Текст книги "Шесть серых гусей"
Автор книги: Анри Кулонж
Жанры:
Прочие детективы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)
Анри Кулонж
Шесть серых гусей
ПРОЛОГ
14 октября 1943 года
– Признайтесь, отец Мауро, в вашем возрасте нелегко лазить по этим скользким и шатким стремянкам, – сказал приор, стараясь не смотреть на собеседника.
– Да отчего же? – возмущенно возразил ему старый библиотекарь. – С чего вы взяли, что я беспомощный и разбитый подагрой старик?
– Не забывайте, святой отец, вам уже восемьдесят, вы можете поскользнуться, упасть, удариться о стеллажи и переломать себе все кости… И вас здесь никто не услышит…
– Ну и что с того, отец Гаэтано? Вполне подходящий склеп для библиотекаря: все стены в книгах! Кто знает, может быть, тогда у меня появилась бы возможность продолжать мои занятия и на небесах…
По лицу отца Гаэтано пробежала тень улыбки.
– Вы же знаете, как мы дорожим вами и как хотим, чтобы вы подольше оставались среди нас, отец Мауро! – воскликнул он. – Но я хотел бы вас попросить вот о чем. – Он понизил голос и подошел ближе: – Не ругайте слишком уж сильно юного брата Коррадо, а то как бы он совсем не пал духом… Мы только хотели, чтобы в вашем распоряжении был молодой послушник, который облегчит вам самую тяжелую работу.
Старый монах резко обернулся.
– В моем распоряжении! – недовольно проворчал он. – Но я не хочу никем распоряжаться, отец Гаэтано… Отец аббат просто навязал мне этого молодого бездельника. Поверьте моему слову, из него не выйдет настоящего монаха. С тех пор как он здесь появился, я уже не чувствую себя в своей библиотеке как дома. Возможно, я одряхлел и стал туговат на ухо, но он этим пользуется и ведет себя слишком уж вольно для начинающего послушника. Он имеет обыкновение исчезать на несколько часов, а вернувшись, не может толком объяснить свое отсутствие. Разве это нормально? А разве нормально, что он, бесшумно открывая двери, крадется на цыпочках, словно заговорщик или неверный муж? Да он в любую щель пролезет, пройдет сквозь стены, как привидение! Когда-нибудь меня хватит удар. И при всем том ни уважения, ни умения себя вести, ни желания угодить мне, ни набожности, ни…
– Думаю, вы к нему несправедливы, отец Мауро, – прервал его приор. – Что касается умения себя вести, то ему еще многому надо научиться, согласен с вами, но он из бедной семьи, и мы должны набраться терпения и воспитывать его! Вы же знаете, при том, что творится вокруг, нам все сложнее привлекать в монастырь молодых людей, пробуждать в них желание посвятить себя Церкви и тем паче принимать монашеские обеты! Приходский священник из Сан-Себастьяно рекомендовал мне Коррадо и тепло о нем отзывался.
– Наверняка просто хотел от него отделаться…
– Святой отец, будьте милосердны!
– Возможно, он имел на него влияние и заставил себя уважать, но мне этого не удалось. Отец Гаэтано, лучше отправьте его работать в сад, кажется, там не хватает рабочих рук, вот мы и проявим к нему милосердие.
– Вы же знаете, что садом занимаются беженцы! Если бы не сад, чем бы они питались? Да и мы тоже…
– Он снова приехал, он снова приехал! – раздался вдруг совсем рядом высокий пронзительный голос. Отец Гаэтано даже подпрыгнул от неожиданности.
– Святая Мадонна!.. Он что, все это время был здесь? – прошептал он на ухо отцу Мауро.
– Я же вам говорил, – пробормотал библиотекарь. – Этот мальчишка всегда появляется внезапно. Ну и ладно, пусть знает, что я о нем думаю. Даже если бы мы обсуждали проблему бессмертия у Мальбранша22
Мальбранш, Никола де (1638—1715) – французский монах, философ-метафизик. – Здесь и далее примеч. пер.
[Закрыть], у него и тогда хватило бы нахальства нас прервать.
– Это вчерашняя машина! – воскликнул тот же голос. – По-моему, это «хорьх»! Он только что миновал Рокка-Янула.
