Текст книги "Опасные приключения попаданки (СИ)"
Автор книги: Аннэт Хорол
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)
– У меня есть хорошее средство.
– Не нужно, спасибо, у меня уже есть подходящая мазь. Ты не могла бы прислать ко мне Жака, как только мы закончим водные процедуры? – попросила я, расчесывая толстым гребнем волосы. Мокрые, они доходили почти до поясницы.
– Хорошо, только настоятельница не разрешает мужчинам входить в спальню монахини.
– Ну, я же не монахиня, впрочем, Агриппина из кого хочешь сделает послушницу, – я артистично нахмурила брови, копируя главную сиделку, и поставила руки в боки. Все юные послушницы в банной рассмеялись.
Жак постучал в дверь через полчаса после того, как я зашла в свои покои и сейчас, завернувшись в одеяло, смотрела на догорающую свечу. Настоятельница разрешила не присутствовать на вечерней молитве и от ужина я отказалась, сославшись на плохое самочувствие. Я пока не знала, как мне дальше быть. При виде Жака я и вовсе подумала, что было бы неплохо сбежать с ним.
– Жак, ты отыскал лошадь? – спросила я, впустив его внутрь и убедившись, что нас никто не видел
– Конечно, мисс, это личная лошадка его сиятельства, она далеко не убежит. А завтра с восходом солнца я выдвигаюсь обратно в деревню.
Я подожгла новую свечу, покапала воском в глиняную плашку и зафиксировала ее, а старую задула, слегка наклонившись. Затем повернулась к Жаку и, набравшись смелости, прямо спросила:
– Могу ли я поехать с тобой?
Тот удивился, снял кепи и помял ее в руках.
– Нет, мисс.
Я увидела на его лице сомнение и нерешительность, сразу же бросилась к нему и схватила за плечи.
– Что такое? Что случилось?
– Ничего, мисс, – еще нерешительнее замялся Жак, переминаясь с ноги на ногу.
Я тряхнула его за плечи.
– Давай говори! Ты не умеешь врать.
– Преподобный….
– Что он? – в голову вкрались самые жуткие мысли.
– Он предупредил, что вы можете захотелось уехать со мной, но…, – малец вновь замолчал.
– Что он сказал? Он запретил меня брать с собой? – выдохнула я, и чуть не осела на пол. Страшная мысль забилась в мозге: “значит, я все-таки пленница здесь”.
Жак кивнул, словно подтверждая мои мысли, хотя я спросила его о другом.
– Он сказал, что у него есть подозрения относительно вас и пока что он вынужден просить остаться вас здесь.
Я отошла к стене и буквально сползла по стене на один из деревянных табуретов.
– Жак, разве они имеют права держать меня здесь? Это не тюрьма!
– Мисс, здесь, конечно, не тюрьма, но преподобный представляет силу закона, а значит я не могу его ослушаться. Да и сами посудите – вдруг дракон вернется. Я не смогу защитить вас. Сам же я собираюсь скакать без устали напролет весь день, чтобы добраться до деревни засветло.
Я посмотрела на Жака, у того был неровно состриженный чуб из-за сгоревшего кончика и спаленные белесые брови.
– Ты должен найти Анатоля и пообещать, что вы вернетесь за мной. Я прошу вас!
– Обещаю! – горячо воскликнул Жак.
Спать ложилась я с тяжелым сердцем. Что, если Анатоль погиб в схватке или не захочет возвращаться за мной? Тогда преподобный обязательно допросит меня, а я не смогу сопротивляться ему и расскажу всю правду – о государственной тюрьме, о Лохински, о Томке. Рядом с ним я не могу быть в себе уверенной. Меня сожгут как ведьму. Ей богу, сожгут. Вскоре глаза закрылись сами собой и я заснула. Через сон где-то в глубине приюта я слышала человеческий крик. Кажется, это был плач маленькой девочки.
Глава 7
Утром я проснулась со свежей головой и телом, полным энергии. Для себя я решила: у них не получится низвергнуть меня в пучину своих средневековых законов, и я вовсе не обязана сидеть в стенах приюта. Так святому отцу и скажу! Тем более, он и сам был не против поцелуя. При воспоминании об этом, по телу прошла дрожь. Несмотря на попытки себя убедить в том, что моей вины тут нет, обмануть свой же мозг не выходило. Наконец, кое-как договорившись сама с собой, я оделась, заплела две тугие косы и открыла дверь. Внизу крученой лестницы стояла Августина, поставив ногу на первую ступень.
