Текст книги "Объяснение в ненависти"

Автор книги: Анна Владимирская

Соавторы: Петр Владимирский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

– Вы жалкие марионетки в моих руках! Ты, Костик, думал, что очень крутой! Круче вареных яиц, блин! А ты букашка, жалкий червяк, которого я как захочу, так и подставлю! Пару слов этой дуре Майке, пару слов тебе – и вы уже полезли друг на друга, как гамадрилы! И ты, старый козел, ничего не понял. – Кристина посмотрела на Хрущинского как на что-то омерзительное, дурно пахнущее. – Когда мой папенька тебя, тварь безмозглую, напоил и ты дал просраться дуре Щербаковой насчет прайса, ты думал, что сам больно умный? Да ты просто тряпка гнилая, вот ты кто!.. А Темочка? Кто он такой, этот Сирик? Нищета голозадая! Почему все ему? За что? Что он сделал этому старикашке Карапетяну? Слышь, Тема, может, ты голубой? А?

– Криста! Что ты говоришь, опомнись! – умоляюще сложила руки Виктория. – Нельзя же быть такой…

– Какой? Ну какой, договаривай! Кукушка тупая! Я просто говорю вслух все то, о чем вы шепчетесь по углам! Разве не об этом вы парились, с тех пор как Темке счастье привалило? Может, вы ему не завидовали?

– Нужно было тогда не ему, а тебе с Карапетяном разговоры разговаривать! – огрызнулся вместо Зозули Головач.

– А мне, может, западло было! – прищурила глаза-незабудки Голосуй. Она повернулась к эстонцу. – Что спрятал голову? Не хочешь видеть такую, настоящую? Глупенький! Ты у меня во где был бы! Как и папаня. —

Теперь она обрушилась на Зуева. – Он меня демоном считал, придурок. А сам только и знал, что водку по вечерам глушить с таблетками…

Никто уже не мог ни слышать, ни видеть Кристину. Ее ангельская внешность: огромные голубые глаза, роскошные шелковые волосы – вся ее стать красавицы была невыносимым контрастом тому, что она говорила и делала. Наверное, Степаныч не выдержал: он прыгнул на Кристину и почти достал ее. Продуманно расставленные коллеги Прудникова тут же схватили его. Образовалась куча мала. Зуев как будто не чувствовал боли от вывернутых рук. Он смотрел на дочь не мигая и все пытался вырваться. А она снова стала спокойной.

– Какое обвинение мне предъявляется? – поинтересовалась она у Прудникова. – Повторяю, я никого не убивала. Больше ничего знать не знаю.

– Есть такая статья: соучастие в убийстве, – ответил капитан. – В данном случае в нескольких.

Кристина безмятежно улыбнулась.

– Посмотрим. Адвокатам тоже нравятся девушки с большой грудью и крепкой попкой! – Неожиданно она сделала неприличный жест. – Вот увидите, меня оправдают! Адвокат так распишет про бедненькую девочку, изнасилованную папенькой в раннем детстве…

– Кристинка! – прохрипел Степаныч, закрывая ладонями лицо.

– В суде на меня будут смотреть как на несчастную жертву. Да еще Янис наймет самого лучшего адвоката, правда, дорогой? Зря, что ли, я с тобой трахалась? А, милый?!

Янис дернулся, хотел что-то сказать, но только закашлялся. Повернулся спиной к бывшей возлюбленной. Никогда он не чувствовал себя так мерзко.

