Текст книги "Объяснение в ненависти"

Автор книги: Анна Владимирская

Соавторы: Петр Владимирский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

– В мои планы не входит расширение сфер деятельности. Справиться бы с тем, что уже есть. У вас все? – Он выразительно посмотрел на часы.

– У меня все, – хрипло ответила Даша и вылетела из кабинета Рязанцева, как будто ее ошпарили кипятком.

Только на стоянке она остановилась, чтобы обругать себя. «Идиотка. Какая же я идиотка! Мало мне истории с банкиром, поперлась к этому нефтяному корольку! Стыд какой. Что за детский лепет я несла, почему не напомнила, что Вера помогала его жене при родах? Почему не заставила его вспомнить, что без Веры он мог лишиться и жены, и ребенка? Не помнит он, видите ли! Морда нефтяная!!!» Она готова была расплакаться от собственного бессилия, пробираясь между мощными джипами и роскошными «мерседесами». Рядом с ними ее маленький красный «фольксваген» напоминал божью коровку среди орлов. «Ладно. Верунчику не буду говорить, что так опозорилась. Хватит с нас и двух вакансий».

Тут кто-то окликнул ее:

– Сотникова!

К Даше подошла высокая ухоженная блондинка с яркими синими глазами и нежной кожей цвета абрикоса. Одета она была в дорогой серый джинсовый костюм, стройную шею обвивал алый шифоновый шарф, а на руках и в ушах мерцали лучшие друзья девушек – бриллианты. Дарью окутала волна тончайшего аромата французских духов. Так выглядела ее сокурсница по институту иностранных языков.

– Лапина? Манька! Сколько же мы с тобой не виделись?

– Давно. А ты почти не изменилась, все такая же. Помнишь, наш декан обозвал тебя Маугли? – улыбнулась Маня.

– Маугли меня уже никто не называет, поскольку я выросла и покинула родные джунгли. А ты, Мань, очень даже изменилась, стала просто красавицей, – ответно улыбнулась Даша. Институтская подруга, надо сказать, попалась вовремя. Приятно переключиться на нее после инцидента с Рязанцевым.

– Так я и не была гадким утенком. Но все равно, спасибо на добром слове. Вот время летит! А ты что тут делаешь? Работаешь? Я слышала, ты открыла рекламное агентство, да?

– Не просто агентство, а одно из самых креативных! – с удовольствием ответила Дарья.

– Так может, ты решила взять «Энергию» на рекламное обслуживание? – хитро прищурилась студенческая подруга.

– Как же, этого Рязанцева только Лео Барнетт уговорит. И то… А мне это не под силу. Хотя я была у него совсем по другому делу. А он…

– Нахамил? Нагрубил? Выставил?

– Ты что, знаешь его?

– Приходилось встречаться!

– Значит, ты меня понимаешь. Давай, начинай сочувствовать!

Даша обрадовалась возможности поделиться с подругой своей досадой. Подруга, кажется, тоже была не прочь поболтать.

– Тогда закатимся куда-нибудь и поболтаем о своем, о девичьем. Только я кое-что улажу, – сказала Лапина, обернувшись и сигналя кому-то рукой. Невдалеке, у серебристого автомобиля, стоял парень и держал на руках симпатичного розовощекого малыша. Лапина поманила их, парень подошел.

– Познакомься с моим детенышем, – весело проговорила молодая мать.

– Привет, – ласково улыбнулась Даша. – Тебя как зовут, синеглазенький?

– Богдан! – четко и громко объявил малыш.

– Богдаша, ты сейчас пойдешь с Сережей к папе, а мама скоро приедет, – обратилась к сыну Маша. – Дашка! Давай на моей машинке поедем? А твою тут никто не стащит.

Дарья согласилась из вежливости, большого желания возвращаться на стоянку «Энергии» у нее не было. Они отправились к Машиному серебристому «мерседесу», где за рулем уже сидел водитель. Подруги уселись на заднее сиденье. Даша спросила:

– Ты что, сама не водишь?

– Конечно же, вожу! Но, когда мы выезжаем с Богдашей, наш папа категорически настаивает, чтобы был водитель. Когда я с сыном одна, то отвлекаюсь, ничего вокруг не вижу и не соображаю.

