Текст книги "Лес за стеной (СИ)"

Автор книги: Анна Жнец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Глава 24

Половинки пластикового ключа я оставила в тайнике под алтарём. Створки лифта разъехались, и в кабине я увидела Калуха, стоявшего лицом к зеркалу. Наши взгляды встретились в отражении.

Откуда он здесь? Отец запрещал посторонним разгуливать по этажам. В нерешительности я топталась на пороге. Жрец обернулся и вскинул бровь – седовласый мужчина с ямкой на подбородке и глубокими носогубными складками. Этот треугольник морщин вокруг рта – первое, что привлекало внимание. Остальное рассмотреть я не успевала – опускала взгляд, как и полагалось приличной девушке.

Двери начали закрываться, но Калух нажал на кнопку, и створки снова приветливо распахнулись перед моим лицом. Запереться наедине с мужчиной в замкнутом пространстве лифтовой шахты было не лучшей идеей. В Ахароне такое не одобрялось. Но передо мной был не просто незнакомец, а жрец – честный и набожный человек, вхожий в семейный круг. Отказаться ехать вместе – проявить неуважение. Взволнованная, я жаждала как можно скорее покинуть место преступления и вернуться домой. И меньше всего мне хотелось оскорбить отцовского друга необоснованными подозрениями, поэтому, поколебавшись, я вошла в кабину.

Под мышкой Калух держал книгу. Роскошная кожаная обложка бросалась в глаза, и я старалась не пялиться. Не показывать интереса к запрещённым вещам – инстинкт, вбитый в подкорку.

– Богатая у твоего отца библиотека, – сказал жрец, видимо, заметив мой взгляд.

Я мысленно отругала себя за неосторожность. Лифт зашумел и тронулся. И всё-таки стоило придумать повод остаться на этаже, потом незаметно спуститься по лестнице или подождать минут десять и отправиться вниз следующим рейсом.

Чудовищная неловкость заставляла нервничать. Низко опустив голову, я смотрела в пол и жалела, что не могу завешаться волосами: те были собраны в высокую причёску. Взгляд, как назло, нет-нет да и соскальзывал к корешку книги, зажатой между рукой и туловищем. Стоило ослабить контроль, и это получалось совершенно случайно. Когда в очередной раз я поймала себя за этим опасным занятием и украдкой посмотрела на Калуха проверить, не заметил ли тот моего любопытства, наши взгляды встретились. От неожиданности я ахнула и задела локтем кнопку на панели. Лифт дёрнулся и остановился. Свет заморгал.

– Запретный плод сладок и всегда интересует молодых девиц, – сказал жрец.

Он повертел книгу в руках и протянул мне, забавляясь моим испугом. Отшатнувшись, я вжалась в стену, словно на меня наставили нож. Свет падал на кожаную обложку с золотым тиснением. В этом маленьком помещении предложенная мне книга была самым опасным предметом. Так соблазняют вора дорогим ожерельем, чтобы, когда он поддастся искушению, отрубить ему кисть.

– Пожалуйста, уберите это от меня, – я отодвинулась как можно дальше и отвернула голову.

Мужская рука, липкая от пота, старчески шероховатая, сжала моё плечо и скользнула к запястью.

– Что вы делаете?!

От шока я впала в ступор и не сразу начала сопротивляться, а когда оцепенение схлынуло, было поздно: Калух навалился на меня, задирая юбку. Не знаю, почему, но я не решалась его ударить по-настоящему, сильно. В голове крутилось нелепое опасение показаться невежливой. Я нелогично надеялась воззвать к чужому благоразумию.

– Ты же этого хочешь, – прохрипел жрец в ухо, и я ощутила себя испорченной, словно в самом деле нескромным взглядом или кокетливым жестом его спровоцировала.

Шеи коснулось влажное дыхание. Омерзительно! Задранная юбка складками собралась на талии. Колготки приспустили, и жёсткие пальцы отодвинули трусики.

И тут я поняла, что чуда не случится.

– Отпустите! – закричала, рыдая и исступленно вырываясь. – Я беременна!

