Текст книги "Шесть серых гусей"

Автор книги: Анри Кулонж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 27 страниц)

– Перестань себя винить! – крикнул Ларри. Пол с трудом подавил рыдание.

– Он так хотел увидеть свои виноградники! – произнес он глухо. – Я не смог ему отказать, тем более что он знал, что я еду в эту сторону, и передал мне свои расчеты по плотине в Большом ущелье… Я должен был показать их саперам…

– Конечно, ты не мог ему отказать.

– Весь идиотизм в том, что, едва заметив следы танков, я подумал: «Господи, здесь мины», а он уже прыгнул…

– Да, прыгнул так прыгнул, вот бедняга.

– Прошу тебя!

– Прости, но не стоит так себя терзать…

– Я познакомился с ним благодаря тебе, или, вернее, из-за тебя. Он действительно старался помочь мне тебя найти. Когда Домитилла пришла объявить о своем отъезде в Баньоли, он пытался ее расспросить… Если хочешь знать, я многого не понимаю в этом деле, но мне кажется, что тебе известно гораздо больше. А этот пропавший портшез…

– Ты многого обо мне не знаешь. А я – о тебе. Так, мне кажется, что из истории с Юноной ты вышел весьма потрепанным.

– С Сабиной, – уточнил Пол. – Да, я сейчас не готов снова влюбиться во француженку.

Ларри не ответил.

– Я думал, что услышу от тебя: «А я – в итальянку», – сказал Пол.

– Пойми, я никогда не был влюблен в Домитиллу! Она мне нравилась, нравились ее диковатость и великолепная грудь! А она, кажется, действительно была в меня влюблена, а не просто хотела уйти от отца. Ты видишь, как я сейчас выгляжу? А знаешь ли ты, как она смотрела на меня вчера? В минуту слабости, увидев ее жениха, я вдруг подумал: а почему бы и нет? Почему бы мне не увезти с собой эту дикарку? Но хватило шести слов, чтобы наваждение прошло.

– Каких слов?

– Ты можешь представить ее в Оксфорде?

Пол рассмеялся.

– Заметь, – добавил Ларри, – я все-таки дал ей приданое.

– Ну да?

– Я оставил ей деньги, которые выручил от продажи «фиата» ее отец. А мне этих денег так не хватало.

Пол внимательно посмотрел на него:

– Так этот тип все-таки объявился?

Ларри понял, что проговорился, и засмеялся:

– Да, прежде чем исчезнуть по-настоящему.

– Ты мне когда-нибудь расскажешь?

Ларри согласно подмигнул.

– Подумать только, если бы я не выиграл в покер этот чертов автомобиль, я не отправил бы Амброджио его продавать и все обернулось бы совсем по-другому, – вздохнул он.

Пол догадался, что сейчас он больше ничего не узнает.

– Знаешь, я провел небольшое расследование. Милейший майор Хокинс приказал мне обследовать остатки твоей машины в Форчелла. Покупатель, личность которого нам удалось установить благодаря одному из наших информаторов, рассказал, что, продав автомобиль на запчасти, он выручил втрое больше, чем заплатил Сальваро. Кстати, именно под сиденьем этого обломка кораблекрушения я и обнаружил письмо кардинала Мальоне, в котором он советует графине отвезти ее литературный архив в Монтекассино, где тот будет в полной безопасности. Тогда-то я и понял, что ты скорее всего там, хотя Амброджио и не успел передать тебе письмо кардинала, потому что потерял его.

Ларри усмехнулся. Пол задумчиво смотрел на друга.

– Хорошо, что ты так благородно поступил с девушкой… А я даже не успел задать себе такого вопроса.

– Такое впечатление, что все пошло не так, как тебе хотелось бы…

Пол разочарованно хмыкнул.

– Со мной такое случилось впервые, – признался он.

– Ты впервые поддался чарам француженки?

– Нет, просто впервые влюбился. Все так хорошо начиналось… А потом она тоже влюбилась, но, увы, не в меня.

