Текст книги "Заноза для хирурга (СИ)"
Автор книги: Анна Варшевская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)
Едва не застонав вслух, ещё сильнее сжимаю голову. Не выдавить, не вытащить оттуда этот взгляд, последний, который она на меня кинула перед тем как уйти. Резко поднимаюсь, отталкиваю кресло. Лучше уж пройтись по отделению. Мой рабочий день давно закончился, но домой не хочу. Что там делать? Переночевать и в кабинете можно.
В коридорах тихо, пациенты, кто ходит, уже разбрелись по палатам. Спускаюсь в приёмный покой. Мне бы сейчас не помешал какой-нибудь ургентный случай. За работой думать о постороннем не получается. Но в приёмном тоже на удивление спокойно.
Выхожу на улицу, вдыхаю холодный воздух, засовываю руки в карманы. Правой нащупываю плотную бумагу, вытаскиваю билеты на оперу, которые зачем-то сунул к себе после Аниных слов. В груди вдруг сжимается, и я рву яркий глянец, комкаю и выбрасываю обрывки в урну.
В голову опять вползают сомнения. Не могло случиться так, что я поторопился с выводами? Сжимаю зубы до скрипа. Ну да, конечно, а этот майор улетел из её квартиры, как блядский Карлсон! Поэтому я его не увидел.
– Ник, ты чего здесь делаешь? Думала, ты давно ушёл.
Опять Марго. Морщусь, не хочу сейчас с ней разговаривать.
Мы давно знакомы. В универе между нами пару раз случался секс, но всё быстро перешло в дружбу. Мне нравилась её язвительность и острый язык, однако серьёзные отношения тогда не нужны были никому из нас. Марго вообще всегда была нацелена на карьеру, а я – в то время зелёный студент – в этом смысле ничего дать ей не мог. Честно говоря, не то чтобы я и хотел, даже если бы имел такую возможность. Уж больно она стервозна.
Зато теперь не устаёт намекать, что не против со мной закрутить. Но только у меня на таких дамочек давно аллергия. А с Марго продолжаю общаться, потому что как ни крути – всё-таки подруга юности. Да и коллега, в одной больнице работаем – смысл отношения портить? Но сейчас один её вид напоминает о том, как я налажал.
Даже если Аня действительно встречалась с этим… не имел я никакого права рассказывать о нашей связи Маргарите. И уж точно не должен был говорить то, что сказал – тем более, что это полное и абсолютное враньё.
Просто именно Марго начала разговор и сказала, что видела, как Богатырёв в приёмном в тот вечер спрашивал Аню. И смотрела при этом так, что… я понял, она если и не уверена на сто процентов, то почти обо всём догадывается.
И мне бы заткнуться, промолчать, но ревность и идиотский гонор не дали. Видимо, недалеко я ушёл от юнца, ведущегося на слабо. Понадобилось показать, что это ничего для меня не значит. Вот и показал, кретин… Во рту опять появляется гадкий вкус, хочется скривиться и сплюнуть.
– Ни-ик? Что с тобой такое сегодня?
– Ничего, Марго, – отталкиваюсь от стены, к которой прислонился. – Устал.
– Поехали поужинаем, отдохнёшь немного, – она облизывает губы, но на меня только накатывает отвращение.
– Нет, я домой, – махнув рукой надувшейся женщине, быстро прохожу обратно в здание.
В отделении я сейчас не нужен, если понадоблюсь – дежурный ординатор вызвонит. Дома будет хреново, но у меня такое подозрение, что нет сейчас места, где я буду чувствовать себя хорошо.
Приехав, встаю под обжигающий душ, температуру делаю на грани терпимого. С остервенением моюсь, но противные ощущения никуда не уходят, разве что слегка притупляются. Падаю на кровать, но заснуть удаётся далеко не сразу.
С утра вскакиваю рано. Полночи крутил в голове произошедшее и понял, что всё-таки детали не сходятся. Я, конечно, ревнивый мудак, сам знаю, но надо попробовать разобраться. Хотя бы поговорить! Как только проскакивают мысли, что мог несправедливо обвинить… даже додумывать боюсь, желудок сжимается.
Добираюсь до больницы, оглядываю парковку. Ежедневная привычка последних месяцев – выискиваю глазами знакомую машину. Нет, не приехала ещё. Ну что ж, есть время настроиться на разговор.