– Раковая клетка, – поставила диагноз Лученко. Сказала так, что эти слова прозвучали приговором. Никто не стал уточнять, что она имеет в виду, и Вера продолжила: – Повторяю для тех, кто не понял: карабкаться к вершинам карьеры по трупам – это метод раковой клетки. Метод простой и в то же время самоубийственный. Поясню на примере организма. Раковая клетка – это клетка, почему-то утратившая связь с другими клетками, живущая сама по себе, неуправляемая. Как невменяемая или преступница. Обычные клетки на всех уровнях служат организму как высшему целому. По заданной программе высшей целесообразности они питаются, размножаются и умирают. А раковая клетка служит сама себе. Живет ни с чем и ни с кем не считаясь. С ненавистью пожирает соседние клетки и безостановочно размножается. Но в своей темноте, узости и слепом эгоизме она не понимает, что пожирает организм, кормящий ее. Убивает его вместе с собой. Результат – смерть, самоубийство от ограниченности… Наверное, миллионы лет назад, когда жизнь на Земле вся состояла из одноклеточных примитивных организмов, все они были подобны раковым. И заняты исключительно пожиранием один другого. Но этот тупиковый путь сменился эволюцией организмов. Жизнь пошла дальше.

Присутствующие с ужасом смотрели на Веру Лученко. Потом перевели взгляд на Кристину и увидели действительно раковую клетку – такова была сила Вериных слов. А она все говорила спокойно и размеренно:

– Когда один человек присваивает себе полномочия целого коллектива, когда он воображает, что может устранять соперников, убивая их и всячески подставляя, он действует в точности как раковая клетка-самоубийца. И вследствие своей ограниченности уничтожает пирамиду, на вершину которой сумел взобраться. Все, что мешает быстрой и многообещающей карьере, разрушается. В том числе и бизнес, потому что карьерист – раковая клетка – не умеет отличить главное от второстепенного, не умеет проводить переговоры, делегировать полномочия, хватается за все сам. Не умеет считать деньги и ресурсы, не платит по счетам. Выгодные контракты уходят к другим, туда же уходят сотрудники, персонал. Происходит самоуничтожение карьериста вместе с карьерой. Потому что он взобрался на вершину не в результате естественного отбора, а насильственно, не успев по пути приобрести нужные для работы качества… Если нам, простым смертным, жителям этой маленькой планетки, что и угрожает, то не космические катастрофы и не экологические. Нам грозит катастрофа ненависти. Она происходит пока на уровне отдельных клеток-людей и в форме семейных разладов, ссор между соседями и коллегами. Террористы, кстати, тоже такие смертники – одиночные раковые клетки. Но возможны метастазы. Лечение здесь только одно: нужно учиться жить рядом с себе подобными, не пожирая их. Не убивая. Не умеешь любить – дружи. Не умеешь дружить – по крайне мере не воюй. Освобождайся от ненависти, чтобы не уничтожить самого себя. Научись если не любить, то хотя бы не ненавидеть.

Вера и сама не могла бы сказать, произнесла она последние слова вслух или про себя. Ну и неважно. Хватит. Она повернулась и вышла из ресторана. Рядом с автомобильной парковкой стояла одинокая скамейка, Лученко присела на нее без мыслей и без чувств, освобожденная и опустошенная. Предзнание кончилось. Кто-то должен сейчас выйти, сесть рядом с ней и задать обычные в таких случаях вопросы. И закурить. Она тоже закурит. Но кто это будет – Прудников? Пылдмаа? Она не знала. Вышел Артем Сирик. Опустился на скамейку.

– Вера Алексеевна, вы просто волшебница. Отныне в моем ресторане вас и ваших близких всегда будут обслуживать бесплатно.

Вера улыбнулась.

– Ну вот, по крайней мере восточное гостеприимство вы у Карапетянов уже переняли… Дайте сигарету.

Она прикурила от зажигалки Артема. Обратилась к подошедшему Прудникову:

– Ну что? Видите, как все просто.

– Ничего себе просто! – хмыкнул Валентин. – Ну хотя бы объясните, наша отечественная мисс Марпл, как вы узнали, кто из всех этих менеджерок – дочь папашки Зуева-Голосова?

– Помните, когда мы были у Цымбалов, я увидела почти пустой флакончик дорогих духов «KenzoKi»?