– По-моему, он прав, – уверила подругу Даша. – Маленькие забирают все наше внимание.

Дорогу заполнил разговор на вечную тему: родители и дети. Даша рассказала о своем сынишке, он жил с отцом в Америке и учился в американской школе. Потом разговор перекинулся на Дашины профессиональные дела, и она поделилась с приятельницей новостями из мира рекламы. Машина подъехала к уютному кафе в центре города. Женщины выбрали небольшой столик в глубине кафе, уселись и, сделав заказ, продолжили беседу.

– Мань, извини, конечно, но, судя по личному водителю и охраннику, твой супруг – человек не бедный.

– Ты всегда отличалась умом, красотой и проницательностью. Да, мой супруг может нас обеспечить.

– И работает в «Энергии» под началом олигарха Рязанцева, – догадливо кивнула Даша.

– Точно! – подтвердила Лапина.

– Как он умудряется ладить с этой нефтяной мордой? – посочувствовала мужу подруги Сотникова.

Марья расхохоталась и чуть не захлебнулась кофе.

– Как? Как ты его назвала?!

– Как он заслуживает, так и назвала! – гордо вскинула бровь Даша.

Она рассказала сокурснице о деле, которое привело ее к олигарху. Особенно красочно был описан нелюбезный прием. Маша внимательно ее выслушала и под конец согласилась, что Рязанцев и впрямь натуральная «нефтяная морда». Иначе его никак не назовешь. Потом они еще немного поболтали. Поскольку Марья сидела с ребенком дома, то и темы у нее были в основном домашние.

Когда подруги наговорились всласть и обменялись номерами телефонов, их доставили на стоянку «Энергии». Они простились, договорившись не терять теперь друг друга из виду, Сотникова пересела в свой скромный автомобиль и отправилась в агентство поднимать капиталистическое хозяйство страны. Теперь она могла, как личный кадровик доктора Лученко, доложить ей о двух организованных для нее вакансиях. Однако решила поработать немного и, как обычно, увлеклась.

В конце рабочего дня в ситуации с трудоустройством произошли некоторые изменения. Дашин мобильник бодро заиграл мелодию Моцарта, и в трубке вместо приветствия прозвучал мрачный голос:

– Беспокоит «нефтяная морда»! Я вас ни от каких важных дел не оторвал, Дарья Николаевна?

Дарья застыла с открытым ртом.

– Жена пересказала мне вашу беседу!.. Алло, что молчите? Вы меня слушаете? – Рязанцев хрюкнул куда-то в сторону от трубки.

– Я-я-а слушаю вас… – пробормотала Сотникова, все еще не вполне придя в себя.

– Хочу извиниться перед вами. Я действительно не понял, о ком вы ходатайствуете, возможно поэтому был излишне резок. Но совместными усилиями мы с женой все прояснили. Вера Алексеевна действительно прекрасный специалист! И я не отказываюсь от взятых обязательств.

Тут у него явно вырвали из рук трубку, и Манькин озорной голос зазвенел прямо в Дашином ухе:

– Дашка! Слушай меня! А лучше сразу записывай. Набросай бизнес-план будущей клиники. Ну, не мне тебя учить. Какое помещение, где, сколько нужно оборудования и какого. Кто из персонала нужен, сколько человек. В общем, все по пунктам. Потом прикинь ориентировочную сумму инвестиций…

Пока Сотникова слушала институтскую подругу, в ее мозгу не переставала звучать мысль, что для домохозяйки Машка совсем неплохо разбирается в бизнесе. Или это Рязанцев так выдрессировал свою жену?

– Ты меня слышишь? Ну Дашка!

– Слышу тебя хорошо…

– Вот и чудно. Твоя Лученко вполне достойна иметь свою собственную клинику. Пусть сама набирает или увольняет, кого хочет! Давайте работайте над бизнес-планом. Потом приходите с Верой Алексеевной к Александру, он с вами обсудит технические детали.

– Мань! Ты знаешь, ты кто? – Придя в себя, Дарья обрела чувство юмора.

– Кто?

– Ты тоже нефтяная, но не морда, а мордочка!

Услышав хихиканье, Дарья подумала: «Ну вот! Третье предложение, похоже, именно из тех, от которых не отказываются».

