Текст книги "Спасенное сокровище"

Автор книги: Аннелизе Ихенхойзер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

«Говори, где знамя!»

Вальтер Гирт поднимался по узкому переулку к Рыночной площади. Ночь была ясная, морозная. В серебристом свете луны островерхие крыши и низкие ограды горняцких домиков отбрасывали четкие тени на заснеженную мостовую.

Полной грудью вдыхая холодный зимний воздух, Вальтер быстрыми шагами поднимался по скользкому, обкатанному уклону. На душе у него было легко, и он, сам того не замечая, громко насвистывал песню о маленьком барабанщике. Это было легкомысленно с его стороны, потому что нацисты запретили эту песню. Но ему давно уже не было так весело.

Ну и опозорились же фашисты! Ну и дали они маху! Вчера, в воскресенье, они должны были сжечь знамя. На площади уже был приготовлен костер. Господа с утра натянули начищенные до блеска сапоги, их жены облачились в праздничные наряды.

И вот наступил вечер. Пробило половину седьмого, три четверти седьмого, семь – и все пошло насмарку! Так хорошо задуманное зрелище провалилось, костер не горел, потому что красное знамя из Кривого Рога, которое должно было пылать на площади, не было найдено.

Вальтер постучал себя пальцем по лбу. «Эх вы, самодовольные идиоты! Вы вообразили, что найдете знамя? Эх вы, пустые головы! В ваших планах вы не учли только одного – нас, горняков. Ведь знамя принадлежит нам. Когда мы получили его, Брозовский поклялся хранить это знамя как зеницу ока. А клятва коммуниста весит больше, чем вся медь мансфельдских рудников. Может быть, знамя у Брозовских, а может быть, его там и нет. В Мансфельде столько шахтеров – забойщиков, стволовых, откатчиков, кто-нибудь да спрятал его, в каком-нибудь горняцком доме оно дожидается того дня, когда мы вас выгоним к чертовой бабушке и снова развернем наше непобедимое красное знамя».

Такими радостными мыслями был полон Вальтер Гирт.

Дойдя до Рыночной площади, Вальтер перестал свистеть. Из погребка около ратуши на безлюдную заснеженную площадь падал свет.

«Выпью-ка я за знамя», – подумал Вальтер и вошел в погребок. В первую минуту яркий свет ослепил его. Сквозь завесу пара и табачного дыма, словно издалека, доносился гул голосов.

Вальтер подошел к стойке и заказал кружку пива. Хозяин ополоснул кружку в тазу, подставил ее под кран и, когда она наполнилась до краев, смахнул деревянной лопаточкой желтоватую пену, которая медленно исчезала в сетчатых дырочках оцинкованной стойки, и протянул кружку новому посетителю. Вальтер с кружкой в руке облокотился на стойку и окинул помещение беглым взглядом. Народу здесь было немного. За одним из столиков сидела орава пьяных штурмовиков. Перед ними стояли пустые кружки. Один из штурмовиков, откинувшись на спинку стула и похлопывая соседа по плечу, бормотал:

– Да, дружище, «сегодня мы правим Германией, а завтра весь мир покорим». Вот увидишь. Так сказал наш фюрер, Адольф Гитлер… – Он икнул. – А как сказал фюрер… – Он опять икнул. – Так и будет. Уж это точно!

Он закашлялся и едва не свалился со стула. Сосед похлопал его по спине, и он снова принялся бормотать то же самое. Несколько раз вся орава начинала петь то что-то бравурное, то совсем заунывное.

Вальтеру стало противно. Он отвернулся и увидел рядом с собой Рихарда Кюммеля. Вальтер толкнул его и кивком головы указал на штурмовиков.

– Новые властители мира, Рихард, – буркнул он.

Рихард Кюммель едва заметно пожал плечами:

– Рано или поздно они прогорят.

– Рано или поздно?! – возмутился Вальтер. – Ты что же, собираешься ждать, пока они подожгут весь мир?

