Текст книги "Эра цепей (СИ)"

Автор книги: Антон Гудой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

– Да чего уж там, – отмахнулась хозяйка. – Не впервой, бродят тут такие. Не мясники, правда, обычно, а люди, но как по мне – та же дрянь, только сбоку. Не обижайся.

Мясники. Это было, насколько Люба помнила, первое слово, которое она вообще услышала, очнувшись на алтаре, посреди крови и паники. В целом, кардийцы действительно оправдывали это звание, но она все-таки решила спросить:

– А почему их так называют?

– А как их еще называть? – усмехнулась Манья. – Солдаты знати хоть стараются сделать вид, что придерживаются каких-то законов. А эти… Поговорка такая есть: “Увидишь рыбу в небе – полезай в яму”.

Интерес взыграл в Любе еще сильнее прежнего, но по лицу хозяйки легко было понять, что эта тема ей как минимум неприятна. Еще многое предстояло узнать и понять, и загадочные рыбы в небе и странный спутник были лишь первыми из числа подобных загадок. Но всему свое время, и привлекать к себе слишком пристальное внимание расспросами, возможно, могло обернуться чем-то паршивым.

– Так, сиди ровно! Ровно же, ну! Вот так, – ворвалась в тускло освещенный угол шатра дочь хозяйки, Ниля. – Голову ровно, а то порежешься!

– А ты умеешь стричь-то, солнце? – улыбнулась Люба, когда та стала примерять к ее голове остро заточенный крохотный нож.

– Мгм! – напряженно прикусив губу уверенно промычала девочка. – Ровнее голову! Ровнее!

И стала кружить вокруг Любы, локон за локоном срезая лишнюю длину, оставляя лишь аккуратное каре примерно до шеи. Зеркала у таких простых людей, разумеется, не было, и видеть сам процесс Любе не приходилось, но в подобном деле оставалось лишь довериться руке мастера, пусть это самое мастерство и находилось под вопросом.

А за лоскутной тканью, на истоптанном перепутье, в окружении повозок трещал костер. Ар, сняв маску, отдыхал недалеко от него, удобно облокотившись на большое колесо – спать сидя ему вообще, судя по всему, было не впервой. Вот только Цуйгот, хозяин каравана, никак не унимался. Люба едва могла расслышать отдельные обрывки слов и то, как воин изредка коротко, жестко что-то ему отвечает, после чего обычно шла очередная возбужденная тирада человека-жабы. Оставалось лишь гадать в чем именно был предмет спора: не могли мужчины договориться о времени, цене или же просто перечили друг другу без особого смысла, чего Люба успела наслушаться еще на пару жизней вперед.

– Ух, ну какая ж ты красивая! – приговаривала изредка Ниля, вырывая свою жертву из пучины размышлений. – Ну ты посмотри, посмотри!

Она отошла, и Люба наконец выдохнула. Над ее головой больше не летал острый нож, а по затылку пробежал приятный холодок, как обычно бывает после новой стрижки. Девушка придвинулась, сидя на коленях, к бадье с водой, и склонилась над ней, прищурившись и пытаясь что-то разглядеть в полутьме. Впрочем, когда глаза к ней привыкли, то моментально распахнулись от удивления. Опасения подтвердились: она больше не она, из отражения на нее взирала не уставшая неудачница, неумолимо приближающаяся к страшной цифре “30”, а удивительно красивая, молодая девушка. Внешность ее была настолько выдающейся, что казалась искусственной – огромные янтарные глаза в обрамлении пышных черных ресниц, изящный, точеный овал лица, тонкая шея. Кем бы ни была прошлая владелица этого тела, теперь Люба понимала, почему Ар посчитал, что сможет получить за нее кругленькую сумму у родственников, если таковые, конечно, у нее были. Портила образ лишь прическа – Ниля неплохо справилась с работой, но все же короткая стрижка была явно не тем, что подошло бы к такому личику.

– Мне нечем вам отплатить, – виновато опустила взгляд Люба. – И, боюсь, мой спутник в этом плане не лучше.

– Брось, – привычным, ленивым жестом отмахнулась Манья. – Таких как ты обидеть – себе дороже. Да и скользкий за вас уже заплатил.

