Текст книги "Антигона"

Автор книги: Анри Бошо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

Я слышу, как гудит лук, он поет мне то, о чем только что говорит Васко, я слышала уже однажды это пение, когда непроглядной ночью поразила цель, которую ощущала в себе самой.

– Нет, – шепчу я, защищаясь, – нет, Этеокл не хочет этого. Он сказал: «Предупреди его! Только предупреди».

– Этеокл безумен. Полиника нельзя предупредить, и ты это знаешь. Это последняя возможность, ты еще можешь спасти брата. Почему ты отдаешь предпочтение Полинику? Как Иокаста, да? Антигона, я умоляю тебя, спаси одного, того, кого можно спасти.

Речи его пронзают меня, как крик, силы мои тают, и лук уже не лук, а вопль у меня в руках, он, как Васко, жаждет Полиниковой жизни. Дрожь сотрясала мое тело, руки Васко по-прежнему сжимали мои колени, он замолчал. Но всем существом своим, всей фиванской мукой и мукой наших врагов толкает он меня на преступление, которое может положить конец войне.

В моем мозгу всплывает сон, когда мальчик Эдип звал меня сестрой, сестрой своей, которая должна была помочь ему остановить его безумие в волне, вздымавшейся из камня. Полиник тоже мне брат, нужно остановить крик ненависти и мудрости, рвущийся из лука. Я отбросила его.

Васко выпрямился.

– Сделай это, сделай, спаси нас! – теперь он сжимает в своих объятиях уже всю меня.

С непомерным удивлением почувствовала я, как перерождается его тело, – это не он, это женщина возбуждает во мне мужское начало, то мужское, что может убить, что может спасти Этеокла. В любовных объятиях сжимает меня Васко, тела наши сливаются, это уже не мы, а некий андрогин, над которым влюбленно звучит заклинание Васко: «Спаси Этеокла. Спаси Этеокла и Фивы».

Нет, не могу… Но как мне высвободиться из рук Васко, из его объятий, которые толкают меня в безумие? Но Васко упорствует, руки его сжимают меня все с большей нежностью. Тела наши борются, но мое оказалось сильнее, я оттолкнула его, он цепляется за меня, будто совершает над моим телом невыразимо нежное надругательство. Я ударила Васко и схватила лук. Васко лежал у моих ног, андрогин распался. Во мне гудят Этеокловы слова: «Предупреди его!» Никчемные слова, пустые – увы! – прав Васко: ничто не может предупредить Полиника. И тем не менее эти пустые слова – верные Антигонины слова, и я произношу их всем моим телом, всей своей жизнью. Лук дрожал, зазвенела тетива, во мне возникло то место, куда должна ударить эта стрела торжественного предупреждения, которое брат мой не поймет.

Лук пропел три страшных слова, стрела со свистом пронеслась над Полиниковой головой и впилась в землю на тридцать шагов дальше. Полиник не пошевелился, даже не позволил Мраку дернуться. Но смех его смолк. И Этеокл не услышал нового вызова, звенящего золотом Полиникова голоса. Не слышно и его издевательского гиканья: тот, кто выпустил эту стрелу, мог попасть, но Полиник не двигается с места, это – его вызов стрелявшему или, может быть, принятие своей судьбы.

Ни смеха, ни криков не слышно и среди окружавших Полиника кочевников – там воцарилась долгая изумленная тишина: никому из лучников не послать так далеко стрелу. Так мог сделать только Тимур, но Тимур покинул фиванскую землю.

С большим трудом вытащили они стрелу из земли; защищая Полиника, окружили его и убедили отвести назад Мрака. Он согласился и, по своей ужасной привычке, с хохотом отступил, скрипя зубами. Он даже сделал вид, что натягивает лук, когда проезжал мимо места, куда вонзилась стрела. Но он прекрасно знает, где кончается его необычайная сила, – так далеко ему стрелу не послать. Для этого надо обладать даром лука, а Тимур сказал ему, что такого дара у него нет. Полиник наверняка хочет понять, кому же достался этот дар, потому что это не Этеокл и не Гемон, – ему прекрасно известно, какие они лучники. Но как он может вообразить себе, что дар этот принадлежит теперь мне, ведь в отрочестве, когда он учил меня владеть оружием, лучницей я была плохой.