– В другого офицера?

– В медсестру из экспедиционного корпуса.

– Ну и ну! – растерялся Ларри.

– Хуже того: эта медсестра тяжело ранена. Кажется, Сабина так и не пришла в себя.

– Ты, судя по всему, тоже.

Пол глубоко вздохнул.

– Так вы что, – продолжал расспрашивать Ларри, – вы с ней?..

– Да.

– Значит, она любит и мужчин тоже.

По лицу Пола пробежала тень, а затем к нему вернулась его обычная сдержанность.

– Я пока не понял, – ответил он.

Перед ними расстилалось сияющее море, а внизу, под склоном, заросшим розмарином и можжевельником, зрели мириады лимонов. Вдалеке виднелись аметистово-лиловые скалы острова Капри.

– Не знаешь, отчего в таких прекрасных местах к нам возвращаются самые грустные, самые тяжелые воспоминания? – спросил Ларри.

Пол не ответил.

– Я никогда не рассказывал тебе, почему… почему не давал о себе знать после тридцать шестого?

– И тут я многого не знаю, – съязвил Пол.

– Я женился на Одри. Тебе и тогда не нравился мой выбор, но именно выбора-то у меня и не было: Одри ждала ребенка. Не скрою, твое отношение меня немного обидело. Во время ее беременности, чтобы немного развеяться, я отправился по следам Шелли в Италию и вернулся незадолго до рождения моей малышки Элис. Поначалу ее существование ничего не значило в моей жизни, но по мере того как она росла, я любил ее все больше и больше, словно отдавая ей ту любовь, которой не испытывал к ее матери.

– Боже мой! – невольно вырвалось у Пола. – Я боюсь продолжения.

– И ты прав. Она умерла, когда ей было три года. Утонула в болотце в окрестностях Оксфорда за те несколько секунд, на которые мы выпустили ее из виду.

– Ох, – произнес Пол со страданием в голосе, закрыв лицо руками. – Теперь мне понятно почему… Но, черт возьми, ты мог бы сообщить мне! Конечно, я был в Бостоне, но я мог бы тебе написать… позвонить… попытаться утешить…

Ларри молча кивнул.

– Я знаю, что в такой беде мало чем можно помочь, – вздохнул Пол. – А как Одри?

– Это стало концом нашего брака. К счастью, она снова вышла замуж за какого-то врача из Нортхемптона, у нее теперь другие дети.

Они молчали. Тишину нарушил грохот запряженной ослом двуколки. Возница, не обращавший никакого внимания на погруженный во мрак Везувий, словно то, что происходило наверху, было просто случайным явлением, а не событием его собственной жизни, бросил на друзей удивленный взгляд. Но опасение, смешанное с уважением, которое внушали украшенные звездами джипы, заставило его проехать мимо.

– Теперь ты сможешь понять, почему загадочная история с родившимся и умершим здесь ребенком так потрясла моего любимого поэта, да и меня, учитывая все обстоятельства.

– Нет, пожалуйста, не начинай снова говорить о Шелли! – воскликнул Пол.

– Напротив, сейчас самое время. И может быть, мы говорим о нем в последний раз, потому что говорить о Шелли – значит говорить обо мне. Представь себе, я был в таком жутком, болезненном состоянии, что убедил себя в том, что Шелли протянет мне в моем горе руку помощи.

– Как это?

– Передаст какое-нибудь послание, что ли. Впрочем, я не знал, в какой форме…

– Вот они, радости дружбы! Ему можно было передавать тебе послания, а мне нет! Мне кажется, – продолжал Пол, подумав немного, – что именно поэтому ты так искал – или, лучше сказать, отчаянно преследовал – этот рисунок.

– Тот документ, который на поверку оказался рисунком, – уточнил Ларри.

– Это было нечто большее, чем научное исследование…

– Конечно, – ответил Ларри. – И именно поэтому я немного разочарован.