– Заткнись! – меня хлестнули по щеке. – Как ты разговариваешь со старшими?

Рука зашарила между ног. Я молотила Калуха по плечам, но всё ещё боялась пускать в ход ногти. С детства меня учили покорности, подчинению, и сейчас, когда ситуация вдруг потребовала стать решительной, злой, царапаться и кусаться, не получалось побороть привычную установку. Слёзы капали на ладонь, зажимающую мне рот. Мысль о том, что моему ребёнку навредят, заставила собрать волю в кулак и укусить насильника.

Калух взревел.

Как только он убрал руку от моего лица, я закричала:

– Не подходите! Я всё расскажу отцу и мужу! Вас забьют камнями на площади!

Жрец оскалился.

– Это тебя забьют, идиотка. Тебя! За то, что ехала со мной в лифте. Осталась с мужчиной наедине значит сама хотела, – и он засмеялся мне в лицо. – Ты никому не расскажешь. Самой будет хуже.

Заправив рубашку, он наклонился ко мне с ехидной ухмылкой, но, к счастью, лишь нажал на кнопку за моей спиной. Лифт двинулся. Калух отошёл к зеркалу и, словно ничего не случилось, пригладил растрепавшиеся волосы. В ступоре я уставилась на свои дрожащие пальцы. В голове было звеняще пусто.

«Этого не может происходить на самом деле. Я брежу».

Как только кабина остановилась, я бросилась к выходу – к стеклянным дверям, ведущим на улицу. Колготки так и остались приспущенными. Воздух холодил кожу в порванном лифе платья.

* * *

Если бы, прибежав домой, я никого не застала, то, вероятно, успокоившись и хорошенько подумав, сохранила бы произошедшее в тайне. Но распахивая дверь в гостиную, я едва сдерживала рыдания. Одного взгляда на меня, растрёпанную, в порванном платье, хватило, чтобы понять: что-то случилось.

Я тряслась. Вся. Не знаю, как на подгибающихся ногах поднялась по лестнице. Как повернула дверную ручку дрожащими пальцами. Как не рассыпалась пылью под обжигающим взглядом мужа. Мне надо было почувствовать щекой родное плечо. Укрыться в надёжных объятиях. Ощутить себя в безопасности. Потеряв равновесие, я качнулась к любимому.

«Обними меня! Пожалей! Скажи, что всё будет хорошо. Что такого не повторится».

Я падала. Падала со своих ненавистных тяжёлых туфель, и меня подхватили. Но не прижали к груди, как я жаждала, как мне отчаянно было нужно. Равад стиснул мои предплечья и, взбешённый, посмотрел в глаза.

– Где ты шлялась? Почему в таком виде? Кто-нибудь видел тебя?

С высокой колокольни я плевала, что подумают посторонние люди, о чём станут сплетничать. Меня почти изнасиловали. Я неслась через весь город в свою уютную гавань, где меня успокоят и вернут ощущение безопасности. Сотрут фантомную грязь от чужих потных прикосновений. Но Равад смотрел на меня, словно я блудница. Словно я, только я виновата в произошедшем. Словно Калух тут ни при чём. Единственное, что волновало моего благоверного, – испорченная репутация.

– Меня… меня…

Вторая за день пощёчина обожгла лицо.

– Молчи, – зашипел Равад. – Ничего не хочу знать. Умойся. Немедленно.

Он оттолкнул меня. Брезгливо. Как налипшую на ботинок грязь. Мой любимый. Мой муж. Отец моего будущего ребёнка.

– Ничего не было, – сказал Равад и в ярости поджал губы. Мышцы на заострившихся скулах подрагивали. – Ни-че-го не было, – повторил по слогам. – Запомнила?

Я медленно помотала головой, не веря ушам. Затем кивнула, чтобы не злить Равада.

«Что со мной не так? Что не так с ним?»

Супруг размашисто прошёлся по комнате. Стиснул кулаки до побелевших костяшек. Когда он развернулся, мне показалось, что меня ударят. Вздрогнув, я отшатнулась, и Равад поморщился.