Васко медленно поднялся, на щеках его еще не высохли слезы, и он не собирается скрывать их. Меня это растрогало, но не помешало достать из колчана четвертую стрелу и сломать ее о колено.

Васко не спорил.

– Твоя безумная жажда добра обрекла их на гибель, – вздохнул он.

В эту минуту появилась Исмена, которая все это время стояла в нише стены.

– Ты ошибаешься, Васко, – проговорила она. – Если наши братья обречены на смерть, они приговорят к ней себя сами. Полиник – Антигонин брат, она не могла убить его даже для того, чтобы спасти Этеокла и Фивы. Он ее брат, и этого достаточно.

Исмена произнесла это с неповторимой простотой, она не повысила голоса, никого не убеждала: то, что она сказала, очевидно и так.

Васко понял это, и мгновение мы молча смотрели на кочевников, которые несли дозор на почтительном расстоянии от крепостных стен.

– Антигона дала вам передышку, – произнесла Исмена.

Мне пришлось сесть, чтобы не упасть перед Васко в обморок, холодный пот выступил на моем лице и заструился по всему телу.

– Я была уверена, что ты ничего не ела и не пила, – произнесла Исмена. – Я принесла с собой все, что нужно.

Она напоила и накормила меня, обняла. Силы возвращались ко мне, а вместе с тем – огромное желание сию же минуту оказаться дома. Васко предложил Исмене проводить меня. Не спрашивая моего согласия, Исмена его дала, будто за мою жизнь в этот день отвечала она. Я устала больше, чем думала, и шла медленно, часто останавливаясь. Взяв меня под руку, Васко, всегда столь стремительный, шагал рядом со мной с удивительным терпением. Я догадывалась, что нас, как всегда, сопровождает целое войско мальчишек и девчонок. Кто-нибудь из девочек время от времени приносил мне то воду, то фрукты. Они любят меня, я чувствую это, и волна тепла согрела мне душу. Идем мы долго. Уже опустился на землю вечер, и я время от времени останавливалась, смотрела на первые звезды.

Тимуров лук оттягивал мне плечо, но мне тяжел не он, а ответственность, что я на себя взвалила, и борьба, которую я вела с Васко. Но теперь борьба наша закончена, и я протянула ему лук. «Теперь твоя очередь нести его», – сказала я. Васко почтительно взял лук и произнес: «Скоро полнолуние», – как будто лунная полнота была ответом небес на установившийся между нами мир.

Мы подошли к деревянному дому, у калитки Васко обычно прощался со мной и удалялся со своими юными спутниками. Сегодня же он открыл калитку и махнул свите, чтобы они его не ждали.

– Я бы хотел поговорить с тобой, – проговорил он.

Ответить я не успела, потому что стоило оказаться в саду, как меня захватило ощущение, что здесь меня кто-то ждет.

Лунный свет косо падал на высокую вишню, за которой так усердно ухаживали Гемон и Железная Рука, обрезая сухие ветви. Хотя утром мне было не до того, я все-таки успела бросить на дерево взгляд и заметила, что оно готово зацвести. Но тогда общий тон, который она создавала, был зеленым, это был цвет молодой листвы, – ею Иокаста любила весной украшать комнаты дворца, да и само дерево напоминало один из ее букетов. Цветы неожиданно раскрылись от дневной жары, и в неверном подводном свете, которым луна затопила окрестности, выступил мощный ствол, благородный разлет ветвей. Однако поражает и пронзает сердце не это, а огромная белая статуя, выросшая здесь всего за несколько часов. Цветы, из которых она создана, – сама надежда, сама реальность любви, они немо сияют, источая легкий аромат. Длинный, терпкий, преисполненный усилий, сомнений и отчаяния, день уходил от меня, преображаясь и уступая место природной радости в ее земном воплощении, которая возвращается в свой час. Ни выражать, ни обдумывать, ни ощущать свое счастье я не могла – только пасть ниц и шептать слова, сходящие на мои уста, только повторять: «Боже, белый боже…»

Я лежала на земле, целовала землю, фиванскую землю, землю Греции, землю всего того огромного мира, который останется неведом мне. Я целовала эту такую простую, такую бедную внешне землю, которая за несколько быстротечных дней под солнцем и дождями произвела это божественное создание – ему более чем кому-нибудь из нас известно, что такое красота, что такое ее гигантские циклы, и как быстротечно ее цветение. В это мгновение я любила землю, я почитала ее так, как никогда ранее. «Белый боже…» – произнесла я снова вполголоса и подумала об Эдипе, который стал гораздо меньшим богом, но из того же небесного семейства, что представляет великое вишневое дерево.

