Текст книги "Первая скрипка для злого доктора (СИ)"
Автор книги: Анна Варшевская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)
– Что касается мальчика, – Юрий Владимирович вздыхает, переводит взгляд на озеро, над которым догорает закат, потом снова смотрит на меня. – Во-первых, ты держишь меня в курсе. Во-вторых, если что понадобится… я помогу.
– Спасибо, – растерянно киваю, такого я в общем-то не ожидал.
– Пока не за что, – он протягивает мне руку, и я крепко сжимаю ладонь.
Вытаскивает карточку, ручку из кармана, что-то быстро пишет на обороте, протягивает мне.
– Это мой личный номер, как будет информация, не звони – пиши. На звонки я не часто отвечаю, не до того, а сообщение увижу.
– Понял. Конечно, – забираю карточку.
Мужчина хлопает меня по плечу и, попрощавшись, заходит внутрь ресторана.
А у меня вибрирует мобильный. Смотрю на экран – Алёна! Как-то быстро.… Репетиция закончилась уже?
– Да.… – отвечаю на звонок, но сказать ничего не успеваю, по ушам бьёт испуганный голос.
– Антон! Иосифу Давидовичу плохо!
Глава 21
Алёна
До оркестровой ямы я иду на негнущихся ногах.
Элька, которая присутствовала вместе с Владом при отвратительной сцене, разыгравшейся в холле дворца, успевает только шепнуть мне на ухо, чтобы я не переживала, поговорят и перестанут. Сам Влад ничего не говорит, просто молча проходит на своё место, но я ему и так благодарна, он же высказался там, при толпе, хотя мог спокойно промолчать.
А в остальном.… вокруг меня словно бы образовывается пустота. Коллеги отводят глаза, то ли от неловкости, то ли… от того, что согласны с людьми, которые пришли возмущаться непонятно из-за чего?
– Ну и куда ты убежала, девочка? – привычно-ворчливый голос Иосифа Давидовича.
Старый скрипач догоняет меня, подцепляет под локоть, тяжело опираясь на сгиб руки, и я замедляю шаг, чтобы подстроиться под него.
– Я таки уже не молод для ваших скоростей и страстей, – брюзжит он.
– А… где Антон? – выговариваю непослушными губами.
– Не переживай, никуда он не денется, – ухмыляется учитель, затем морщится.
– Что такое?!
– Ничего, – машет на меня рукой. – И не начинай кудахтать! Иди на своё место!
– Алёна Михайловна, разрешите, – дирижёр идёт к пульту сразу следом за мной, и я отодвигаюсь, уступая ему узкий проход. – Так, ну и чего ждём? Завтра открытие, первый концерт. На площади! До ежегодного позора осталось меньше суток! Работаем!
Мне на секунду кажется, что я не смогу играть. Пальцы не двигаются и не слушаются, но Пал Петрович одаряет меня таким взглядом, что плечи невольно распрямляются.
Репетиция идёт своим чередом, но когда мы доходим до соло первой скрипки, дирижёр раздражённо прерывает оркестр.
– Иосиф Давидович? Вы опять со своими штрихами? Может, не будем уже экспериментировать за день до концерта?
– Не будем, не будем, Павел Петрович, – вдруг соглашается скрипач тихо, снова словно бы с усилием перемещая руку в нужную позицию и показывая, что готов продолжать.
И тут я, сидя рядом с ним, чувствую боком, что мужчина как будто начинает… терять равновесие!
– Иосиф Давидович! – подскакиваю с места, чуть не с размаху бросая свою скрипку со смычком на стул, и придерживаю учителя за плечи.
Шум вокруг нас поднимается моментальный. Но я ничего не могу разобрать, только сквозь удары своего колотящегося сердца разбираю еле слышные слова:
– Скрипку… скрипку мою, Алёна.…
– Поддержите его! – прошу тут же подскочивших к нам коллег. – Вынесите отсюда, здесь не хватает воздуха! Не поднимайте только, прямо на стуле, вместе с ним!
Хорошо хоть, Антон провёл мне краткий ликбез о том, что можно и нельзя делать, если у человека инфаркт.