Если Ниля, дочь семейства, излучала совершенную искренность и детскую непосредственность, то ее мать, судя по всему наученная горьким опытом, относилась к гостье с некоторой долей пренебрежения. Это не умаляло ее гостеприимства, но достаточно ясно давало понять, что злоупотреблять им Любе не дадут.

Не зная местных обычаев и правил этикета, пришелица не придумала ничего лучше, кроме как поклониться. Манья лишь усмехнулась, провожая гостью взглядом, когда вслед за ней скрылся за шторками шатра длинный хвост ее дочери, по пятам следующей за Любой.

– Ну и сиди себе, бродяга блохастый. Эй, эй! Вразуми своего друга, он болван! – жаболюд, завидев приближающуюся Любу, оживился. Его спутники из числа караванной прислуги, о чем-то тихо переговаривались. – Объясни ему, что мы не сможем выехать, пока эту срань не перебьют!

– Что случилось? – Люба присела недалеко от Ара, который, кажется, уже пребывал в полудреме.

– Ничего. Утром уходим.

– Хах! Вот ты послушай его, послушай! – снова воскликнул Цуйгот. – Уйдет он! Никуда ты, подчеркну, ни-ку-да ты не уйдешь! Или ты иди туда, откуда пришел, или сиди тут со всеми нами, пока не появится настоящий воин, которого за трусость не погнали в шею!

– Ты, друг мой, не сильно-то борзей, – нахмурился Ар, постукивая пальцами по рукояти меча. – Ты просишь от меня невозможного. Я тебе не собака и не следопыт, чтобы выслеживать тех, кто даже не оставляет следов.

И снова разговор зашел в тупик. Все сказанное уже звучало в отблесках догорающего костра, ничего нового никто из присутствующих не добавил. Люба с немым вопросом взглянула на караванщиков, на Цуйгота, что нервно забивал трубку остатками курева. Тот объяснил лишь после первой затяжки, чуть успокоившись и прикрыв глаза:

– В полях байлефы. Знаешь таких? – он приоткрыл один глаз, влажно поблескивающий на свету. Люба покачала головой. – Здоровенные такие летучие мыши. Питаются мелкими животными, вредителями всякими. Ну и казалось бы, чего такого? А вот проб-лем-ка! Они вдруг стали сбиваться в стаи!

– И нападать на людей, я угадала?

– В точку, – жаболюд взмахнул в воздухе длинным мундштуком. – И ни местным в поля не выйти, ни нам не уехать. Живность как с ума посходила. А они, вообще-то, твари пугливые. Ненормально это, не-нор-маль-но! И твой этот старик вместо того, чтобы помочь, как цут какой-то, повторяет одно и то же, раз за разом, раз за разом!

– Хрмф… – проворчал Ар сквозь подступающий сон. – Придумаешь как увидеть следы ЛЕТАЮЩИХ тварей – умничай на здоровье. Ложись спать, девка, утром уходим.

Но Люба не обратила внимание на очередное ворчание своего спутника. Нахмурившись, скрестив руки на груди, она думала о том, как можно поймать того, кто находится высоко и не оставляет следов. Как решить проблему на корню, найти логово, вожака, что-то, что сбивает их в стаю. Убивать поодиночке? Наверняка уже пробовали, иначе не было бы и самой проблемы. Нужен один удар, точно в сердце. Но сперва – его нужно найти.

– Цуйгот! – Люба щелкнула пальцами, устремив взгляд в пустоту и что-то прикидывая в уме. – А лишние бурдюки найдутся?

***

Поутру, когда проснулся весь шуррский юрт, начались приготовления. Теперь, когда появился настоящий, действенный план, оживились уже все. Если шурры и готовы были просто переждать напасть, то каравану нужно было отходить, потому-то последние и были заинтересованы в скорейшем решении проблемы как можно скорее. Однако теперь, когда решение ее было возможным, оживились и шурры, у которых оказался свой интерес в происходящем.

– К вам гости. Девушка с эрциллийка и безродный кардиец, – в шатер заглянул один из шурров, и тут же исчез.