Отец Гаэтано недовольно огляделся в поисках нарушителя спокойствия. Он встал и двинулся между столами, сопровождаемый отцом Мауро. Крупная фигура приора казалась особенно внушительной рядом с сутулым и щуплым библиотекарем.
– Коррадо, где ты, Коррадо?! – позвал библиотекарь. – Я тебя не вижу!
– Туточки! – прозвучало в ответ.
– Нужно отвечать: «Я здесь, святой отец», – поправил его отец Мауро. – Ах вот ты где, негодник!
Острый профиль молодого послушника четко вырисовывался на фоне осеннего пейзажа за окном. Заслонив рукой глаза от яркого света, он внимательно смотрел на извилистую дорогу, поднимающуюся вверх к аббатству, и его тонзура блестела на солнце.
– Слышь-ка! – обратился Коррадо к подошедшему монаху, но его голос потонул в рокоте мощного автомобильного мотора.
– Так не говорят, Коррадо! – сказал отец Мауро раздраженно. – Лучше займись чем-нибудь полезным – возьми метелочку, стряхни пыль с полок и перестань волноваться из-за всяких пустяков.
– Из-за пустяков? А вот я скажу вам, что из-за пустяков не приезжают на таких авто! Они вчера уже были здесь, но, не доезжая до поста, повернули назад.
Решив больше не делать парнишке замечаний, приор тоже подошел к окну.
– Кажется, на этот раз они едут дальше, – удивился отец Гаэтано, даже не пытаясь скрыть своего беспокойства.
– Шофер впереди и офицер сзади. Отсюда не видно, сколько у него нашивок, но точно не мало, уж поверьте, – уточнил Коррадо.
Приор повернулся к отцу Мауро.
– Думаю, это не сулит нам ничего хорошего, – проворчал он. – Надо предупредить отца-настоятеля.
– Вы осмелитесь побеспокоить аббата Грегорио? Но в этот час он, как правило, молится в своей келье…
– Всему свое время, как сказал Екклесиаст, – пробурчал отец Гаэтано.
Офицер, на голове которого вместо пугающей фуражки была простая пилотка, вышел из лимузина, держа под мышкой кожаный портфель, и любезно поздоровался с небольшой группой монахов, поджидавших у входа. Возвышавшиеся позади стены, казалось, придавливали их к земле.
– Полковник Шлегель, – представился он негромко.
Отец Грегорио Диамаре в ответ слегка кивнул, сделал несколько осторожных шагов вперед и невольно попятился, когда Шлегель поклонился и потянулся к его руке, чтобы поцеловать кольцо, словно у князя Церкви.
– Я удостоился чести, господин аббат, вступить в пределы Terra Sancta Benedicti33
Святой земли бенедиктинцев (лат.).
[Закрыть], – произнес офицер приветливо, но несколько вычурно, словно испугавшись, что совершил оплошность.
Добродушие и уважительное поведение офицера оказались для аббата полной неожиданностью. Он растерялся так, что не мог и слова произнести. В воздухе повисло тягостное молчание. Чувствуя неловкость, новоприбывший, казалось, ждал какого-то приглашения, которое так и не последовало. Отец Гаэтано счел своим долгом вмешаться:
– Меня зовут отец Гаэтано Форнари, я приор этой обители, а это – наш библиотекарь и архивист, отец Мауро Строппа.
Офицер кивнул, на этот раз более официально.
– Мы не принимали немецких офицеров в наших стенах с тех самых пор, как генерал фон Зингер приезжал к нам причаститься на полуночную мессу, – продолжал отец Гаэтано. – Ваш неожиданный приезд застал нас врасплох, и, откровенно говоря, полковник… мы немного обеспокоены.
Шлегель задумчиво кивнул и отошел от машины. Губы его шевелились, как у начинающего актера, старательно репетирующего роль перед выходом на сцену.
– Дело в том, отец мой, что я живу в Баварии неподалеку от великолепного аббатства Оттобёрен, библиотеку которого усердно посещал, еще будучи студентом. Я читал книги философов и даже отцов Церкви. Возможно, тогда я собирался… Но и теперь, хотя моя жизнь, как видите, приняла совсем другой оборот, я продолжаю заниматься гуманитарными науками и особо интересуюсь историей, учением и распространением влияния вашего монашеского ордена. По этой причине я и приезжал сюда, в Монтекассино, на Троицу, вскоре после моей свадьбы. Это было в тысяча девятьсот двадцать четвертом или двадцать пятом году… Тогда в монастырь можно было подняться по подвесной канатной дороге.