* * *

Озадачить Прудникова удавалось редко, но докторше Лученко удалось. Капитан не знал, злиться ему или удивляться. Любому горожанину прекрасно известно, что бар «У Густава» – богемный молодежный кабак. Там тусуется определенная околотелевизионная и околорекламная публика, часто полукриминальный и вообще никак не поддающийся определению народ. Шум и гам, джаз и рок, пиво с орешками, подозрительные сигареты, недешевые цены. Самое то! И здесь мент будет вести беседу о важных вещах? Что за странный выбор места! И на кой ляд ей вдруг понадобились фото преступников? Как с такой советоваться? Опять будет по руке гадать? Бабский бред! Похоже, у нее самой крыша сдвинута.

Валентин недоумевал, но отправился на встречу. Он и сам не понимал, почему так подчинился этому властному приглашению и глубокому голосу. Лучше об этом не думать, решил он, и вслух произнес свое любимое словечко: «Разберемся».

Бар «У Густава» встретил его обычным диким шумом. Надрывались колонки, орала молодежь, гам стоял такой, что с непривычки у капитана заломило в висках. «Где же мне ее искать?» Милиционер не успел задать себе этот вопрос, как к нему уже подошла изящная, хрупкая на вид женщина, усадила за столик. Откуда узнала, что это он? Ведь никогда они раньше не встречались, а он не в форме… И вовремя явилась, как ни странно, не опоздала.

Она оказалась намного моложе, чем он себе представлял. Вся такая стильная, приятно пахнущая, модно подстрижена (Славка все-таки молодец!), одета очень элегантно, во что-то серебристо-серое и туфельки на шпильке, сумка и шарфик вишневые. Н-да! Не простая вы девушка, доктор Вера Алексеевна. Что ж мне с вами делать?

– Напрасно вы. Валентин Викторович, ломаете себе голову! Ничего со мной делать не нужно, – сказала Лученко.

– Читаете мысли? – Капитан криво осклабился. – Скажите лучше, почему выбрали именно это «тихое» местечко для нашей встречи.

– Потому что разговор у нас будет серьезный, и мне не хотелось бы, чтобы кто-нибудь нас подслушивал. А здесь стоит такой рев… Даже при большом желании ничего не услышишь, если не сидеть рядом. Поэтому усаживайтесь сюда. – Она похлопала ладонью по стулу рядом с собой.

Валентин пересел.

– А каким боком вы относитесь к «Океанимпэксу»? – поинтересовался он.

Вера рассказала в двух словах, начав с одесской вечеринки.

– Так что, видите, мы с вами почти одним делом занимаемся, – закончила она. – Но по вашим глазам вижу: не верите, что какой-то доктор с помощью неких способностей может вычислить преступников. Я так и предполагала.

Прудников неопределенно пожал плечами. Пусть сама выкручивается.

– И для упрощения нашей с вами задачи, – продолжила его собеседница, – я попросила вас принести фотокарточки. Вы уже наверняка догадались: дескать, докторша неспроста велела захватить их. Небось, будет демонстрировать свои фокусы. Так вот пусть ее задачка будет посложнее, решили вы… Доставайте. Я сейчас вам кое-что покажу, и вам станет намного проще со мной.

Он действительно так и думал, слово в слово. Начинаются фокусы? Кровь прилила к щекам Прудникова, он покашлял и достал семь приготовленных фотографий, разложил их перед психотерапевтом. Из этих семи две он взял в отделе кадров.

– Эти двое – ваши коллеги по работе, – произнесла Вера, сразу отложив фотографии сотрудников милиции. Глядя на окаменевшее лицо Прудникова, она улыбнулась уголками рта. На ее щеках появились симпатичные ямочки. – А остальные… – Вера задержала взгляд на каждом снимке не дольше пяти секунд. – Вот и вот – убийцы. Этот и тот – воры. А этого уже нет на свете, он умер. Правильно?

На фото было двое убийц, два вора, и один преступник, убитый при задержании. Прудников уставился на докторшу. В его глазах было удивление ребенка, сидящего в цирке на представлении Кио. Только что в клетку к тигру вошла девушка – и вот она уже спускается из-под купола на арену.

– Как вы это делаете? – Ничего более умного он не смог спросить.

– Дорогой Валентин Викторович!

– Можно просто Валентин.