И чудо, что я вспомнила об этом, когда у самой от страха за учителя голова не соображает!
Осторожно подхватываю скрипку и смычок, практически выпавшие из рук старого скрипача, убираю в футляр. Иосиф Давидович мне не простит, если я оставлю её здесь. Он над своей скрипкой трясётся….
Бегу следом за всем оркестром, высыпавшим в холл, на ходу доставая мобильный и набирая Антона.
– Да? – слава богу, он отвечает сразу.
– Антон! Иосифу Давидовичу плохо!
– Сейчас вызову бригаду и перезвоню! – он ориентируется моментально и скидывает звонок.
– В скорую уже позвонили! – говорит мне кто-то, пока я пробираюсь к учителю. – Сказали, скоро будут…
– Да… – киваю и, добравшись до скрипача, прошу громко: – Разойдитесь! Пожалуйста, не надо напирать! Разойдитесь, нужен воздух!
Слышу, как открывают нараспашку входные двери, снимая запоры с одной из створок, и отвечаю на звонок Антона.
– Алён, я вызвонил своих, бригада дежурных только отъехала, через пару минут будут. Через пять минут подойду, – по голосу слышно, что он почти бежит.
– Хорошо, – отключаюсь и осторожно беру в ладони холодную влажную руку учителя.
– Устроили шум… – говорит он еле слышно, не открывая глаз.
– Ох, Иосиф Давидович, помолчите, ради бога! – прошу его. – Нельзя вам сейчас говорить! Не напрягайтесь!
Мужчина слушается, что только усиливает мой страх – в любой другой ситуации он бы не замедлил сказать что-нибудь ехидное. Но, к счастью, спустя буквально несколько мгновений от входа уже слышатся торопливые шаги, и к нам подходят двое врачей.
– Освобождаем пространство! – один из них уже достает переносной аппарат ЭКГ, второй раскрывает свой чемодан с лекарствами, и я, поднявшись, отхожу на пару шагов.
Запыхавшийся Антон влетает в холл спустя ещё несколько минут. Мне только кивает, моментально оказываясь около Иосифа Давидовича. Просматривает ленту ЭКГ, вылезшую из аппарата, о чём-то переговаривается с коллегами. Потом смотрит на меня и одними губами произносит: «Инфаркт».
Иосифа Давидовича увозят на скорой спустя несколько минут. Антон уезжает с бригадой – они едут в Красную больницу.
А мы остаёмся. Весь оркестр. И не знаем, куда девать руки и глаза….
– Алёна Михайловна, – резкий, потускневший, усталый голос Пал Петровича, который молчал всё это время, – возвращайтесь на оркестровую, вы берёте партию Иосифы Давидовича. Все возвращайтесь. Мы должны сделать финальный прогон.
– Как он мог, неужели нельзя было вас отпустить? – возмущается Элька, которую я замечаю в холле, когда выхожу с самой тяжёлой репетиции в моей жизни.
Влад ещё не вышел, разбирает гобой, и я останавливаюсь рядом с подругой.
– Знаешь, – говорю тихо, – Пал Петрович прав. Иосиф Давидович первый сказал бы, что его болезнь – не повод. И он ни за что не простит нас, если мы налажаем в первом же концерте, на котором он будет отсутствовать.
Эля неловко пожимает плечами и, переведя взгляд мне за спину, расцветает улыбкой. Оборачиваюсь и вижу Влада, который подходит к нам.
– Алёна… – гобоист кивает мне, словно бы хочет что-то сказать, но я перебиваю.
– Спасибо, что заступился за меня сегодня.
– Да не за что, – он пожимает плечами. – Я же просто правду сказал. Вообще не понимаю, из-за чего весь сыр-бор.
Перехватывает руку Эли, тоже улыбается ей, и я чувствую себя лишней.
– Спасибо за поддержку, ребят, – торопливо киваю. – Мне пора.
– Ты домой? Подвезти, может? – Влад приобнимает Элю, подружка тут же оживляется:
– Да, Алёнк, может и правда.…
– Нет, спасибо, – качаю головой. – Я в больницу. Такси вызову.
