Текст книги "Заноза для хирурга (СИ)"
Автор книги: Анна Варшевская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)
– Полкан, привет, я…
– Ты как всегда занята, знаю, – мужчина меня перебивает, – но у тебя вроде бы по графику работа уже закончилась?
– Откуда ты...
– Ты мне писала на прошлой неделе, не помнишь? Ты же ешь хоть когда-нибудь? Давай пересечёмся сегодня в городе?
– Полкан, у меня машина не заводится, и кот болеет, и вообще…
– Так-так, давай по порядку. Машина не заводится на стоянке больницы? – я слышу, что он уже куда-то идёт.
– Нет, я её возле ветклиники оставила.
– Понял. Скинь мне геолокацию и подъезжай туда. Я разберусь.
– Но…
– Аня, позволь тебе помочь, пожалуйста! – серьёзно произносит мужчина, и я сдаюсь.
– Хорошо, тогда увидимся.
Мы действительно встречаемся в нужном месте – я подъезжаю, когда мою малышку уже грузят в эвакуатор. Полкан, стоя рядом, переговаривается с мужчиной в форме. Оборачивается ко мне.
– Привет! Не переживай, всё будет в порядке. Скину тебе номер, завтра позвонишь в мастерскую, узнаешь, когда будет готова.
– Спасибо, – я с благодарностью киваю.
– Пойдём, поужинаем где-нибудь. Я помню про твоего кота, – он улыбается, – мы ненадолго!
– Ладно, – мне неловко отказываться после того, как он сразу приехал и помог.
Полкан привозит меня в какой-то небольшой ресторанчик, где нас действительно очень быстро обслуживают.
– Аня, с нашими графиками мы и так почти не видимся, – говорит мне Богатырёв, когда мы уже пьём чай, – поэтому я не буду ходить кругами. Ты мне очень нравишься. И я хотел бы, чтобы наши отношения… развивались.
Чёрт, именно этого я и боялась!
– Полкан, ты меня, пожалуйста, прости, но я вряд ли смогу, – опускаю глаза, мне до жути тошно, но нельзя обнадёживать человека, если ничего к нему не чувствуешь, кроме дружеских отношений.
– Есть… кто-то другой, из-за кого?.. – мужчина смотрит на меня внимательно.
– Нет, – медленно качаю головой, – никого нет. Просто ты мне как друг, и я…
– Тогда не торопись отвечать, хорошо? – он, улыбаясь, смотрит на меня. – Я надеюсь, что ты всё-таки изменишь своё мнение. А теперь, давай отвезу тебя домой?
Полкан сворачивает разговор и, поднявшись, протягивает мне руку, которую я, помедлив, принимаю. В конце концов, я не могу ему запретить. Надеюсь, со временем он сам поймёт, что мы друг другу не подходим.
А следующий день начинается с того, что на ежедневную «пятиминутку» заявляется главврач. Не то чтобы это из ряда вон выходящее событие, но сегодня всем понятно, зачем он здесь. И действительно, после доклада ответственного дежурного о произошедшем, Александр Васильевич, хмурясь, говорит:
– Ситуация крайне неприятная, поэтому скажу, что руководство во всём разберётся, и все причастные получат по заслугам. Однако сейчас я хотел бы сразу сказать об одном из них, так как этот врач присутствует здесь.
У меня сжимается в солнечном сплетении, пальцы холодеют, но я заставляю себя поднять взгляд. Сначала вижу Добрынина, который сидит рядом с главным, но глядит вниз, на свои руки, лежащие на столе. Потом смотрю на главврача, и тот неожиданно… улыбается!
– Анна Николаевна, Никита Сергеевич сообщил мне, что в первую очередь благодаря вашей своевременной реакции и профессионализму пациента удалось вывести из шока и купировать последствия. Я рад, что не ошибся в вас!
___
* КРУ – контрольно-ревизионное управление, которое проводит проверки в больницах.
Глава 10
Я ошарашенно хлопаю глазами в ответ на это заявление и не успеваю ничего сказать, когда главный уже произносит:
– Всем спасибо, все свободны! Работаем, господа!
А затем мужчина встаёт и целенаправленно идёт в мою сторону.
– Анна Николаевна? – останавливается рядом, и я замечаю краем глаза, что сотрудники вокруг нас не спешат на выход, лица явно горят нездоровым любопытством.
– Да, Александр Васильевич? – честно сказать, представления не имею, что он хочет мне сказать.
Мимо проходит Добрынин, но не притормаживает поблизости, наоборот, обращается к сотрудникам, поторапливая всех на выход. Мы с главным тоже медленно двигаемся к дверям конференц-зала, где обычно проходят утренние совещания.