Поднимаюсь к себе, переодеваюсь в кабинете и выхожу в коридор. Отделение уже живёт суетливой утренней жизнью, медсёстры снуют по своим делам. Дежурный ординатор сидит за столом, зевая и заполняя бумажки. Всё привычно. Вот только почему я никак не могу унять дрожь внутри?
Ловлю за рукав пробегающую мимо старшую медсестру.
– Надежда Константиновна!
– Доброе утро, Никита Сергеевич, – отзывается женщина, поднимает брови.
Да, знаю, с утра у неё тоже дел по горло, а тут я ещё.
– Доброе. Увидите Анну Николаевну, передайте, что я хотел бы поговорить с ней до пятиминутки, – смотрю на часы на стене, до утренней врачебной конференции ещё есть время, Аня всегда приходит на работу раньше.
– Хорошо, – Надежда кивает и уносится по своим делам, а я, постояв, возвращаюсь в кабинет.
Спустя почти час дёргаными движениями собираю со стола документы и иду в конференц-зал. Она так и не зашла. Наверное, я и не имел права на это рассчитывать, но, чёрт… надеялся!
Сегодня куча народу – интерны и новые практиканты, столпившиеся стайками, загораживают проходы. Я ищу одну-единственную женщину, но не нахожу в этой толпе. Не вижу и потом на обычном месте – она всегда сидит с краю у окна на третьем ряду. Неужели решила скрыться где-то сзади?
На планёрке становится не до того – ночью была пара сложных случаев, да ещё и в ОРИТ лежат двое тяжёлых. После окончания зал быстро пустеет, и я тороплюсь к себе. На обходе-то точно поймаю её.
Вот только почти сразу вслед за мной в кабинет влетает встревоженная Надежда.
– Никита Сергеевич, Аня не пришла на работу!
Я даже не обращаю внимания на то, что медсестра называет врача по имени. Такое ощущение, что мне с размаху дали в солнечное сплетение. Чуть не потеряв равновесие, хватаюсь за край стола.
– Как… не пришла?!
– Я не видела её с утра, подумала, ну мало ли, задерживается, хоть это на неё и не похоже, – ломая пальцы, говорит Надежда. – Потом на пятиминутке… ну вы видели, сколько народу было. Я решила, может, упустила её. Но сейчас все собрались на обход. Анны Николаевны нет. Телефон у неё недоступен.
Смотрит на меня, и я вижу испуг в её глазах. На секунду закрываю свои, чтобы не показать, что чувствую то же самое.
– Вас ждут, Никита Сергеевич, – тихо произносит медсестра, и я понимаю, что она права.
Я не могу сейчас никуда сорваться, даже если единственное, чего хочу – это прыгнуть в машину и, плюнув на всё, мчаться к Ане домой. Я заведующий и главный хирург отделения. У меня обход и пациенты, некоторые из которых в тяжёлом состоянии.
– Надежда Константиновна, пожалуйста, попробуйте ещё раз дозвониться Ане… Анне Николаевне, – исправляюсь, и медсестра кидает на меня внимательный взгляд. – Может быть, она заболела, или… я не знаю… проспала, а телефон разрядился, всякое случается, – говорю и сам себе не верю.
Она бы никогда не пропала просто так.
– И ещё… у нас в отделении лежала её подруга, – пытаюсь припомнить имя, но оно ускользает из памяти. – С огнестрельным. Я сам проводил торакотомию. Чёрт, не могу вспомнить, как её зовут… Марина? Или Мария? В истории болезни должен быть телефон.
– Я попробую найти, – Надежда неуверенно кивает, но я понимаю, что это вряд ли, времени у неё не хватит.
– Просто свяжитесь с архивом, пусть принесут мне в кабинет истории болезни за… – задумываюсь, когда же это было? Вроде бы в конце весны, – …за апрель и май. Я сам поищу.
Почему-то у меня нет ни малейшей надежды, что Аня ответит на звонок.
Иду к группе врачей и интернов, ждущих меня, чтобы начать обход. Всё идёт по заведённому плану. Только Аниных пациентов осматриваю самостоятельно. На чей-то вопрос отвечаю, что Анна Николаевна взяла несколько дней за свой счёт. Не хватало ещё, чтобы по отделению пошли слухи. Она столько раз меня прикрывала, что этот минимум я не просто могу – обязан для неё сделать.