– Ты хорошая жена. Покладистая. Готовишь вкусно. Убираешь чисто. И ты беременна. Я не хочу ничего менять.

«О чём он говорит?»

– Никто, слышишь, никто не должен узнать о том, что случилось.

«Ты даже не спросил, что именно произошло!»

– Я…

– Держи язык за зубами!

– Но я ни в чём не…

– Хочешь, чтобы тебя убили? – Равад побелел от злости.

Я потянулась к нему бездумно, как тянется замерзающий к огню, пытаясь согреться. Супруг нетерпеливо ушёл от прикосновения. Кончики пальцев мазнули по воротнику рубашки.

– Ради Всесильного, приведи себя в порядок! Смотреть тошно.

Неужели он не спросит? Его не интересует, почему лиф моего платья порван? Отчего руки дрожат и слёзы катятся по щекам? Куда ты, Равад? Ты уходишь? Собираешься оставить меня в одиночестве? Сейчас, когда мне так необходима поддержка? Тебе… всё равно?

Супруг не смотрел в мою сторону. Наклонился, взял с подлокотника кресла пиджак, и спустя минуту входная дверь с шумом захлопнулась.

________________

От автора: Возможно, вам показалось глупым то, как Магграх цепляется за свои иллюзии и не желает расставаться с розовыми очками. Но. Это лишь защитная реакция психики на безвыходную ситуацию. Магграх не может уйти от мужа, как бы тот себя ни вёл. Ключ от леса сломан. И у Магграх только два выхода: верить, что отношения с супругом можно наладить, или признать, насколько всё безнадёжно и скатиться в депрессию. Однако заверяю вас: выход есть, Магграх изменится. Всё это необходимый этап становления её личности.

Глава 25

Я родила девочку, и муж перестал меня замечать. Подарки, которые он принёс в палату, на моих глазах отправились в мусорную корзину. Красное одеяльце, плюшевый бык с колокольчиком на шее, коробка, перевязанная алым бантом. Окинув взглядом голенького младенца на пеленальном столике, Равад изменился в лице. Не сказал ни слова. Развернулся и вышел.

Комнату заполнял детский плач. Эхом отдавался в ушах. Растерянная, я смотрела на закрытую дверь и не понимала, в чём провинилась.

Ребёнок достался мне тяжело. Восемнадцать часов я мучилась в родах и едва не попала под нож хирурга. И, разрешившись от бремени, чувствовала себя не лучше. Грудь болела, каменная, переполненная молоком. Две недели мне нельзя было сидеть, а ноги со вспухшими венами отказывались держать.

Я стояла у окна и с завистью смотрела, как подъезжают к главным воротам празднично украшенные машины. Красные и оранжевые флажки рядом с зеркалами заднего вида торжественно развивались. Автомобильные дверцы распахивались перед счастливыми матерями, несущими свою главную гордость – сыновей в алых конвертах. Девочек кутали в белое и встречали с меньшим размахом. Без радостных возгласов, салютов и дымовых трубок.

Меня поздравить не пришёл никто. За пять дней, что мы с Дианой лежали в родильном доме, ни муж, ни отец, ни брат не навестили нас ни разу. Раххан я не ждала.

На следующий день после того случая в лифте она ворвалась в гостиную на улице Огненного Выбора, красная, перекошенная от ярости. Судя по сбившемуся дыханию, всю дорогу до моего дома сестра бежала, не останавливаясь. Кричать Раххан начала с порога. Орала и размахивала руками, пока не натолкнулась взглядом на мой округлившийся живот. Заметила – и резко замолчала, как будто её ударили. Смотрела долго, так, что, не выдержав, я закрылась руками от её взгляда.

Тогда Раххан подняла голову:

– Ты губишь себя. Это твой выбор. Но зачем ты тянешь на дно остальных? О чём ты думала?

– Я защищала свою семью! Своего ребёнка!

Раххан расхохоталась. Вцепилась себе в волосы, жуткая, пугающая громким неестественным смехом.

– Это была Заур. Там, в лесу, – я бросила это как вызов.

Губы сестры скривились.