– Ее разбомбили месяц назад, и нам ее очень не хватает, – вздохнул отец Гаэтано.
– Помню, мы с женой часами любовались полотном Джордано44
Джордано, Лука (1634—1705) – итальянский художник.
[Закрыть] «Освящение святых даров», которое расположено над самым входом в базилику.
Он говорил на правильном итальянском языке, но из-за гортанного выговора речь его производила впечатление выученного наизусть текста. Аббата тронуло такое чистое и светлое воспоминание о супружеском счастье.
– Это самое великое творение художника, но у нас много и других его шедевров. Если хотите, можете еще раз взглянуть на картину… – любезно предложил он, жестом приглашая офицера войти.
Все последовали за сгорбленной фигурой отца Грегорио, который, однако, как заметил отец Гаэтано, направился не к монастырской церкви, а к своей личной приемной, расположенной напротив входа в аббатство. Аббат посторонился и пропустил офицера вперед. Почти все пространство узкой, обшитой деревянными панелями комнаты занимал массивный дубовый стол. На стене готическим шрифтом был выбит девиз ордена: ORA ET LABORA55
«Молись и трудись» (лат.) – девиз основателя ордена бенедиктинцев св. Бенедикта Нурсийского (VI в.).
[Закрыть]. Аббат указал полковнику на стул, сам сел напротив, а по обе стороны от него расположились отец Гаэтано и отец Мауро. Отец Грегорио нажал на медную кнопку звонка, и вскоре вошел послушник с подносом, на котором стояли чайник с травяным настоем и чашки.
– Боюсь, мне нечем угостить вас, – сказал аббат. – Разумеется, у нас нет ни кофе, ни ячменя. Остался только зверобой отца Мауро, – кивнул он на своего соседа слева, – но этот напиток не всем нравится.
– Считается, что настой зверобоя успокаивает и снимает напряжение, поэтому я и стал выращивать его в нашем саду, – объяснил старый монах. – Но он действительно горьковат на вкус.
Полковник сделал глоток и невольно поморщился.
– Бенедиктинцы всегда отличались воздержанностью, – проговорил он, отставив чашку.
– Это особенно верно в наши дни, – доверительно сказал аббат.
Полковник собрался было продолжить разговор, как вдруг умолк и стал внимательно вглядываться в лицо аббата.
– Что во мне такого особенного? – спросил отец Грегорио.
– Вам никогда не говорили, что вы похожи на портрет кардинала Альбергати кисти Ван Эйка? – спросил офицер.
–Никогда, – с удивлением отвечал аббат. – Эта картина мне неизвестна.
Шлегель был явно огорчен.
– Мне не следовало упоминать об этом кардинале.
– Почему же, полковник? – с интересом спросил отец Гаэтано.
– Он принадлежал к картезианскому ордену.
На лице отца Грегорио Диамаре наконец появилась улыбка.
– Никто не совершенен, – ответил он.
Слова аббата разрядили обстановку. Он перегнулся через стол и наклонился к офицеру.
– Я буду говорить откровенно и хочу объяснить природу того напряжения, которое вы, без сомнения, почувствовали. Понимаете, то ли благодаря нашим усердным молитвам, то ли расположению аббатства на самой вершине холма, но еще совсем недавно мы чувствовали, что вознеслись над бедствиями войны и людскими раздорами. А теперь эта безмятежность разбилась вдребезги…
– Правда заключается в том, что вам не нравится, что война догнала даже вас! – воскликнул Шлегель.
– Монахи беспокоятся, полковник: quod finxere, timent…66
Того, что, возможно, случится, боятся (лат.).
[Закрыть] – как пишет Лукан77
Лукан, Марк Анней (39—65) – древнеримский поэт.
[Закрыть].
– Но это уже произошло, господин аббат. Речь идет не о пустых страхах: последние события затронули и вас. Отсюда слышно, как кричат дети. Я знаю, что после бомбардировок города вы приютили у себя много беженцев.