Мысли об Эдипе не покидали меня, когда я произносила свои молитвы белому божеству, и тут же до меня донесся другой голос: «Боже, белый боже». Это Васко, который, как и я, пал ниц перед великим воплощением, серебрящимся в сиянии лунного света, это он отвечал и вторил мне.

С земли мы поднялись вместе. Лицо Васко еще загадочнее и непроницаемее, чем обычно, – то, что он увидел, поразило его.

– Я прячусь от тебя, как ото всех, – сказал он, приближаясь.

– Ты имеешь на это право, Васко.

– Мне бы не стоило так поступать с тобой, я расскажу тебе когда-нибудь. Сегодня не могу – из-за того, что ждет нас.

Впервые взгляд его не таил в себе ничего загадочного, а сам Васко не отводил глаз – выглядел он успокоенным. Он отступил к калитке, но глаза его по-прежнему были устремлены на меня. Он исчезнет, когда выйдет за пределы того сияющего круга, в котором еще стояла я.

Какое-то время взгляд мой не мог оторваться от этого великого ночного дерева, тысячи цветков которого превратятся в яркие вишни, но я их уже не увижу. Это не печалило меня – это ночь прощания, и я, спотыкающаяся путница Антигона, полностью растворилась в великом ночном времени. Вскоре я уже не буду той, что должна сказать себе сейчас: «Уже поздно, больные придут завтра рано утром. Нужно спать, иначе ты, Антигона, не отдохнешь, и для больных это будет плохо».

XVII. ПРИСТУП

Исмена, которая почти каждую ночь несла со мной стражу, узнала, что Полиник получил подкрепление и Этеокл с Гемоном ждут решающего приступа. Когда мы встретились с ней среди ночи, на стенах зажглись яркие огни и у ворот собрались вспомогательные отряды. Нам видно, как вокруг города движутся вражеские воины. Полиник удачно выбрал время – ночь облачная, туманная, и уже в нескольких шагах не видно, что происходит.

Я научила Гемона и лучших его лучников, как стрелять из кочевничьего лука, я отдала Гемону Тимуров лук, к которому больше не прикоснусь. У меня копье и меч, у Исмены – тоже.

На крепостных стенах волнение, какое бывает перед атакой. Находились мы у Северных ворот – они укреплены хуже других, но Этеокл провел там гигантские работы. Никто не знает, в чем они состояли, потому что Васко, возглавлявший строительство, поручил дело мастерам из захваченных врагом городов, и некоторые из них же несли стражу.

Над воротами зажглось множество огромных факелов – наверняка предупреждение об опасности. Нас лихорадило от предвкушения того, что нас ждет. Когда я помогала Исмене надеть панцирь, она заметила:

– Посмотри, можно подумать, что они подают знак врагам.

Я обернулась: и действительно, гигантские факелы качались из стороны в сторону, будто приглашали. Неужели на башнях могут быть предатели? Предположение это так взволновало меня, что, ни секунды не раздумывая, я бросилась к воротам. У подножия лестницы нес стражу Зед.

– Что там делают?

Зед удивился: «Там Васко». Он пропустил меня наверх, и на башне, рядом с факелами, я увидела Васко с двумя мужчинами.

– Это вы подаете сигналы?

– Таков приказ Этеокла, они подумают, что тут соумышленники, подойдут ближе, начнут атаку раньше.

– Они будут атаковать?

– Конечно! Смотри, нам отвечают.

Внизу, на стороне врагов, зажегся огонь и тоже раскачивается из стороны в сторону.

– Этеоклова ловушка сработала, – заметил Васко.