– Ну ладно, – Элька неуверенно кивает, и я, махнув им рукой на прощанье, выхожу из дворца.
Единственный человек, которого мне сейчас хочется видеть – Антон. Я даже бабане не могу заставить себя позвонить. Хотя надо бы. Рассказать про Иосифа Давидовича… Но сначала я узнаю, как он.
Может быть, всё не так плохо.
Оказавшись на улице, передумываю заказывать машину. Потеплело, и я решаю пройтись пешком. Глубоко дышу и даже не сразу замечаю завибрировавший в кармане мобильный.
– Ох, боже… – выхватываю телефон, чуть не роняя его в слякоть. – Да?
– Алён Михална?
– Вова! Господи, Вова, как ты?! – я не ожидала услышать голос своего ученика, и теперь чувствую себя виноватой, что на какое-то время совсем забыла о нём.
– Нормально, Алён Михална, – голос ребёнка вроде бодрый, но какой-то не такой, словно он пытается храбриться.
– Вов, – говорю как могу ласково, – я же слышу, что-то не так. Что случилось, милый? Как ты себя чувствуешь?
– Я.… просто устал немного, – мальчик глубоко вздыхает. – И столько крови брали… больно.
Останавливаюсь, словно налетев на стену, запрокидываю голову наверх, чтобы хоть как-то остановить слёзы.
Господи, дай нам всем сил… И Вове, и мне, и Иосифу Давидовичу.… Бедный ребёнок, ему даже пожаловаться там некому, а ведь он сейчас столько всего выносит.
– Милый, мне так жаль, – изо всех сил кусаю губы. – Я бы очень хотела быть там, рядом с тобой.
– Да не, Алён Михална! Фестиваль же, – Вова независимо шмыгает носом. – Я просто…. ну… вы сказали, что звонить можно, вот я и…
– Конечно! Можно и нужно! – заверяю его. – Я очень жду твоих звонков! Ты звони сам, а то я боюсь, вдруг попаду на какую-нибудь процедуру и отвлеку тебя!
– Ага, – мальчик выдыхает вроде как даже с облегчением, – ладно, у нас тут скоро ужин и отбой… Я тогда завтра вам позвоню, хорошо?
– Обязательно звони, я буду ждать, – тут я вспоминаю про завтрашний концерт. – Только вечером у нас открытие фестиваля, ты днём меня набери, если получится, хорошо?
– Ага, – Вова прощается и вешает трубку, а я, вытерев влажные щеки, убыстряю шаг и иду к больнице.
Антон занят в операционной, медсестра просит меня подождать в приёмном отделении стационара, который расположен в левом больничном крыле. Опускаюсь на стул и закрываю глаза.
Такое ощущение, что из-за стресса организм у меня даже отключается на какое-то время. И прихожу в себя я, только когда мои плечи обхватывают крепкие руки.
– Алёнка, – Антон помогает мне подняться и прижимает к себе. – Ну что же ты. Надо было домой ехать. Я же тебе написал.
– Я не проверяла сообщения, – соображаю, что действительно даже не посмотрела в телефон, и обнимаю его в ответ. – Как он?
Пауза перед ответом кардиолога возникает небольшая, но… она говорит мне больше, чем слова.
– Алён, он под наблюдением, – Антон со вздохом отстраняется от меня. – Обширный инфаркт, отягощённый анамнез, возраст.… Мы приняли решение и провели стентирование, операция прошла успешно – вообще в этом случае риски летального исхода в ближайший месяц низкие. Теперь только лечиться дальше. Но, сама понимаешь…
– Понимаю, – киваю, поднимаю на него глаза. – Куда ты уходил на время репетиции?
– Я тебе потом расскажу, – он качает головой. – Езжай домой, малышка. Отдохни. Мне нужно остаться, но завтра концерт, я там буду.
– Мне Вова звонил, – вспоминаю мальчика. – Жаловался, что ему больно…
– Я позвоню Диме, узнаю, что там, – кивает Антон. – Давай такси тебе вызову.
– Я сама, – отказываюсь и легко целую мужчину на прощанье. – Передай Иосифу Давидовичу, что мы все его любим и переживаем за него.