– В таком случае зовите меня просто Вера. Боюсь, не смогу объяснить, как я это делаю. Почему – тоже не сумею. Ответ вам от меня будет один: чувствую. Лучше всего вам не искать сейчас ответов на такие вопросы. Как, почему, зачем, откуда, разве так бывает? Забудем о детском любопытстве. Гораздо важнее – что с этим делать. И как нам с вами использовать мою интуицию.

– Так это называется интуиция…

– Все-таки обязательно требуется как-то обозначить непонятное!.. Да, интуиция. То есть безотчетная работа подсознания, являющаяся сознанию в виде готового результата. Проще говоря, способность предугадывать события и поступки людей. Ну что, полегчало?

Валентин рассмеялся.

– Ага. Ничего себе интуиция! Да с такой интуицией вам… вы… Вас не приглашали работать в органы?

– А я и так в органах работаю. В очень внутреннем органе. Душа называется. Слыхали о таком?

– Да ладно. Понял, не тупой. Что мы делаем дальше, партайгеноссе?

– Разбираемся с проблемами «Океанимпэкса». Мне с ними одной не справиться, – призналась Вера.

Прудников опасливо покосился на нее и подумал: такая не то что с рыбным холдингом, с кабинетом министров справится. И глазом не моргнет. Он вдруг испугался, не прочла ли она его мысли и на этот раз? Но она пила сок и не смотрела в его сторону. Вдруг она отставила стакан, зажмурилась, потерла виски. Поморщилась.

Мужчина и офицер решил проявить внимание:

– Что, сок невкусный?

– Нет, Валентин. – Она покачала головой и огляделась по сторонам. – Я вот показала вам свои способности. А теперь, боюсь, придется и вам продемонстрировать свои. Мужские.

Прудников, еще не сообразив толком, о чем речь, сразу напрягся. Мент все-таки. На столик всей тяжестью навалился парень – веселый, пьяный, толстый и бородатый. Русая его борода была заплетена в две косички, на концах косичек болтались какие-то металлические цацки.

– А-а-а!!! – заорал он, стуча косичками по столу и обнимая за плечи мужчину и женщину. В размах этих ручищ мог бы поместиться целый бар. – Друзья! Человеки! Я вас люблю!

– И мы тебя, – сказал капитан напряженно, высвобождая плечо.

– Тогда танцуем!!! – еще громче взвыл бородач, пытаясь поднять Веру с места. Прудников его легонько оттолкнул. Толстяк повернулся к нему всем телом, косички в бороде обиженно дрогнули. Но лицо парня выразило явную радость.

– Ты! – обратился он к Прудникову. – Хочешь драться? Давай!

Скандалист развел в стороны руки, как бы предлагая ударить его в грудь. Публика в баре шарахнулась подальше от этих ручищ, но глядела с любопытством. Стало чуть тише, лишь из колонок продолжало доноситься: «Тыц! – тыц! – тыц!»

Валентин состроил скучающую мину. Он уже сориентировался.

– Что за интерес просто молотить по физиономиям! – сказал он, перекрикивая колонки. – К тому же ты вон какой боров! Не-е, так нечестно. Бей, если так уж хочется, но, спорим на пиво, ты меня ни разу не зацепишь. А?

– Давай! – весело рявкнул толстый. – Бью!!!

Он взмахнул кулаком, Валентин легко уклонился. Вокруг загудели. Представление выглядело несерьезным, хотя дородный бородач казался слоном рядом с небольшим крепышом Прудниковым и мог бы его просто раздавить. Точно так же в этой публике стали бы гоготать, если бы один сломал другому руку, челюсть или вообще вырубил. Дело житейское! Загипсовали тебя – и садись снова к стойке, наливайся пивом!

Косички в бороде хлестали своего хозяина по плечам, он уже успел опрокинуть несколько стульев, один столик с посудой, даже зацепил кого-то из зрителей. А Валентин все нырял под могучую руку, отступал от ударов легкими шагами. Затем поднял руки:

– Все! Боевая ничья! С тебя пиво, с меня джин с тоником.

Парень замотал головой, ухмыляясь:

– Никакого тоника! Чистый! – Он обнял Прудникова, сжал его плечи. – А ты ничего, молодец! Давай знакомиться: меня зовут Жаба. Потому что я всех давлю!!!