Итак, штурм близок – меня охватила страшная тоска: будет много убитых. Может быть, убьют и меня, смену.

Я подняла глаза на Васко – как будто он сможет отогнать мои страхи, но он не видел меня, он всматривался в темноту.

– Где Этеокл? – спросила я.

– У ворот Дирке, там главные силы.

– Полиник будет атаковать там?

– Конечно.

– А Гемон?

– У ворот Афины, а Креонт – у Бореевых ворот.

От беспредельной бессмысленности происходящего мне уже ничего не надо – только бы оказаться на своем месте, на стене рядом с Исменой. Но это не так просто, потому что, как только я бросилась туда, у меня невыносимо свело живот. Запыхавшись, я поднялась к Исмене и, кроме «не нужно… нужно…», не смогла ничего выговорить. Исмена спокойно указала на лестницу:

– Они установили внизу латрины. Я уже была там, не волнуйся.

Бегом я бросилась вниз, пролетела мимо воинов, которые провожали меня хохотом и криками: «Давай быстрее, давай-давай!» – на латрине я испытала бесконечное облегчение: желудок понемногу успокоился, и теперь можно рассчитывать, что тело придет на помощь сдающему позиции разуму. Как могло случиться, что после стольких лет скитаний по дорогам я еще так чувствительна к страху? Я вышла, почувствовав себя лучше, и на лице моем, вероятно, было написано такое облегчение, что воины, когда я проходила мимо, снова расхохотались.

Я вернулась на стену. Начинало светать, в стане врага происходило движение, но войско оставалось на месте. Солнце уже должно было бы подняться, но низкие облака и туман все еще скрывали его от нас. Нас окружала серая мгла, и через нее я начала различать северную дорогу – это по ней я некогда отправилась из Фив куда глаза глядят.

Исмена уже облачилась в панцирь, шлем и помогала теперь мне. Она примерила железную маску, чтобы предохранить лицо, и протянула такую же мне:

– Надень, пусть варвары убьют нас, но не изуродуют.

Рассмеявшись, я взяла маску – она идет мне. Мне тоже не хочется, чтобы меня изуродовали, подумала я, особенно для будущих детей. Самое время об этом думать.

Распогодилось. Мы с Исменой съели, разделив пополам, кусок хлеба, и тоска улетучилась. В маске и шлеме Исмена совершенно преобразилась. На ее бронзовом лице видны только глаза, и они кажутся неожиданно жесткими.

– Не могу понять, справлюсь ли я с копьем, – проговорила она. – Ты научила меня, но, если передо мной окажется кочевник, я все перезабуду.

Что-то в ее взгляде напомнило мне Эдипа, и я успокоила ее:

– Если на тебя нападет кочевник, я ему не завидую.

Слова эти вернули Исмене уверенность, она сжала меня в объятиях, и мы с лязгом обменялись железным поцелуем. Фивы со своими стенами, со своими башнями, Фивы со своими защитниками непобедимы.

На равнине поднялось огромное облако пыли, и до нас долетели грохот и стук. Копыта били по земле, и звенело смертоносное железо. «Люди синего клана», – шепнула я Исмене. Это действительно были они; они надвигались на нас в жутком молчании сплошной массой, только бился в наши уши грохот копыт. Кочевники появились из тумана, который стлался еще по земле; видны только лошадиные морды, украшенная серебром сбруя, и среди моря медных шлемов с синими султанами один – красный. Земля дрожала при их приближении – да они сумасшедшие: что они могут сделать со своими лошадьми против наших стен, против великолепных Северных врат? Рядом с нами воины готовили катапульту. Осаждающие забрасывали стрелами крепостные стены, мы же прятались за балками, которые будут сбрасывать на кочевников, когда им придется – почти наверняка придется – скакать под стенами после неудавшегося приступа.

Облако поднятой кочевниками пыли взмыло в воздух и заслонило свет. Катапульта выстрелила – камень полетел в нужном направлении и раздавил двух всадников, которые на наших глазах рухнули на землю. Исмена издала радостный крик, и мне пришлось поступить так же.