Отец Грегорио кивнул:
– Разве могли мы не раскрыть ворота и не принять этих несчастных, которые потеряли все? Когда начались бомбардировки, они стали приходить к нам целыми семьями, и мы разместили их в здании семинарии и кельях послушников.
– Сколько их?
Отец Грегорио пожал плечами:
– Несколько сотен. До сих пор нам удавалось прокормить их благодаря монастырским запасам, но они истощаются, и я боюсь, что беженцев слишком много. Уже случаются драки, грабежи… Положение становится угрожающим, и нам придется, разумеется, с их согласия, начать постепенную эвакуацию.
Аббат говорил, слегка постукивая ладонью по столу.
– Добавлю, что союзники в курсе этой ситуации. Они также знают, – он старался четко произносить слова, – что мы даем приют только местному гражданскому населению.
Шлегель покачал головой.
– Они действительно знают, что в монастыре нет наших частей? – спросил он с внезапной настойчивостью.
– При посредничестве Ватикана мы сообщили об этом reнералам Александеру88
Александер, Гарольд Джордж (1891 – 1969) – английский военачальник, в 1943—1945 гг. командовал союзническими войсками в Северной Африке и Италии.
[Закрыть] и Кларку99
Кларк, Марк Уэйн (1896—1984) – американский генерал, с января 1943 г. по декабрь 1944 г. командовал Пятой американской армией в Северной Африке и Италии.
[Закрыть], и вполне определенно, – решительно произнес аббат. – В штабе знают также, что на склоне холма на полпути к аббатству находится сторожевой пост и что его задача – не пропустить ваши войска в монастырь.
– Вы строите укрепления в горах вокруг аббатства, и союзники могут неправильно это понять! – заметил приор. – Как только начались эти фортификационные работы, над нами стали часто летать американские самолеты-разведчики.
– Беженцы говорят, что поведение ваших соотечественников изменилось, – добавил аббат. – Это уже другие немцы. Они уже совсем не так любезны, как раньше…
– А что вы хотели?! – воскликнул Шлегель. – После заключения перемирия и падения правительства Бадольо1010
Бадольо, Пьетро (1871 – 1956) – итальянский маршал, глава правительства страны после свержения режима Муссолини, в 1943 г. подписал акт о капитуляции Италии.
[Закрыть] все изменилось! В одну ночь Италия превратилась в страну, оккупированную своими бывшими союзниками!
Он резко встал и, заложив руки за спину, с озабоченным видом прошелся по комнате, потом тяжело опустился на стул.
– Изменившаяся обстановка заставляет меня серьезно беспокоиться о судьбе аббатства, с которым у меня так много связано. Смею надеяться, в этом я сумел вас убедить…
За столом снова воцарилось молчание. Офицер молча открыл портфель, достал штабную карту, развернул ее на столе и старательно разгладил. Карта была сплошь покрыта стрелками и линиями, сделанными толстым мягким карандашом. «Вот мы и подошли к сути дела», – подумал отец Гаэтано.
– Это наша линия укреплений – «линия Густава», – о которой мы только что говорили, – пояснил Шлегель, указывая пальцем на самую толстую черту. – Пятая американская армия недавно форсировала Волтурно, и я думаю, что не выдам никакой военной тайны, если скажу, что на прошедшем недавно в Сполето заседании генерального штаба командир нашей дивизии, генерал Конрат, открыто объявил о своем намерении любой ценой удержаться на этой линии.
Аббат и отец Гаэтано в тревоге склонились над картой.
– Но эта ваша «линия Густава» проходит прямо по тому месту, где находится аббатство! – воскликнул отец Грегорио. – Она словно отрезает галерею Браманте1111
Браманте, Донато (1444—1514) – итальянский архитектор и живописец эпохи Возрождения. Ему была поручена перестройка части Ватикана собора Св. Петра в Риме.
[Закрыть] от галереи Благодетелей!
– Вот именно, – подтвердил Шлегель невозмутимо и добавил: – Поэтому я здесь.
Аббат резко отодвинулся, как будто разделявший их длинный дубовый стол вдруг превратился в непреодолимый рубеж.