Он захохотал громогласно, и все вокруг тоже захохотали, зашумели, рассаживаясь на свои места. Только по Вериному лицу скользнула легкая тень. Она вспомнила похожую сценку. Феодосия, пляж. Большой волосатый человек, страшно выпучив глаза, рыкнул и понесся на Андрея, своего армейского друга. Когда они сблизились, Андрей как будто просто шагнул в сторону, но противник покатился по песку. Они с Верой тогда только познакомились и устроили мальчишескую потасовку специально для нее. Мокрый от пота Иван наскакивал на Андрея, тот неуловимыми и точными движениями валил его на землю. Казалось, он играет, зная заранее каждый шаг Ивана и успевая предупредить удар. Это было удивительно: мощный, широкий, мускулистый Иван ничего не мог поделать с поджарым противником, он только рычал и кричал, подбадривая себя, но все было тщетно…

Вера тряхнула головой, отгоняя картинку. Что ж, сама виновата, спровоцировала представление. Вздумалось немного проучить этого недоверчивого милиционера, заставить его попрыгать, показать себя. А то сидел с кислой рожей. И что, доктор, стыдно тебе? Сама не знаешь…

После обязательной мужской выпивки они вышли из бара. Валентин, прощаясь с парнем, то и дело поднимал сжатый кулак. Он уже не чувствовал себя таким пришибленным рядом с этой колдуньей. Мы, мужчины, тоже кое-чего можем! Впрочем, милиционер решил полностью довериться Вере Алексеевне Лученко, странной и сильной женщине. А сильная женщина была серьезна, будто прислушивалась к чему-то внутри себя. Они подошли к припаркованному «опелю» Прудникова, как будто она знала, куда идти. Сели в машину. Помолчали.

– Ну? Что теперь? – спросил он.

– Валентин, – сказала Вера, – нам с вами нужно подъехать в одну семью. Думаю, это поможет распутать все ниточки.

– Что за семья?

– Родственники покойной бухгалтерши Цымбал. Брат и его жена. Понимаете, я так просто не могу к ним прийти. А вы все-таки должностное лицо.

Валентин прищурился лукаво.

– Все вы можете, не прибедняйтесь. Я теперь вам полностью верю.

– Спасибо, конечно. Но дело в том, что эти люди – еще и родители одного мальчика. Он недавно покончил с собой, а до того наблюдался у меня… И родители винят меня…

– Даже так? – удивился капитан. – Надо же, как все запутанно!.. Ну, как скажете. Поехали?

Вера попросила, чтобы они сначала заехали на минуту к ней домой, взять какие-то записи. Прудников вел машину сквозь бесчисленные пробки в центре, терпеливо ожидал у светофоров, слушал рассказ о Евгении Цымбале – глухонемом юноше, хмурил брови: ему тоже не понравились намеки судмедэксперта на возможное убийство. Потом он ждал Лученко у ее дома – правда, совсем недолго, действительно всего минуту. Они отправились по названному Верой адресу. С появлением нежданной помощницы дело «Океанимпэкса» запуталось еще больше, думал капитан, но надеялся, что хоть что-то должно наконец проясниться.

Через четверть часа они припарковались во дворе под бдительным взглядом дворничихи и вошли в многоэтажный дом. Поднялись на нужный этаж, Вера нажала кнопку звонка. Открылась дверь, и вышел грузный седой и постаревший Цымбал. Вера взглянула на него и вновь ощутила предзнание. Быстрыми ленточками вспорхнули в голове все будущие его и ее слова. Усилием воли она отмахнулась от ленточек.

– Ну вот и я, Сергей Максимович.

– Я все ждал, когда вы придете, – произнес хозяин. Складки на его изможденном лице шевельнулись презрительно. – А это кто?

– Знакомьтесь, капитан милиции Валентин Викторович Прудников.

– Вот как! Еще и с милицией!

– С кем ты разговариваешь? – прозвучал слабый женский голос из глубины большой квартиры.

– Это пришла психиатр Лученко, прощения просить. Не одна пришла, милиционера взяла, боится! – громко объявил Цымбал.

К ним вышла полная женщина в стеганом халате розового цвета, из-под которого выглядывала длинная ночная сорочка. Заплаканное лицо ее исказилось.