До меня доносились хриплые крики кочевников, что должно означать: «В галоп!» Когда же волна кочевых конников должна была разбиться о ворота, створки их раскрылись, и осаждающие устремились под своды. Предательство! Все пропало!.. Я схватила Исмену за руку, и мы бросились к другому краю стены – узнать, что там происходит. Ворота со скрипом закрылись. Кочевники галопом ворвались под своды ворот – сейчас они на своих конях влетят в город… Но в это мгновение – невозможно поверить! – земля разверзлась под копытами коней. Улица, которую так тщательно переделывал Васко, с жутким грохотом раскололась, увлекая в пропасть подземного города всадников с лошадьми.

Головной отряд мог проскочить дальше, но перед ним тоже открылся в земле глубокий ров, куда полетели, давя друг друга, всадники и кони. Ржание лошадей с перебитыми хребтами, стоны умирающих рвались наверх из чрева забытого города. Тщетно пыталась я разглядеть что бы там ни было и вдруг поняла, что ищу красный султан, единственный среди моря синих.

Люди, стоявшие в резерве у подножия ворот, закричали: «Победа!» – и в осаждавших, которые остались в живых, полетели камни. Смертельная тоска сжала мне горло.

– Красный султан? – спросила я Исмену.

– Какой красный султан?

– Тот, что мы видели. Если это Полиник?

– Полиник атакует Этеокла у ворот Дирке, это невозможно.

На мгновение ко мне вернулась надежда – ну конечно же, Полиник у тех ворот, что защищает Этеокл. Но тоскливый страх не оставлял меня: Полиник и его красный султан не выходили из головы… кубарем скатилась я по лестнице, в голове у меня все кружилось, мне нужно поговорить с Васко.

Он стоял на краю рва – ловушки, которую соорудил и в которую попали кочевники.

– Хватит, – прозвучал его приказ. – Займитесь теми, кто впереди!

Ему прекрасно известно, что обитатели забытого города не замедлят прикончить кочевников, рухнувших вниз, тех, кто остался в живых.

Я подошла к Васко:

– С крепостной стены мне показалось, что среди наступающих кочевников я видела красный султан.

– Полиника?.. Не может быть, он среди наступающих на ворота Дирке, где Этеокл. Здесь они больше не покажутся, я только что отправил половину людей туда в подкрепление.

– Останови их, Васко, пусть найдут всадника с красным султаном.

– Хорошо, – пожал он плечами.

– Это был не Полиник, – подтвердила подошедшая Исмена, слышавшая наш разговор, – ты бы заметила его золоченый панцирь.

Хорошо, если бы она была права, но мне никак не поверить. Страх исказил мое лицо, и я почувствовала, что Исмена тоже начала волноваться.

Из города неожиданно донеслись победные крики, загрохотали быстрые копыта – это галопом мчится сюда сияющий Свет. Этеокл уже рядом, к изумлению Васко, но, когда он вырос перед нами, Васко крикнул ему приветственно: «Победа!» И воины подхватили этот клич.

Этеокл спрыгнул с лошади и шагнул к нам – на шлеме у него черный султан, а плащ широкий и красный. Он махнул солдатам рукой – пусть замолчат.

Перед ним провалившаяся земля, кочевники, павшие кони.

– Полный успех, – обратился он к Васко. – Но где Полиник?.. Его не было ни у ворот Дирке, ни у Гемона. Не подстроил ли он что-нибудь по своей привычке? Узнай, отправь посланцев ко всем воротам.

– Этеокл, – вскричала я, – среди наступающих я видела красный султан. Это не он?

Этеокл уже подумал об этом и ужаснулся.

– А панцирь? – захотел он узнать.

– На нем были только медные доспехи.

– Тогда это не он!

Этеокл уверенно заключил, но быстро двинулся ко рву. В эту минуту из-под горы трупов со ржанием поднялась окровавленная конская голова. Это Мрак, никаких сомнений, ему удалось встать во рву на дыбы.

Этеокл тут же сбросил с себя панцирь, я – тоже, и мы одновременно оказались рядом с Мраком.

– Спусти лестницу! – заорал Этеокл, обращаясь к Васко. – Помоги!.. Пусть доставят сюда воды…

Я оказалась на брюхе еще дышавшей лошади, упала, испачкалась в крови, Этеокл – тоже. Мы попытались оттащить в сторону Мрака, но он стал отбиваться.