Это жилище сильно отличалось от прочих. Если обычные дома напоминали нечто отдаленно схожее с юртами земных кочевников, то этот шатер, в первую очередь, выделялся тем, что явно не был переносной конструкцией. Ткань была натянута прямо на расщепленных стволах странной формы дерева, образующих купол, и причем дерева живого. Там, среди толстых ветвей, в прохладной тьме, восседал среди ароматной дымки старый, почти слепой шурр, отличавшийся от сородичей длинными, тонкими рогами, испещренными выщербленными на них символами и примитивными рисунками. Сам старик был сплошь увешан вырезанными из кости и дерева бусами и амулетами, что выдавало в нем местного религиозного лидера, как подметила для себя Люба.

– Шаман готов принять вас. – сообщил гонец и, приподняв полы входной занавески, пустил пришельцев в шатер.

Они вошли, сели перед шаманом. Ар нетерпеливо постукивал пальцем по ноге, Люба с интересом разглядывала убранство шатра, но хозяин все молчал. На мгновение ей даже показалось, что он уснул, но только она потянулась к нему рукой, чтобы растрясти, как старик неожиданно громко, басовито заговорил:

– Мой сын пропал, – от звука его голоса под потолком шатра закачались пучки трав. – Были и другие, но он стал первой жертвой.

– Так, я пошел, – вздохнул Ар и хотел было встать, но Люба дернула его за рукав, заставляя сесть. – Я к вам не нанимался. У вас нет ничего, что вы можете мне предложить.

– Знаю. И обращаюсь к ней, – шаман поднял костлявую, морщинистую руку, и тонким пальцем указал на Любу. – Если ваше племя и вправду так благородно, как вы говорите, ты поможешь.

Он не предлагал ничего взамен, не пытался торговаться. Старик требовал, нажимал на те точки, которые мог нащупать. Разумеется, ни о каком благородстве речи и не шло, Люба ничего не знала ни об этом мире, ни о местных порядках, но нужно было сохранить лицо и не подать виду. Девушка нахмурилась, наклонилась вперед:

– Говори, старик.

– Верните его останки, – вздохнул он уже тише. – Прошу. Это важно для меня.

Ар, все-таки поднимаясь на ноги, тяжело вздохнул и хлопнул ладонью по бедру. Простой, но элегантный жест чтобы дать понять, что помогать и вмешиваться в местные проблемы он не намерен. Люба же, чуть помедлив, кивнула, и кивок был ей ответ от рогатого старика.

– Шуррах дышит с вами. – тихо прохрипел он напоследок, когда опустилась занавеска.

Ар, привычным жестом проверяя ремни ножен, быстро шел в сторону повозок. Люба еще раз обернулась, размышляя о том, что же именно ей не понравилось в этом старике, но, отбросив эту мысль, стала нагонять кардийца.

Приготовления, тем временем, были почти завершены. Конечно, Цуйгот, как и любой порядочный темилец, кусал локти и ронял скупые слезы, глядя на все то, с чем ему придется расстаться ради правильно расставленной ловушки. Но, как и любой умный темилец, он понимал, что это – не траты и не расточительство, а всего-лишь сопутствующие расходы в его деле.

– Если столько солонины отдадим зря – я тебя всем темильским матам научу, головастик! – покачал головой он, а затем хлопнул Любу по плечу. – Ну, за дело!

Люба, Ар и еще несколько человек из каравана выдвинулись в поле, где в последний раз было нападение байлефов. Там, на прокосе, в окружении высоких зарослей окали, они расставили силки, а в качестве приманки оставили добрый кусок солонины, чтобы зверь точно клюнул и спустился вниз. И дальше, на почтительном расстоянии, они затаились в зарослях окали, разведя крошечный, бездымный костерок, на котором подогревали воду в ожидании хищников.

И, как и предупреждал Цуйгот, опасность не заставила себя ждать. Ар вдруг встрепенулся, его заостренные уши дернулись, прислушиваясь к отдаленным звукам, хлопкам высоко в небе. Издалека, кружа над полями окали, быстро приближалась стая огромных летучих мышей, не меньше десяти особей. Кто-то из караванщиков тихо выругался, прошептал:

– И днем летают, сволочи… Следят…

– Тс. Набирайте скорее. – шикнула Люба, плеснув водой на костер, чтобы его потушить.

Твари, кружа над расставленной ловушкой, долго не решались спуститься, словно выжидая, высматривая охотников. Затаившимся оставалось лишь тихо молиться, чтобы план сработал, каждому на своем языке. И, наконец, один из байлефов, оглушительно громко коротко прокричав, спикировал вниз, а спустя мгновение и остальные.