Домой добираюсь быстро, но, помедлив, несмотря на позднее время иду к бабане. Надо рассказать ей.
– Я думала, ты уже спишь без задних ног после репетиции, – открывает мне бабуля дверь с улыбкой, но, видя мое лицо, тут же становится серьёзной. – Что случилось?
– Ох, ба…. Я даже не знаю, с чего начать, – прохожу в коридор и в изнеможении прислоняюсь к стене.
– Идём, я чай заварила, – бабаня проходит на кухню, я следом.
Получаю чашку ароматного чая с травами и обхватываю её руками.
– Давай, рассказывай по порядку, – бабушка присаживается напротив.
И я рассказываю. С самого начала – про Вову, про этот чёртов придуманный нами из-за него конкурс, про скандал, который раздула Аврора в том числе по этому поводу, про Александру, бывшую Антона… и про Иосифа Давидовича.
Последнее особенно тяжело. А ещё страшно. Я боюсь, как бабуля отреагирует, она ведь уже тоже очень немолода.
Анна Павловна сидит с прямой спиной, только, опустив глаза, смотрит на свои руки, лежащие на коленях. И я не решаюсь прервать молчание, наступившее после моего рассказа.
– Ах он, старый дурак… – говорит наконец бабаня тихо, качая головой. – Знала я, что ни к чему хорошему это не приведёт. Надо было в больницу ложиться.
– Ба… – начинаю неуверенно, – я никогда не спрашивала тебя, но.… вы… в общем, мне в детстве казалось, что вы как-то по-особенному относились друг к другу?
Бабушка поднимает на меня глаза.
– Ты очень мило и деликатно это сказала, – спокойно улыбается. – Что ж…. в общем-то да, ты права. Между нами никогда ничего не было, но Иосиф очень помог мне после гибели твоих родителей. И дело не только в том, что он взял тебя под свое крыло.
Мы молчим ещё немного. Мои родители погибли на Алтае. Разбились, когда ехали туда на отдых с друзьями, покататься на лыжах. Авария была страшная, не выжил никто. Сразу шестеро человек, общие похороны… весь город там был. Но кроме моих мамы и папы, у остальных детей не было. Сиротой осталась я одна. Вместе с бабаней.
– Это была по-настоящему мужская поддержка, – продолжает тихо бабушка. – То крепкое плечо, которое хочет чувствовать рядом с собой любая женщина в любом возрасте. Вот твой Антон, несмотря на всю его дурость и молодость – он такой, – снисходительно качает головой. – Мальчик, конечно, дурак, и в женщинах хреново разбирается… но в этом все они дураки, по большому счёту. Сейчас-то видно уже, что поумнел немного, хоть и психанул поначалу. Тут только на своих шишках можно учиться. И эта его история с той девицей…
– Ты что, знала?! – ошарашенно смотрю на неё.
– Конечно, знала, – она слегка улыбается. – С первого дня, как он приехал. Мы его ещё встретили здесь, помнишь? Тогда и рассказал мне.
– И как тебе это удаётся, – качаю головой. – Никто больше не знал. Антон мне только недавно признался. Мать его, как я понимаю, тоже узнала только что.
– Жанна всегда была поразительно слепа в отношении сына, – бабаня отмахивается и тяжело встаёт. – Ну да ладно. Иди, Алён, тебе поспать нужно. Я так понимаю, ты завтра первая скрипка на открытии?
И я застываю, только сейчас осознав, что мне предстоит.
Глава 22
Алёна
Утро дня открытия фестиваля должно было начинаться, как и обычно этот день – с суматохи и кучи дел, которые необходимо переделать.
Но для меня оно начинается с телефонных звонков. Сначала в кардиологию Красной больницы, где мне сообщают, что состояние Иосифа Давидовича без изменений, всё то же самое, что и ночью. Потом Вове в гематологию – мой ученик вроде бы в хорошем настроении, рассказал мне, что у них было на завтрак, а я напомнила ему, чтобы он не забыл отправить сообщение бабушке, такое, чтоб она ничего не заподозрила.