– Сестра, ты вовремя. Утренняя молитва. Покрой, пожалуйста, голову и спускайся. Настоятельница уже ждет тебя.
Я закатила глаза, но спорить было бесполезно. Августина тут ничего не решала. Я вернулась в комнату и надела головной убор из белой ткани, напоминающий скорее рога животного.
“Элегантно”, – саркастично нахмурилась я сама себе в зеркало и вышла.
В большой зале первым делом я увидела его, сердце мое учащенно забилось. Падре, как и вчера, стоял перед алтарем и читал молитву. На нем была все та же черная ряса, подвязанная толстой веревкой, на голове – красная круглая шапочка, темно-каштановые волосы, сегодня завязанные в тонкую косу до плеч, ниспадали на шею.
Белые стены комнаты, украшенные редкими образами, и без того создавали атмосферу благолепия и торжественности, а первые лучи солнца, мягко подсвечивающие лицо падре, делали его образ магическим и нереальным. Красиво вычерченные, с чуть капризно загнутым кончиком, губы, шептали елейные для моих ушей слова, значения половины которых я не понимала до конца. Карие глаза смотрели в священное писание, затем на крест, и вновь на библию, рука совершала крестное знамение и замирала в сложенном молитвенном жесте. Я встала возле Августины и пригнула голову, принимая таинство молитвы.
“Блажен тот, кто любит и не желает быть из-за этого любимым;
блажен, кто трепещет и не желает, чтобы из-за этого от него трепетали;
блажен, кто служит и не желает, чтобы из-за этого ему служили;
блажен, кто творит добро и не желает, чтобы другие за это творили добро”.
Его певучий голос отражался от стен и возвращался эхом обратно. Густой, словно кисель, он проникал через меня, мое естество, и шел дальше, окутывая остальных присутствующих в комнате гипнотическим эффектом. Словно сомнамбулы мы повторяли каждую последнюю строку:
“блажен, кто творит добро и не желает, чтобы другие за это творили добро…”
И осеняли себя крестным знамением. Опять и опять.
Когда молитва закончилась, все чинно встали, не нарушая тишину, начали выходить. Все, кроме святого отца. Он стоял, наклонив голову, и благосклонно ждал, когда комната станет пустой. Мне удалось немного рассмотреть бродяг, живущих в приюте. Многие из них были все еще заросшими и нечесанными – видимо, прибывшими совсем недавно. Их глаза метались, они смотрели беспокойно и тревожно, словно ожидая чего-то плохого. Другие – чистые и умытые, гладко выбритые, их взгляды были более спокойными. Они не спешили, помогали тем, кто отставал или терялся.
Когда зала осталась пуста, я решилась подойти к священнику.
– Святой отец, – начала я и перекрестилась, подойдя ближе. Сейчас мы стояли недалеко друг от друга, но падре не смотрел на меня – его взгляд был направлен на один из образов, изображавших Деву Марию. Складывалось впечатление, будто он отсутствует здесь или не замечает меня. Это вводило в смятение.
– Да, дочь моя, – наконец, сказал он и посмотрел на меня. В его глазах плясали искорки, брови чуть приподнялись, а взгляд сквозил любопытством.
Я быстро оглянулась, проверить, не подслушивает ли кто-то нас, и сказала:
– Я бы хотела поговорить о вчерашнем…
В горле запершило и мгновенно пересохло, а губы словно налились свинцом.
– Тебе не стоит себя винить. Иногда человеком овладевает любовь и она такая огромная, что он не может никак с ней совпадать. Я не говорю о любви человеческой, я говорю о любви божественной, исходящей из твоего сердца. Это словно луч солнца, который внезапно светит в твое окно и ты можешь либо спрятаться от него, либо с удовольствием подставить лицо и погреться в его дарах. Вчера ты выбрала второе. Поэтому я тебя не виню.