– Вперед! – прикрикнул Ар, вынимая клинок из ножен.

Впереди сливались в одну какофонию крики тварей, хлопали огромные кожистые крылья. К этому моменту один из них уже попал в силки и не мог взлететь, а прочие кружили вокруг него, пытаясь найти опасность. Но опасность в лице Ара, выскочившего из зарослей окали, настигла их первой – черное железо вспороло брюхо одному из них, а другие, сперва взлетев повыше, теперь кинулись на воина с головокружительной быстротой, разинув усеянные мелкими, острыми зубами пасти.

– Скорее там! – выкрикнул он, отбиваясь от них.

Люба бежала в сторону привязанной к земле твари с бурдюком, полным кипятка, а двое из каравана набросились на нее, прижимая к земле. Существо завизжало, пыталось вырваться, укусить, разорвать, но человек и темилец крепко прижимали огромные крылья к земле.

Люба же, упав на колени, принялась привязывать бурдюк с водой к лапе пойманного существа. Затем – нож, маленький надрез, чтобы вода не вытекала, а лишь сочилась по капле, и все было готово.

– Отпускай! – выкрикнула Люба, и караванщики отпрыгнули прочь от твари, а кардиец, взмахнув мечом, перерубил удерживающую ее веревку.

– Ну-ка, пошли вон отсюда! Агрх! – закричал он, почти переходя на рык и неистово, со свистом взмахивая мечом в воздухе. – Пошли прочь!

Раздался визг, захлопали крылья. Пойманная тварь улетала прочь, а за ней еще несколько собратьев. Кое-кто, впрочем, не отступал, но кардиец, еще не выбившийся из сил, точными, короткими тычками ранил сперва одну, затем другую тварь, и те, истошно вопя, падали наземь, колотя крыльями по земле.

– Видишь след? – пытаясь отдышаться, спросила Люба.

– Ага. Возвращайся, я займусь. – буркнул Ар, вглядываясь в небо.

Там, в вышине, медленно падали, растворяясь и охлаждаясь, горячие капли влаги. Кардиец видел их всего мгновенье, но и его хватало, чтобы мысленно прочертить линию, понять, куда летят байлефы, где пытаются скрыться. Мотнув головой, он побежал вслед за ними, пока след был еще свежим.

– Ну уж нет! – возмущенно воскликнула Люба и, подобрав подол платья, побежала вслед за ним. – Мне же тоже интересно! Вы, позовите подмогу, я дам сигнал!

И двое, петляя меж высоких зарослей окали, скрылись глубоко в высоких полях.

Глава 5: Холодный янтарь

– Оставайся здесь! – сердито прошипел Ар, резко обернувшись к спутнице.

Из-за вечно закрепленной на лице маски порой было сложно угадать, что на самом деле чувствует этот человек. На деле же, если приглядеться, все становилось очевидным – кардийцы были от природы скупы на эмоции, и те немногие отголоски чувств, что они испытывали, они выражали голосом, жестами тела или мимолетными прикосновениями. Так и сейчас, мужчина схватил девушку за плечо, грубо встряхивая.

– А ты один туда собрался лезть? – нахмурилась Люба. Подобная опека неприятно кольнула, пробежавшись роем холодных игл по спине. – Мы понятия не имеем что там, и у тебя, крутого парня, есть все шансы не вернуться. Что я одна буду делать? Как доберусь до людей?

– Гух с’ге… – тихо выругался воин. – След пропадет, я его уже едва вижу! Если твари поумнели, то второй раз так не получится.

– Поэтому нам и надо идти вдвоем. Или стой тут, сторожи меня, чтобы я не пошла, выбор за тобой.

Ар отчаянно зарычал. Впереди, словно черная стена, высился густой, плотный лес. Ветви деревьев туго переплетались над головой, а тонкие, кривые стволы не давали заглянуть вглубь, так тесно они росли.

– Я подам сигнал, – не дожидаясь ответа, кивнула Люба. – Ну-ка, помоги давай…

Она налегла всем телом на иссохшие ветви, стелившиеся ближе к земле. На них не оставалось ни одного листочка, а солнечный свет до них почти не доходил из-за плотного купола крон. Ар, приложив усилие, доломал толстую ветвь, и двое быстро сложили из сухой древесины крошечный костер. Здесь хватит и малого огня, главное – дым.