И только в последней закреплённой за ней палате меня осеняет, кому надо звонить в первую очередь. Соболевский!
С трудом завершаю обход спокойно, срываюсь в кабинет. На столе уже громоздятся стопки папок с историями, архив оперативно сработал. Беру в руки телефон, нахожу номер Германа Эдуардовича, но торможу над значком вызова.
Что я ему скажу? Что оскорбил и обидел девушку, а теперь она пропала и не появляется на работе? А если Аня не обращалась к нему? У Соболевского с сердцем и сосудами не всё ладно, она могла решить, что не хочет его расстроить… И тут я, вывалю на него новости. Если он перенервничает или, не дай бог, заработает сердечный приступ, Аня меня первого убьёт.
Откладываю мобильный в сторону. Я могу сколько угодно уговаривать себя, что забочусь о здоровье старика, который стал столько значить для Аннушки. Но смысл врать? Мне просто стыдно. Стыдно до такой степени, что я, как маленький, боюсь позвонить и услышать, что Герман скажет в ответ на моё признание. Он умеет находить такие слова, после которых хочется сквозь землю провалиться. А туда я ещё успею.
Сажусь и начинаю одну за другой проглядывать истории. Когда число папок переваливает за четвёртый десяток, мне, наконец, везёт. Вот она – Марина Кудрявцева. Смутно вспоминаю, что не так давно девушка приходила за консультацией. О, чёрт! Она же ждёт ребёнка, волновалась из-за беременности!
Вцепляюсь в волосы. Звонить беременной на раннем сроке и спрашивать про пропавшую лучшую подругу? Да бл.ть!
Беру мобильный и набираю Аню. Абонент отключён или временно недоступен. С трудом сдерживаюсь, чтобы не запустить телефоном в стену. Открываю мессенджер и зависаю. Что ей написать? Где ты? Прости? Я идиот?
В конце концов набираю: «Аня, у тебя всё в порядке? Пожалуйста, позвони!» Впрочем, количество галочек показывает, что сообщение не доставлено.
Подумав, решаю всё-таки набрать Марину. После нескольких гудков на звонок отвечает запыхавшийся женский голос.
– Слушаю! – девушка тут же тихо добавляет в сторону: – Грэй, подожди!
– Марина, это Никита Сергеевич, – сердце колотится так, что я говорю с трудом.
– Простите?..
– Добрынин, – добавляю торопливо.
– Ах, да, здравствуйте, Никита Сергеевич!
Почему-то удивления в её голосе не слышно.
– Я хотел… спросить у вас, как вы себя чувствуете? – вообще-то совсем не это, но надо же с чего-то начать разговор.
– Хорошо, спасибо, – вот теперь слышно, что она растерялась.
– Просто вы приходили за консультацией, а я тут поднимал истории болезней и вспомнил о вашей беременности, – выдаю сплав лжи и правды.
– Да-да, ну, я по вашему совету сходила ко всем врачам, и сейчас, тьфу-тьфу, всё в порядке, – отвечает довольно.
– Отлично, – сглатываю и всё-таки говорю: – Марина, вы не знаете, куда уехала Анна Николаевна?
Девушка молчит несколько секунд, и меня охватывает безумная надежда, которая, впрочем, тут же исчезает после слов:
– А она уехала?
– Да, она взяла несколько дней за свой счёт, – решаю не придумывать новое враньё, – но в отделении не могут до неё дозвониться, а вопрос срочный.
– Аня мне не говорила, – голос спокойный, даже равнодушный.
– Марина, если вдруг она будет с вами связываться, передайте ей, что я прошу позвонить мне, – говорю с нажимом. – Пожалуйста!
– Вы сказали, что её ищут в отделении, но звонить вам? – мне слышится намёк на какую-то насмешку, но, подозреваю, это просто потому, что у меня совесть нечиста.
– Я заведующий отделением, – отвечаю как могу ровно.
– Я в курсе, – вот теперь она уже совершенно точно улыбается, это слышно по голосу. – Конечно, передам.
– Спасибо, – выдыхаю в трубку.
Отключаюсь и, погипнотизировав телефон взглядом, всё-таки набираю Германа Эдуардовича.