– Никите Сергеевичу не понравится то, что я сейчас скажу, – вокруг глаз главврача собираются морщинки, как при улыбке, но я на это не ведусь – наш главный любит поизображать доброго дядюшку, ни на секунду таковым не являясь. – Но он очень трепетно к вам относится.
Меня сейчас кондратий хватит на месте!
– Да-да, не удивляйтесь, оберегает вас ваш заведующий, и на мой взгляд, чересчур! – Александр Васильевич качает головой. – Слишком уж радеет за отделение, но я бы предпочёл, чтобы вы тоже время от времени являлись в мой кабинет, если я этого требую!
– Александр Васильевич, я… простите, но я не знала, что вы хотели меня видеть, иначе бы… – я растерянно замолкаю.
– Ну конечно, вы не знали, я же и говорю, наш Никита Сергеевич передо мной за всех ответ держит. Бережёт своих сотрудников. Но вам бояться нечего, так что, будьте добры, не манкируйте своими обязанностями, – главный с улыбкой грозит мне пальцем.
– Да, конечно, Александр Васильевич, – произношу медленно, в голове начинают крутиться мысли, складываясь в паззл.
Действительно, раньше я с Иваном Павловичем, предыдущим завом, регулярно стояла перед главным. Да и вообще, выволочки сотрудникам отделения устраивались постоянно, а теперь… Расширенными глазами смотрю на Добрынина, подходящего к нам. Косяков ведь меньше не стало, а это значит… значит, что он «берёт огонь» на себя, прикрывает всех и отдувается перед главврачом единолично. Сам разбирается с ошибками медсестёр, врачей, разгребает работу отделения, и ни разу и слова об этом не сказал.
– Александр Васильевич, прошу прощения, что прерываю, – Добрынин поворачивается ко мне, – Анна Николаевна, вы там нужны, – указывает глазами на дверь.
– Иду, – киваю в ответ.
– А мы с Никитой Сергеевичем – на конференцию! – главный хлопает хирурга по плечу. – Украду вашего заведующего на несколько дней.
– Дней? – не выдерживаю и задаю вопрос, Добрынин кидает на меня внимательный взгляд, но тут же отводит глаза.
– Да-да, он у нас специалист уникальный, его доклад в числе первых будут слушать, но и дальше много всего интересного предстоит, да, Никита Сергеевич?
– Удачи вам, – произношу тихо, обращаясь в основном к Добрынину, но тот молчит.
– Спасибо, спасибо, Анна Николаевна, – зато главный так и лучится довольством.
Попрощавшись, выхожу из зала и тут же попадаю в оборот. Ворох ежедневных дел затягивает с головой, и до вечера я выкидываю все лишние мысли из головы. Зато вечером поглаживаю поправляющегося Дарси, лежащего рядом со мной на диване, и не могу не думать о том, что не всё так просто с главным хирургом.
Казалось бы, мы работаем бок о бок уже больше полугода, а я так толком и не поняла, что этот мужчина собой представляет. Только кажется – вот он, настоящий, как тут же происходит что-то такое, что подправляет его образ.
Следующие несколько дней в отделении тихо – ну, насколько вообще может быть тихо в хирургии. Веру и правда отстранили от работы и отправили на курсы переквалификации. Надя по секрету шепнула мне, что её планируют перевести в другое отделение, и я этому только рада. Приближается середина недели, когда мы с Германом Эдуардовичем собирались вместе сходить на выставку.
Моя машина до сих пор в ремонте, и у меня не получается заехать за своим спутником, мы встречаемся уже возле музея. Билеты я купила заранее, так что сразу проходим внутрь и попадаем в людской круговорот.
– Вот вроде бы будний день, а столько народу, – обращаюсь я к Герману.
– Посещение выставок в последнее время стало модным, – усмехается старик.
– Разве это плохо? – смотрю на стайку молодых парней и девушек, явно студентов.
– Конечно, нет, дорогая моя, – Герман улыбается, – не слушайте моё брюзжание. Ну что, пойдёмте?
Киваю, и мы начинаем медленно двигаться. Меня всегда «цепляли» работы Врубеля, и сейчас я с жадностью рассматриваю картины, которые привезли для выставки из других городов. Мой спутник время от времени обращает моё внимание на те или иные детали, рассказывает интереснее экскурсовода, с ним такой поход – самое настоящее погружение в искусство.