Пол повернулся к телу дона Этторе.

– Ты спрашиваешь его мнение? – спросил Ларри с иронией.

– Не забывай, он был знатоком, прожившим жизнь в окружении прекрасных картин. А он говорил, что рисунок очень хорош.

Мимо них прошел какой-то крестьянин. Его заинтриговала сцена у дороги, но он все равно крикнул: «Да здравствуют союзники!» – словно извиняясь за то, что застал их врасплох.

– Дон Этторе не говорил «союзники», – заметил Ларри. – Он сказал: помирившиеся. «Наконец-то помирившиеся».

– Нет, он сказал: «Вновь обретенные».

– Подумать только, он так огорчился, что расстроил тебя!

– Ты мало его знал, но я к нему очень привязался именно потому, что в моей памяти он навсегда будет связан с воспоминанием о Сабине. Он был изысканным даже в быту, несмотря на все лишения! Не много таких людей встретилось нам за последние четыре года. У тебя, конечно, есть семейство Шелли, но у меня… Я уже говорил тебе о хрустале и фарфоре, на которых нам подавали тот обед, а вот совсем свежий пример. Не далее как сегодня утром я заехал за ним, и мы уже были на углу площади Витториа, как вдруг он заставил меня повернуть обратно, потому что забыл баночку с зубным порошком на случай, если ему придется ночевать не дома!

– Я бы не вернулся! – воскликнул Ларри.

– Он был просто болен от огорчения, и я послушался. Он объяснил мне, что этот порошок делают специально для него в какой-то аптеке в Вомеро, потому что он любит, чтобы в нем был абразив… Наверное, он заботился о том, чтобы его зубы были белы так же, как была очаровательна его улыбка.

– Во Франции говорят: зубы, похожие на клавиши рояля.

– Он бы сказал: белые, как костяшки его любимого домино. Я так и слышу голос Джанни: «Его сиятельство играет в домино». Страшно подумать, что нам придется ему сообщить…

– Господи, – сказал вдруг Ларри, – а эта баночка с порошком все еще у дона Этторе?

Пол удивленно посмотрел на него.

– Конечно… Мы же вернулись за ней, ..

Но Ларри уже вышел из машины, осторожно приподнял одеяло и дрожащими руками, словно совершая святотатство, шарил по карманам шерстяного пальто дона Этторе. Наконец он нащупал маленькую баночку и достал ее,

– «Зубной порошок для блестящих зубов», – прочел он вслух.

– Ты меня тревожишь, – сказал Пол. – Покажи-ка мне лучше еще раз рисунок, мне хочется на него посмотреть.

– Сейчас, – ответил Ларри.

Он осторожно вытащил сверток, достал рисунок и разложил его на капоте автомобиля.

– Дай мне твой носовой платок, если только он чистый, – попросил он.

– Он не слишком чистый, но чесотки у меня нет!

Ларри взял платок, насыпал немного зубного порошка на тонкий батист и осторожно потер уголок пергамента, на котором сразу же появилось светлое пятно.

– Вот так! – пробормотал он.

Пол молча и удивленно смотрел на приятеля. С величайшими предосторожностями Ларри принялся за центральную часть рисунка, осторожно тер, а потом сдувал почерневший порошок. Сначала из мрака появилась одна птица, потом вторая, а потом и весь рисунок. Шесть гусей летели, плавно взмахивая крыльями, на фоне светлого, почти прозрачного неба.

– Ну и ну, – произнес Пол, наклоняясь над рисунком. – Фокус с зубным порошком.

– Я вспомнил, что один археолог из музея Ашмола137137
  Музей и библиотека древней истории, изящных искусств и археологии при Оксфордском университете. Основан в 1683 г. Назван по имени основателя Э. Ашмола (1617—1692).


[Закрыть] в Оксфорде дал мне этот рецепт: он пользовался на раскопках похожим препаратом, чтобы счищать с папирусов тысячелетние слои пыли. Правда, я не гарантирую, что специалисты по древним рукописям будут в восторге!