Глава 20
Добрынин
Мне не везёт. Соболевский на звонок не отвечает. Или везёт? Честно сказать, я даже не знаю, чего больше в моих чувствах по этому поводу – разочарования, что ничего не выяснил, или облегчения, что словесная порка пока откладывается. Обольщаться не стоит, Герман за Аннушку меня на части порвёт, когда всё узнает – а он обязательно узнает.
И чем она его зацепила? Грустно хмыкаю. А меня чем? А всех остальных? Все пациенты, даже самые вредные, расплываются в улыбке, когда она заходит в палату. Ещё до того, как у нас начались отношения, я и сам столько раз ловил себя на том, что хочу улыбнуться, глядя на тоненькую фигуру и приветливое лицо.
Откинувшись в кресле, прикрываю глаза и вспоминаю, как увидел её в первый раз. Эта сцена до сих пор во всех подробностях стоит в памяти. Аня была такой… мягкой, нежной. Заснула прямо на стопке бумаг, на сонном лице отпечатался след от рукава, видимо, подкладывала под голову руку. А потом, в раздевалке, не смутившись ни на секунду, стояла передо мной без рубашки…
Мотнув головой, открываю глаза. Ниже пояса всё ноет. Скривившись, поправляю брюки.
– Можешь забыть об этом, – говорю вниз. – Тебе теперь светит только правая рука под воспоминания.
Делаю пару глубоких вдохов и поднимаюсь. Надо отнести истории обратно в архив. Номер Марины я себе сохранил на всякий случай. Названивать ей смысла нет, но пусть будет.
Мелькает мысль всё-таки быстро смотаться к Ане домой, но я не успеваю даже толком это обдумать – меня вызывают вниз, в отделение один за другим начинают поступать пациенты. Спустя час приходится срочно отправляться в операционную, а не успевает бригада отдышаться после одной экстренной операции, как мы тут же влетаем в следующую, ещё хуже.
Только сейчас, оставшись без своей постоянной ассистентки, я в полной мере осознаю, насколько незаменима она в отделении. Мне это и раньше было известно, но теперь… Аня знает всех смежных специалистов, всех резервных доноров, держит в памяти кучу номеров телефонов – да, всё это есть в соответствующих списках, памятках и документах, но пока их найдёшь.
К концу дня я уже с трудом разговариваю – голос хрипит, потому что всё время приходится повышать тон. Врачи и медсёстры сегодня косячат нещадно. Или не сегодня, а всегда – просто раньше все эти мелкие вроде бы проблемы решала Аня?
За окном уже темнеет, когда я, наконец, добираюсь до кабинета. Падаю на диван, прикрыв глаза рукой. Отдохнуть не получается – спустя пять минут слышу стук в дверь.
– Что? – хотел рявкнуть, но сил не хватает, и вместо этого выходит почти стон.
– Никита Сергеевич, – в кабинет заходит Надежда, держит в руках чашку, над которой поднимается парок, – хотела спросить у вас, выяснилось ли что-то?
Ставит передо мной на стол чай.
– Спасибо, – говорю тихо, тянусь за чашкой, делаю глоток горячего напитка и вздыхаю: – Садитесь.
Старшая медсестра выдвигает стул, присаживается, смотрит на меня внимательно.
– Мне… ничего не удалось узнать, – произношу упавшим голосом. – Я звонил подруге Анны и ещё одному человеку, её пациенту, они сдружились в последнее время. Вы, может быть, помните его? Соболевский, лежал у нас не так давно.
– Помню, – Надежда кивает.
– Ну вот, на звонок он не ответил и не перезвонил. Я, конечно, ещё попробую до него дозвониться… Марина, подруга, ничего не знает, – медленно кручу в руках чашку, поднимаю глаза. – Надежда Константиновна, вы ведь дружите с Анной Николаевной, она вам ничего не говорила? Может быть, упоминала что-то вчера?
– Нет. Вчера ей стало плохо, – медсестра задумывается, качает головой. – Она сказала, что давление, но всё было почти в норме. После этого мы и не разговаривали больше, рабочий день закончился, она быстро уехала.
Внутри сжимается. Я могу предположить, почему ей стало плохо. Но…
– Я к ней домой, – быстро встаю.
– Что вы будете делать? – Надежда бледнеет.
– Чёрт, я не знаю! Но что, если она потеряла сознание или… – не хочу думать об этом, но проверить надо все версии.