Уже под утро Антон написал мне, что наконец пришел домой и хоть несколько часов поспит перед концертом, а то опять будет мешать всем зрителям своим храпом, и за второй такой раз я его уже точно не прощу.
Но с Дмитрием, своим коллегой из гематологии, он созвонился. Тот сказал, что мальчик держится молодцом, результатов пока нет – это и понятно, слишком мало времени прошло. И пообещал сам побыть с ним немного, раз ребёнок остался там совсем один.
Я понимаю, что врач-онколог уровня Дмитрия, работающий сутки напролёт, может выделить время «просто посидеть с ребёнком» только за счёт своего собственного сна. И решаю, что поговорю с Антоном – надо будет как-то отблагодарить его друга.
Скрипка Иосифа Давидовича в футляре лежит у меня на столе. Я забрала инструмент домой и, собираясь на концерт, решаю, что нужно взять её с собой. Не знаю, как я справлюсь без поддержки учителя рядом… Поджилки трясутся, стоит только подумать, что мне придется играть соло на сегодняшнем концерте. Да не просто играть, а замещать всеми известного и любимого старого скрипача.
И это сразу после вчерашнего скандала, о котором наверняка уже известно всем в городе!
Если я провалюсь.…
О, это будут мусолить и обсуждать годами.
Хорошо хоть, концертное платье я выбрала уже давно. А то как пить дать застряла бы сейчас перед шкафом, отчаянно пытаясь решить, что надеть. А теперь просто беру с собой футляр и туфли – переодеваться буду уже перед самым концертом, сначала нам нужно ещё разыграться.
Выступление начинается на закате, поэтому собираемся мы сначала во дворце – а потом уже оттуда идём на центральную площадь города, где уже установили сцену, ряды кресел и всё остальное. К счастью, хотя бы дождя нет. А то погода у нас непредсказуемая, всякое случается. Но сегодня небо ясное, и солнце греет так, что ясно – всё, весна. На деревьях уже и почки набухли, совсем скоро вокруг веток появится лёгкая зелёная дымка, а там и яблони зацветут, которых в городе много...
Как же я люблю весну.
И какая тяжёлая весна выдалась мне в этом году.
– Не думай о лишнем, – говорит мне бабаня.
Она собиралась идти смотреть открытие. Но вместо этого едет в больницу к Иосифу Давидовичу. Позвонила Антону и потребовала, чтобы её пропустили к скрипачу – хотя кардиолог предупреждал, что посещения в ближайшие пару дней крайне нежелательны.
Но Анну Павловну с пути не свернёшь, если уж она чего решила. Так что моему жениху достаётся разнос по телефону, и он моментально идёт на попятный, пообещав, что обо всём договорится и её пустят.
Бабулю в больницу я завожу на такси, а вместо неё ко мне садится Антон, невыспавшийся, с взлохмаченными волосами, но в костюме и со сверкающим белизной медицинским халатом в руках.
– Я же вхожу в общественный совет и ответственен за медицинское обслуживание фестиваля, – поясняет в ответ на мой вопросительный взгляд. – Накину сверху на костюм, чтобы если что, сразу было видно, кому претензии предъявлять.
Заставляю себя улыбнуться шутке, но мужчина сразу видит, что я на взводе.
– Эй, ну что ты! – подцепляет мой подбородок пальцем, нежно целует. – Ёжик, я же тебя знаю. Ты прекрасно выступишь! А волнение – это нормально.
– Ты прав, – соглашаюсь, кивая, но в глубине солнечного сплетения всё равно ощущаю холодок и мелкую дрожь, как перед ответственными экзаменами.
Около дворца мы расходимся – Антон идёт к бригаде скорой, которая будет дежурить на концерте, а я – в оркестровую.
Мы все, весь оркестр, старательно пытаемся делать вид, что всё в порядке… Но это бесполезно. Не помню, чтобы когда-то перед выступлением у нас было так тихо. Постепенно разыгрываемся, переодеваемся в концертное, повторяем те или иные места в партитуре – всё как обычно.
И всё не так.
Меня внезапно вызывают в холл, просят поторопиться, и я, выйдя, сталкиваюсь глазами с Юрием Владимировичем.