– Пусть говорят что хотят, а рисунок и вправду чертовски хорош, – сказал Пол. – Как тонко прорисованы птичьи перья… Знаешь что? – добавил он, внимательно рассматривая пергамент. – Мне кажется, это Пизанелло138138
  Пизано, Аптонио, по прозвищу Пизанелло (1395 – ок. 1450) – итальянский живописец, рисовальщик и медальер эпохи Возрождения. Автор портретов и изображений животных.


[Закрыть]. Во-первых, он часто рисовал птиц. Во-вторых, ты мне напомнил об Оксфорде: там в музее я видел один из его рисунков тушью на пергаменте точно такой же фактуры. Я уверен, потому что держал его в руках.

– На рисунке тоже были изображены птицы?

– Нет… Дама в роскошном наряде, стоящая боком к зрителю, и элегантный кавалер, насколько я помню. Ты сможешь проверить, когда вернешься.

– Байрон не мог подарить Шелли такую дорогую вещь.

– Ни он, ни антиквар, продавший ему рисунок, не подозревали о его ценности. А Шелли, может статься, знал, раз подарил его Элизе, словно желая облегчить ей жизнь…

– Надеюсь, она не продешевила, когда, в свою очередь, продала его – прошептал Ларри.

Он продолжал тереть пергамент, расчищая поля, словно желая дать отважным путешественникам немного пространства, которого они так долго были лишены.

– Посмотри, это похоже на список имен, – неожиданно произнес Пол.

Ларри ласковыми движениями не столько тер, сколько гладил пергамент.

– Ты прав! – прошептал он.

Он медленно сдул остатки пыли, словно испустил последний вздох. Пол вслух читал имена по мере того, как они выступали из черноты:

– «(Без имени), 1815

Клара, 1818

Уильям, 1819

Елена, 1820

Аллегра, 1822».

Смотри, твой поэт дописал здесь несколько строк своим мелким почерком:

Разобьется лампада,

Не затеплится луч139139
  П. Б. Шелли. «Разобьется лампада…» (перевод Б. Пастернака).


[Закрыть].

Пол повернулся к другу:

– Посмотри, это его почерк?

– Да, все оказалось так просто, – ответил Ларри. – В этом списке имена детей – его и Мэри – с датами их смерти, все они умерли в младенчестве. Первый прожил только две недели, и ему даже не успели дать имя. Клара умерла в Венеции, когда ей исполнился год. Уильям умер в три года. Затем умерла Елена, рождение которой доставило Шелли столько хлопот и имя матери которой я наконец выяснил. К списку он прибавил Аллегру, дочь Байрона и Клер Клермон, которую любил как собственное дитя и пытался вытащить из убогого пансиона, в который ее поместил отец, и вернуть матери…

Пол вздохнул:

– Жизнь, отмеченная печалями и…

Испугавшись, что делает приятелю больно, он неловко замолчал, не зная, как вести себя дальше. Ларри, словно загипнотизированный, смотрел на рисунок и на список.

– Дети, как хлопья снега, летят следом за птицами, – шептал он.

– Я когда-то читал историю о гусе, который унес маленького мальчика на Крайний Север, – сказал Пол, пытаясь отвлечь приятеля. – Ты обратил внимание: гусей шесть, а детей – только пять?

Ларри широко улыбнулся, и эта улыбка словно осветила его заросшее бородой разбойничье лицо.

– Дай мне карандаш, – попросил он.

Пол протянул ему карандаш, и Ларри, тяжело навалившись на капот джипа, стал писать.

«Элис, 1939», – старательно вывел он внизу и прочел вслух весь столбик имен.