– Если бы Женечку наблюдал настоящий доктор, а не вы… Вы… бездарь, жалкая фельдшерица! Он был бы сейчас жив! – закричала она.

Прудников наблюдал эту дикую сцену и сочувствовал Вере. «А я думал, хуже милицейской работы ничего нет, – думал он, и руки его непроизвольно сжимались в кулаки. – Держитесь, Вера Алексеевна! Как она терпит эти оскорбления? Если б на меня так наехали, я уже давно врезал бы по роже».

– Я понимаю ваше горе, – попыталась доктор вставить слово. Но ей не дали продолжить.

– Она понимает! – передразнил Веру Цымбал. – Вы просто за шкуру свою испугались! Боитесь, что вас сраной метлой выпрут из клиники? Правильно. Бойтесь! У нас найдутся и средства, и связи, чтобы вас не только выбросили вон с работы… – Он запнулся, но тут же на помощь мужу кинулась жена.

– Но и вообще отобрали диплом врача! На рынок пойдешь сигаретами торговать, сволочь! – распалилась женщина.

Лицо Веры, к удивлению Прудникова, оставалось невозмутимым. Ему только показалось, что докторша чуть выше вскинула голову.

– Инга Константиновна, потише, – сказала Вера. – Не то у вас опять поднимется давление. А второй укол делать нельзя в течение суток, вы же знаете. И вы, – повернулась она к отцу Жени, – Сергей Максимович, поберегли бы сердце. Вы оба ошибаетесь. Я пришла вовсе не прощения просить.

Приведя таким образом изумленных хозяев дома в чувство, она спокойно сообщила:

– Вы полагаете, что Женя совершил самоубийство и что это моя вина как лечащего врача-психотерапевта. Дескать, я не доглядела. Но не об этом мы будем говорить. И не за тем я пришла, чтобы слушать истории о перспективах моей пропащей жизни. – В голосе ее было столько звенящего металла, что потоки родительской ненависти застыли в воздухе. А она продолжала: – Ай, как нехорошо. Как грубо и как стыдно! Если бы Женя видел вас сейчас, что бы он подумал о своих родителях? Ему стало бы очень горько. Он провалился бы сквозь землю от стыда. Впрочем, я вас прощаю. А Женя простил бы? Где же вы были, спросил бы он у вас, когда ваш сын мучился вопросами: зачем он живет, кому он нужен такой?

В комнате образовалась плотная тишина, атмосфера сгустилась, как перед грозой. Вера отошла к окну, за стеклом зеленел тенистый двор. Повернулась к Цымбалам. Ее фигура на фоне летнего пейзажа была подсвечена словно мощными прожекторами. А может, было виновато яркое солнце, пробивавшееся сквозь ткань одежды и каштановые волосы, так что казалось, будто вокруг доктора вспыхивают искры бенгальского огня.

– Вы думаете, он умер и не задаст вам теперь никаких вопросов? Но кто знает? Кто может поручиться, что где-то там, сквозь сон, он не слышит вас? Никто. Никакие атеисты. Так, может, хоть сейчас, когда он ушел, вы будете достойными родителями? Ведь на его мучительные вопросы вам некогда было отвечать. Или нечего. Только в больнице, после попытки самоубийства, он нашел собеседника. Им случайно оказалась я.

Родители смотрели на докторшу глазами, мокрыми от слез, приоткрыв рот. Ее слова громоздились вокруг них, как камни, и среди жестких камней им было очень неудобно.

Вера достала из своей сумки пожелтевшую амбарную книгу, передала ее Цымбалам со словами:

– Мы с капитаном пришли затем, чтобы сообщить: кроме версии о самоубийстве, есть вполне обоснованная версия убийства Евгения Цымбала. А вот здесь – наша переписка с Женей, когда он лежал в стационаре. Почитайте, что он пишет. Эти строки написаны рукой выздоравливающего человека. Да, он пытался уйти три года назад. Но потом сам признал, что поступил глупо. Жизнь – это подарок, Женя осознал это. Прочтите. Он не мог покончить с собой.