– Конечно, помню. Вы еще тогда сказали: «Запах – это тот же портрет!»

– Вот, памятливый вы мой! Этими духами пользовалась Кристина. А у остальных девушек были другие любимые парфюмы.

– Вера, вы не издеваетесь над бедным ментом? Невозможно по одному запаху узнать…

– Да Бог с вами, Валентин! Никто над вами и не думал смеяться, просто аромат духов стал решающей точкой. Еще до этого кто-то был у меня в гостях и украл карточку Борислава Голосова. Зачем, спрашивается? Ведь там было описано инцестуальное влечение отца к дочери. Если бы он этой кражей не обратил на себя моего внимания… Потом я мысленно примерила ко всем сотрудницам психологический тип женщины, идущей по трупам. Методом исключения получилась Кристина.

– Нет, я все-таки не перестаю вам удивляться! – сказал капитан, поднимаясь и отправляясь сопровождать к милицейской машине отца и дочь.

– А как же с клавишей? – спросил Артем. – Вы ведь ее нажали, я сам видел. А взрыва не произошло.

Вера печально усмехнулась.

– На самом деле я только легонько, кончиком пальца прикоснулась. Чтобы спровоцировать этих двоих. И не боялась, потому что у меня с техникой такие отношения: что бы я ни нажимала, оно не работает. Видеомагнитофон, пылесос, даже кнопка в лифте. Вот и использовала свой технический дебилизм для пользы дела.

– А как же вы узнали про бомбу? Видели?

– Нет, увидеть было невозможно. Следить за Зуевым нельзя было, чтобы не спугнуть. Я почувствовала. У меня, Артем, гиперразвитое интуитивное чувство, предощущение опасности. Я называю это тринадцатым чувством. Оно уже не раз меня спасало.

– Мистика какая-то!..

– Вовсе нет, у каждого есть какие-то свои замечательные способности. Когда-нибудь поговорим об этом…

– Ага, за бокалом вашего любимого мартини. Вера Алексеевна! Может, я такой тупой, но мне все же непонятно, почему они с отцом все это затеяли. Мотив карьеры – это для капитана. Это что-то лежащее на поверхности. Но ведь есть более глубокий слой? Какой? – Артем смотрел на Веру, на ее уставшее лицо и ждал ответа.

– Думаю, до нас все уже сказано.

– Да?

– Да. У Пушкина в «Сценах из Фауста» есть такая строка: «Всех утопить». Почему, спрашивается? Потому что,

когда не умеют, не могут любить, объясняются в ненависти.

* * *

«Клянусь Аполлоном-врачом, Асклепием, Гигией и Панакеей и всеми богами и богинями, беря их в свидетели, исполнять честно, соответственно моим силам и моему разумению, следующую присягу и письменное обязательство… Я направлю режим больных к их выгоде сообразно со своими силами и своим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости. Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла… В какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного, будучи далек от всякого намеренного, неправедного и пагубного, особенно от любовных дел с женщинами и мужчинами, свободными и рабами. Что бы при лечении, а также и без лечения, я ни увидел или ни услышал касательно жизни людей из того, что не следует разглашать, я умолчу о том, считая подобные вещи тайной. Мне, нерушимо выполняющему клятву, да будет дано счастье в жизни и в искусстве и слава у всех людей на вечные времена; преступающему же и дающему ложную клятву да будет обратное этому».

Слова клятвы Гиппократа снились под утро доктору Лученко. Они звенели под сводами актового зала мединститута. Тогда мальчики и девочки в белоснежных халатах были преисполнены такого рвения, такого энтузиазма! Они не догадывались, что каждый из них станет по-своему исполнять клятву, принесенную великому греку. И служить они будут не богам Аполлону и Асклепию, а простым смертным. И если для блага людей, для их здоровья и безопасности нужно будет даже нарушить слово, данное Гиппократу, то так тому и быть.

