаждущих пятерни вонзились снова, и вытащили у него из груди образ крупной собаки и мальчика, он бился светом и звенел далеким детским смехом.

  Кел содрогнулся.

  – МОЕ, – сказал низверг, улыбаясь безглазым, безносым, пустым лицом. – ОТДАЙ.

  Винсент схватил друга за плечо и попробовал упасть с ним вместе в сумрак – хоть это было и бессмысленно, ведь он уже видел, что тварь способна плыть сквозь грани стихий. Но он все же попробовал, ведь делать было совсем нечего. Но магия поплыла и рассеялась просто от того, что рядом был Безликий. Даже темная мантия дрогнула и разошлась аморфным туманом.

  Лисы ничего не могли сделать, как и ответила Богиня.

  И тогда Алейна вспомнила, что именно Она сказала.

  – Отдай нас! – воскликнула девчонка, хватая Кела за руку. – Ты можешь отдать нас, как отдал Странника! Потому что даже после этого, и Странник, и мы останемся с тобой.

  Расширенные от ужаса глаза светловолосого смотрели на нее сверху, его трясло, по щекам текли слезы. Но все-таки он кивнул, словно прощаясь, и посмотрел твари в лицо.

  – МОЕ, – сказал Безликий удовлетворенно. Улыбка уверенно играла на его губах.

  Величаво развернувшись, он растворился в воздухе.

  Только когда он исчез, Лисы осознали, как вокруг тихо. Но затем им стало не до этого, потому что Кел был белый, неестественно, алебастрово-белый, светлые волосы выцвели в бесцветные, губы потемнели. Глазные впадины словно стали глубже и налились чернотой. Тело его стало худее, костлявее, череп проступил сквозь лицо. Кости локтей и пальцев рельефно проглядывали сквозь побелевшую кожу рук. Он выглядел жутко, как нечеловек, как жертва распада, шагнувший в мир нокса, пустоты, и вышедший оттуда, но уже полупустой.

  – Матерь милосердная, – прошептала Алейна, обнимая его, пытаясь побороть слабость и вызвать целительный свет. Хотя как могло помочь ее исцеление против этого...

  – Держись, – сказал Дмитриус, с лязгом поднимаясь. Винсент дрожащими руками вызвал мантию, без нее он казался себе голым.

  Все столпились вокруг Кела, который медленно приходил в себя. И ни один из Лисов не удивился, когда, оглядев друзей с непониманием, белокожий спросил надтреснутым, нечеловеческим голосом, сквозящим словно из бездонной дыры:

  – Вы кто?..

На убой.

Глава одиннадцатая, где Лисы сначала ругаются между собой, а потом весело, с готовностью идут на убой. И случается первый хайп.

  – Кто вы такие? – озираясь, повторял Кел. Голос был чужой: низкий и нечеловеческий, в него словно вплетался подвывающий ветер, сдавленный в узком бутылочном горлышке. Повадки и движения жреца стали какие-то звериные, хищные, он пригнулся, выставил руки вперед, готовый ударить того, кто приблизится. Но увидел свои побелевшие руки, выступающие кости, обтянутые кожей, потрескавшиеся темные ногти. На белом, как мел, лице, явственно отразился страх.

  – Что я здесь делаю? Что... случилось?

  Груда металла, лежащего на земле, пошевелилась и с лязгом поднялась.

  – Мы друзья, – уверенно гулкнул Дмитриус.

  Два странноголосых уставились друг на друга: один с широкой и ярко-желтой улыбкой на груди, второй с маской напряженного недоверия на лице.

  – Ты заколдован, Кел, – Алейна не пыталась к нему приблизиться. – Низверг отнял твою память.

  Судя по тому, как расширились глаза, он еще помнил, что значит 'низверг'. Все путешествия Лисов, их задания и контракты были так или иначе связаны с Холмами. Если Кел потерял друзей, клочьями выдранных из его изувеченной личности, он мог позабыть и реалии древней земли. Но что-то осталось. Видимо павшие низверги и их тысячелетний плен были выше повседневности, больше, чем просто задания, а огромной и довлеющей частью мира вокруг.