– Вот так, – удовлетворенно произнес он, как человек, завершивший тяжелый труд. – Вот где ее место. Вот где должно было быть написано ее имя: здесь, а не на могиле. Теперь она летит вместе с ними в открытое чистое небо. Они столько лет ждали ее. Теперь гуси унесут ее далеко-далеко…

Пол заметил, что Ларри говорит сам с собой, в задумчивости водя рукой по пергаменту, персиковому, как детская щечка. Ему показалось, что друг забыл о его существовании, но тут Ларри повернулся и сказал:

– Знаешь, Элис зовет меня с собой в полет, словно не хочет расставаться… Не смотри на меня так… Я не говорил тебе, но я чуть было не застрелился вчера из пистолета, который Коррадо украл у итальянского солдата. Когда я нашел его, он угрожал мне этим оружием, а потом ухитрился прострелить себе ногу и не смог убежать от лавы. Так вот, желание убить себя вдруг ушло. Ну вот, об этом я тебе рассказал, – сказал он, словно сожалея о том, что сделал. – Постепенно ты узнаешь и остальное.

– Пойдем, – сказал Пол, словно говорил с тяжело больным, – тебе надо отдохнуть. Ты много пережил и выстрадал, но постепенно все наладится.

Ларри смотрел, словно не слыша, расширив зрачки, как будто вглядывался во что-то у него за спиной.

– Несколько минут назад вчерашнее мрачное настроение покинуло меня, – продолжил Ларри. – Теперь, напротив, я испытываю своего рода восторг, потому что – как бы тебе это объяснить так, чтобы ты не счел меня безумным, – чувствую, что связан с Элис так же, как с Шелли и его жизнью, усеянной детскими могилами. Связан со всем, что он, как ты говоришь, пережил и выстрадал… Как будто Перси удочерил моего ребенка, увел вслед за собой в волшебный мир и сочинил, глядя на нее, одну из своих величайших и трогательных поэм, «Адонаис».

Видны могилы свежие кругом,

Среди лучей возделанное поле…

Никто из них пока не исцелен.

Неизбывная, тяжкая грусть…

Я ждал этого от него. Мне необходимо было вставить имя Элис в этот список. Теперь я словно освободился… Значит, не зря я так интересовался им, не зря чувствовал, что между нами существует особая связь… В конце концов, он передал мне свое послание.

– Тебе будет трудно, но ты смиришься, – сказал Пол. Ларри, казалось, не услышал, и Пол понял, что в жизни друга происходит что-то очень важное. Развязался узел, который еще вчера готов был его задушить… Ему показалось, что Ларри приблизился к концу длинного периода страданий, когда он винил себя в гибели дочери, которой теперь хотел найти место, ее собственное место. А для него – и это совершенно очевидно – ее место было в трогательном ряду умерших детей Шелли. Пол подумал, что Ларри посредством этого странного переноса еще больше привяжется к своему любимому поэту, оправдывая тем самым все те усилия, которые он потратил на то, чтобы изучить его творчество стих за стихом и проследить за всеми его метаниями. Странный поступок, подумал он, но какое это имело значение, если лицо друга понемногу светлело и успокаивалось. Он слышал, как тот все еще шепчет: «Они летят очень высоко… высоко в поднебесье… высоко над волнами…», – однако ему показалось, что эти печальные слова были скорее заключительным аккордом, освобождающим от навязчивого состояния тревоги и страдания, чем новой жалобой.

– Давай я все-таки покажу тебе документ, из которого я узнал, что ты наверху, – сказал Пол, чтобы сменить тему.

Он порылся в сумке и достал фотографию, над которой Ларри торопливо склонился.

– Как тебе удалось узнать меня в этой размытой фигуре? – воскликнул он, улыбаясь. – Ротонда Рэдклиффа – это прекрасно, но я усматриваю в этом скорее доказательство… Я пытаюсь подобрать слово, которым можно определить нашу дружбу, старина… Вспомним Ореста и Пилада? Ахилла и Патрокла? Лорела и Харди140140
  Лорел и Харди – один из популярных голливудских дуэтов 1920– 1930-х гг. Стэн Лорел (1089-1965) и Оливер Харди (1892-1957). Мастера фарсовой клоунады, создавшие маски двух обаятельных придурков. Большинство их короткометражных фильмов заканчивались коронной фразой: «Ну и влипли же мы опять по твоей милости».