Его слова меня немного поддержали. Во всяком случае, он не злился на меня или, может, удачно скрывал свои эмоции – для меня он оставался закрытой книгой. Но в любом случае я воспряла духом.
– Спасибо, святой отец. Я бы хотела спросить вас. Напрямую, – тут я вздохнула, набираясь смелости и, наконец, выпалила, – могу ли я покинуть стены приюта?
Падре подошел ко мне близко и взял мои руки в свои ладони, по дружески поглаживая их успокаивающим жестом.
– Дитя мое… Жюстина…, – я вздрогнула. По имени он назвал меня в первый раз и оно прозвучало так сладко. – Я настоятельно рекомендую оставаться в стенах приюта до тех пор, пока помощь не придет. Я знал, что Жак расскажет о нашем ночном разговоре. И также я знал, – одной рукой он легонько приподнял мой подбородок и заглянул в глаза, – что ты захочешь сбежать. Как бежишь всегда. Я ведь прав?
Не в силах тонуть в его карих глазах, я опустила взгляд к полу и прошептала:
– Но я не могу быть в несвободе. У меня есть очень важное дело, которое мне нужно решить, чтобы вернуться домой.
Падре отпустил мои руки и ласково погладил по плечу.
– Хорошо, дитя мое, но ты должна исповедаться. Бог отпустит твои грехи и ты будешь свободна. Как только Жак вернется, я велю отвезти тебя туда, куда ты захочешь.
– Что, если я хочу уехать сейчас, – я отвела плечо и дерзко взглянула на святого отца.
Тот ничуть не изменился в лице.
– Ты вольна делать, что хочешь. Но помни, что стены приюта защищают тебя.
– Правда? – в моем голосе звучала надежда. – Я тут не узница?
Падре покачал головой.
– Нет. Бог всегда с тобой, он видит все, и он строг к своим дочерям и сыновьям, как к самому себе. Здесь ты под его защитой. Встань на путь и обрати свой лик к богу, он простит тебя. Пока у тебя есть время и возможность это сделать, будучи тут.
От его слов мои глаза наполнились слезами, но это были слезы благодарности, словно отец простил меня за провинность и теперь я могла идти гулять в сад со спокойной душой.
В этот момент я настолько преисполнилась благодарности, что мне захотелось сделать что-то доброе. Все-таки беседы со святым отцом очищали, освобождали мою душу от тяжести.
– Могу ли я помочь чем-то, падре? – спросила я.
Святой отец приоткрыл рот, чтобы что-то сказать, как послышался плач. Мы резко повернули головы и увидели маленькую девочку лет десяти. Худенькая, в коричневом широком платье с длинными рукавами, синем переднике и в серых башмаках на голую ногу она забралась на один из топчанов и плакала, размазывая слезы по щекам. Ее белокурые волосы спутались и сбились в колчаны.
Через мгновение мы с падре были возле нее и я прижала девочку к себе, поглаживая ее по голове, пока та плакала. Я ни о чем не спрашивала, пока, наконец, рыдания не превратились во всхлипы, а всхлипы в беззвучные толчки, которые тоже вскоре умолкли.
Она отстранилась и посмотрела на меня.
– Вы моя мама? – спросила девочка, и в ее глазах я увидела надежду.
– Что? – я тут же стушевалась. У меня не было своих детей, да и водиться с ними я не умела – мое жесткое заиндевевшее сердце навсегда закрыло вход для любви к детям. – Нет, я не твоя мама, извини.
Девочка опустила низко голову, теребя передник. Я вопросительно глянула на падре. Святой отец сел по другую сторону от девочки и взял ее ладошку.
– Клотер, дитя мое, тебе выпала доля быть божьим ребенком. Чем больше ты будешь искать мать в человеческих женщинах, тем больше ты будешь отдаляться от бога. Ты понимаешь меня? – спросил он ласково.
Девочка ответила, не поднимая глаз.
– Но я хочу обнять маму. Настоящую. Живую.
Падре лишь вздохнул и пояснил мне:
– Мать Клотер погибла еще два года назад, с тех пор девочка живет у нас в приюте.
Мне стало безумно жаль ребенка и я еще раз обняла ее в порыве чувств, целуя в макушку.