– А что можно сделать в одиночку! – подавленно сказал Рихард.

– Почему в одиночку? – Вальтер поставил пустую кружку на стойку и внимательно посмотрел на Рихарда.

Рихард опустил глаза.

«Что это? Что с ним?» – с тревогой подумал Вальтер.

Он уже стал расплачиваться, когда его окликнули:

– Гирт, пойдите-ка сюда.

Вальтер обернулся. Кто-то махнул ему из-за столика в углу. Он увидел лишь коричневый рукав с черной свастикой.

«Что ему от меня нужно?» – подумал Вальтер.

Он взял сдачу со стойки и направился к двери, чтобы догнать Рихарда, который успел уже выйти. Но в это время его снова позвали:

– Гирт, да пойдите же сюда!

Он опять обернулся и сквозь табачный дым разглядел сидевшего в углу Шиле. И тут в нем заговорило любопытство. Протиснувшись между столиками, он подошел к бывшему штейгеру.

Шиле сидел один за столиком, как раз под портретом Гитлера, – это было его обычное место, ибо он считал, что подобная позиция таит в себе глубокий смысл: вверху Гитлер, фюрер всей Германии, а под ним он, Шиле, фюрер всего Гербштедта. Портрет Гитлера вверху на стене был пестро размалеван: мундир коричневый, свастика черная, а злые, выпученные глаза – голубые; к тому же все это было заключено в позолоченную раму.

Итак, Шиле сидел под портретом и вытирал большим носовым платком лоб и шею. На коричневом мундире поблескивали знаки отличья группенлейтера, но у обладателя этих почетных знаков был недовольный и растерянный вид. Шиле был явно чем-то расстроен.

– Присядьте, Гирт, – сказал он. – Выпьем еще по одной, а?

– Нет, пить я не буду, – ответил Вальтер.

Но Шиле, словно не расслышав, крикнул кельнеру:

– Еще две кружки.

Любопытство Вальтера все возрастало. Шиле был известный скряга. Уж если он приглашает к себе за стол простого горняка, да к тому же еще угощает его пивом, для этого должны быть особые причины.

Кельнер принес пиво. Шиле поднял свою кружку:

– Ваше здоровье! – Он выпил, поставил кружку на стол и вытер рот тыльной стороной ладони. – Ну, Гирт, как дела?

– Хорошо.

– Как поживают жена и дочка?

– Хорошо.

– Вы уже зарезали свинью?

– Да.

– А сегодня холодно. Такого холодного марта не было с двадцать восьмого года, верно?

– Пожалуй.

«Однако, он неразговорчив», – разочарованно подумал Шиле и стал придумывать, как бы ему вызвать собеседника на откровенность. Он должен во что бы то ни стало выпытать у Гирта, где находится знамя. Только после этого он сможет опять жить спокойно. Забыв о сидящем рядом Вальтере, он погрузился в воспоминания.

Когда Гитлер пришел к власти, мир рисовался штейгеру в розовых тонах. Его сразу назначили группенлейтером. Вот это была должность! Наконец-то его оценили. Дома он битых полчаса вертелся перед зеркалом, примеряя новую коричневую форму. Его жена Гертруда стояла сзади, благоговейно сложив руки, и говорила, вздыхая:

«Ах, Оттокархен, как идет тебе эта форма, в ней ты совсем другой человек, такой представительный, такой важный! Наконец-то ты начал делать карьеру. И ты этого вполне заслужил, ведь ты всегда был честным и трудолюбивым. А сколько ты натерпелся от этих рабочих! В мире так много подлости».

Шиле увидел в зеркале, как жена вытерла слезу, и был растроган. Гертруда сквозь слезы улыбнулась:

«Но теперь все пойдет по-другому. Теперь все поймут, что ты за человек. Покажи им, милый, на что ты способен! Слышишь? Только поменьше ложной жалости. Я ведь знаю, какой ты добрый. Но с этим покончено! Понимаешь? Ты этих коммунистов так прижми, чтобы они пикнуть не смели. Начальство это любит. И тогда, может быть, тебя еще повысят в чине. И мы купим трехметровый буфет, знаешь, тот, что выставлен на витрине мебельного магазина в Эйслебене, ладно? А еще я хотела бы купить бронзового ангела, такого, как в доме у горного асессора, и меховую шубу. Ну, пожалуйста, Оттокархен, пожалуйста, хорошо?»