Директор завода кивает приветственно, протягивает мне ладонь.
– Алёна, мне сообщили о болезни Иосифа Давидовича, – говорит сразу, и у меня начинает щипать в носу. – Я очень сожалею. Надеюсь, он поправится. Он ведь ваш учитель?
– Да, всё верно, – киваю в ответ. – Я тоже очень надеюсь.… Антон сказал, что его состояние сейчас стабильно тяжёлое.
– Будем рассчитывать на лучшее, – вздыхает мужчина, внимательно глядя на меня. – Я хотел бы также принести вам извинения в связи с ситуацией с моей дочерью.
– Что?! Откуда вы.…
– Антон не сказал вам, – усмехается Юрий Владимирович. – Да, я в курсе. Он мне всё рассказал. Не думаю, что вам сейчас захочется видеть Аврору, поэтому и приношу извинения вместо неё.
– Не стоило, – качаю головой. – Вам – уж точно не стоило. И.… я не держу на нее зла. Не в той ситуации, которая сложилась. Это всё такие мелочи… по сравнению с тем, что по-настоящему важно.
Думаю в этот момент о Вове и о своём учителе, и, похоже, мужчина сразу понимает, о чём я.
– Вы правы, – улыбается мне скупой, но искренней улыбкой. – Думаю, ваши родители гордились бы тем, каким человеком вы выросли. И Анна Павловна гордится, я уверен.
– Надеюсь, – слегка улыбаюсь в ответ. – Спасибо, Юрий Владимирович.
– Удачи на концерте, – он кивает. – Мы все очень рассчитываем на вас.
Облегчения его слова не приносят, но я заставляю себя не думать о предстоящем выступлении.
Антон тоже успевает забежать ко мне, буквально на секунду перед самым концертом. Жарко целует, прижав к себе.
– Как я тебя люблю, моя скрипачка! – горячо шепчет мне на ухо и тут же отстраняется. – Я буду смотреть на сцену сбоку. Не хочу садиться в центр со всеми нашими шишками.
– Хорошо, – пытаюсь отдышаться после поцелуя и поправляю причёску, хотя с ней и так всё в порядке.
Оркестр привычно выстраивается неподалёку от выхода на сцену. Правда, не слышно обычных разговоров вполголоса, шуток балагура Толика. А я, пройдя вперёд, останавливаюсь, глядя на Павла Петровича.
Наш дирижёр рассеянно крутит в руках палочку, глядя куда-то в пространство остановившимся взглядом.
Мне вдруг становится видно, насколько он стар. Опущенные плечи, выцветшие глаза, которые сейчас словно смотрят на что-то, невидимое всем остальным. А ещё… ещё нет той энергии, которая всегда отличала его перед выступлениями.
Их бесконечное противостояние с Иосифом Давидовичем давало ему силы, понимаю я вдруг. Это как тот хороший враг, который лучше плохого друга…
И, сама ещё не понимая, что собираюсь сказать, делаю шаг вперёд.
– Павел Петрович! – мой голос звучит непривычно звонко в повисшей тишине.
– Ты куда?! – шипит одна из моих коллег, ловя меня за локоть, но я не останавливаюсь.
– Павел Петрович, я всё-таки считаю, что те штрихи в четвертом такте второй части нужно играть не пунктиром, а отрывисто!
– Что?! – растерянно поднимает на меня глаза дирижёр.
– Вы же помните тот спорный момент, – продолжаю упорно. – Мне кажется, отрывистый штрих даст нужный акцент!
– Нужный…. акцент... О, господи! – Пал Петрович словно по мановению своей же дирижёрской палочки распрямляет плечи, глаза начинают блестеть. – Вырастил себе замену! Воспитал на мою голову! Морозова!
– Да, Павел Петрович, – широко улыбаюсь мужчине, и тот словно стряхивает с себя заторможенное состояние, слегка улыбаясь в ответ, а затем обводит оркестр строгим взглядом.
– Никаких изменений в партитуре! – потрясает кулаком с зажатой в нём дирижёрской палочкой. – Лично каждого придушу после концерта, если выкинете мне что-нибудь!