– Хочешь, мы с тобой поиграем? – предложила я. Все-таки в моем сердце оставалась нехоженая тропка, и может быть девочке удасться пройти по ней?
Клотер подняла глаза и улыбнулась.
– Давай я покажу тебе поле с ромашками?
– Нет-нет, – покачал головой падре. – Это слишком далеко. Сейчас отлучаться от приюта нельзя. Милая, – настойчиво, но мягко произнес он. – Если сестра Жюстина не против, ты можешь с ней поиграть, но помни, что любовь в сердце лучше всего хранить лишь к господу богу, ведь Жюстина хочет вскоре покинуть стены приюта.
Падре многозначительно взглянул на меня и в его глазах я увидела вызов, или мне показалось?
– Это правда? – белокурая девочка вновь посмотрела на меня и сердце опять сжалось. – Ты хочешь уехать?
– Ну что ты, не сейчас. Я побуду еще с тобой, как можно дольше. Договорились?
Клотер кивнула и вскочила с топчана, протянув мне руку. Мы взялись и пошли наружу. Перед выходом из комнаты я оглянулась на падре. Святой отец смотрел ласково и с улыбкой. Кажется, впервые я увидела в его глазах настоящую благосклонность ко мне и настоящую эмоцию. Карие глаза лучились улыбкой, а вокруг собрались мелкие морщинки, которые осветили лицо преподобного теплотой и уютом.
– Давай-ка мы тебя сперва умоем и расчешем, – посетовала я, глядя игриво на Клотер. – У молодой девушки должно быть всегда чистое лицо и аккуратная прическа. Разве ты не знала об этом?
Клотер с предвкушением помотала отрицательно головой и потащила меня на задний двор, где стояли лохани с водой. На заднем дворе царил порядок – весь мусор был убран, а в правом углу собралась целая охапка бреньев. Рядом два мужика по очереди рубили топорами стволы, так, что только щепки летели, и складывали чурбаны один на другой. На нас они не обратили никакого внимания, и я принялась осторожно обтирать лицо Клотер.
Девочка стояла послушно, поглядывая на меня. Наконец, она сказала:
– Обычно у сестер нет на меня времени, много сил забирает сострадание, быт и молитвы. Зато Корби сделал мне деревянную куклу, я потом тебе покажу ее. У нее даже волосы есть – Августина сшила их из кусочков мешковины.
– Вот как! – улыбнулась я и оценила результат своей работы. Лицо у девчушки посветлело, а голубые глаза яркими блюдцами сверкали на свежевымытом лице. – Кажется, ты даже белее стала, – рассмеялась я и Клотер захихикала в ответ.
Затем я достала из кармашка заранее приготовленный гребешок и принялась вычесывать длинные белокурые волосы. Иногда это удавалось сделать с трудом, но вскоре они мне поддались и я даже навертела два высоких пучка на голове.
Посмотрев на себя в отражении воды в бадье, Клотер засмеялась:
– Какая смешная прическа! Но мне очень нравится!
– Там, где я живу, такие прически носят очень часто.
– А где ты живешь? – с любопытством спросила девочка.
Я замялась, но потом сразу же нашлась, что ответить:
– Я живу в большой-большой стране, где все девочки ходят в штанах и джинсах, а еще делают вот так, – я вскочила и продемонстрировала танец маленьких утят.
Клотер тут же принялась повторять его за мной, смеясь и напевая неизвестную мне песенку. Наконец, мы довольные остановились у забора, наблюдая за работой мужиков, рубивших дрова.
– Спасибо, мисс Жюстина, – наконец, сказала Клотер. – Ты мне нравишься.
Я лишь улыбнулась.
– Обычно я никому не нравлюсь, но очень рада, что хотя бы один человек хочет со мной играть, – усмехнулась я. – Расскажи о себе. Как ты обычно любишь проводить свое время?
Клотер ловко подкатила ногой небольшую деревяшку и принялась ходить по ней, я же придерживала ее за руку, что помогало ей удерживать равновесие. От ее грусти не осталось и следа.
– Утром я просыпаюсь, затем у нас утренняя молитва и завтрак. После завтрака я помогаю настоятельнице или сестрам в приюте. Если к нам кого-то привозят или он приходит сам, то часто ему нужна помощь. Много раз привозили раненых солдат, а один раз к нам дошел даже один больной бродяга. Он был болен какой-то заразой, от чего много людей потом умерло, в том числе и жена падре – Матильда. Она была очень хорошей.