– Так… – девушка бросила в разгорающийся огонь смолистых, живых ветвей. В нос ударил запах удушливой гари, в небо поднялся тонкий, черный столб дыма. – Идем.

От костра же она зажгла наспех собранный факел из длинной ветки и вымазанного смолой подола платья. Огонь рассеял тьму впереди, пусть и заставлял Ара слегка поежиться от яркости в том спектре, что он мог видеть, и, держась как можно ближе друг к другу, они вошли в лес.

Оба молчали, прислушивались. Люба вздрагивала от каждого шороха, от любопытных птиц, перескакивающих с ветки на ветку. Лишь тонкие лучики света порой пробивались через темную крону, и от этого по самой земле тянулся могильный холодок, пуховым ковром расстилался густеющий туман.

Деревья не были похожи ни на что, что помнила девушка. Местный язык сам собой будто бы “вернулся” в ее память, но кроме него была лишь пустота и бесполезные воспоминания из прошлой жизни. То же и с птицами – большие, черные, с ярко-красными хвостами, они наблюдали с высоты, разлетались в стороны, когда двое проходили мимо, хлопали крыльями.

– Знай… Смотри… – раскрыв длинный клюв, одна из птиц вдруг зашептала, совсем по-человечески. – Смотри-смотри…

– Жуть какая, – начав было привыкать к темноте и звукам леса, Люба невольно схватилась рукой за рубаху Ара. – Ты же слышишь?

– Это шепчущие фальципы, – тихо, будто бы очередная птица, ответил тот. – Они не опасны.

– Иди… – шептала вслед птица, и, взмахнув черными крыльями, скрылась в чащобе.

Чем дальше они заходили в лес, тем больше он расступался перед ними, больше света становилось. Здесь старые деревья, поваленные ветрами, лежали и гнили друг на друге, покрываясь голубоватым мхом. Идти становилось все сложнее, и кардийцу то и дело приходилось подавать Любе руку, чтобы та могла залезть на очередной поваленный ствол. Особенно неудобно это было делать в местной обуви, плетеных сандалиях, которые то и дело соскальзывали с влажных, подгнивших деревьев.

– Там, – Ар вздохнул. – Я уже видел подобное.

За валежником, отделенная от света узкой полосой молодых деревьев, скрывалась ярко освещенная опушка. Здесь лес будто бы расступался перед неизвестной силой, давал дорогу чему-то, что было неподвластно чащобе. И вскоре, продравшись сквозь сухие ветви, Люба увидела то, что чувствовал своим немым лицом Ар.

Поляна, какие бывают в любом лесу, была на вид словно поражена неизлечимой болезнью. Из-под земли, как опухоль, вырывались хаотично переплетенные между собой стволы и ветви, усеянные шипами всех размеров и форм. Сплетаясь, они образовывали высокую, разбухшую и искаженную гору растительности.

Люба сделала шаг ближе. Конечно, опрометчиво было вот так выходить навстречу подобному, и Ар даже попытался ее остановить, но она лишь грубо вырвала руку из его хватки и продолжила медленно, шаг за шагом подбираться к дышащей затхлостью и древесным соком мерзости.

И, присев на корточки рядом с разбухшими корнями, увидела то, чего видеть точно не хотела. Там, где нарывы обнажали живую древесную мякоть, не скрытую под корой, медленно, спокойно бились бледные жилы, вторя ритму в пятнадцать ударов сердца в минуту.

Едва сдержав рвущийся из живота рвотный позыв, Люба отшатнулась. Ар поймал ее, не давая упасть, и насмешливо, панибратски похлопал ее по плечу.

– Что это..? – тихо спросила Люба.

– Миам. Его источник.

– Миам..?

Ар склонил голову набок, чуть повел ею в сторону, словно приглядываясь к Любе. И негромко, почти шепотом спросил:

– Так ты ведь не невежа… Ты ничего не помнишь, да? Совсем ничего?

Люба прикусила губу. Раскрывать такие вещи было опасно, пусть мужчина и доказал, что в ближайшей перспективе не желает ей зла. С другой стороны, это был ее шанс узнать побольше об этом мире и не вызвать слишком много подозрений. В конце концов, она могла обыграть банальную амнезию.