Коллеги нестройно, но воодушевлённо шумят в ответ.
Никогда ещё эти пожелания не встречались нами с таким энтузиазмом.
* * *
Солнце, ещё стоявшее над озером, освещало площадь, над которой витал гул предвкушения – гул голосов, зрителей, пришедших на открытие фестиваля.
Это предвкушение было почти осязаемым.
Кто-то ждал музыку.
Кто-то – надеялся на то, что произойдёт что-нибудь любопытное.
Кто-то хотел посмотреть на тех, о ком в последние пару дней не смолкали сплетни.
Не было только равнодушных.
Город ждал, глядя, как молча проходят и рассаживаются по своим местам оркестранты. Один из стульев, впереди, рядом с дирижёрским пультом, оставался незанятым.
Рокот голосов, не смолкавших над площадью, чуть усилился – те, кто не знал, в чём дело, спрашивали у тех, кто был в курсе, и получали объяснения – и новую порцию сплетен.
Больше всего взглядов было устремлено на девушку, сидящую рядом с пустующим стулом. Тоненькая, светловолосая, она сжимала в руках смычок и скрипку и не отрываясь смотрела в сторону солнца, постепенно опускающегося в озеро – отчего глаза у неё немного слезились.
Или не из-за этого?..
Молодой мужчина в костюме и накинутом сверху медицинском халате, стоявший сбоку, рядом с первыми рядами зрителей, тоже не отрывал взгляда от скрипачки. Хмурился, переступая с ноги на ногу, и сжимал челюсти, то и дело искоса поглядывая на сидевших неподалёку людей, среди которых был мэр, директор завода и ещё кто-то – разумеется, не все знали в лицо семьи первых людей города.
Дирижёр, поднявшийся на сцену через минуту, под аплодисменты проследовал к своему месту. Посмотрел на пустой стул, перевёл прищуренный взгляд на скрипачку, но та только упрямо поджала губы.
А затем встала, сделав шаг вперёд, всем знакомым жестом положила скрипку между плечом и шеей, прижав её подбородком и показывая, что готова.
В этот момент врач, словно сообразив что-то, торопливо достал из кармана мобильный и, отойдя чуть в сторону, чтобы не мешать зрителям, набрал номер. Те, кто стоял с ним рядом, услышали:
– Откройте окно, Анна Павловна!
Начавшая литься музыка заглушила его слова, и мужчина торопливо отключился, снова найдя глазами девушку.
Это произведение знали практически все. Во всяком случае, в этом городе. Конечно, были и такие, кто не слушал классическую музыку – и кто их может за это упрекнуть? Но все, кто находился на площади, сразу узнали мотив. Он был чем-то, словно рождённым здесь – и даже тот, кто не сказал бы название произведения, почти наверняка смог бы его напеть.
И когда тонкой струной в оркестр вплелось соло скрипки – мелодия, рождавшаяся под пальцами молодой скрипачки, понеслась вверх и ввысь, ширясь и наполняя пространство – город замер, вслушиваясь.
Потому что в этой мелодии было всё.
Вся боль и счастье, весь смех и слёзы…
Рождение и смерть. Радость и печаль.
Всё то, что дано передать только музыке – и человеку, из-под рук которого эта музыка начинает звучать.
Замершие на площади зрители не дыша внимали волшебству, нежданно-негаданно заглянувшему в душу каждому.
Если бы сейчас кому-то пришло в голову посмотреть на молодого врача, не отрывавшего взгляда от девушки на сцене, он бы поразился тому, что увидел на его лице. Потому что такую не прикрытую ничем любовь сложно встретить и увидеть в реальной жизни. Мужчина смотрел так, словно никто и ничто в этой жизни не способно сдвинуть его с этого места.… И когда моргнул – кажется, даже не заметил влажной дорожки, пролёгшей по щеке.
А в Красной больнице, в одной из палат, распахнув настежь окна, в доносящуюся и сюда мелодию вслушивалась пожилая женщина.
Потом повернулась к старику, лежащему тут же на постели.
И увидела, как его пальцы двинулись по одеялу, словно водя смычком.
А затем он открыл глаза.