Я удивилась.
– У него была жена? Но я даже не думала, что священникам можно иметь жену.
– Ну да, – кивнула Клотер. – Только тогда святой отец был еще не священником. Он был обычным прихожанином.
Девочка замолчала, но я видела, что она хочет еще что-то рассказать мне.
– Значит, после смерти Матильды он решил принять сан?
Клотер спрыгнула с бревна и потащила меня за руку за пределы заднего двора.
– Ты же помнишь, что сказал падре? Нам нельзя далеко отлучаться, – воскликнула я, – да и завтрак скоро. Ты же хочешь есть? Наверняка хочешь, ты же ребенок.
Клотер притащила меня в заваленному огромному дубу, который еще не успели забрать и распилить. Его плотная листва от легкого ветерка шевелилась словно живая субстанция, а когда мы юркнули внутрь, то сразу же скрылись от посторонних глаз.
– Я тебе кое-что расскажу, но обещай никому не говорить, хорошо? – сказала Клотер и прижала палец к своим губам.
– Конечно! – ногтем большого пальца я зацепила передний зуб, давая таким образом клятву. Клоттер хихикнула и тут же повторила этот жест.
– Наш священник раньше был на стороне повстанцев. Они до сих пор иногда приходят в наш приют тайком. Никто не знает, но по ночам мне часто страшно спать одной. Я просыпаюсь и иду в комнату к одной из сестер. И бывает, что я слышу, как они приходят к нему.
Я широко раскрыла глаза.
– Повстанцев? Но почему ты решила, что это они?
– Я узнала одного из них. Моя мама… Она была с ними заодно, затем ее убили в стычке с кавалерией. Этот дядя, кажется, его звали Берналь, часто приносил мне фрукты.
Я пробормотала:
– Вот дела! Ты слышала, о чем они говорят?
Клотер покачала головой.
– Нет, я боюсь, что кто-то заметит меня. Святой отец очень добрый, но если они прознают, то я боюсь, что они могут отдать меня дракону. Ведь он на их стороне!
– Что? – чуть не закричала я. – Ты это придумала сама, признайся?
– Нет-нет, я честно говорю. Дракон появился после смерти Матильды. Тогда священник ходил в гиблые места за Болото. Я не знаю, что он там сделал, только когда он вернулся, то вскоре пошел дождь. Очень сильный. И той же ночью к нам постучал в дверь незнакомец. Я проснулась и спряталась под лестницей, оттуда все и видела. Мужчина был ранен, а вместо одной руки у него висело подбитое крыло, знаешь, как у пернатой ящерицы. Я думаю, это был дракон. После той ночи падре отправился в Ватикан, а вернулся уже назначенным святым отцом.
Мне нужно было переварить информацию, я оперлась о ствол дерева и помассировала виски пальцами.
– Клотер, если ты не врешь и не придумываешь, ты дала мне то, ради чего я здесь!
– Значит, ты шпионка? – воскликнула Клотер и тут же закрыла рот обеими руками. Я испуганно выглянула из ветвей, надеясь, что ее никто не слышал. Издали раздавался треск ломаемых сучьев из-под топора, а больше никого не было видно. Хотя мне вдруг показалось, что я что-то видела в одном из окон. Там кто-то стоял, но тут же поспешил скрыться, впрочем, окна все равно находились слишком далеко, даже если кто-то за нами и наблюдал.
– Я не шпионка, но мне нужно раздобыть кое-какую информацию, – прошептала я, возвращаясь под сень дерева. – И помни о нашем соглашении, – я еще раз чиркнула ногтем о зуб.
Клоттер радостно закивала, довольная общей тайной.
– Можно ты побудешь моей мамой, пока ты здесь? – девочка вдруг обняла меня. На мгновение я замерла, а затем обняла ее горячо в ответ, впуская новые незнакомые чувства в свое сердце.
– Клотер! – раздался строгий голос, и я узнала голос Агриппины.
– Это настоятельница, – тихо сказала Клотер. – Она тут за всеми следит.