Сажусь в машину, завожу двигатель и, не давая себе даже задуматься, еду знакомым маршрутом. А что я буду делать, если она дома? Например, со своим этим… Богатырёвым? Невольно сжимаю зубы так сильно, что челюстям становится больно. Буду решать проблемы по мере поступления.
Торможу перед Аниным подъездом, выхожу из машины, смотрю на окна квартиры – тёмные. Хрен знает почему, но я уверен, что ей не стало плохо или ещё что-то в этом духе. Код на входной двери помню, поднимаюсь на нужный этаж, звоню в дверь. Тишина. Звоню ещё раз и вдруг слышу мяуканье… Дарси!
Аня не смогла бы оставить кота одного надолго! А значит, нужно подождать – кто-то должен прийти. Подумав, решаю не сидеть в подъезде. Во-первых, не подросток, на подоконнике ютиться. Во-вторых, народ сейчас нервный, вызовут полицию, буду потом объясняться…
Спускаюсь, паркуюсь так, чтобы видеть окна, и остаюсь ждать. Спустя какое-то время мне приходит в голову, что сидеть я могу долго – не факт, что кто-то придёт именно сегодня и именно вечером. Но как представлю, что поеду домой, в пустую квартиру, становится до того тошно, что вопреки всякой логике остаюсь на месте. Здесь у меня сохраняется хоть какая-то иллюзия, что Аня не исчезла насовсем.
Чёрт знает, может кто-то там, наверху, решает сжалиться надо мной, но спустя полтора часа я вздрагиваю, увидев зажёгшийся в окне свет.
Дёрнувшись, открываю дверь и чуть не вываливаюсь из машины. Бегом заношусь в подъезд и взлетаю к квартире. Выдыхаю, успокаивая дыхание, и звоню.
Мне открывают сразу же. В дверях стоит незнакомец, вроде бы он только что заходил в подъезд, я отметил его краем глаза. И это не Богатырёв! Того я отлично помню! Не успеваю хоть что-то сказать, как мужчина, прищурившись, выдаёт:
– Здравствуйте, доктор Добрынин.
– Что вы тут делаете?! – я с трудом держусь, начинает пульсировать в висках. – И откуда…
– У меня для вас сообщение от Германа Эдуардовича.
Смотрю на него, тяжело дыша. Ничего не понимаю, какая здесь связь?
– Соболевский велел передать, – продолжает он, – чтобы вы ехали домой. В ближайшее время вы её не увидите.
Глаза заволакивает красной пеленой, я сжимаю кулаки, но мужчина поднимает руки.
– Я бы вам не советовал. Успокойтесь. Вы ничего этим не добьётесь, только хуже сделаете.
Фраза действует, как ведро ледяной воды на голову.
Делаю пару вдохов и выдохов. Этот… кто бы он ни был, прав. Я уже наломал дров, потому что не выяснил толком, что произошло.
– Что вы здесь делаете? – повторяю свой вопрос, справившись с голосом.
– Пришел присмотреть за котом, – пожимает плечами мужчина.
– Как вы узнали, что я буду тут?
– Я не знал, – отвечает ровно, равнодушно. – Мне просто сказали передать то, что вы уже слышали, в случае, если встречу вас здесь.
– Аня… – сглатываю, сердце вот-вот выскочит из груди, – она в порядке?
– Я даже не знаю, о ком идёт речь, – он смотрит на меня спокойно и разворачивается. – Мне пора.
– Стойте! А Герман Эдуардович…
– Со всеми вопросами можете позвонить ему сами.
Как будто он возьмёт трубку! Теперь можно не сомневаться, кто полностью в курсе происходящего. Я медленно спускаюсь на улицу. Обращаю внимание, что свет в окне гаснет, спустя минуту выходит и мой недавний собеседник. Кивнув мне, идёт к неприметной машине и уезжает.
А я, устроившись на сиденье, решаю набрать Соболевского. Поздно прятать голову в песок. Аня ему всё рассказала, это явно он помог ей уехать. Пусть скажет мне всё, что думает – я заслужил, я только… только хочу узнать, что с ней всё хорошо!
Но телефон молчит. Звоню дважды, жду до последнего – безуспешно. Откидываюсь на подголовник, слегка ударяюсь затылком пару раз. Тут же слышу звук входящего сообщения, судорожно проверяю мобильный.