– Повторяю, полковник, и думаю, что это необходимо объяснить обеим воюющим сторонам, – голос аббата окреп и звучал все громче, – что мы даем приют только гражданскому населению, ни для кого не представляем военной угрозы и что мы в любом случае хотим оставаться в стороне от военных действий. Чертите что хотите на вашей карте, но о включении монастыря в вашу линию укреплений и речи быть не может! После упомянутого вами перемирия вашим соотечественникам хватило здравого смысла и благопристойности, чтобы ни разу не посягнуть на эти стены. Не сомневаюсь, что и союзники в случае наступления будут вести себя подобным же образом. Каждая из воюющих сторон прекрасно понимает, что мы не являемся и никогда не станем военным объектом.
Лицо полковника выражало сомнение.
– Вы забыли то, о чем сами недавно говорили и что вы не в силах изменить, святой отец: ваше географическое положение на вершине этого холма! Очень скоро у стен этого выдающегося центра христианской цивилизации начнется решающее сражение, и самой большой бедой для обители станет именно ее господствующее положение на вершине крутой скалы, возвышающейся над всей округой! Вы представляете собой идеальный наблюдательный пункт, и ни одна из воюющих сторон не сможет без него обойтись. А уж союзники не упустят возможности использовать такую обзорную площадку, и вы рискуете оказаться в западне, в самом центре сражения, как невинная овечка между двумя волчьими стаями.
Полковник говорил так горячо и взволнованно, что отец Грегорио невольно посмотрел в окно, словно уже слышал грохот движущихся по равнине танков. Шлегель проследил за его взглядом.
– Союзники прорвали нашу линию обороны на реке Волтурно, и я боюсь, что не пройдет и месяца, как вы будете наблюдать из этих окон за прорывом Пятой американской армии к долине Лири, откуда открывается дорога на Рим. Почувствовав реальную угрозу, я счел своей обязанностью вам о ней сообщить. Уже сейчас можно предсказать, как будут разворачиваться события: судя по обычной стратегии генерала Кларка, прежде чем попытаться прорвать строящуюся сейчас «линию Густава», он предпримет широкомасштабный воздушный налет, которому мы не сможем противостоять, поскольку уже давно потеряли господствующее положение в воздухе… Это главная опасность, потому что стены монастыря рухнут не на седьмой день, а в первый же час.
Сказав это, Шлегель внимательно посмотрел на каждого из присутствующих, и отец Гаэтано уже было решил, что офицер собирается проститься, оставив беспомощных монахов в растерянности и тревоге. Вместо этого Шлегель спокойно сложил карту, затем медленно вдохнул застоявшийся воздух приемной, взгляд его затуманился, как будто запах, исходящий от дубовой обшивки стен, навеял ему воспоминания о путешествиях, которые он совершил в юности.
– Полковник, – мягко произнес отец Грегорио, – мы признательны вам за ваш интерес к нашему ордену и к аббатству, но я, право, не понимаю, куда вы клоните, если только вы не решили поступить к нам в монастырь, что в данных обстоятельствах было бы несколько неожиданно…
Почувствовав иронию в словах аббата, Шлегель не смог сдержать раздражения.
– Простите, святой отец, но тот, кто не хочет слышать, хуже глухого. Именно интерес, который я питаю к этому аббатству, заставляет меня, несмотря на сложившиеся обстоятельства и всевозможные трудности, предостеречь вас от того, что может случиться, а вы принимаете мои слова с иронией, граничащей, позвольте вам сказать, с беспечностью…
– Это не так, полковник, и святые отцы, которых вы здесь видите, могут это подтвердить. Но что, по-вашему, мне остается делать, как не отдать себя в руки божественного Провидения? Оно никогда не оставляло нас. За двенадцать веков нашей истории мы видели катастрофы, войны, пожары, разорения и даже землетрясения. Уже трижды аббатство разрушалось и восстанавливалось вновь… Но на этот раз я чувствую, что вы преувеличиваете грозящую нам опасность: не будем бояться того, что никогда не случится. Союзники не станут ни штурмовать, ни бомбить нас, потому что знают, какое почетное место занимает Монтекассино в истории христианства и что оно не входит в число укреплений на «линии Густава». Полковник пожал плечами:
– Эти добрые души не задумываясь бомбили церкви в Палермо, Санта-Кьяра в Неаполе, Сан-Лоренцо в Риме, собор в Беневенто и даже дворец епископа. А «Тайная вечеря» Леонардо да Винчи была бы полностью уничтожена, если бы ее не защитили. Вы лучше меня знаете, что в монастыре хранятся бесценные сокровища, которые несколько столетий собирали его выдающиеся аббаты. Что станет с этими святынями, с этими произведениями искусства, с тысячами ценнейших книг, если противник пойдет на штурм? Уверяю вас, что месяц – это не такой уж большой срок, чтобы осознать опасность и принять необходимые меры. Требуется…
Он остановился, подыскивая слово, которое не покоробило бы слуха монахов.