– Они ему поклоняются. Ну, таким местам, – кивнул Ар на опухоль. – Шурры. Считают такие места священными.

– И туда уходит след?

Кардиец кивнул.

– Они не дадут нам войти, – нахмурилась девушка. – Что бы там ни было, что бы не взбесило байлефов, оно там. И виноватыми в любом случае окажемся мы.

Мужчина снова кивнул, встал на одно колено, прислушиваясь к звукам леса. Гулко, едва слышно для его острого слуха билось что-то в глубине земли. Он запустил пальцы во влажную почву, и та обжигала даже сильнее обычного – кожа сероватая кожа покраснела, плоть под ней стала горячее.

– Они знают что это. Или как минимум догадываются, – предположил кардиец. – Не знать про источник миама они точно не могли, в их юрте живет шаман, а они эту срань чуют за много речей.

– И он позвал нас утром на разговор, – кивнула Люба, продолжая мысль. – Странно, да? Прямо перед тем, как мы ушли. И просил принести останки своего сына.

Ар медленно, нервно покачал головой, постукивая пальцами по рукояти меча. За долгие годы скитаний он, неприкаянный, привык видеть обман и подвох даже там, где их нет. Но это дело смердит чем-то паршивым, и это видела даже потерявшая память девчонка-белоручка.

– С дороги! – вдруг вскочил на ноги он, выхватывая меч. – Огня, огня! Живо!

Люба кинулась вслед за ним, подняв повыше догорающий факел. Схватив клинок обеими руками, кардиец стал быстро, размашисто рубить толстым лезвием переплетения ветвей и корней. Одна за другой из верхушки опухоли вылетали байлефы, сперва несколько штук, затем еще дюжина, потом – десятки. Они в один голос завизжали, кружа над лесом, стали пикировать вниз. Люба схватилась за рубаху воина, прикрикнула:

– Ар, сверху!

И в тот же миг острие меча пристало к горлу того, кто был скрыт внутри порождения миама. Байлефы разом замолкли, лишь огромные крылья, заслоняя солнце, хлопали в вышине, и их темные тела сливались в тучу, что лишь наблюдала, но не смела напасть.

– Это он… Это же он, да? – ахнула девушка.

Там, в бьющихся живой силой переплетениях, сидел, скрестив ноги, юноша из народа шурров. Длинные рога, как у его отца, сливались с ветвями, а руки его пронзали тонкие, молодые побеги, пульсирующие в такт его сердцебиению. Словно извращенные больничные капельницы и катетеры, они проникали в его вены, наполняя их темно-зеленым соком, отчего каждая венка, каждая жила темнела на его бледной коже.

– Пусть улетят, – строго прохрипел Ар.

Юноша медленно вздохнул, и изо рта его серой дымкой вырвались чащобные споры, пахнущие влагой и мхами. Байлефы, кружившие над ними, стали послушно разлетаться кто куда, расчищая небо над головой. Снова вниз золотыми копьями ударили лучи полуденного солнца.

– Вы не… – тихо прошептал пересохшими губами юнец. Люба склонилась над ним, прислушиваясь и затаив дыхание. – Вы не понимаете… Никто не понимает…

– Что не понимаем? Что такое? Скажи, ну! – взмолилась девушка.

– Отец сказал… Нельзя. Он не понимает…

– Его отец приказал нам его убить, – мрачно произнес кардиец, держа меч у горла юноши. – Дело не в байлефах. Дело в нем. Он – цель.

– Но зачем? На кой гух ему убивать собственного сына?

– Чтобы вот это, – Ар обвел “взглядом” нарост. – Не всплыло. Если об этом прознают высокие дома – по всему Шурраху начнутся чистки.

Вопросов становилось все больше, и от обилия мыслей и новой информации начинала болеть голова. Но больше времени на разговоры не было – с трех сторон из леса все ближе и ближе доносились голоса мужчин-шурров, окружавших источник миама.

– Стой! Не убивай его, – Люба схватила спутника за руку, когда тот уже занес клинок. – Убьем – у нас не будет веса в переговорах. Ты справишься со всеми ними?

Ар покачал головой.