Герман. «Уехал в санаторий на несколько дней. С вами, молодой человек, поговорим, когда вернусь». Меня передёргивает от обращения и от угрозы, прекрасно читающейся между строк этого обещания. Да уж, стоит готовиться к тому, что меня размажут по стенке, морально... И начинают уже сейчас – он не может не понимать, что я звонил узнать про Аню. Но совершенно точно ничего не скажет.
Со вздохом завожу машину и еду домой.
Следующие два дня погружают меня в филиал ада на земле. Оказалось, я так привык к постоянному присутствию Ани, что теперь, что бы ни делал, кажется, будто она незримо находится поблизости. Либо кто-то из врачей напоминает мне: «Это, – что бы это ни было, – делала Анна Николаевна». Либо я сам ловлю себя на мысли, что хочу сказать: «Найдите Анну Николаевну».
– Когда вернётся Анна Николаевна?..
– За этим надо к Анне Николаевне, я не знаю…
– А вот Аннушка Николаевна сказала, что это лекарство слишком дорогое, его можно заменить…
– А можно мне к Анне Николаевне, она меня вела в прошлый раз?
Я проглядываю очередную историю болезни. Всё отделение зашивается, палаты забиты, поэтому подстраховываю работающих на износ врачей. Передо мной сидит милая девушка, которая попадает к нам второй раз за полгода. «Везучая», ничего не скажешь.
– Анна Николаевна сейчас в отпуске, – отвечаю на просьбу.
– Очень жаль, – пациентка надувает губы. – А когда она выйдет?
Я бы тоже хотел знать. Неизвестность убивает больше, чем всё остальное. Что с ней? Где она сейчас? Что делает? Хорошо ли питается? Как себя чувствует? Может быть, ей плохо? Все эти вопросы безостановочно крутятся в голове, сводя меня с ума. И, главное, сколько это продлится? «Ближайшее время», в которое, по словам Соболевского, я её не увижу – это неделя? Две недели? Месяц?
Закончив с делами, ухожу к себе в кабинет. Переодеваюсь, накидываю куртку, но тут после стука заглядывает дежурный.
– У нас проблема. Поступил мужчина, множественные переломы рёбер, травма головы. Похоже, его избили.
– Вызывайте полицию, – говорю со вздохом. – Что вы, не знаете, как действовать в таком случае?
– Уже вызвали, – кивает врач. – Хотят видеть заведующего, если он ещё на месте.
– Сейчас спущусь, – вешаю обратно куртку, опять надеваю халат и выхожу из кабинета.
А в приёмном покое меня ждёт тот, кого я не хотел бы больше встречать никогда в жизни.
Возле стойки у стола медсестры боком ко мне стоит грёбаный майор. Заполняет бумаги. Замечает меня, поворачивается. Спокойно делает шаг в мою сторону.
– Никита Сергеевич, добрый вечер. Хорошо, что вы ещё не ушли, я хотел уточнить пару деталей.
Я настолько теряюсь, что пожимаю протянутую руку.
– Да, что такое? – меня не отпускает ощущение, что я в каком-то параллельном мире.
Богатырёв задаёт несколько каких-то незначительных вопросов. Отвечаю, всё больше и больше чувствуя замешательство.
– Ну что ж, отлично, – майор кивает сам себе, собирает свои листы. – Анна Николаевна не работает сегодня? – спрашивает вдруг.
Его тон неуловимо меняется, но я не могу понять, в чём дело. А потом до меня доходит смысл вопроса. Что?..
– А вы не в курсе?
– В курсе чего? – мужчина вскидывает на меня глаза. – Что-то случилось?
– Нет… нет, я… Анна Николаевна взяла несколько дней отпуска, – повторяю навязшее в зубах враньё.
– Удивительно, – он слегка улыбается. – Не думал, что она вообще понимает значение слова «отпуск».
– Да уж, – запускаю руку в волосы, растерянность переходит все границы. – А вы когда виделись последний раз?
– М-м, – Богатырёв мрачнеет, отворачивается, – несколько дней назад.
– Простите, что уточняю, но… это было… – называю дату и вижу, как он хмурится, внимательно глядя на меня.
– Да. Зачем вам? – разворачивается полностью, вставая прямо напротив. Прищуривается, затем зло хмыкает. – Значит, вот про кого она говорила…
– Что говорила?
– Ничего, – майор холодно кивает и идёт к выходу.
Сжимаю кулаки и, подождав пару секунд, иду за ним. Догоняю на улице возле служебной машины. Не хватало ещё устраивать разборки в больнице.