Жена продолжала болтать, а Шиле, выпятив грудь, вертелся перед зеркалом, самодовольно рассматривая себя со всех сторон и одергивая коричневый мундир. Приподняв бровь, он сказал медленно и веско:

«Милая Гертруда, теперь ты получишь все, чего только пожелаешь. Буфет, ангела, шубу. А может быть, – добавил он с таинственным видом, – я даже подарю тебе настоящую русскую шубу».

«Русскую?» – удивленно пропищала Гертруда.

«Ну да, милая, фюрер сделает Германию великой и могучей. Весь мир мы поставим на колени! Но это мужское дело, Гертруда. Твое место – у домашнего очага».

С каким восхищением смотрела на него жена! И сам он казался себе сильным и могущественным.

Но, увы, все это было месяц назад… А сейчас… сейчас Шиле, как бы очнувшись, оглядел шумный прокуренный погребок, молодого горняка со спокойным, честным лицом. Шиле вздохнул. Да, да, месяц назад мир действительно рисовался ему в розовом свете. Он вытер потное лицо и раздраженно посмотрел на непокорный вихор Вальтера. «Ну, подожди, – подумал он, – ты у меня заговоришь».

Сегодня утром Шиле вызвали в Эйслебен. Господин крайслейтер, сидевший у себя в кабинете за огромным письменным столом, спросил его коротко и резко:

«Вы сожгли знамя?»

Шиле, щелкнув каблуками, склонил голову в почтительном поклоне:

«Осмелюсь доложить, нет».

«Почему?»

«Осмелюсь доложить, мы его не нашли».

Крайслейтер почесал затылок. Глаза у него сузились.

«Послушайте, Шиле, если вы в кратчайший срок не покончите со знаменем, я буду вынужден разжаловать вас за неспособность».

Шиле весь съежился от этой угрозы. Он опустил голову еще ниже и пробормотал заикаясь:

«Но его совсем не так легко найти, господин крайслейтер».

«Вы осел! – заревел крайслейтер. – Конечно, это не легко. Вы что думаете, рабочие вам принесут знамя домой на золотом подносе? Тупица! Говорю вам в последний раз, и зарубите себе это на носу: вы должны сжечь знамя публично, и не позднее следующего воскресенья. Понятно?»

Шиле, вытянувшись в струнку, отчеканил:

«Так точно, господин крайслейтер!»

Вспомнив теперь об этом «так точно», Шиле нахмурился и сжал губы.

Вальтер заметил перемену в лице Шиле и, заподозрив что-то недоброе, решил уйти.

– До свиданья, – коротко бросил он и поднялся с места.

Шиле тотчас же очнулся от своих воспоминаний:

– Вы останетесь здесь, понятно?

– С вашего позволения, мне пора домой, – спокойно ответил Вальтер.

Группенлейтер побагровел:

– Вы уйдете, когда я кончу с вами разговаривать, ни на минуту раньше, понятно?

Вальтер насторожился, но виду не подал.

– Разговаривать? Да мы уже минут пять, как молчим, – сказал он.

Шиле постучал толстым золотым перстнем по кружке.

– Ты думаешь, я заказал тебе пива для того, чтобы услышать твои «хорошо», «да», «нет» и «до свиданья»? Нет, милейший, сегодня ты так дешево не отделаешься. Мне нужно у тебя кое-что узнать. Мне нужна небольшая справочка, понятно? – Он схватил Вальтера за руку и понизил голос: – Ты знаешь, что мне от тебя нужно?

Вальтер отрицательно покачал головой.

– Не знаешь? Нет? Тогда я тебе это скажу, товарищ Гирт. Я хочу сегодня же знать, где вы спрятали ваше русское знамя.

«Ага, – подумал Вальтер, – пора уходить». Он вырвал руку и, глядя сверху вниз на разъяренного Шиле, сказал:

– Вашего пива я не пил и где знамя, не знаю, – и повернулся к выходу.

Тогда Шиле вскочил и, размахивая руками, заорал во все горло:

– Это мы еще посмотрим, негодяй, знаешь ты или нет, где знамя! А ну, ребята, хватай эту красную сволочь!

Штурмовики повскакали с мест. Одутловатые, пьяные морды перекосила тупая ненависть. Раздались громкие выкрики:

– Держи его! Он красный!

Вальтер понял, что дело плохо. Не глядя по сторонам, он поспешно шел к двери. Все бросились за ним. Какой-то верзила преградил ему путь:

– Выход запрещен.

– Пусти! – сказал Вальтер, глядя ему в глаза.

Штурмовик размахнулся и ударил Вальтера по лицу. Вальтер, не помня себя, бросился на верзилу и метким ударом свалил его с ног. Одним прыжком он очутился у двери, но в ту же минуту на голову ему обрушился чей-то железный кулак. Он пошатнулся, штурмовики схватили его и потащили к столу, за которым сидел Шиле. Они не прочь были поразвлечься. Вальтер еще не пришел в себя, в глазах у него стоял туман.

Шиле сидел, откинувшись на спинку стула и заложив ногу за ногу. Около него столпились штурмовики.

– Ну, Гирт, в таком большом обществе веселее разговаривать, не правда ли, – усмехнулся группенлейтер. – Теперь выкладывай: где знамя? – Он размеренно покачивал ногой в такт словам.

– Я не знаю, где знамя, – сказал Вальтер.

Штурмовики уже расстегнули пряжки ремней. Они ждали команды. В погребе стало очень тихо.

– Господин группенлейтер, разрешите, мы поможем ему вспомнить.

Шиле кивнул.

Штурмовики схватили Вальтера, стащили с него плащ и куртку и бросили его на стол. Раздался свист ремней.

Голова Вальтера безжизненно свисала со стола.

Наконец штурмовики остановились:

– Теперь ты скажешь, где знамя?

Его подтащили к стулу под портретом Гитлера. У Вальтера ужасно болел бок и кружилась голова. Он хотел сесть, но нацисты только этого и ждали. Один из них ударом ноги опрокинул стул, и Вальтер рухнул на пол. Вся орава весело загоготала. Они никак не могли успокоиться. Как только Вальтер пытался ухватиться за ножки стола, чтобы приподняться, кто-нибудь наступал ему на руку каблуком.

Шиле даже вспотел от смеха. Наконец-то он хоть на несколько минут мог позабыть о своих заботах.

– Ладно, хватит, дайте ему встать, – пропыхтел он.

Штурмовики отошли, и Вальтер встал, тяжело опираясь о стол. Он едва мог собраться с мыслями. «А что толку, если я дам забить себя до смерти? – подумал он. – Нужно что-нибудь придумать».

Словно издалека донесся до него голос Шиле:

– Ну, теперь ты вспомнил, куда вы спрятали знамя?

Все притихли, дожидаясь.

– Да. – Вальтер не узнал собственного голоса.

– Черт возьми, лечение-то помогло!

Опять раздался громкий хохот.

Шиле, довольный, откинулся назад. Он торжествовал.

Все хорошо, что хорошо кончается! Он уже совершенно отчетливо видел, как к нему летит бронзовый ангел. Это смягчило его.

– Вот видишь, Гирт, я же всегда знал, что в сущности ты благоразумный парень. Теперь назови нам только место, где спрятано знамя.

– Говорят, Брозовский спрятал его в подвале монастыря, – с трудом выговорил Вальтер.

Шиле вскочил со стула:

– А ну, ребята, тащите сюда факелы. Идем в монастырь. Ты поведешь нас, Гирт.

Серый монах

По ночным улицам Гербштедта к монастырю двигалась странная процессия. Покачиваясь из стороны в сторону, брели пьяные штурмовики, тревожно мерцали свечи: факелов в спешке раздобыть не удалось. Впереди вели Вальтера, с трудом передвигавшего ноги.

Они вышли из города и по занесенному снегом полю направились к старому монастырю. На свежем воздухе Вальтеру стало лучше. Голова его прояснилась. Но идти было по-прежнему трудно. Каждый шаг причинял ему боль. Он проваливался в рыхлый снег, спотыкался. Правой… левой… правой… левой. Если бы можно было хоть на секунду остановиться и перевести дух! Но грубые кулаки толкали его в спину. Правой… левой. В изношенные полуботинки забивался снег. На штурмовиках были высокие крепкие сапоги.

Наконец они добрались до мрачного, серого здания монастыря. Молча спустились в темный сводчатый подвал.

– У-у-у, ну и жутко же здесь! – воскликнул кто-то. – Надеюсь, Гирт, ты не трус.

Это пришлось пьяной ораве по вкусу.

– У-у-у! – дружно заорали они.

В длинном коридоре гулко отозвалось эхо. Дрожащие язычки свечей отбрасывали пляшущие тени на потрескавшиеся каменные стены. Коридор, круто спускаясь вниз, становился все у́же. Штурмовики скользили на мокром каменном полу, хватались за замшелые выступы стен. Вверху, под самым потолком, неподвижно висели летучие мыши.

Хотя Шиле был пьян не меньше других, ему стало страшно. Он пробовал подбодрить себя звуком собственного голоса:

– Далеко еще? – спросил он громко.

И опять отозвалось эхо.

– Минут пять, – ответил Вальтер. – Говорят, он спрятал знамя в западном крыле склепа, там, где бродит серый монах.

– Что за чепуха! Какой еще серый монах? Кто станет верить этим выдумкам!

Один из штурмовиков рассмеялся. Тысячью голосов повторился этот смех под гулкими сводами. У пьяных героев по спине побежали мурашки. Дальше они шли молча.

Пахну́ло плесенью, из поперечного хода подул сквозняк, и свечи погасли, все, кроме одной. Вальтер шел впереди, все дальше углубляясь в подземелье. Внезапно он остановился.

– В чем дело, Гирт? – послышался сзади испуганный шепот: кричать у них уже пропала охота – раскатистое эхо внушало им страх.

Вальтер указал на черневшее в каменной стене отверстие шириной примерно в метр, длиной сантиметров в шестьдесят.

– Лезем.

– С меня хватит, – недовольно пробормотал один.

– Черт с ним, с этим знаменем! – с досадой сказал другой.

– Замолчите вы, жалкие трусы! – прикрикнул на них Шиле. – Мы должны найти знамя! Тот, кто со свечой, пусть лезет первым, а ты за ним, Гирт!

Кряхтя и охая, штурмовики – толстый мясник Крюгер, канцелярист Либхен и другие – опустились на колени и стали протискиваться в дыру. Им приходилось не легко: они ведь не были горняками. Так весело начался сегодня вечер в погребке, а теперь вот изволь мучайся тут! Один за другим они исчезали в черной дыре, громко сопя, ползли по низкому каменному коридору. Шиле пробирался последним. Он не заметил в темноте торчавшего из стены острого камня. Тр-рр! – его новый мундир с треском разорвался на спине. Шиле чуть не взвыл от досады. Вот не везет так не везет! И все из-за проклятого знамени! И зачем только он поселился в этой богом забытой дыре? Один только Брозовский причинил ему столько хлопот! Листовки, за которыми он тогда тщетно гонялся, плакаты, забастовка… Сейчас Брозовский сидит, наконец, в концлагере, а хлопоты все не прекращаются. А тут еще новый мундир полетел ко всем чертям, и, может быть, все это напрасно.

Мрачное предчувствие охватило его.

– Эй, Гирт, – крикнул он, – если ты вздумал нас надуть, живым ты отсюда не выйдешь. Ясно?

Вальтеру это было ясно. Ясно было и то, что так долго продолжаться не может. Две, ну, три минуты, и они всё поймут. Две, три минуты, и они убьют его.

Жизнь прошла хорошо. Правда, порой ему было нелегко. Но он не терял мужества.

Когда он вступал в Коммунистическую партию, Отто Брозовский, протягивая ему членский билет, сказал: «Смотри, Вальтер, смотри, мой мальчик, как сильны мы, горняки. Миллионы лет скрывает земля медь в своих глубинах, а мы метр за метром проникаем в толщу породы и вырываем из нее это скрытое сокровище. Так разве мы не справимся с капиталистами? Только для этого мы все должны держаться вместе и бороться упорно и бесстрашно».

Упорно и бесстрашно! Вальтер полз дальше. Перед ним на полу, по стенам и на сводах галереи плясали отблески свечи. За ним, тяжело дыша, ползли его убийцы.

Одна минута, быть может, еще две… Вальтер думал: «Они убьют меня. Но знамени им не найти! Никогда! Брозовский прав: мы сильны».

И тут он увидел, как от каменного свода отделилась тень. Мимо него бесшумно промелькнула летучая мышь. В тот же миг погасла единственная свеча, и своды подвала огласились пронзительным криком:

– На помощь!!! Серый монах!

Кричал толстый мясник Крюгер. Он был суеверен и каждую субботу гадал на картах.

Поднялась неописуемая паника. Летучая мышь испуганно металась между штурмовиками, которые яростно отмахивались от нее.

– О-о-о! – стонал один. – Он дал мне затрещину!

– Помогите! – вопил другой. – Он дергает меня за волосы!

– Пресвятая дева Мария, – хрипел третий, – он хочет меня задушить. Он знает все мои грехи, пресвятая Мария. Он знает, что это я украл велосипед… – И штурмовик умоляюще орал: – Я завтра верну его этому красному, завтра же утром. Обещаю тебе это, серый монах, только помилуй меня!

В темноте они налетали друг на друга и в ужасе отскакивали в разные стороны. Шиле попытался перекричать все эти вопли и стоны:.

– Вы что, ребята, совсем спятили? Только старые бабы верят в призра… ра… ра…

Сзади, в том месте, где был разорван мундир, Шиле вдруг почувствовал чьи-то легкие холодные прикосновения. От страха он едва не лишился чувств.

Наконец летучая мышь вырвалась из этой кутерьмы, и перепуганные насмерть штурмовики постепенно стали приходить в себя.

– Зажгите свечу! – раздался дрожащий голос Шиле. – Гирт, ты поползешь впереди!

Ответа не было.

– Ползи дальше! – закричали штурмовики. – Слышишь?

Ответа не было.

– Гирт! Гирт!

Зажгли свечу. Ее мерцающее пламя осветило бледные, вытянувшиеся лица сидящих на корточках штурмовиков.

Вальтера Гирта найти не удалось.

Полчаса спустя Вальтер, бесшумно открыв дверь, вошел в свою комнатушку. Он поспешно стал доставать из комода рубашку, носки, носовые платки.

Проснулась жена:

– Что случилось, Вальтер? Что ты там делаешь?

– Я должен уехать отсюда, Ганна, – мягко сказал Вальтер. – Я не сказал им, где знамя. Этого они мне никогда не простят. – Он нежно взял голову жены в свои большие, крепкие руки. – Поцелуй Соню. Скажи ей, чтобы не забывала меня. Я буду бороться дальше, пока еще и сам не знаю, где и как, но нашей Соне не придется краснеть за отца. Скажи ей это, Ганна.

Тяжело было на сердце у Вальтера, когда он, покинув дом, брел по пустынной дороге мимо заснеженных терриконов. Но он знал, что выбрал честный и правильный путь.