– Дубину, быстро! – орал Этеокл.

Вскоре возле меня кто-то спрыгнул сверху, протянул дубину Этеоклу. Это Васко.

– Не делай этого, – взмолилась я. – Этот конь…

– Так нужно, – оттолкнул меня Этеокл. – Иначе не узнать, там ли Полиник.

– И действительно ли он погиб, – жестко добавил Васко.

Глухой удар… Ржание, похожее на душераздирающий вскрик, и Мрака больше нет. Воины помогли Этеоклу отодвинуть конский труп. Под ним – то, что я так боялась увидеть: красный султан, и в месиве тел – одно больше других; воин лежал ничком, и лица его не было видно. Васко опередил нас, сорвал с головы лежащего шлем с красным султаном, и перед нашими глазами рассыпались по неподвижным плечам светлые Полиниковы кудри, которые не узнать невозможно. Васко уже готов грубо перевернуть тело, но я оттолкнула его: «Осторожно, осторожно», – не унималась я и услышала, как шепчет Васко: «Он мертв, нужно, чтобы его больше не было».

Этеокл пришел в ужас, он не понимал, что делает, – так и застыл с окровавленной дубиной в руках, не в силах двинуть ни рукой, ни ногой.

– Дай сюда, – проговорил Васко, и Этеокл, как завороженный, протянул ему дубину. Тогда вырвался крик из моего нутра, закричала и Исмена, соскальзывая в ров и бросаясь к ним. Я загородила дорогу Васко, он резко оттолкнул меня и уже было замахнулся, когда Этеокл понял, что происходит. Он рванулся вперед и, ударом головы сбив Васко с ног, выхватил из его рук дубину и отбросил ее далеко в сторону.

Вместе с Исменой я приподняла голову Полиника. Брат еще дышал, Этеокл тоже удостоверился в этом и приказал:

– Вытаскиваем его, быстро!

Он подозвал еще не пришедшего в себя Васко, который с трудом поднимался на ноги.

– Я не мог иначе, – заявил ему Этеокл, и тут же зазвучали его точные приказы. Васко замолк, к нему снова возвратилась его удивительная проворность. С его помощью нам удалось высвободить Полиника, пропустить под него полотнище ткани и по наскоро сбитой лестнице вытащить изо рва. Нужна вода, много воды, и мы принесли ее. Мы уложили Полиника на алый Этеоклов плащ, сняли с него панцирь, раздели – осмотреть, не ранен ли он. Сначала мы обмыли брата – как прекрасно его обнаженное тело! – он неподвижен, но грудь слабо вздымалась.

У Полиника была рана на левой руке, но ничего сломано не было: он сильно ударился головой при падении и потерял сознание, но теперь постепенно приходил в себя. Я дала ему пить, Исмена влила в рот немного вина, мы перевязали брату руку, и я наложила бальзам на рану на голове.

Тем временем Этеоклу и Васко шли послания от разных ворот, и они в ответ посылали свои распоряжения. Мы одерживали победу всюду, кроме ворот Афины, где Гемона теснили враги. На подмогу ему Этеокл отправил Васко со всеми резервными отрядами.

Полиник дышал уже лучше; я приготовила питье, которое Диотимия дает тяжелораненым, – Исмена напоила его. Этеокл не сводил с нас взгляда, и, когда увидел, что к Полинику возвращается жизнь, лицо его осветилось такой нежностью, какой я никогда у него и не видела.

– Он приходит в себя, – сказала Исмена.

Полиник открыл глаза.

– Сестры, – проговорил он, будто вокруг него не было ни криков умирающих, ни лошадиного ржания, доносившегося из рва, из пропасти затерянного города. Взгляд его остановился на Исмене, он улыбнулся, потом увидел меня, все еще залитую чужой кровью. – И ты, сестричка… – прошептал он, – как всегда, там, где тебе быть не надо…

«Помогите мне встать», – прочли мы в его взгляде. Мы поддержали брата, усадили на землю. Полиник уставился в Этеокла, который, так и не смыв с себя кровь Мрака, отдавал распоряжения.

– Я пленник? – в изумлении спросил Полиник.