Я понимающе кивнула и добавила.
– Нам нужно выходить, она знает, где мы.
– Клотер! Иди завтракать! Кому я сказала, несносная девчонка.
Я раскрыла ветви и высунулась наружу. Настоятельница уже подходила к нам и брови ее были нахмурены.
– О чем вы там беседовали? – недовольно спросила она. – Завтрак стынет. Я же предупреждала, что каждый, кто живет, даже временно, в стенах приюта, должен соблюдать правила.
– Простите, мы слегка заигрались. Это я виновата. Клотер не при чем, – взяла я вину на себя, отряхивая свое одеяние и передник Клотер от пыли и листьев.
Настоятельница грозно и с подозрением на нас взглянула, затем кивнула головой в сторону здания.
– Пойдемте. И никуда не отлучайтесь от приюта. Сами знаете, какая опасность нам всем грозит. Только в стенах господних мы надежно укрыты.
Она пошла вперед, а мы с Клотер переглянулись и закрыли себе рты руками, чтобы не рассмеяться. Теперь у нас была общая тайна и она нас согревала изнутри.
Глава 8
После завтрака все отправились заниматься своими делами. Клотер от меня не отходила ни на шаг, что конечно же не ускользнуло от взгляда Агриппины – она постоянно кидала неодобрительные взгляды на нас. Значит, она что-то знала! Наверняка, тоже была свидетельницей ночных гостей. Интересно, настоятельница была глазами и ушами Ватикана, или же, наоборот, на стороне падре – ведь он поддерживал связь с повстанцами. Нужно будет это выяснить.
Я вызвалась помогать сиделкам – в приюте было несколько больных стариков, которые нуждались в помощи. Конечно же, Клотер постоянно крутилась рядом.
– Это Луиджи, – представила она меня немощному, худощавому старику. – Он единственный выжил после налета Дракона на его деревню – просто не смог бежать, как остальные, поэтому его и не спалило огнем.
Старик прокашлялся и взглянул на меня искоса. Косматая борода покрывала добрую часть его лица.
– Неси лезвия, – скомандовала я Клотер, – и миску с водой, будем в порядок нашего подопечного приводить.
Через пару минут все было готово. Девочка еще захватила и кусок мыльного жира, чему я даже обрадовалась.
– Вот молодец! Сообразительная, – подмигнула я ей, и девчушка расцвела.
Мы усадили старика, подперев его со всех боков тряпками, и принялись за дело. Сначала работать лезвиями мне было непривычно, но под конец работа заспорилась. Пока я подстригала старика, тот вдруг закряхтел.
– Благодарю вас, девоньки. Такие вы ладные, и похожи на мою внучку с правнучкой. Погибли они в огне… ох, погибли.
Мне стало жалко старика. Да уж, жизнь у него не сахар.
– Луиджи, вы в бога верите?
Тот взглянул с неодобрением и я поняла, что вопрос был не совсем уместный.
– Видно ты, красавица, нездешняя. Но тебе повезло – времена нынче изменились. Лет двадцать назад за такой вопрос тебя бы да на гильотину.
Я закатила глаза и хотела что-то саркастически ответить, но не стала. Старик был беззлобный, а посплетничать с ним хотелось, да и было видно, что он и сам не против.
– А я вас может проверяла! Представьте, что я шпионка ордена – пошутила я, старику шутка понравилась и он засмеялся. Вот только смех его был похож скорее на утиное кряканье.
– Шутница! Но при настоятельнице ты таких-то вопросов не задавай. Она у нас строгая.
– Вот как! А она давно здесь? – как бы невзначай спросила я.
– Да уж давно! Наверное, десяток лет точно. Еще наш святой отец сюда юношей бегал, как она тут монахиней служила. Но знаешь, ты не смотри, что она строгая, добрая она, – сказал Луиджи и прошамкал ртом. Затем добавил. – Просто жизнь у нее тяжелая. Вся семья ее умерла, когда она еще маленьким ребенком была. Взяли ее на воспитание в девичий монастырь, а оттуда сюда, в приют Святого Мартина снарядили в послушницы. Она всю жизнь богу посвятила.
– А у кого тут жизнь легкая, а? – спросила я, и опять старик согласился со мной.