– Я осмелюсь сказать… перемещение, которое станет спасением. Необходимо, чтобы вы нашли в себе смелость, если опасность станет реальной, подумать о возможности такого решения.
Предложение было встречено гробовым молчанием.
– Перемещение, полковник! Как у вас все просто! – сказал наконец приор. – А как, о Господи? У нас нет никаких средств передвижения, даже автомобиля, чтобы возить в Кассино братьев-фельдшеров, которые ухаживают за ранеными в городе и тратят ежедневно по нескольку часов на дорогу туда и обратно. Даже если бы машина у нас и была, то бензина нет, как нет и кофе!
– Но все это есть у меня! – вежливо, но настойчиво проговорил Шлегель – По крайней мере пока есть. Я командую специализированной группой обслуживания в одном крупном армейском подразделении и в силу этого располагаю несколькими грузовиками и определенным количеством талонов на горючее. Я приехал, чтобы предоставить их в ваше распоряжение, пока еще есть время, то есть пока мы еще удерживаем дорогу на Рим.
Аббат снова наклонился к полковнику:
– Допускаю, что вы ничего не выдумываете, и не преувеличиваете грозящую нам опасность, и действительно можете собрать необходимые средства, но неужели вы считаете, что в это время года мы согласимся везти по разбитым дорогам, ночью, без охраны, драгоценные реликвии, которые никогда не покидали этих святых стен, все эти замечательные собрания древних рукописей и первопечатных книг, сотни картин и прочих предметов, составляющих бесценное наследие, веками преумножавшееся во славу святого Бенедикта?.. И все это будет свалено кое-как в машины, перепутано, плохо защищено… Согласитесь, полковник, это не имеет смысла. Представьте себе, какую ответственность мы на себя возьмем. Эти ценности подвергнутся большему риску при перевозке, чем если бы они остались здесь… Если положение станет угрожающим и обстоятельства того потребуют, то в монастыре достаточно подвалов и склепов, чтобы спрятать в них самые редкие предметы, – добавил он уверенно, словно стараясь отвести грядущую опасность.
– Достаточно одной зажигательной бомбы, чтобы склеп обернулся печью! Прибавьте к этому отсутствие воды, сквозняки из-за пробоин в стенах… Пожар превратит подвалы в ловушки, – ответил Шлегель.
– Хорошо. Возможно, вы правы, и мы должны ясно представлять себе, что нас ожидает. Представим себе самое худшее: монастырь в огне, а картины – на дорогах. Куда нам идти? Cras ingens iterabimus aequor? – как вопрошал Гораций. «Неужели нам придется плыть по бескрайнему морю?»
Шлегель рассмеялся:
– Нет, святой отец, не придется, потому что у меня нет кораблей, а есть только грузовики, и я не повезу вас ни в Соединенные Штаты, ни в Англию. Только в Ватикан, и каждую машину будет сопровождать монах, который распишется в квитанции о доставке.
Аббат с изумлением посмотрел на отца Гаэтано.
– Боже мой, он уже все предусмотрел, даже то, что должны делать наши братья-бенедиктинцы! Похоже, мне следует поручить ему председательствовать на собрании капитула! – воскликнул он, внезапно развеселившись. – А что думает ваш генерал об этом великодушном предложении?
– Ничего не думает: мое начальство не в курсе дела.
Монахи переглянулись.
– Я прибыл сюда из расположения моей дивизии в Сполето, руководствуясь личным убеждением, что настало время действовать, – ответил полковник, четко выговаривая каждое слово.
Отец Грегорио и отец Гаэтано о чем-то зашептались. Приор, казалось, успокоился.
– Мне представляется совершенно невероятным, что вам удастся скрыть от начальства подобную инициативу!