Богатырёв уже открыл дверь и стоит, опираясь на раму.
– Ну? – недружелюбно спрашивает, когда я подхожу.
– Что ты имел в виду, когда сказал, что она про меня говорила?
– Знаешь, что? – он окидывает меня взглядом. – Пошёл ты нахрен, хирург. Ты и мизинца её не стоишь. Знал бы я, что она именно в тебя влюбилась, в жизни бы не сказал ей, что отступлю.
– Что? – у меня пропадает голос.
– Что слышал, – он смотрит на меня и вдруг издевательски улыбается. – Ах вот оно что. Ты уже, похоже, успел всё просрать. Кто бы сомневался! – делает движение, чтобы сесть в машину, но я хватаю его за плечо.
– Руки! – быстро стряхивает мою ладонь.
– Почему ты не вышел тогда из подъезда?
– Из какого подъезда, ты свихнулся? – майор смотрит на меня недоумённо.
– В тот вечер вы зашли в подъезд, но ты не выходил оттуда…
– Ясненько, – тянет эта сволочь. – Столько с ней работаешь, а так про неё ничего и не понял. Устроил ей сцену ревности, придурок? С какой стати я должен тебе что-то объяснять? Я ушёл от Ани через несколько минут. А вот что произошло потом – не твоё дело. Так что можешь вообще-то успокоиться. А хотя нет, не успокаивайся – живи теперь с этим.
Он садится в машину, я на автомате делаю несколько шагов назад и смотрю вслед, ничего не видя.
* * *
Эту ночь я запомню на всю жизнь. Не сомневаюсь, она мне ещё долго будет сниться в кошмарах.
Осознание того, что я наделал, накрывает с головой. Куда не повернись, со всех сторон вина полностью моя. И как выбраться из ямы, в которую загнал себя собственными руками, я не имею ни малейшего представления.
Шаг за шагом препарирую своё поведение за последние несколько месяцев. Был бы я трупом в анатомичке – на фрагменты бы сам себя разобрал. Как у любого врача-клинициста, с анализом и выстраиванием логических связей у меня всегда всё было в порядке. Ну и где в таком случае, спрашивается, были мои мозги?
Я ведь даже не могу толком сформулировать, почему так вёл себя с Аннушкой. Точнее, мне-то казалось, что я просто требователен, потому что в нашей профессии нет места ошибкам. А она – одна из тех редких людей, кто рождён быть врачом, должна быть строга к самой себе и развивать свои способности. Но почему моя строгость к ней приобрела такие формы?
Или, может быть, всё дело в том, что я с самого начала знал, что не смогу остаться к ней равнодушным?
Итоги ночных размышлений неутешительные.
Признать вину – полдела. Что мне делать дальше? На этот вопрос ответа у меня нет.
С утра, выпив крепкий чёрный кофе, выхожу на улицу. Здания плохо видны из-за тумана, в воздухе висит сырость. Подхожу к своей машине и обнаруживаю сзади, возле багажника, пацана и девчонку. Явно младшие школьники, лет по семь-восемь.
– Что такое? – спрашиваю ровно, стараясь не напугать детей.
Знаю, что выгляжу после бессонной ночи так себе. Мальчик, вздрогнув, оборачивается, я вижу русую чёлку и голубые глаза. Сердце пропускает удар. Мотнув головой, чтобы отогнать воспоминания, повторяю:
– Ребят, что вы здесь забыли? В школу не пора?
– У вас там… – мальчик машет рукой вниз.
– Что? – приседаю возле колеса и вижу под крылом грязное клочкастое нечто и круглые жёлтые глаза.
Глава 21
Добрынин
– А ну-ка, – тяну руку, и шерстяная варежка шипит, с трудом разевая рот.
Достаю из кармана перчатки, которые сунул сегодня с собой. Но царапаться у этого создания сил явно нет, поэтому легко вытягиваю слегка сопротивляющегося котёнка из-за колеса.
– Ваш? – спрашиваю для порядка, хотя и так ясно, что трясущееся существо, которое держу за шкирку, уличное.
– Нет, – со вздохом говорит мальчишка, беря за руку свою подружку. Или сестру? – мы его случайно заметили. Вы… вы его выбросите, да?