– То-то и оно. Давай-ка…

Она стала одну за другой выдергивать тонкие ветви из рук юноши. Тот застонал, цепкие корни потянулись к Любе, но слишком непокорной была сила миама, слишком мало он о ней знал и не мог дать отпор. Ар обрубил мечом оставшиеся корни, и под стон, полный боли, срезал часть рогов, что успела слиться с деревьями.

– Держи его поближе к себе. Вот так, – Люба помогла закинуть худого, хилого мальчика на плечо воину, и вместе они стали выбираться наружу. – Спокойно…

Когда они вышли на свет, вокруг уже собралась толпа. Все, кто мог держать оружие, были здесь – крепко сбитые мужчины, кто с палицами, кто с деревянными вилами, окружили пару. Прижимаясь к Ару, Люба окинула взглядом толпу, понимая, что каким бы умелым воином ни был кардиец, настолько много разъяренных отцов и братьев ему никак не одолеть.

Глубоко вздохнув, она крепко сжала руки в кулаки, прислушиваясь к удивленным шепоткам и вздохам среди шурров. Шаг вперед, холодный взгляд. Голосом, который она никогда ни на кого не поднимала, Люба жестко приказала:

– Отведите нас к шаману!

***

В юрте было неспокойно. Меж шатров и развевающихся на ветру бельевых веревок бродили женщины. Кто-то хватал детей, уводил внутрь, другие напротив, с интересом наблюдали за вернувшейся из леса процессией.

Впереди всех шел староста – самый крупный, с толстыми, острыми рогами, а подле него – его женщина, Манья. Вслед за ними Люба и Ар, на плече которого покачивался ослабевший от избытка миама юноша, а уже за ними – все остальные.

– Эй-эй, вы чего наделали там, а? Это что такое? – выскочил на дорогу Цуйгот.

Староста грубо отмахнулся от него:

– Прочь, жаба. Это вас не касается.

Тот возмущенно надул щеки, хотел было продолжить, но быстро понял, что дело пахнет жареным. Он попятился, а затем, развернувшись, побежал к своим, на ходу командуя готовиться к отбытию.

– Отвлеки их на пару минут, – пытаясь унять дрожь, тихо прошептала Люба. – Доверься мне.

Кардиец зашевелил заостренными ушами, прислушиваясь, и тихо, хрипло угукнул.

Шаман уже ждал снаружи. Опираясь на кривой, закрученный посох, он медленно шел в сторону вернувшихся из леса людей. Староста и его жена расступились, давая дорогу кардийцу. Тот все так же сжимал в одной руке меч, а второй аккуратно опустил юношу с плеча на землю перед его отцом.

– Мальчик… – хрипло вздохнул старик, от ужаса прикрыв дрожащей, костлявой ладонью рот. На глаза его наворачивались слезы, он сделал шаг вперед, к сыну, но Ар поднял меч на уровень груди, напрягаясь всем телом. – Зря вы сюда пришли.

– Не потрудишься объяснить, что это? – шаг вперед сделала Манья, а с ней и ее муж.

Ар повернулся к ним вполоборота, чтобы чувствовать тепло по обе стороны. Все его тело было напряжено до предела, инстинкты кричали, взывали к его силе, требовали крови, но он держал себя в руках.

– Это… Будущее, которое у нас отняли, – старик опустил голову. Слова с трудом, с хрипом срывались с его уст, а в глазах была лишь печаль и осознание собственной ошибки. – Я не доглядел. Нужно было лучше следить за ним.

– Объяснись, – повторила женщина, уже жестче.

– Хватит, надоели! – вдруг громко взревел Ар и кинулся к стоящему на коленях юноше. – Вы все… Думаете я идиот?! Думаете я не вижу что здесь происходит?!

Он схватил молодого шурра за рог одной рукой, а другой прижал хладное железо к его горлу. По клинку побежала тонкая струйка крови. Шаман бросился вперед, а вместе с ним и остальные, но Ар, рыча и шипя, как дикое животное, рявкнул:

– Назад! Все!

Шурры отшатнулись. Юноша, изможденный, в шаге от смерти, заплакал. Его лицо исказилось гримасой боли и отчаяния, а вместе с ним, осознавая пропасть, в которую они попали, плакал и шаман.