Вчера после тяжелого объяснения в ресторане Вера уснула с желанием проспать сутки, а лучше неделю, так чтобы никто и ничто не тревожили. Разве что Пай. Ему можно, потому что он без нее пропадет. Она провалилась в сон и проспала так до утра. Никто ее не беспокоил. Оля тихонько вывела погулять спаниеля, покормила, и он снова улегся на подушку рядом с Вериной щекой. Сквозь рассвет в моторолке зажурчала мелодия из «Щелкунчика». Она все звучала и звучала, хотя Вера делала вид, что ничего не слышит. Она так сладко спала, что ей не хотелось протягивать руку и отключать въедливый звонок. В конце концов мобильный победил. Она приложила трубку к уху и сонно выдохнула:

– М-м-м?

– Вера Алексевна! Вы что себе думаете?! – громыхнул в трубке нарочито сердитый голос ее начальника, главврача Ильи Ильича Дружнова.

– Я? Я ничего не думаю… – растерялась Вера и села в кровати столбиком, ничего не соображая. Сонное сознание не желало включаться.

– Почему вы не на работе, коллега? – Начальник поубавил металла в голосе, поскольку на слух определил, что Лученко спала сном праведницы.

– На работе? – эхом повторила Вера.

– На работе, в клинике! – поддал пафоса Дружнов. – Под вашим кабинетом километровая очередь, как в мавзолей. Все вас ждут. А вы спите, будто ленивец какой-то! Доктор Лученко, вам не стыдно?

– Ой! Правда?! – Мгновенно проснувшись, Вера спрыгнула на пол. Ощущение полной гармонии с окружающим миром стремительно понесло ее на своих крыльях. – Сейчас! Я сейчас, я уже выезжаю, Илья Ильич!

– Позавтракайте! – ворчливо сказал главврач и пропал в трубке.

Нет, все-таки странно устроен человек. Особенно если этот человек женщина, доктор и зовут ее Вера Алексеевна. Может ли доставить огромное удовольствие простой белый халат с вышитыми на кармане инициалами ВЛ? Или любопытные мордашки младшего персонала, нарочно прибежавшие на первый этаж взглянуть на вернувшуюся блудную дочь? Каких только слухов не ходило о ней… А пятиминутка у главврача, где ее при всех расцеловали несколько друзей-коллег! Все эти мелочи для кого-то могли бы ничего особенного не значить, но Вере они нарисовали слово «счастье».

В таком вот счастливом состоянии Вера, сидя уже в своем кабинете, начала прием. В гипнотарий вошла немолодая женщина. Глядя в ее жизнерадостное энергичное лицо, доктор Лученко чуть не расхохоталась: это была Жанна Михайловна Найденкина, пенсионных лет дама, бывшая учительница домоводства, ее постоянная пациентка с хрестоматийной психопатологией. На ней можно было демонстрировать студентам причудливую смесь маниакального и параноидального синдромов, которые «характеризуются состояниями повышенного, эйфорического настроения и активности, ускорения мышления, вплоть до скачки идей» плюс «наличие систематизированного бреда изобретения». Диагноз был поставлен Верой Алексеевной давным-давно. Наблюдалась Найденкина регулярно, при этом никакой опасности для общества не представляла – только для себя, учитывая «нарушения целенаправленной деятельности». Пациентка питала некую слабость к доктору и старалась видеться с ней чаще, чем требовалось. Своей неистощимой энергией Жанна Михайловна очень утомляла и врачей, и близких. Вот и сегодня, по всему видно, она принеслась с новой «гениальной» идеей о спасении рода человеческого.

– Можете меня поздравить, милый доктор! Я открыла, как прекратить биологическое старение!

– Поздравляю, – отреагировала Лученко, невольно улыбаясь. Неплохо начать работу после отпуска с такой пациентки!