Исмена бросилась к Этеоклу.

– Ты пленник? Да что ты! Ты свободен! – возразил он и шагнул к нам.

Полиник молчал, взгляд его блуждал: перед ним был ров, заполненный погибшими лошадьми, трупы кочевников, громада Мрака с расколотым черепом.

– И его – тоже, его, которого ты подарил мне… Кто был тобой, нами. Лучше нас… Ты… ты убил его ради своей краденой короны…

На шлеме Этеокла действительно – крошечная корона, он сорвал ее, швырнул на землю.

– Я был уверен, что ты будешь у ворот Дирке, что мы сможем сразиться, имея одинаковое оружие… ты не пришел.

Взгляд Полиника остановился на застывшем трупе Мрака – невозможно поверить в поражение, – он обернулся и молча вперился в Этеокла. Тот начал отступать, стыд окрасил самое основание того, что крепчайшим образом связывало его с братом, как будто он предал то, что соединило их в Иокастином чреве. И я, которую они втянули в свой союз, тоже начала испытывать этот стыд. Я переживала его вместе с ними и ничего не могла поделать: мне не спасти Этеокла от презрения брата.

С нашей помощью Полиник выпрямился и, твердо встав на ноги, потребовал панцирь. Этеокл принес панцирь и надел на Полиника.

От Исмены Полиник потребовал шлем и вина, от меня – питье Диотимии, которое проглотил залпом. Мы исполнили, что он приказал: пусть город переживает радость его поражения, пусть еще звучат отголоски захлебнувшихся атак, Полиник – по-прежнему царь.

Силы вернулись к нему, но не полностью, однако нам троим уже стало ясно, чего он хочет.

– Полиник, подожди, пока не выздоровеешь, – не смолчала я.

Он не ответил, но что-то, мучительно напоминающее его некогда громогласный хохот, на мгновение исказило лицо. Его неотступный взгляд вынудил облачиться в панцирь и Этеокла.

С крепостных стен и от ворот стекались посланцы. Этеокл кратко отвечал им, отсылая назад, но Полиник из этих разговоров понял, насколько сокрушительна победа брата и его, Полиника, поражение. Никогда он не был так красив – спокойствие, непроницаемость его совершенно белого лица оттенялись повязкой. Воины Этеокла закончили убийственную работу во рву и в западне, поглотившей конницу, изумленно и молча застыли они теперь вокруг нас, образовав широкий круг.

– Нужно остановить их, они обезумели, – прошептала я, схватив Исмену за руку.

– Невозможно! Это их дело, только их, – и она сжала мою руку в своей.

Исмена права, и мне это известно.

– Не соглашайся: это убийство.

– Ты же знаешь, Антигона, здесь приказываю не я, – Этеокл не сводил с Полиника глаз.

– К чему это отвратительное предательство? – Полиник шагнул к молча отступающему перед ним брату. – К чему, скажи! – Полиник наступал на Этеокла, и с каждым его шагом брат делал шаг назад. Но вдруг Этеокл остановился:

– Вы были сильнее, нужно было спасать Фивы, – он снова обрел спокойствие.

– Но я тоже Фивы, как и ты, – возмутился Полиник.

– Фивы – это наша с тобой общая мать, – лицо Этеокла ожесточилось: – Твои варвары разрушили бы их.

– Именно поэтому я встал во главе их. Чтобы я… позволил разрушить Фивы!

Полиник снова шагнул к Этеоклу, но тот не шелохнулся, и они оказались друг перед другом.

– Надень мне шлем. Идем!

Этеокл надел на Полиника шлем с красным султаном. Повязка на голове Полиника больше не видна, и этот солнечный воитель, наш брат, предстал перед нами непривычно бледным. Этеокл тоже надел свой шлем с черным султаном, его посеребренный панцирь сиял, а из освобожденного города среди победных кликов слышалось его имя.

Этеокл протянул Полинику его оружие, взял свое и беззвучно спросил: «Где?»

Полиник взмахом руки указал на площадку над воротами: «Там!»

Братья подошли к лестнице, не говоря ни слова отодвинули с дороги испуганных воинов, и от этого взрывы радости в городе зазвучали еще сильнее.