– Это да! Вот преподобный один чего стоит… Я-то попал сюда уже после всего случившегося, но он еще в трауре тогда был. Долго отходил. А я уверен, что болезнь ту несчастную ведьма злая и наслала на наш край. Отсюда же все и началось, а потом уже и на север страны пошло.
– Ведьма? – я закончила стричь волосы и переместилась к бороде, оценивая масштабы работы критическим взглядом.
Пока я примерялась и начинала подстригать аккуратно кончики бороды, Луиджи продолжил:
– Ну да! На болотах которая живет. Я знавал ее. Я же из этих мест сам. Еще мальчишкой мы бегали возле ее дома и кидали камни. Все знали, что там живет нечистая сила. Она то коровам горькое молоко давала, то в кошку превращалась. А потом ушла на болота, как донесли на нее да охоту объявили. Ох и взъелась она на людей!
– И что? – с любопытством спросила я. – Не поймали ее?
– Выходит, что не поймали, – развел руками Луиджи, а я шикнула на него, чтобы он не шевелился. – Послали людей, да только всего два из них воротилось и те в сумасшествии. Утверждали, что утопили ведьму-то на болотах, только доказать ничего не смогли.
Тут подбежала Клотер и мы прекратили наш разговор.
Дело заладилось окончательно и мы успели подстричь еще два человека до того, как всех созвали на дневную молитву. Мы привели в порядок комнату и отправились в сторону молельной залы.
Клотер не отпускала мою руку:
– Сестра Жюстина, знаешь о чем я прошу бога каждый день?
– О чем же, милая? – я потрепала ее по белокурой макушке.
– Я хочу, чтобы у меня была мама и мы испекли вкусный пирог! – она мечтательно прикрыла глаза.
– Знаешь, что? – я остановилась и присела рядом с ней. – У нас же тут растут яблоки? Я вроде видела в саду.
Клотер задумалась:
– Нужно спросить у настоятельницы. Нам не разрешено рвать фрукты в саду.
– Не волнуйся, я договорюсь! У меня есть отличный рецепт пирога, который точно тебе понравится. Правда, не знаю, получится ли достать все ингредиенты, все-таки тут нет супермаркетов!
– А что такое су-пер-мар-кет? – по слогам произнесла Клотер.
– Это такое место, где продается все, что нужно для пирога.
– Как ярмарка? – догадалась девочка. – Я была на ярмарке, там продаются вкусные пышки и танцуют тряпичные кукольные человечки.
Болтая, мы и сами не заметили, как дошли до большой залы. Под стеной стояли скамьи и мы заняли свои места. В первый раз мне удалось попасть в молитвенный зал до прихода падре, и сейчас я с нетерпением ожидала его.
Он вошел очень тихо. Ровной, прямой поступью, не обращая внимания ни на кого, и не поднимая очей, подошел к алтарю и перекрестился. Все повторили за священником.
Наблюдая за ним сейчас, я могла сказать, что падре погружен глубоко в себя. Где-то далеко душой отсюда, птицей в свободном полете, где его не тревожат людские проблемы. Может быть, он думает о своей жене? Ревность кольнула мое сердце. Хотя это было глупо – ревновать к тому, кого уже не существует, но мысль о том, что его сердце занимаю не я, неприятно скользнула и растворилась в глубине моего разума.
Во время молитвы падре был не человеком, это был образ, икона, которую грешники видели перед собой как знамя, зовущее к богу. Я ясно ощущала в себе радость и умиротворение и все отдала бы, чтобы вот так вечно сидеть на этой грубой скамье и наблюдать за профилем человека, отождествляющего религию, которую я никогда не понимала. Он смог показать мне путь, в конце которого я могу найти радость. Я отчетливо понимала, что хочу видеть его постоянно, говорить с ним, слушать его, пусть не в качестве близкого человека. Пусть для него я останусь лишь заблудшей овцой, прихожанкой, лишь бы он был рядом и говорил со мной.
Всю молитву я следила за его руками – как они складывали крестное знамение – и этот жест заключал в себе настоящую любовь в чистом, первозданном виде, какая она существует вне человеческих законов. Глыба мироздания, бриллиант чистой красоты, свет моих очей. Я бы отдала все, чтобы кинуться ему на шею и просто целовать его губы, лоб, щеки, подбородок. Без всякой крамольной мысли – без эротического подтекста. Он нужен мне рядом.