– Это открытие явилось ко мне во время ночной бессонницы, как Менделееву его таблица. Меня словно током пронзило! Озарение! Иначе не скажешь. – Бывшая учительница выражалась весьма изысканно. – Милая Вера Алексеевна, я спасу человечество!

– Каким же образом на этот раз?

– А я разве не сказала? Золотце мое, но это ведь так просто. Нужно танцевать!

Найденкина вышла на середину кабинета, самозабвенно закатила глаза, подняла локотки и принялась лихо выстукивать дробь каблуками. Ее седая стрижечка растрепалась, желтая блузка вылезла из горчичной юбки, но Жанна Михайловна была слишком увлечена танцем и не обращала внимания на небрежности своего туалета. Отбивая толстыми каблуками с металлическими набойками бешеный ритм, она повторяла в такт:

– Вот так! Вот так!

– Всего-то?

– Именно. Но, конечно, есть тонкости. Танцевать нужно непременно степ. Притом обязательно голой. И все. Биологическая старость отступает!

– Вы меня чрезвычайно заинтересовали. – Вера уже «включилась» на больную.

– Смотрите! Что такое старение организма? Отсутствие движения. А мы его степом, степом, степом! Вечное движение – вечная жизнь. И обнаженные, как младенцы. Болезни и микробы, они ведь на одежде! А мы скинем одежду и останемся голыми, в чем мать родила, никакие бактерии нам не страшны! Вот открытие века! Бессмертие! Через чечетку! Я первая разгадала тайну вечной жизни. Как все оказалось просто!

Найденкина порывалась раздеться догола, но Вера Алексеевна всячески этому препятствовала, приговаривая:

– Зачем же так. Здесь холодно! Да и в клинике, Жанночка Михална, болезнетворные микробы. Лучше раздевайтесь у себя дома. Там безопаснее. И дома есть шанс обучить степу тех, кто действительно достоин бессмертия.

– Да. Бесспорно, Нобелевская премия мне, простой учительнице Жанне Михайловне Найденкиной, обеспечена! – Она согласилась застегнуть распахнутую блузку.

Когда Вере, изнемогающей от смеха, удалось наконец выпроводить танцовщицу, в дверь постучали. В кабинет вошел маленький, кругленький, весь багровый от возмущения уролог Цуперяк.

– Вера Алексеевна! У меня не пациент, а просто Армагеддон какой-то… Не больной, а конец света! Выручайте, дружочек, а то как бы не пришлось бригаду из Павлова вызывать!

– Да успокойтесь вы, Лев Тихонович. Помогу, конечно. Чем же он вас так расстроил? Совсем невменяем? Буянил? Дрался?

– Если бы. Он требует от меня совершенно дикую справку: о том что у него никогда не… Пардон… Что у него никогда и ни при каких обстоятельствах не встанет ни на какую женщину, кроме как на его возлюбленную. А?! Вы слышали подобное?

– Да уж, – усмехнулась психотерапевт. – По-моему, справку ему придется выписывать не вам, а мне.

– Вот-вот, выпишите мне справку! – Из-за спины Цуперяка выдвинулся Андрей Двинятин. – С подписью и печатью!

Уролог очутился в коридоре перед закрытой у самого носа дверью и понял, что его мастерски вытолкнули. Он постоял некоторое время в полной растерянности. Потом подумал: «Мало ли как поведет себя этот буйный идиот, а Вера Алексеевна, хоть и специалист в своем деле, но все же хрупкая женщина…» И Цуперяк, тихонечко нажав на ручку, заглянул в психотерапевтический кабинет. Увидел он картину настолько странную, что просто остолбенел. Коллега Лученко целовалась с тем самым буйным пациентом. Лев Тихонович бесшумно прикрыл дверь и, приложив палец к губам, шепотом обратился к сидящей под дверью очереди:

– Тсс! Доктор проводит сеанс психотерапии. Случай запущенный, очень серьезный случай! Придется подождать!..