– Думаю, я пользуюсь доверием генерала Конрата, – уверенно, но не без скромности, которая, казалось, была ему свойственна, ответил офицер. – Я убежден, что смогу получить его согласие, если вы дадите свое.
– Но мы не знаем даже названия вашей части! – воскликнул приор. – На вашей форме только нашивка с двумя буквами…
– Это знак принадлежности к знаменитой дивизии Германа Геринга, которая располагается сейчас в самом центре наших боевых порядков.
Трое монахов смущенно переглянулись.
– Вы шутите, полковник, – воскликнул аббат. – Всем известна репутация вашего покровителя! Позвольте заметить, что этот факт не делает вам чести и не может внушать нам доверия.
– Совершенно ясно, куда все это переправят! – раздался дрожащий и гнусавый голос отца Мауро, которого, казалось, разбудило затянувшееся осуждающее молчание.
Лицо подполковника Шлегеля налилось кровью.
– Вы не можете так говорить, потому что я сам предлагаю провести эту операцию с согласия Ватикана и под контролем служителей Церкви!
Тут и отец Гаэтано подал голос.
– В любом случае мы не вправе распоряжаться этими ценностями, – сказал он. – Вы не можете не знать, что по закону о конгрегациях тысяча восемьсот шестьдесят шестого года все это принадлежит итальянскому государству.
Тут Шлегель впервые потерял самообладание.
– Но, святой отец, неужели вы не понимаете, что итальянского государства больше нет! Неужели вы, витая в своих эмпиреях, так и не поняли, что после перемирия, которое заключил маршал Бадольо, Италия перешла от диктатуры к двойной оккупации и разделена теперь линией фронта на две части? У вас здесь был уполномоченный правительства по сохранению художественных ценностей? Вы хотя бы знаете, как его зовут? Понимает ли он, какая беда бродит вокруг этой христианской святыни? Заботит ли его, что аббатству и всему, что в нем хранится, грозит смертельная опасность? У нас совсем мало времени, чтобы попробовать что-нибудь сделать, и я готов предоставить вам гарантии.
– Гарантии, какие гарантии? – издевательски усмехнулся отец Мауро. – Гарантию того, что все это противоречит здравому смыслу! По крайне мере в том, что касается книг! И вынести хоть одну из библиотеки вы сможете только через мой труп!
Отец аббат вдруг сник, словно устав спорить.
– Послушайте, – произнес он слабым дрожащим голосом, – мы обсудим все это на заседании капитула. Если окажется, что угроза вполне реальна, мы по крайней мере не будем застигнуты врасплох.
Отец Мауро встал, покраснев от гнева.
– Прошу вас, отец мой, откажитесь сейчас же, сразу и окончательно! – патетически воскликнул он. – Откажемся так же, как отказались наши отцы-основатели! Подумайте о драгоценных мощах святого Бенедикта и святой Схоластики, которые ни разу за все четырнадцать веков не покидали этих стен! Нет никакой необходимости созывать капитул для того, чтобы дать ответ, который и так ясен! Полковник Шлегель, безусловно, действует вполне искренне, но его используют втемную и…
Внезапно отец Мауро умолк. Из долины донеслась серия глухих взрывов, после чего раздались крики ужаса и рыдания беженцев, укрывшихся в здании семинарии. Монахи и офицер встали и поспешили к окну. В бледное небо медленно поднимался столб дыма.
– Я вижу два самолета, летящие в сторону Черваро, смотрите, они прячутся в тени Монтекассино! – воскликнул отец Гаэтано.
– Я их узнал, это бомбардировщики Б-17, которые бомбили Неаполь, – сказал Шлегель.
Самолеты медленно летели на небольшой высоте, и казалось, собирали нектар с верхушек олив, словно большие шмели. По тому, как точно они следовали за изгибами рельефа, было ясно, что бомбардировщики ищут конкретную цель. Потом они исчезли за холмом, и сразу же прозвучало два новых взрыва. Шлегель вернулся к столу и наклонился над развернутой картой.
– Они ударили здесь: видите, Альта, сразу за «линией Густава». Атакуя наши тылы, они хотят напомнить нам, кто хозяин в воздухе… Это только подтверждает мои опасения, – с тревогой сказал он.