Когда молитва закончилось, я ждала, пока все освободят комнату. У настоятельницы было несколько вопросов к падре и я ждала, пока они переговорят. При выходе из залы, она бросила на меня недовольный взгляд и вышла.
– Клотер, милая, иди поиграй в сад, я скоро к тебе спущусь и мы пойдем на обед, хорошо? – обратилась я к девочке.
– Хорошо, я буду тебя ждать, – она потянулась и поцеловала меня.
Я не двигалась с места, пока она не вышла. Падре также стоял на своем месте и, казалось, молился. Когда я подошла к нему, он заметил:
– Она привязалась к тебе. Ей будет больно, когда ты уедешь.
– Может быть мне стоит остаться рядом с ней? Я потерялась, святой отец. Я не знаю, что мне делать и как быть.
– Тебе нужно исповедаться, так будет легче. Ты должна рассказать все, что считаешь нужным богу. У тебя есть такое желание, дитя мое?
Я легонько кивнула, пока еще сама не понимая, что буду говорить.
Он указал на молельную комнату на втором этаже, где случился тот поцелуй. При воспоминании у меня вновь забилось сердце и во рту пересохло. Но деваться было некуда.
Святой отец поднялся первым и открыл двери, я же, поднимаясь следом, чуть не запуталась в полах своего монашеского одеяния, но все-таки устояла.
В углу молельной комнаты располагалась неприметная кабинка. Перед тем, как войти внутрь, я глянула на падре. Он ласково улыбнулся мне и жестом пригласил.
Внутри кабинки было довольно темно, пахло деревом и ладаном. Свет исходил только от крошечного отверстия на уровне груди. Я услышала, как падре вошел на свою половину и замолчал.
– Я… не знаю, с чего мне начать, святой отец, – сказала я.
– Подумай о том, что для тебя действительно важно. Где бы ты хотела сейчас оказаться. С кем поговорить. Расскажи богу только то, что хочет твое сердце. Если хочешь, начнем с молитвы.
– Хочу, – глухо произнесла я.
Пару минут настроиться мне действительно не помешало. Я так хотела говорить с моим падре, но едва оказавшись рядом, вновь потеряла голову.
О Иисус милосердный; Искупитель человеческого рода, милостиво воззри на нас, к престолу Твоему с глубоким смирением припадающих. Мы – Твои, и хотим быть Твоими. Желая, однако, еще теснее соединиться с Тобою, каждый из нас сегодня посвящает себя добровольно Святейшему Сердцу Твоему.
Пока священник читал молитву, я немного успокоилась и даже начала вспоминать свою прежнюю жизнь. Какой далекой и нереальной она казалась сейчас, в этих сырых средневековых стенах приюта, забытого где-то в чаще Бромудского леса, давно не существующего в мое время. Но здесь жизнь шла своим чередом и я была ее частицей.
– Иногда я спрашиваю себя, падре, там ли я, где действительно хочу быть? Никогда на этот вопрос я не отвечала положительно, но сейчас… Я чувствую новую эмоцию для себя, и она определенно хорошая.
Голос падре звучал чуть приглушенно. Очень спокойно и дружелюбно.
– Твоя душа сейчас открыта, потому что она готова к прощению и к вере в бога.
– Вы считаете, я в него не верю?
– Дитя мое, моя юность пришлась на тяжелое для страны время. В кострах инквизиции сгорали те, кто не хотел верить в бога. Вместо того, чтобы защищать, церковь предпочитала обращать в веру через огонь. Посмертно, – в его словах я почувствовала некий запал и горечь, при этом вспомнила, что падре – один из тех, кто раньше был на стороне повстанцев, вполне возможно, и участвовал в мятежах.
Что же все-таки побудило его обратиться в веру? Тем временем он продолжал:
– Поэтому сейчас, когда наша страна стоит на пороге новых реформ, и вполне возможно, уменьшения влияния церкви, я не хочу быть строг с тем, кто еще блуждает в темноте. Я всего лишь стараюсь показать ему путь.