– Прошу… Отпусти его. Просто отпусти. Не убил там – отпусти здесь, – тихо умолял он, протянув костлявую руку к кардийцу. Тот зарычал, прижал клинок сильнее. – Умоляю тебя. Мы вас не тронем, только… Только отпусти.

– Ты не смеешь обещать ему такое, – зло прошипела Манья. – Это не в твоей власти. И тебя, и твоего отпрыска давно пора живьем закопать!

Страх витал над толпой, окружившей кардийца и его добычу. Кто-то боялся за себя и за своих близких, кто-то – за свой дом, за Шуррах. Медленно, но верно приходило осознание случившегося. Та сила, которую открыл для себя юноша, была не для них. Нельзя было владеть такой силой, нельзя было давать чужакам о ней знать. И теперь их нельзя было отпускать. Но все же они медлили, никто не решался сделать первый шаг.

– Мам? А чего тут все собрались? – звонко прозвучал девичий голосок Нили.

Манья нервно сглотнула. Холодный пот побежал у нее по спине, когда шурры, отвлекшиеся на кардийца, расступились, и вперед вышла Люба, нежно, по-дружески приобнимающая дочь старосты. Ее рука ласково сжимала талию юной девушки-шурра, и лишь отсюда, со стороны было видно, как к животу ее был прижат нож.

– А чего собрались, мама? – повторила вопрос уже Люба, нервно поглядывая то на Манью, то на своего спутника-кардийца.

Она кивнула, и тот, отпустив сына шамана, но не разжимая меча, подошел к ней.

– Разве вы забыли сказать? – Люба склонила голову набок, положив подбородок на плечо девушки.

– О чем? – непонимающе спросила Ниля. – Ой, Мених… А ты чего зеленый?

– Привет… Ниля… – прохрипел сын старосты, слабо улыбнувшись.

Манья, сжимая кулаки, не сводила взгляда с Любы. В ее глазах разгоралась ненависть, казалось, что еще мгновение, и она набросится на незваную гостью, будет рвать, кусать, бить… Но нож, мягко поглаживающий шерстяной кушак на животе ее дочери давал понять, что ей нельзя сделать ни шагу.

– О чем? – раздувая ноздри от гнева спросила она.

– О том, что Ниля едет с нами. В город! – едва умудряясь стоять на ногах от волнения, Люба натянуто улыбнулась.

– Правда?! – радостно воскликнула девушка. – Мам, правда?!

Люба выжидающе устремила взор на Манью. Янтарные глаза, вмиг из удивленных, любопытных, стали напоминать женщине хищника, убийцу. Она не знала, кем была Люба, не знала, сколь безобидной она была, все, что она видела – заблудившуюся в полях тварь из знатного рода, что приставила нож к животу ее дочери. Она слишком хорошо знала, сколь незначительной для таких людей была жизнь недочеловека, урода с высоких полей Шурраха.

– Правда… – процедила сквозь зубы она, содрогаясь от гнева.

– Только мы очень-очень опаздываем. Караван уже уходит. Так что пора бежать. Скажи маме пока.

– Пока, мам! – радостно помахала рукой Ниля. – Пока-пока!

Ар, взяв Любу под локоть, вел ее к повозкам. Нельзя было поворачиваться к шуррам спиной, только не сейчас. Они должны видеть нож, и Люба должна видеть их. Только бы успеть, только бы уехать отсюда, как можно дальше…

– Быстрей, быстрей! – поторапливал их Цуйгот, подавая руку сперва Любе, а затем, бросив вопросительный взгляд, и Ниле. – Я свое слово держу! Цуйгот из торговой гильдии Гульпахов свое слово всегда-а-а держит! Ох и наворотили ж вы делов…

Хлестко свистнули поводья, заржали уставшие от долгой стоянки лошади, заскрипели плохо смазанные деревянные колеса. Прочь уходил караван, и позади оставался безымянный юрт, затерянный среди высоких полей окали, хлеба бедняков. Оставался позади страх, волнение. Там же, в зарослях, затерялся навсегда и грех, который взяла на себя Люба.

– Ар… Ар значит десять, – негромко, будто бы виновато произнес кардиец. – Десятый в выводке. Самый младший.

– Люба, – устало улыбнулась в ответ девушка, едва в силах заставить дрожащие губы сложиться в улыбку. – Люба значит… “Любовь”.