Родители сели на широкий диван, склонились над амбарной книгой, их губы шевелились, руки бережно листали страницы. Вера и Валентин присели в другом конце большой гостиной. Они могли бы разговаривать, никто не услышал бы, но им хотелось, чтобы Женины родные в тишине читали страницы, написанные рукой их мальчика. Время текло медленно. Валентин восхищался Верой как знаток разговорного жанра: он проводил много допросов, а слышал их еще больше. Умница! Нашла единственные в такой трудной ситуации слова!

А предзнание вновь навалилось на измученную Веру.

«Как мне жаль вас, старый человек».

«Да. Я сам виноват. Тогда, три года назад, мы отыскали девушку, в которую он был влюблен. Поговорили с ней. У нее ничего не было, какая-то жалкая работа, никакого жилья. Предложили: пусть живет с нашим мальчиком и у нее будет все, что она захочет».

«То есть вы ее купили. Купили игрушку своему сыну».

«А кто полюбил бы глухонемого просто так?»

«Глупец».

«У нее было все, пока я работал в министерстве! Любые тряпки, любые поездки!»

«И за это она любила Женю».

«Ну и что? Ведь было же все хорошо!»

«Будь все хорошо, он не умер бы».

«Да…»

«Что же вы наделали, папаша!»

«Я только хотел, как лучше. Я не думал, что он узнает».

«Должны были думать. Теперь поздно».

Что-то такое послышалось Вере. Послышалось или привиделось. Внутренний ли голос, или многоголосие, отраженное эхом от своего знания… Неважно. Она никак не пыталась анализировать свое состояние: ни к чему это, только расстроишься. Не мелькают черные птицы, нет ощущения опасности – и слава Богу.

– Можно нам оставить эту тетрадь у себя? – почти шепотом спросила мать, когда была прочитана последняя запись.

– Оставьте.

– Нам очень неловко… Женечка, судя по его записям, так уважал вас… – Глаза женщины, обращенные к Вере, были полны слез.

– Я хочу поговорить с вами о нем. Это очень важно. – Вера говорила таким голосом, смотрела на несчастных родителей таким взглядом, словно просила не только она, но и сам покойный мальчик, – просил родителей ничего не утаивать от этой странной женщины.

Сергей Максимович вздохнул и рассказал. О том, как они постарались связаться с той девушкой, из-за которой все случилось. После того как Женечка вернулся из больницы. Ну, вы понимаете. Они просто хотели понять, как она могла так повлиять на ребенка, что он чуть с жизнью не расстался. Ее звали Инна. Но она не любила своего имени. Хотя какое это теперь имеет значение… Когда они с Инной познакомились, стало понятно, что ей и ее отцу (мать давно их бросила) ничего, кроме денег, в жизни не нужно. Понимаете, это люди, каких большинство, – за деньги готовы оказать любые услуги.

– И вы наняли Инну, чтобы она любила вашего сына, – сказала Вера. В ее словах не было ни упрека, ни вопроса. Только констатация факта.

– Да, – кивнул Сергей Максимович. – Мы купили ему девушку для любви.

– Мы заключили устный договор, – торопливо вмешалась Инга Константиновна, не желая недосказанности в скользкой ситуации. – За то, что Инна находится рядом с Женей и сопровождает его всюду, мы покупаем ей отдельную квартиру. Женя дарил подарки, покупал все, что ей нравилось…

И снова нить грустной семейной саги подхватил отец Жени Цымбала. Дети поездили по Европе. Так прошло время, и все было хорошо. Но тут в министерстве начались сокращения. А Сергею Максимовичу уже тогда было прилично за шестьдесят. Короче говоря, ему пришлось уйти. Кончились номенклатурные блага. Пенсия, хоть и не маленькая, все же пенсия. К тому же в какой-то момент Женя узнал правду. Сама же Инна ему во всем и призналась. Они ужасно поссорились. Она заявила Женечке: дескать, твои родители не вечные, нужно самой в жизни пробиваться. Делать карьеру и выходить замуж за богатого, а не нянчиться всю жизнь с инвалидом. В общем, она ушла. Куда она устроилась, что с ней – неизвестно. Только Ира, младшая сестра Сергея, говорила, что хочет помочь ей. Сергей тогда даже поссорился с сестрой! Инна всегда нравилась Ирине. Они частенько шушукались о чем-то своем, женском. В общем, сестра помогла девочке, куда-то ее пристроила. Но ни за что не хотела сказать нам куда и кем. Вечные ее бухгалтерские секреты! Она стала реже с нами общаться, кажется, у нее кто-то появился. Понятно, ей не хотелось тратить на нас время… Женя ходил как привидение. Похудел. Задень до того, как он (платочек, слезы)… Ну, в общем, он сказал, что не любит ее больше, а ненавидит. И припомнил, что в пылу ссоры он ей пригрозил: мои родители сделают так, что ты в этом городе вообще работы не найдешь. Но, конечно, это были пустые мальчишеские угрозы.