Мы останавливаемся перед акварелями. Герман проходит чуть вперёд, а я вглядываюсь в резкие, изломанные линии, наброски черт и лиц. И вдруг из-за спины доносится негромкий голос, я сразу узнаю столько раз читанные слова:
"Я тот, которому внимала
Ты в полуночной тишине,
Чья мысль душе твоей шептала,
Чью грусть ты смутно отгадала,
Чей образ видела во сне…"
Разворачиваюсь так стремительно, что теряю равновесие, и меня подхватывает крепкая рука, помогая удержаться. Первое, что вижу в тусклом музейном освещении – знакомые тёмные глаза. А ведь однажды я сравнила его с Демоном…
Не знаю, что толкает меня продолжить:
"Я бич рабов моих земных,
Я царь познанья и свободы,
Я враг небес, я зло природы…"
И останавливаюсь, задохнувшись, потому что дальше…
– "И, видишь, – я у ног твоих", – тихо договаривает мужчина*.
Шум выставки как будто отдаляется, а напряжение между нами, наоборот, нарастает. Его взгляд останавливается на моих губах, выражение лица меняется, и я с трудом сглатываю, чувствуя, как пересохло в горле.
Не знаю, что произошло бы дальше, но мы оба крупно вздрагиваем, услышав обращённые к нам слова Германа Эдуардовича:
– Давно я не слышал, чтобы кто-то вот так легко подхватывал друг за другом классические цитаты. Бальзам на моё барахлящее сердце.
Добрынин опускает руку, которой продолжал придерживать меня всё это время, я делаю шаг назад и оборачиваюсь к Герману. Лицо, по ощущениям, просто полыхает. Старик лукаво мне усмехается и, посмотрев на хирурга, говорит:
– Добрый день, Никита Сергеевич. Надеюсь, вы составите нам компанию?
– Здравствуйте, Герман Эдуардович, – Добрынин безукоризненно вежлив, улыбается краешком губ. – Только если ваша очаровательная спутница не против.
– Я уверен, что она будет рада, не так ли, Аннушка? – они оба поворачиваются ко мне, и меня охватывает непреодолимое желание развернуться и сбежать.
Конечно, я никуда не убегаю. А только молча киваю, соглашаясь с Соболевским.
– Это замечательно, что и вы, Никита Сергеевич, тоже интересуетесь искусством, – довольно произносит Герман и проходит вперёд, а Добрынин, подойдя ко мне, вдруг протягивает руку, предлагая опереться на его локоть. И я настолько теряюсь, что беспрекословно кладу ладошку на мужское предплечье.
А дальше у меня просто лезут на лоб глаза – между двумя моими спутниками завязывается такой диалог, что я не могу перестать удивлённо коситься на своего начальника. Они обсуждают экспрессию и технику врубелевской живописи, объём и манеру наложения мазков на холст. С чем-то Герман Эдуардович спорит, какие-то утверждения подтверждает кивками, Никита Сергеевич же постоянно обращается ко мне, втягивая в разговор, спрашивая моё мнение и вгоняя в краску.
Всё это время он не отпускает мою руку, наоборот, в какой-то момент, потянув за собой к очередному полотну, перехватывает кисть и мягко сжимает пальцы. Какими были следующие несколько картин, я не вспомню даже под гипнозом – все ощущения и мысли сосредотачиваются на тёплой сухой ладони, крепко держащей мою.
Спустя почти час мы заканчиваем осмотр – мне показалось, что прошла целая вечность. Я стою рядом с Германом Эдуардовичем внизу возле выхода, Добрынин вызвался, точнее, настоял, что он сам заберёт куртки – в раздевалке небольшая очередь.
– Аннушка, надеюсь, вы хорошо провели время, – Соболевский смотрит на меня с заботой. – Вы как-то примолкли в конце. Устали?
– Нет, что вы, Герман Эдуардович, – я поворачиваюсь к мужчине и улыбаюсь. – Это было замечательно! Я очень рада, что пошла! Надеюсь, я не была скучной спутницей?
– Дорогая моя, что за глупости, – Герман тихо посмеивается. – Я рассчитываю, что это не последний наш культурный поход!
– Куда пойдём в следующий раз? – весело спрашиваю его, а за моей спиной раздаётся низкий голос, от которого тут же подкашиваются колени.
– С моей стороны будет слишком большой наглостью попроситься к вам в компанию?
– Думаю, мы договоримся! – Соболевский неожиданно подмигивает подошедшему хирургу, который держит в руках нашу верхнюю одежду.
Тот улыбается, как и всегда, краешком губ, протягивает Герману старомодный плащ, мою куртку разворачивает передо мной, без слов помогая надеть.
– Вы на машине? – спрашивает меня Добрынин, когда мы выходим наружу, и я сразу ёжусь от пронизывающего ветра.