– А кто такая Заур? – спросила она. – Первая женщина, виновная во всех бедах? Чудище с иголками вместо зубов и щупальцами на голове? Монстр?

– Зло, – ответила я, не раздумывая.

Раххан ткнула в меня пальцем.

– «В каждой женской душе есть лазейка для зла» – так они говорят? Но то, что для них зло, для тебя – благо.

Из родильного дома меня забирал Альб. Приехал на своём красном внедорожнике. Принёс мне коробку абрикосовых пирожных, посыпанных пудрой, а Диане – куклу. Мне нельзя было сладкое: я кормила грудью – но расплакалась, растроганная подарком. Прижимая к груди белый свёрток, забралась в машину. Позади сидела Эсса, вся в чёрном. Её молчаливое неодобрение ударило сильнее пылающего гнева Раххан. Мне оставалось лишь раз за разом убеждать себя в том, что, сломав ключ от леса, я поступила правильно.

В тайне я желала, чтобы кто-нибудь из приехавших за мной приподнял край детского одеяльца, заглянул в конверт, из любопытства, из вежливости полюбовался личиком моей спящей дочери. Но Эсса отвернулась к окну, а её муж, мой брат, стиснул кожаную обмотку руля, впился взглядом в лобовое стекло и за всю дорогу не проронил ни слова. Не повернулся к нам, даже когда пробудившаяся от тряски Диана зарыдала на весь салон. И так же молча по приезду поднялся со мной на лифте, помогая отнести сумки.

Из-за стены долетали обрывки телефонного разговора: Равад был дома, но встречать нас не вышел. Альб опустил вещи на пол рядом с дверью, а я направилась в детскую – просторную комнату, смежную с нашей спальней. В глаза бросились решётчатые боковины кроватки, сваленные в углу кучей хлама. Равад хотел собрать кроватку, пока я буду в родильном доме, но…

Руки устали. Диана хныкала и причмокивала губами – хотела есть, да и я умирала от голода. Прижимая дочку к груди, кое-как опрокинула опёртый о стену детский матрас, затем уложила на него ребёнка. Без сил рухнула рядом и расстегнула пуговицы на лифе платья. Ткань под моими пальцами была мокрой, липкой и приторно пахла молоком.

Глава 26

В тот день на рынке я увидела Раххан. Захотела, но побоялась окликнуть, и только крепче сжала ладошку дочери.

– Ай, больно, – скривилась Диана, отнимая у меня свою руку.

Часы на центральной башне показывали без четверти два, и золотые стрелки на циферблате ослепляли, отражая солнечный свет. Пахло перебродившим вином: фрукты, выставленные на прилавках, были не первой свежести и при такой жаре безбожно гнили.

– Мама, пойдём.

Не знаю, как долго Диана дёргала меня за руку, пытаясь привлечь внимание. Мир замер, перестал существовать, сузился до знакомой спины и каштановых волос, выгоревших на солнце.

Раххан…

Пять лет прошло. Сестра закостенела в своей обиде. Разговор, случившийся на следующий день после того, как я разрушила их с Эссой план, стал последним. С тех пор мы не общались. Пересекались на улицах и в торговых центрах, но, как правило, заметив меня, Раххан поворачивала в другую сторону.

Эсса оказалась не столь непримиримой и спустя шесть месяцев появилась на моём пороге с подарками для племянницы. Своими детьми они с мужем не обзавелись. Эсса не могла зачать и каждый год в течение пяти лет проходила долгие болезненные обследования, а потом случайно выяснилось, что причина не в ней – бесплоден Альб. И законы Ахарона перечеркнули её надежду на счастливое материнство. Вероятно, поэтому к Диане Эсса относилась как к родной дочери и невозможно её избаловала.

Со мной бывшая сообщница говорила редко. Простила ли? Эту тему мы старались не поднимать, соблюдая шаткое перемирие. Но после случившегося, после моего чудовищного предательства Эсса замкнулась. Стала ещё молчаливее, чем Раххан. Даже забывала изображать сумасшедшую. Знаю, что новый ключ им добыть не удалось. Да и у кого бы они его украли? Альб не мог заявить о пропаже, а значит, и получить замену, а отец… Даже Эсса не была настолько умна, чтобы с ним связываться.