Вера многозначительно переглянулась с Прудниковым.

– Можно нам посмотреть фотографии Инны и вашего сына? – нарушил затянувшееся молчание капитан милиции, уже сообразивший, к чему дело клонится.

– Да, конечно, пойдемте, альбомы в Женечкиной комнате.

Мать пригласила гостя пройти в комнату сына. Вера осталась в гостиной с отцом мальчика. Иссушенное горем лицо мужчины стало еще строже. Оба молчали, каждый думал о своем. Наконец он заговорил:

– Вы уверены, что нашего сына убили?

– Есть такое подозрение.

– Ладно. Если вы думаете этим как-то помочь расследованию… Если это и вправду убийство… В голове не укладывается! Кому он мог перейти дорогу? – Руки отца задрожали, он стал искать сигареты. Не нашел и сказал: – Вера Алексеевна! Простите нас. Жалобу мы написали, не подумав. Настояла покойная сестра, Ира. Вот горе! Сперва он, потом она…

– Да, я знаю. Очень сочувствую вам, – мягко отозвалась Вера. – Крепитесь.

Плечи мужчины задрожали, он отвернулся. В комнату вошел Прудников с хозяйкой дома.

– Там нет фотографий, – доложил Валентин.

– Сережа! Как же это? Куда могли деться снимки? – В голосе женщины звучала еле сдерживаемая истерика.

– Можно мне зайти в комнату вашего сына? – торопливо спросила Вера, стараясь успеть до того, как прольется новый водопад слез.

– Идемте…

В комнате доктор не стала особенно приглядываться к вещам погибшего юноши. И огромный, во всю стену, шкаф-купе осмотрела лишь мельком, и альбом пролистала невнимательно. К удивлению Прудникова и Цымбалов, все свое внимание она направила на трюмо – предмет явно не мужской. Было понятно: на нем хранилось то, что принадлежало неверной подруге. Вероятно, Инна забрала с собой не все женские вещицы, и оставшиеся Женя берег. Вера обнаружила флакон «KenzoKi» с каплей духов на донышке. Открыла пробку, вдохнула запах. Он был очень нежным: аромат ландыша, дыни и свежей травы. Вера закрыла глаза, прислушалась, вздохнула.

– Ну что же, раз нет фотографий – значит нет, – сказала она. – Пойдемте.

– Что будем делать без портрета? – шепнул ей на ухо милиционер, пока их провожали к дверям.

– Запах духов – это тот же портрет, – ответила Вера.

Но капитан не понял ее слов.

– Будем искать знакомых погибшей Ирины Цымбал? И пытаться выяснить, куда эту Инну трудоустроили? – переспросил он.

– Не нужно. Я и так знаю, где она работает.

– И где же? – Капитану уже немного надоели загадки. Хотелось ясности.

– В «Океанимпэксе», – спокойно посмотрела в его недовольные глаза Вера.

Во дворе она заметила пожилую женщину в дворницком халате тускло-синего цвета. Та исподлобья поглядывала на новых людей. Вере она почему-то напомнила гиену. Все ясно. Всех знает, богатых с их евроремонтами люто ненавидит, бедных врачишек и учителишек презирает, все замечает – находка для милиции. Сорок лет подметания лифтов, лестниц и подъездов, комната от жилконторы и нежная дружба с участковыми – все это явственно читалось на ее землистом лице.

Вера повернулась к Прудникову.

– Хотите знать, кто и когда утащил фотографии? Поговорите с этой теткой, думаю, ей есть что рассказать органам!

Милиционер хмыкнул. Совсем докторша раскомандовалась! Но он еще не пришел в себя от посещения семьи Цымбалов и из любопытства был готов подчиниться.