Исмена пыталась не пустить меня, удержать, но я вырвалась и бросилась за ними вверх по гигантским ступеням. Я обогнала их, загородила дорогу, стоя на третьей ступени, я умоляла их остановиться.

Они не услышали меня, а, так как я стояла у них на пути, оттолкнули меня, схватив каждый со своей стороны за руку, и я покатилась вниз по ступенькам. Мимо меня гремели по лестнице их железные шаги. Грязная, с ободранными руками, я оказалась в объятиях Исмены и еще двух женщин. В ушах у меня продолжали греметь шаги моих братьев, и там будут они греметь всегда. Я хотела кричать, что-то делать, но Исмена жестко заткнула мне рот рукой и заставила успокоиться. Мы снова ступили на лестницу.

– Это их дело, – повторяла Исмена, поднимаясь, – только их. Они убьют тебя, если ты еще раз помешаешь им.

Она права: конечно, нужно, как Эдип, прекратить желать, но я все еще надеюсь. Конечно, так надо, но теперь я не Эдипова дочь, теперь я на другой дороге, на той, где правит мною неповиновение, неотвратимое, оно визжит во мне, мне больно.

Вот мои братья встали напротив друг друга, готовясь к неравной, непереносимой схватке. Снова подняли они руки в том великолепном приветствии, которому научил их Эдип, – так они начинали свои бои в отрочестве и юности. Но стоит лишь начаться бою, как становится ясно, что, несмотря на все наши заботы и питье Диотимии, Полиник, ослабленный ранами, потерял удивительную быстроту реакции, что давало ему превосходство. Этеокл не хотел ни ранить его, ни тем более убивать, но Полинику непереносима мысль, что брат может пощадить его. Этеокл же попытался своими великолепными ударами лишить Полиника сил и заставить прекратить сражение. На беду один из этих ударов, которые раньше Полиник так легко отбивал, попал по раненой руке. Полиник вскрикнул от боли, щит выпал у него из рук; почти безоружный, оказался он перед Этеоклом, который тоже опустил оружие. Полиник повернулся к нему спиной и бросился к лестнице – как можно в это поверить? Такое даже подумать невозможно: Полиник не может бежать.

Мы кинулись к нему, раскрыли объятия, мы будем плакать вместе с ним над преходящей славой героев. Застыв от изумления, Этеокл после бегства Полиника опустил оружие, бросил его, как брат, на землю. Полиник же, добежав до лестницы, перед которой стояли мы, повернулся к нам спиной – ему нужно было место для прыжка. Крик разорвал воздух: Полиник ринулся к Этеоклу, схватил его в свои объятья, и они вместе исчезли в бездне за площадкой. Мгновение никто ничего не мог понять, затем раздался нескончаемый двойной вопль отчаяния и глухой удар двух тел о землю.

ПОТОМ перестало существовать, но Исмена тут же пришла в себя и потянула меня за собой вниз, к воротам. Начальник стражи был там, все его люди были предупреждены. Воздух ушел из наших легких, но Исмене удалось выговорить с завидным достоинством:

– Пусть откроют ворота, как предусмотрено.

Начальник стражи узнал ее, но приказ выполнять не спешит.

– Это для второго маневра?

– Да, открывайте.

Он отдал приказ, люди его зашевелились.

– Не задерживайтесь, – посоветовал он Исмене. – Большой группе кочевников удалось ускользнуть, они могут вернуться.

Створки приоткрылись.

– Больше не надо, – проговорила Исмена, – мы быстро!

Мы оказались за воротами, побежали, я рвалась вперед; Исмене было за мной не угнаться, но желание оказаться как можно раньше у этих сияющих и темных тел, которые застили белый свет, опережало меня. Неожиданно я услышала всхлипывания.

– Я не могу быстрее, – задыхаясь, бормотала Исмена. – Я сейчас упаду. Иди одна.

Я не могу оставить ее, останавливаюсь, чтобы она перевела дыхание, поддерживаю ее, Исмена стала очень тяжелой – только потом мы снова пробираемся вперед. Может быть, я даже тащу ее на себе – не знаю, – я видела только что произошло с моими братьями, я видела только то, что с ними будет.