Часто накатывала тоска, и тогда отчаянно хотелось вернуться на улицу Гнева, в свой старый дом, снова сидеть на жёстком стуле и пить чай в окружении подруг в бывшем бальном зале, освещённом торшерами. Теперь я понимала, почему для многих эти часы были отдушиной.

В особо тяжёлые моменты я заталкивала неловкость и стыд туда, где давно покоилась моя гордость, обувала туфли, собирала Диану и даже доходила до перекрёстка перед Аллеей Статуй, но неизменно разворачивалась и брела домой под промозглым ветром или палящим солнцем. Существовало ли на свете чувство более сильное, чем страх? Я не представляла, как смогу открыть дверь и войти в комнату, которую когда-то вместе с Раххан красила, убирала, освобождая от пыли. Как посмотрю в глаза сестре и выдержу её ярость, её презрение.

– Мама! – Диана ещё раз настойчиво дёрнула меня за руку.

Торговец за прилавком нетерпеливо кашлянул, и я расплатилась за подвявший салат, который уже загрузила в корзину. Зелёные листы по краям тронула желтизна. Фрукты и овощи в Ахароне были либо с гнильцой, либо невыносимо воняли химией и выглядели пластмассовыми. Пока я отсчитывала монеты, Раххан затерялась в толпе, и внутри болезненно кольнуло сожалением. Когда-нибудь я наберусь храбрости, и мы с сестрой поговорим. Обсудим произошедшее. Должна ли я буду извиниться? А чувствую ли себя виноватой? Сожалею о своём предательстве или, наоборот, считаю, что поступила правильно? Вопросы, которые я боялась себе задавать.

– Тётя Эсса сегодня ко мне придёт? – Диана прижимала к груди плюшевого быка – единственную игрушку, подаренную отцом.

– Не знаю, милая, – я достала платок и вытерла пот, выступивший на её переносице.

Дочка смешно скривилась.

– Ночью над моей кроваткой летали бабочки.

Я похолодела. Замерла с поднятой рукой, в которой сжимала платок.

– Синие. Такие красивые.

– Нет, – я схватила Диану за плечи и, вне себя от ужаса, посмотрела в тёплые карие глаза. – Нет. Этого не было, – прошептала немеющими губами. – Ты ничего не видела.

– Видела! – дочка топнула ножкой, обутой в красный сандалик.

– Тебе приснилось. Никому об этом не рассказывай. Ты же никому не говорила о своём сне?

– Мне некому рассказывать, – Диана опустила голову и крепче обняла игрушечного быка. – Кроме Эссы.

Вздохнув, я прижала её к себе, мою одинокую, ненужную собственному отцу малышку.

– Пойдём.

Вставив ключ в замочную скважину, я поняла: дверь не заперта. И внутренне напряглась: Равад был дома. Взглянув на Диану, я приложила палец к губам. Дочка понимающе кивнула и повторила мой жест. На кухню мы пробирались на цыпочках, стараясь не шуметь пакетами.

«Уф, кажется пронесло. Надеюсь, нам повезёт, и на работу он уйдёт раньше, чем заметит, что мы вернулись».

Пока я раскладывала по полкам холодильника сыр, яйца и овощи, Диана сидела на стуле и болтала ногами. Затем спрыгнула на пол и стала мне помогать – приносила из корзины красные, натёртые воском яблоки.

– Папа монстр? – вдруг спросила она.

– Нет. Что ты, – я опустилась перед Дианой на корточки и покосилась на закрытую дверь. – Пожалуйста, говори тише.

– Если папа не монстр, – продолжила она, морща носик, – то, почему мы от него прячемся?

«Потому что я больше не могу выносить его упрёки!»

– Мы не прячемся, милая.

Как только я это сказала, половицы за стеной заскрипели – и стало трудно дышать. Я отвернулась к холодильнику, чтобы разложить по контейнерам оставшиеся яйца, но неловко подняла руку и разбила одно о пластиковую полку на боковой дверце. Скорлупа треснула. Склизкая масса шлёпнулась на плитку под моими ногами.