[Закрыть]?

– Хорошее сравнение, но, кажется, они друг друга терпеть не могут! А для нас надо подобрать пример дружбы втроем, потому что ты, судя по всему, позабыл о своем дорогом Шелли, к которому, признаюсь теперь, я тебя немного ревновал!

– Ты прав, у нас было так много поводов расстаться, – заметил Ларри с притворной кротостью.

– Может быть, но в нашей ссоре не было бы и десятой части той злости, что бурлила в моей схватке с генералом Макинтайром по поводу бомбардировки аббатства. Именно после этой сцены я и утащил у него фотографию, как это сделал бы Коррадо. Уверяю тебя, мне есть о чем тебе рассказать!

– Я предпочел бы начать прямо сейчас, – улыбнулся Ларри. – Да, на этой фотографии я с гордым видом стою посередине Райской лоджии. Но ведь тогда я действительно считал, что попал в рай и вот-вот проникну в святая святых – библиотеку аббатства! Тогда я еще не знал, что, во-первых, библиотека пуста; во-вторых, что лоджия на следующий день будет разрушена…

– И разрушена совершенно напрасно, – вздохнул Пол. – Союзники так и не смогли прорвать оборону… Жюэн был прав.

– …В-третьих, – продолжал Ларри, – я тогда не знал, что цель снова ускользнет от меня и мне придется пройти еще один этап! Но теперь, когда я ее достиг, торжественно клянусь: Пол, я хочу, чтобы ты был так же счастлив и спокоен, как я в эти последние несколько минут. Забудь о милой Франции, я найду тебе в Бостоне прехорошенькую девушку, которая, если повезет, окажется дочерью какого-нибудь преуспевающего архитектора и обеспечит твое будущее…

– Спасибо от меня и от нее также, – насмешливо заметил Пол. – А где ты собираешься искать такую редкую птицу?

– После войны я хочу отправиться в Нью-Джерси, чтобы поблагодарить тамошние общественные организации за подаренную ими походную кухню, благодаря которой мне довелось попробовать самый вкусный суп в жизни! Оттуда поеду в Бостон и займусь тобой.

– А что ты будешь делать в свободное от решения моих сердечных проблем время? – с любопытством спросил Пол.

– Ну, не знаю… Я мог бы прочесть на филологическом факультете Массачусетского университета курс лекций о творчестве… Ну, ты знаешь кого… Мы будем жить втроем, как у Хаверкрофт!

– Но прежде тебе придется рассказать мне еще кое-что. Об исчезновении Амброджио, например. Мы с Сабиной обнаружили в квартире очень подозрительные пятна…

При этих словах Ларри нервно рассмеялся.

– Нельзя смеяться в присутствии покойника! – воскликнул Пол с деланным возмущением.

Друзья не сговариваясь повернулись и, посерьезнев, приподняли одеяло, открыв лицо дона Этторе Креспи. Казалось, он улыбается индуктивным доказательствам и будущим урожаям винограда. Они по очереди провели указательным пальцем по его большому аристократическому носу, словно погладили мраморное надгробие.

– Раз ты заговорил о Хаверкрофт, – шепнул Ларри, – то должен помнить, как она говорила: «Три года в моем доме – и вы готовы вступить в жизнь».

– Ах, старая сова, мерзкая пиявка! Но она была недалека от истины, – проворчал Пол.

– Особенно в отношении тебя, – сказал Ларри. – Поэтому у меня к тебе есть одна просьба, помимо того, что мне понадобится твоя помощь, чтобы вернуться в строй…

– Что еще? – всполошился Пол.

Ларри медленно прикрыл одеялом безмятежное лицо дона Этторе и сказал:

– Пожалуйста, сообщи Джанни сам.