– Кажется, будто вы сами их и послали, чтобы напугать нас! – воскликнул отец Мауро, тыча пальцем в грудь Шлегелю. – Вы сам дьявол, полковник!..
Он не смог продолжать и покачнулся. Аббат и отец Гаэтано подхватили его и помогли сесть.
– Отец Мауро устал от всего, что здесь происходит, – шепнул полковнику аббат.
– Коррадо! – позвал приор, открыв дверь, ведущую в галерею.
– Нет, только не он! – слабым голосом воскликнул отец Мауро. – Вы смерти моей хотите! Дайте мне лучше допить отвар, от него мне полегчает.
Старый монах двумя руками взял чашку, поданную отцом Гаэтано, выпил целебное снадобье, и на его впалых щеках и в самом деле появился легкий румянец.
– Я добавил к зверобою вербены и корень мандрагоры, – произнес он слабым голосом, прикрыв глаза и приоткрыв рот, словно пытался собраться с силами, которых ему не хватало. – Ох, как подумаю, что будет с моим садиком, с лекарственными травами, кто будет за ними ухаживать, если нам всем придется уехать… И кто будет каждый день приносить цветы к подножию статуи нашей святой покровительницы… Кто? – повторил он, словно жалуясь кому-то. – Ох, святой отец, стоит мне представить, что это место опустеет, мне начинает казаться, что я сам умираю и…
– Не бойтесь ничего, отец Мауро, об этом и речи не идет, – ласково сказал аббат.
Шлегель продолжал смотреть на равнину, завороженный зрелищем поднимающихся столбов дыма, которые словно обменивались друг с другом зловещими сигналами. Аббат подошел к нему.
– Полковник, я благодарен вам за то, что приехали издалека и проявили такую заботу о нашем монастыре, я хотел бы, чтобы вы не судили нас слишком строго за наши колебания перед необходимостью принять такие… чрезвычайные решения, на которых вы настаиваете, но которые мы не хотим рассматривать в настоящий момент. Мне бы не хотелось, чтобы вы уехали, не увидев вновь фреску Луки Джордано, которой вы когда-то так восхищались.
Шлегель медленно обернулся.
– Я не говорил, что это последняя возможность ее увидеть, – ответил он. – Если вы действительно решили отказаться от моего предложения, я предпочту немедленно откланяться.
– Будем считать, что я решил положиться на божественное Провидение, – попытался объясниться отец Грегорио. – И может быть, на собственную интуицию.
Шлегель напрягся.
– Так или иначе… возможность, о которой я вам сегодня говорил, больше не предоставится, господин аббат. Грузовики, имеющиеся сейчас в моем распоряжении, вскоре будут затребованы для выполнения куда менее благородных задач. Это и в самом деле был случай, который вы должны были использовать.
Его разочарование было, казалось, так глубоко, что аббат дружески взял его за руку чуть выше локтя.
– Я ни минуты не сомневался в том, что вы человек чести и просто хороший человек, – негромко произнес он.
– Этого оказалось мало, – прошептал Шлегель.
Аббат медленно пошел с ним к выходу. В тот момент, когда они проходили мимо отца Мауро, офицер коротко кивнул.
– Вы, кажется, думаете, что ваше предложение отвергли из-за меня и из-за моего упрямства, – проговорил вдруг монах. – Но это решение продиктовано здравым смыслом, и отцы Церкви, которыми вы столь восхищаетесь, повели бы себя так же…
– Я больше не стану спорить с вами, – ответил Шлегель. – Curae leves loquuntur, ingentes stupent.
– Марк Аврелий?1212
Марк Аврелий (121—180) – римский император и мыслитель.
[Закрыть] – спросил отец Мауро.
– Сенека, святой отец: «Малые заботы болтливы, большие – молчаливы». Следовательно, я умолкаю.
Отец Мауро одобрительно кивнул, словно оценил цитату.
– Я хотел бы тем не менее сказать вам, что не прячусь в своих эмпиреях, – ответил он, – но, напротив, чувствую себя неуязвимым на гранитном фундаменте Святой Церкви. Так говорил о нашем аббатстве святой Ансельм, перефразируя Дионисия Ареопагита1313
Дионисий Ареопагит, святой (I в.) – епископ афинский, мученик.
[Закрыть]…
Шлегель пожал плечами:
