Текст книги "Лес за стеной (СИ)"
Автор книги: Анна Жнец
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)
Глава 27
Я развесила на спинке стула жёлтое платье дочери. В Ахароне яркие цвета, кроме традиционного красного, имели право носить только дети, и я отводила душу, заказывая Диане наряды из свободных стран. На дочь Равад давал деньги неохотно, и я искала способы сэкономить, часто отказывая себе в необходимом, зато в гардеробной моей малышки висели платья каких угодно оттенков: салатовые, бирюзовые, персиковые, розовые. По правде говоря, это красочное изобилие больше радовало меня, чем Диану. Мне нравилось любоваться ею, и других детей – детей от Равада – я не хотела.
Перед сном я окуривала детскую, отгоняя злых духов. Делала это по привычке, а не из суеверного страха перед нечистой силой, в которую теперь не верила. Единственное зло в этом доме скрипело пружинами матраса этажом ниже, дожидаясь меня в супружеской спальне. Никакими ароматическими палочками его было не изгнать.
– Спой мне про дорогу, – попросила Диана, кутаясь в тонкое покрывало из хлопка.
Звуки, издаваемые моим горлом, пением могла назвать только она. Я неумело растягивала гласные и редко попадала в ноты. Вот у Раххан голос был – низкий, грудной, под стать её драматической внешности. Убирая, сестра иногда забывалась и начинала мурлыкать под нос мелодию, которой нас научила мама.
Как бы сильно я ни фальшивила, Диана слушала меня, затаив дыхание, и я пела. Про дорогу, серой лентой бегущую к облакам, зажатую высокими бетонными стенами, что закрывали поля вдоль обочин. В маминой песне этих стен не было, но я боялась будить в детском разуме столь опасные фантазии. В конце концов, мы жили в мире, где зелёный цвет можно было увидеть только на детских платьях.
Глаза Дианы медленно закрывались, потом распахивались и начинали закрываться опять. Заканчивая второй куплет, я подняла голову – и подавилась воздухом: под потолком над кроватью порхали бабочки. Призрачные крылышки переливались всеми оттенками синего: от небесного до сапфирового. Тонкие, похожие на булавки усики трепетали.
«О Всесильный…»
– Прекрати! – я схватила Диану за плечи и затрясла её, сонную, изо всех сил. – Прекрати немедленно! Никогда! Никогда так не делай!
Бабочки исчезли. Дочка смотрела испуганно, и я прижала её к груди, ругая себя за срыв. В отличие от Равада, я никогда не повышала на Диану голос. Хотя бы со мной она должна чувствовать себя в безопасности.
– Прости, прости, – зашептала я в тёмную макушку. – Ты не виновата, но… То, что ты делаешь… бабочки… это плохо. Тебя могут… наказать.
– Тётя Эсса так делает, – Диана отстранилась и завернулась в одеяло. Спряталась в нём, как в коконе. От меня. Своей матери. Видеть это было настолько больно, что я не сразу обратила внимание на её слова.
Эсса? Колдует? И учит всяким опасным глупостям мою дочь!
– Ты больше не будешь с ней общаться!
Хотела бы я, чтобы во мне говорил только страх за Диану, но под толстым слоем возмущения и обоснованного испуга скрывалась в том числе и зависть – чувство, которое я не ожидала в себе обнаружить.
Крепче завернувшись в одеяльный кокон, малышка заплакала, и при виде этих горьких слёз я поняла, что не смогу отнять у неё единственного друга: не так много она знает людей, которые относятся к ней хорошо.
– Тётя Эсса больше ничего не умеет, – захныкала дочка. – Только создавать бабочек. Она говорит, что у нас отобрали чудеса. Однажды в сказку пришли чудовища, украли чудеса и спрятали, а фей превратили в своих служанок.
«Эсса! Что ты творишь?!»
– Она говорит, что чудовища завидовали феям. И боялись их. И хотели быть сильнее.
– Это просто сказка, – прошептала я дрогнувшим голосом. – Просто сказка…
– Я тоже так думаю, – Диана зевнула. – Тётя Эсса считает, что феи не могут делать чудеса, потому что голодные…
«Что?»
– Но у нас она пила чай с пирогом и всё равно не смогла заставить моего быка летать.
У меня затряслись руки.
«Я убью её! Убью! Чего она добивается? Своих детей не имеет, хочет чтобы и я…»
– Но ты не волнуйся, мамочка, – Диана положила ладошку под голову. – Я знаю, что никому нельзя рассказывать о своём даре. Особенно чудовищам. Тётя Эсса запретила. Но тебе ведь можно? Ты ведь тоже фея?
Всхлипнув, я закрыла лицо руками.
* * *
Уложив Диану, я спустилась на кухню, чтобы успокоиться и выпить воды. После услышанного меня ещё потряхивало. Не знаю, как я сдержалась и не кинулась звонить Эссе, крича и запрещая приближаться к моему ребёнку. Завтра у нас намечался серьёзный разговор: неужели она не понимает, что, затрагивая такие темы, подвергает Диану опасности?!
Дочка – единственный лучик света в моей безрадостной жизни. Последнее утешение. Всё, что у меня осталось. Я не позволю ей навредить!
Руки дрожали, когда я подносила стакан к губам, и вода в плену прозрачных стенок плескалась. Зубы застучали по стеклянному краю, да так, что не удалось сделать ни глотка.
«Как я докатилась до такой жизни?»
Взгляд упал на белый тюль. В складках ткани пряталось пятно от детских пальцев: утром Диана помогала готовить для курицы маринад и, видимо, нечаянно испачкала штору.
Со вздохом я отложила стакан, взяла мыло и кухонное полотенце. Может, удастся оттереть грязь, не снимая тюля с карниза? Равад не должен увидеть это пятно, иначе…
Как же осточертела бесконечная уборка! Непрекращающаяся, выматывающая рутина. И упрёки, упрёки. По поводу и без. Утром я просыпалась усталой, а к вечеру валилась с ног. Звенел будильник, и я с трудом заставляла себя открывать глаза и двигаться. Домашние туфли словно отяжелели вдвое, а мир спрятался за серой дымкой. Краски выцвели, поблекли. Куда бы я ни взглянула, на всём будто лежала пыльная вуаль. Только платья Дианы, её глаза, её волосы оставались яркими.
Моя усталость не была физической.
Я смотрела на жёлтое пятно в складках тюля с ненавистью. Хотелось спать. Я представляла, как голова касается подушки, и в бессилье комкала полотенце. Я не могла отложить дела до утра. Не могла оставить проклятую штору висеть испачканной. Равад заметит. Он замечает любые детали, словно специально ищет, к чему придраться, – повод устроить моральное избиение.
«Исчезни, исчезни», – повторяла я ненавистному пятну.
Эсса умела создавать синих бабочек. У Раххан однажды получилось сотворить шар, отправивший нашего преследователя навстречу с Сераписом. Всё, чего хотела я, – заставить пятно на занавеске исчезнуть. Но оно насмехалось надо мной в мутном свете лампы, и, стиснув зубы, я намылила полотенце.
Глава 28
Диана протянула мне красную резиновую тряпочку, которая оказалась воздушным шариком, и потребовала надуть. Самое время, учитывая, что, одетые и обутые, мы стояли в коридоре в ожидании лифта.
– Милая, зачем ты это с собой взяла?
Всё, чего мне хотелось, – как можно быстрее и незаметнее добраться до улицы Гнева, а такие вещи – флажки, шары – привлекали внимание. Я сказала Раваду, что собираюсь в торговый центр – смотреть новые чистящие средства для дома. Сама не знаю, почему солгала. Муж не запрещал встречаться с родственниками, но, когда я заговаривала о том, чтобы проведать Эссу, его лицо кривилось, а в глазах мелькало неодобрение. Думаю, взбреди мне в голову навещать родных чаще одного раза в год, его терпение лопнуло бы, как передутый воздушный шар.
– Верни это в детскую.
Я удерживала кнопку вызова, не позволяя дверцам подъехавшего лифта закрыться.
Диана поджала губы. Я знала это выражение. Моя дочь не из тех, кто станет плакать или канючить, добиваясь желаемого, но с этого момента она не скажет ни слова и всю дорогу будет идти с несчастным видом, так что в конце концов я поверну обратно и надую проклятый шар. Лучше уступить сейчас и сэкономить время.
Я поднесла к губам красный мешочек, и тот стал округляться, наполняясь воздухом из моих лёгких. Лицо Дианы посветлело, на губах заиграла радостная улыбка, и я отругала себя за эгоизм: в самом деле отказала дочери в такой малости!
– Мне тётя Эсса подарила.
– Помню, – я завязала хвостик шара узлом и вручила Диане. – Держи крепко. Без нитки неудобно.
Глаза малышки засияли.
– Тёте Эссе будет приятно, если я приду к ней с её подарком.
Я кивнула. Нам с тётей Эссой надо было обсудить её возмутительные методы воспитания, и сделать это следовало с глазу на глаз.
На улице, вдали от спасительных кондиционеров, солнце жгло нещадно, и только редкие, неожиданные порывы ветра приносили облегчение. Красный шарик бликовал, и Диана не сводила с него восторженного взгляда. Как редко я видела дочь улыбающейся. Весёлой она выглядела лишь рядом с Эссой, либо наедине со мной, и никогда – при отце. В присутствии Равада Диана затихала, старалась стать незаметнее и, как мышка, пряталась по углам. Вечером не выходила из своей комнаты, даже если мучилась жаждой или хотела в туалет. Терпела до последнего, только бы случайно не пересечься с родителем. Мне это было знакомо. Я словно наблюдала со стороны сцены из нашего с Раххан детства. И как же близка я была к тому, чтобы повторить судьбу матери! Надо найти способ достать таблетки: ещё одной неудачной беременности – беременности, закончившейся выкидышем, – я не выдержу.
– Мама, не грусти. Смотри, какой шарик!
– Чудесный.
Улица Огненного Выбора с её относительно свежим воздухом, белыми бордюрами и аккуратными скамейками у домов осталась позади. Сейчас мы огибали площадь Возмездия. На самом деле это была не площадь в прямом смысле этого слова – скорее, проспект. Так назывался район, охватывающий центральную часть Ахарона, которая включала в себя ратушу, главный храм, тюрьму, здание суда, несколько домов и магазинов и, собственно, саму площадь – одну из двух печально известных в городе. В народе её окрестили площадью Палачей. Это место предпочитали обходить стороной.
Пожалуй, я могла бы выбрать менее оживлённый маршрут, идти дворами, но пока путь соответствовал легенде: за дорогой начинался лес торговых центров, а за ним было рукой подать до Аллеи Статуй. Приближаясь к отчему дому, я волновалась. Какова вероятность, что мы с сестрой пересечёмся? Отвернётся ли она от меня так, как отворачивается всегда? Что скажет? Каким взглядом окинет?
– Магграх!
Я стояла на перекрёстке, сжимая ладонь дочери, когда знакомый голос вырвал меня из тревожных мыслей. Я обернулась. Приветливо улыбаясь и махая рукой, навстречу шла Тара. Последний раз мы виделись пять лет назад во время традиционного собрания в бывшем бальном зале. С тех пор она будто стала массивнее. То ли поправилась на размер, то ли яркое красное платье, расклешенное от груди, её полнило. Когда Тара приблизилась, я поняла, что она беременна и особый фасон одежды скрывает выступающий живот. Её щёки остались такими же румяными, но глаза светились уверенностью, которой раньше в них не было.
– Давно тебя не видела на нашем кружке, – сказала Тара, и хотя в её тоне не слышалось осуждения, я едва не принялась оправдываться.
Почему надо было начинать разговор именно с этого?
Пока Диана хвасталась шариком, я думала, как аккуратно расспросить Тару о всех тех вещах, которые интересовали меня неимоверно, и при этом не выдать своей абсолютной неосведомлённости о жизни близких людей. С Эссой мы виделись регулярно, но почти не разговаривали. Как-то незаметно множество тем оказались под запретом. Единственное, что я знала о судьбе Раххан, – отец больше не пытался выдать дочь замуж: боялся очередного скандала.
– Вы по-прежнему собираетесь каждый день?
– Теперь только дважды в неделю, – с сожалением ответила Тара. – Организовать кружок было отличной идеей, но последние три года Раххан и Эсса им почти не занимаются. Что такое с ними случилось? У них словно пропал ко всему интерес.
Она смотрела, ожидая ответа, а у меня язык прилип к нёбу. Как много Тара знала о лесе? Делились ли Раххан и Эсса с кем-либо своими планами? Мне вспомнился рисунок, испуганно смятый в бумажный ком, – древесные корни, счёсанная кора. Тара согласилась бы отправиться за стену. И её подруга, Ирима, тоже. И многие другие. И я в том числе. Сейчас – да. Я поняла это внезапно, как если бы сделала самое важное открытие в своей жизни. Вот так, стоя посреди оживлённой улицы, на краю шумной проезжей части, осознала весь ужас совершённой пять лет назад ошибки. Я лишила женщин надежды.
Как я могла?
Пока я думала, что сказать, неожиданно налетел ветер. Подхватил красный воздушный шарик, вырвал его из детской руки и понёс в сторону дороги с сумасшедшим движением.
– Мой шарик! – закричала Диана, и её ладонь выскользнула из моей.
– Стой! – я попыталась схватить дочку за ворот платья, но только царапнула ногтями по ткани. – Нет!
Время замедлилось. Стало тихо, словно уши набили ватой. И в этой тишине отчётливо, ужасающе громко взвизгнули автомобильные шины. Я видела, как оранжевый седан, несущийся на мою дочь, пытается тормозить, но не успевает, как водитель выворачивает руль, задевая бампером серую легковушку в соседнем ряду, и та начинает неконтролируемо вращаться.
Шарик взмывает в небо. Во все стороны летит дорожная пыль. Металлический скрежет и лязг, звон разбивающегося вдребезги ветрового стекла.
Оранжевый седан остановился, протаранив две машины, но серая легковушка, продолжала крутиться, как стрелка взбесившегося компаса. И на её пути была моя дочь – маленькая фигурка, парализованная паникой.
– Диана!
Всё произошло за секунды. Я растерялась. Не успела ничего сделать. Только закричала. И в этом имени, в этом истошном вопле смешались боль и отчаяние.
Столкновение было неизбежно. Неизбежно, но…
На моих глазах, на глазах невольных свидетелей вращающуюся машину подбросило в воздух и смяло, словно в гигантском невидимом кулаке. Стёкла лопнули. Осколки посыпались на асфальт.
На другой стороне дороги стояла Раххан. Её глаза были круглыми, руки – поднятыми. Синие нити тянулись из раскрытых ладоней, удерживая над головой Дианы ком покорёженного металла. Машину, которая должна была её сбить.
Глава 29
О том, что сестру арестовали, я узнала от Эссы и сначала не поверила: как же так? За что? Спасая мою дочь, Раххан себя выдала: человек пятьдесят, не меньше, наблюдали, как она удерживала в воздухе четыре тонны металла, согнутого в рог. Водитель выжил чудом. Но выжил! В больницу его доставили с многочисленными переломами и порезами. Краем зрения я видела, как мужчину вытаскивали из изуродованной машины и, окровавленного, укладывали на носилки.
Когда Раххан осознала произошедшее, её лицо исказилось от ужаса и паники. Она колдовала на виду у изумлённой толпы! И, похоже, сама была шокирована своими способностями. Позже, дома, мне вспомнился синий шар, что пролетел в полуметре от моего плеча и обрушил на вооружённого стражника фронтон библиотеки.
«Я просто испугалась».
«Я не знаю, как это работает».
На оживлённом перекрёстке, разделяющем старую и новую часть города, Раххан тоже действовала инстинктивно. И судя по тому, что позволила себя арестовать, по-прежнему не имела представления, как управлять этой скрытой силой.
Об этом я тоже подумала после, в уютном полумраке детской комнаты, когда укладывала дочку спать. Меня трясло. Я не могла от неё отойти – держала, спящую, за руку и содрогалась при мысли о том, как близко была к трагедии, самой страшной для любой матери. Я просидела у постели Дианы всю ночь и задремала, положив голову на краешек её подушки. А в сером утреннем сумраке, проснувшись, вспомнила о сестре. Я даже её не поблагодарила!
В тот момент мне было не до Раххан. Стоя на коленях посреди дороги, усыпанной осколками стекла, я рыдала и прижимала к себе Диану. А когда смогла успокоиться и взять себя в руки, сестры и след простыл. Испуганная, она сбежала.
Дальним уголком сознания, свободным от ужаса и облегчения, я понимала: случившееся незамеченным не останется. Слухи разлетятся по Ахарону, как подхваченный ветром дым из окуривающих трубок, и к вечеру о способностях Раххан будет известно всем. Но могла ли я предположить, что предрассудки окажутся сильнее здравого смысла и человека, спасшего ребёнка – мою дочь! – от смерти, заключат под стражу, бросят за решётку, словно преступника?
Ближе к полудню Эсса прибежала ко мне в слезах. Голос тонул в рыданиях, и я с трудом её понимала. Всхлипывая, она говорила о тьме, проникающей в женские души. Не сразу до меня дошло, что она пересказывает чужие слова.
– Они… они её боятся. Твой отец… Я слышала, как твой отец говорил, что в Раххан вселилось зло.
– Но это абсурд!
Я не могла поверить, что поступок сестры – хороший, благородный поступок – мерк на фоне всеобщего суеверного страха. Страха перед необъяснимым, сверхъестественным.
– Вспомни Ирму, монахиню, – Эсса схватила меня за плечи. – Раххан для них слишком опасна. Её способности угрожают существующему порядку.
– Нет, – я оттолкнула невестку. – Нет. Это недоразумение. Уверена, её скоро отпустят. Она же спасла жизнь ребёнку!
Я взглянула на Диану, играющую в кресле с куклами и быком, и сердце сжалось от нежности. О Раххан, если бы не ты…
Её отпустят. Поймут, что совершили ошибку, и освободят. Это вопрос времени. Сестра ведь не сделала ничего плохого. Наоборот. Не может быть, чтобы…
Эсса закрыла лицо руками.
– Если бы у нас был ключ. Но где его достать теперь?
Я ощутила укол вины и повторила, пытаясь оправдаться в первую очередь в собственных глазах:
– Не сегодня завтра, они разберутся, что к чему и…
– Один цветок. Всего один. Горсть земли. Хоть что-нибудь. Я бы нашла способ пронести ей это в камеру. Пять лет прошло. У неё совсем не осталось сил. Их просто неоткуда было брать.
– О чём ты говоришь?
– Ты знаешь, о чём. Ты была с нами в ту ночь. Подслушала наш разговор. Ты прекрасно понимаешь, почему они обнесли лес стеной. Не только этот – все. Каждый луг, каждое поле, каждый клочок земли. Спрятали. От нас. Чтобы мы не могли вернуть то, что у нас украли. То, что принадлежит нам по праву! – Эсса в ярости стукнула кулаком по стене.
– Феи и чудовища?
– Мы не феи. Но они… они – чудовища. Самые настоящие. Неужели ты этого ещё не поняла?
Эсса отвернулась, обнимая себя за плечи.
– Нет никакой Заур. Эта страшилка, придуманная, чтобы держать нас в цепях. Удобная легенда, оправдывающая режим. Как и Серапис. Большинство уже и не помнят, с чего всё началось. Почему наши предки отгородились от природы как от величайшего зла. Такие, как Альб, просто бездумно следуют традициям, но жрецы… жрецы знают.
Я покачала головой.
– Однажды Раххан купила у иноземного торговца цветок…
– Орхидею. Она рассказывала.
– И когда до него дотронулась, то забилась в судорогах.
– Цветок был срезан. Раххан неосознанно попыталась вытянуть из него силу – инстинкт любой голодной ведьмы – и ощутила агонию умирающего растения. Какую-то крупицу силы она всё-таки получила, потому что в критический момент смогла воспользоваться своим даром.
«Голодной ведьмы?»
– Ты хочешь сказать, что она… что мы…
– Должны принять себя такими, какие есть.
– Но я не…
– Не ведьма? – Эсса горько усмехнулась.
– Конечно, я не ведьма! Что за ерунду ты несёшь!
– Нет, ты именно она. И я, и Раххан, и маленькая Диана.
«Ложь!»
– Не смей так говорить про мою дочь! Она хорошая, добрая. В ней нет ничего плохого!
– А с чего ты взяла, что быть ведьмой значит быть плохой?
«Она ещё спрашивает? Разве это не очевидно?»
– Я сломала ключ, потому что услышала, как Раххан назвала сущность, обитающую в лесу, тьмой. Тьма – это зло. И то, что вы собирались сделать…
Эсса посмотрела на меня с болью:
– Какое такое страшное преступление совершила Раххан, чтобы сидеть в тюрьме? Что дурного в жизни сделала ты? А твоя мать? Мы – тёмные колдуньи. Такова наша природа. Но тёмное не значит плохое. Мы просто другие. И нас боятся.
Неужели это правда? Неужели в тот день, когда, шокированная подслушанным разговором, я залезла в тайник и сломала ключ, то всё неверно поняла?
– Но вы… вы собирались… – виски ломило. – Вы хотели… Я не могла позволить вам это сделать…
Тогда, пять лет назад, я была беременна. Наши отношения с Равадом начинали налаживаться, и мне казалось, что я вот-вот ухвачу свою детскую мечту за хвост. А они, Раххан и Эсса, собирались нарушить привычное течение моей жизни. Перевернуть всё с ног на голову. Я думала, что защищаю семью, но чего добилась? Раххан сидела в тюрьме. Диана боялась собственного отца и даже дома не чувствовала себя в безопасности. А я… Я не была счастлива.
– Злая колдунья спасла жизнь твоему ребёнку. Спасла с помощью тёмных чар. Добрые слуги Сераписа бросили её за это в тюрьму.
Молчи, Эсса, молчи. Как мне жить с осознанием того, что я сделала? Тяжесть совершённой ошибки давила на плечи.
«Если бы можно было повернуть время вспять…»
Словно почувствовав моё состояние, дочка бросила куклы и обняла мои бёдра, такая солнечная в своём жёлтом платье.
Никогда я не смогу оплатить сестре этот долг, как никогда не искуплю свою вину перед ней.