Смотрю на эту парочку и вижу, как у девочки глаза начинают наполняться слезами. О нет, только не это! Не выношу женских слёз! Даже если речь идёт о семилетней кнопке.
– Нет, – вздыхаю тяжело, – не выброшу.
– Честно? – пищит кнопка.
– Честно, – киваю. – Отвезу сейчас в ветеринарную клинику, там его подлечат.
– Хорошо, – важно кивает пацан. – Ну, мы пойдём тогда! До свидания! – тянет за собой девочку, та шмыгает носом, улыбается, показывая дырку на месте выпавших передних зубов, и я невольно улыбаюсь в ответ.
Затем перевожу взгляд на свою находку и опять вздыхаю.
– Поехали, – усаживаюсь в машину и нахожу в навигаторе ближайшую ветеринарку. Перчатки приходится пожертвовать дрожащему котёнку, которого я посадил впереди. Подумав, включаю подогрев сиденья и аккуратно трогаюсь с места.
Хорошо, что до клиники ехать недалеко. Паркуюсь, сгребаю пригревшуюся животинку и захожу в здание.
– Кто тут у вас? – молодой врач, который принял нас почти сразу, осматривает мелкого на столе. Котёнок старательно шипит и топорщит слипшуюся шерсть.
– На колесе эту мелочь нашёл, – оттягиваю рукав над часами, времени до утреннего совещания почти не остаётся.
– Да, они туда частенько залезают, холодно сейчас становится, – кивает ветеринар.
– Слушайте, мне на работу пора, что с ним делать? – нетерпеливо притопываю ногой.
Ветеринар внимательно глядит на меня, хмурится, пожимает плечами.
– Мы не можем оставить у себя всех животных. И пристройством заниматься, сами понимаете… – разводит руками.
Вздыхаю в который раз за сегодняшнее утро и кошусь на свернувшееся на моей перчатке недоразумение.
– Я понял. Сделайте всё, что нужно, я заплачу.
– Вы имеете в виду, усыпить? – мрачно спрашивает мужчина.
– Почему усыпить? – смотрю на него озадаченно. – Что там нужно котам? Прививки, глистогонное. Помыть тут у вас его есть где?
Ветеринар расслабляется и кивает.
– Ну и хорошо. Вечером заеду, – разворачиваюсь и иду на ресепшен.
Быстро оплачиваю приём и остальное, что вносит мне в чек девушка-администратор, и еду в больницу.
Очередной день без Ани. Но теперь мне ещё хуже, потому что понимаю, что всё из-за меня.
Днём заглядывает Марго, и я с трудом удерживаюсь, чтобы не выставить её вон.
– Где же твоя ассистентка? – спрашивает язвительно, после того как я довольно грубо отказываюсь от очередного предложения пообедать.
– В отпуске, – перебираю на столе бумаги, ищу запропастившуюся куда-то историю пациента, который ждёт в смотровой.
– Да ладно? – Марго скептически улыбается.
– Маргарита, – поднимаю на неё глаза. – Мне не нравится твоё внимание к Анне… Николаевне. Если начнёшь распространять про неё хоть какие-то слухи… я ведь тоже в курсе кое-чего. Например, как вышло, что сняли предыдущую заведующую гинекологическим отделением.
Женщина меняется в лице.
– Добрынин, ты берега не попутал? – веселья в её голосе уже не слышно.
– Нет, – отрезаю жёстко. – И не советую проверять границы моего терпения. Оно не настолько бесконечно, как ты думаешь.
Марго вылетает из моего кабинета, хлопнув дверью, а я иду в смотровую. Давно надо было это сделать. Достала!
Вечером возвращаюсь в ветклинику за кошачьей личинкой.
– Всё-таки приехали, – говорит ветеринар. Мне слышится облегчение в его голосе.
– Да. Что там с котом? Это вообще кот или кошка?
– Кот, – отвечает врач. – На удивление здоровый для уличного. Анализы на основные инфекции ничего не показали, ещё пара результатов будет через несколько дней, но, надеюсь, там тоже всё в порядке. От паразитов мы его обработали, первую прививку можно сделать попозже, недели через две-три.
Лезет в одну из ячеек-клеток, достаёт и ставит на стол пушистого рыжика.
– Ну надо же, – хмыкаю. – А я-то думал, он серый.
– Да, мы тоже удивились, – улыбается врач. – Похоже, это метис британца. Цвет от уличного родича достался.