  – Ты сейчас не помнишь, но мы друзья. Путешествуем все вместе, – Алейна указала в сторону броневагона. – И следим, чтобы чудовища из-под Холмов не вылезли наружу. Не причинили зла людям. Мы ханта!

  Он пытался вспомнить, и не мог. Жрица внимательно смотрела в выцветшие, зияющие отчаянием глаза, и видела повадки, несвойственные человеку: он быстрыми, короткими движениями озирался, принюхивался, протяжно дышал. Как дикий зверь, Кел чувствовал, что глубоко ранен, и каждое мгновение ожидал, что его добьют. Лошади косили глазами на мертвенно-белого человека и старались не издавать звуков, не привлекать внимание хищника.

  – Тебя зовут Кел.

  – Я знаю, кто я.

  – Уже не знаешь, – покачала головой Алейна. – Ты был мне собратом-жрецом, пока низверг не отнял твою память.

  – Я жрец?

  – Ты был посвященным Странника. И в глубине души остался его сыном!

  – Что это значит?.. Быть жрецом этого Странника?

  – Значит приходить туда, где беда и раздор, и помогать людям услышать и понять друг друга. Помогать заблудшим искать свой путь в жизни.

  Глаза Кела сверкнули, она даже выпрямился немного, человеческое перегнуло звериное.

  – Кто вы?

  – Алейна, посвященная Матери.

  – Ричард, ваш проводник по земле Холмов, – рейнджер склонил голову.

  – Я Анна, воин. Твой друг.

  – Дмитриус. Друг.

  – А я Винсент, – сказал маг из-под надвинутого капюшона, – и там спереди, в лесу, нас ждет засада из шестнадцати головорезов.

  – Што? – если бы только Дмитриус мог поперхнуться. Но и стальное горло дрогнуло от удивления.

  – Две крытых фуры, с десяток лошадей, – ответил Винсент, сверяясь со своим вороном, зашедшим на новый круг. – Встали лагерем воон за тем холмом, видите, дымок. Но там только двое женщин, скажем так, потрепанной наружности. Готовят в двух котлах. А остальные ушли в лес, и сейчас поджидают нас впереди по дороге. Хотя не уверен, что именно нас, до них с полчаса пути, мы скрыты за холмами, наверное, еще не приметили.

  – У повозок отрядные девки, – не задумываясь, сплюнул Ричард. – Какого цвета тенты?

  – Грязного. И подранного. Одна со свежей заплаткой из красного... с каким-то гербом!

  – Красные стяги у Ройенов, – быстро соображал рейнджер. – Там рука скелета внутри венца?

  Винсент пригляделся и кивнул.

  – Даника Ройен объявил восстание против правящей династии Леборже, хочет отвоевать свое королевство. Ройенов поддерживают Краузе, отколовшиеся своим баронством от ленов короля, а Леборже заручились поддержкой Стайнборнов, эээ, чего вы на меня так смотрите.

  – Кто все эти люди? – суммировала Анна.

  – Ну ясное дело, не местные, из высоких родов Севера. Речь о крупном государстве Гундагар, вон там, за Туманными горами, – пояснил Ричард, указав на восток.

  – Я уж думала, это беглецы с Антарского фронта сюда притопали, – неуверенно кивнула воительница. – Прорвались из окружения бронеголовых.

  – Да нет, это не наши и не из Княжеств. Вообще не с той войны. Антарский фронт далеко на западе от Холмов, дезертирам оттуда проще бежать во Фьорды или на западное побережье, в города-жемчужины. Например, в Кэрниваль. А Гундагар к нам гораздо ближе, просто он за горами. Но горы не зря называют Туманными: нырни в дымку, преодолей не особо и сложные перевалы, и если тебе повезет не попасться одной из шаек разорителей, то зацепишь край леса Грутхайм и въедешь по Белому тракту в самые Холмы.