– Продукты стоят денег, – сказал Равад, и я вздрогнула. Съёжилась под его взглядом.

– Не ругай маму! Я всё убиру. – Диана схватила со столешницы полотенце и принялась елозить им по полу, а я остолбенела, не могла пошевелиться. Стояла, как дурочка, сжимая в ладони разбитую скорлупу, и яичная слизь стекала между дрожащими пальцами.

– Бесполезная. Никакого от тебя толка. На шкафах пыль. На зеркалах пятна. Теперь ещё пол изгадила.

– Извини.

– Я всё убрала. Папа, посмотри, я всё убрала, – Диана комкала полотенце, готовая разрыдаться.

Я хотела её обнять, утешить, но не находила сил сдвинуться с места: взгляд Равада был бетонной плитой, упавшей на мои плечи.

– Суп был пересолен, – муж подошёл к плите, схватил торчащий из кастрюли половник и демонстративно швырнул его в раковину. Брызги супа полетели во все стороны – на столешницу, на плитки фартука, на хромированную варочную панель.

Диана захныкала.

– Такими помоями только свиней в свободных странах кормить.

«Но ты приехал на обед домой и съел всё. Всё, что я приготовила», – я знала, что не могу этого сказать: сделаю только хуже.

– Пожалуйста, не пугай ребёнка, – всё-таки выдавила из себя.

Плача, Диана спряталась за шторой, как часто в детстве делали мы с Раххан.

– Какого ребёнка? – взревел супруг и сделал вид, что внимательно оглядывает комнату в поисках этого самого ребёнка. – Я никого не вижу. Ты не только не умеешь готовить, но и ребёнка родить не можешь.

«А Диана? Как же Диана?»

Это был контрольный удар. Последний. Самый болезненный. В ссорах Равад не упускал возможности напомнить о моих неудачных беременностях: обе закончились выкидышем на раннем сроке. Врач говорил: после первых тяжёлых родов организму требовалось время, чтобы восстановиться. Но Равад и слышать не хотел: ему был нужен наследник. Сын. Я думала подделать подпись мужа и купить в аптеке таблетки, но если бы кто-то из знакомых увидел, если бы правда раскрылась…

– Никчёмная. Какая же ты никчёмная! О Серапис, мне досталась самая никчёмная жена в Ахароне!

Возможно, если бы он меньше кричал на меня во время третьей беременности…

– У Гилена уже три сына!

Я хотела уйти. Мы были на четвёртом этаже, и мне хотелось уйти прямо в окно. Ударит ли он меня, если я сейчас заткну уши? Бедная Диана.

– Ты ешь продукты, купленные на мои деньги. Живёшь в моём доме. Носишь одежду, за которую заплатил я. Но не приносишь никакой пользы.

«Я родила тебе дочь. Я готовлю тебе завтраки, обеды и ужины. В одиночестве убираю десять этажей. С утра до вечера ползаю с тряпкой из комнаты в комнату, но ты всё равно находишь к чему придраться».

– Зачем я только на тебе женился?

Я смотрела на своего мужа и недоумевала, как когда-то могла находить его красивым. Он был безобразен. Рот как у мороженой рыбы. Глаза – грязные лужи. На лице – злость и брезгливость.

Наконец Равад вышел из кухни, и я осела на пол, сжимая в кулаке остатки разбитого яйца.

«Я больше не могу. Не могу так жить. Не могу».

Мягкие ручки обняли меня за шею. Диана положила голову на моё плечо.

– Мамочка, я тебя люблю.

«Соберись. Не рыдай при ребёнке».

– Всё хорошо, милая. Всё хорошо, – я вытирала слёзы, но они собирались на глазах, стекали к уголкам губ. Я чувствовала их солёный вкус. Теперь я понимала Раххан, которая обожгла лицо утюгом, лишь бы не выходить замуж за того, кто наверняка стал бы над ней измываться.

Диана остановилась передо мной, прижала тёплые ладошки к щекам.

– Мамочка, не плачь, ты хорошая. Ты очень-очень хорошая.