– Нет, машина в ремонте, мы добирались на такси, – достаю телефон, собираясь открыть приложение.
– Не надо, – он прикрывает ладонью экран, но тут же убирает руку, – я отвезу вас обоих, идёмте!
– Но…
– Да? – мужчина терпеливо ждёт, пока я судорожно пытаюсь придумать какой-нибудь предлог и отказаться.
– Аннушка? – сбоку подходит Герман. – Если вы не против, я соглашусь на предложение вашего уважаемого коллеги.
– Герман Эдуардович, мы же планировали поужинать вместе после музея, – вспоминаю про наши планы.
– Дорогая моя, – Соболевский аккуратно прикасается к моему плечу, – не возражаете, если мы перенесём ужин на другой день?
– Что случилось? – я пугаюсь. – Вы плохо себя чувствуете? Болит где-то?
– Нет, Аннушка, не волнуйтесь так, – старик улыбается, – просто в моём возрасте толпы народу вокруг несколько утомляют. Надеюсь, вы меня простите?
– Конечно, – я с беспокойством смотрю на Соболевского. – Тогда, раз уж Никита Сергеевич не против, пусть он вас отвезёт и проводит, а я вызову…
– Анна Николаевна, успокойтесь, – Добрынин берёт меня под локоть. – Пойдёмте, мы сначала вместе завезём Германа Эдуардовича, чтобы вы не переживали за него, а потом я отвезу вас.
– Отличная идея! – Герман подхватывает меня с другой стороны, и они практически тащат меня к стоянке, я еле успеваю перебирать ногами.
Машиной начальника оказывается здоровенный белый джип Чероки. Никита Сергеевич отпускает мой локоть и, отключив сигнализацию, открывает передо мной переднюю дверь.
– Садитесь, Анна Николаевна!
– Я лучше назад, – пищу неуверенно.
– Давайте-давайте, Аннушка, полезайте, – Соболевский слегка подталкивает меня, – а я сзади сяду, – и подмигивает!
Вот… старый сводник!
В итоге я оказываюсь на переднем сиденье, довольный Герман сидит позади, а Добрынин, усевшись, скидывает лёгкую куртку и остаётся рядом со мной в одной рубашке.
– Герман Эдуардович, киньте там куда-нибудь, пожалуйста, – протягивает назад одежду, цепляет телефон на торпеду и включает навигатор, – и скажите адрес.
К квартире Соболевского мы доезжаем быстро.
– Герман Эдуардович, давайте я вас провожу? – спрашиваю у старика.
– Ну что вы, милая, не настолько я дряхлая развалина! – смеётся он и выходит из машины. – Доброй ночи!
– До свиданья! – с тревогой смотрю на Германа.
– Я провожу. Сидите, – тихо говорит Добрынин, касается моей руки и быстро открывает дверь.
Раскомандовался!
Но почему-то я подчиняюсь и продолжаю сидеть, ожидая возвращения водителя. Ну не бросать же открытую машину без хозяина. Который, впрочем, залезает обратно уже спустя пять минут.
– Никита Сергеевич, мне неловко отнимать у вас время, – выдаю заранее подготовленную фразу, – давайте я вызову такси!
– Анна Николаевна, вы не отнимаете моё время, не заставляйте меня блокировать двери, чтобы удержать вас в салоне, – выдаёт в ответ мужчина и заводит двигатель, но не трогается с места. – Скажите, вы планировали поужинать?
– Д-да, но я…
– Составьте мне компанию? – он поворачивается, смотрит на меня в упор и, помолчав пару секунд, добавляет: – Пожалуйста…
___
* Аня и Добрынин разговаривают цитатами из "Демона" М. Ю. Лермонтова
Не могу не поделиться для примера))) Одна из акварелей, которые разглядывала Аннушка.
"Демон, смотрящий в долину"
Глава 11
Против такого Добрынина я ничего не могу сделать. Его вежливость настолько обезоруживает и выбивает из колеи, что… ну вот как ему откажешь? Поэтому, облизав сухие губы, я медленно киваю.
– Хорошо, – и тут же вспоминаю слова Надежды о хирурге, что он либо самоустранится, либо начнёт действовать.
Похоже, Надя оказалась права…
– У вас есть предпочтения по поводу еды или места? – спрашивает мягко и, когда я растерянно пожимаю плечами, приподнимает уголки губ. – Как насчёт итальянского ресторана?
– Я не против, – не могу сдержать улыбку, потому что он угадал с первого раза. Я не привередлива в еде, мне многое нравится, но если будет выбор – всегда предпочту средиземноморскую кухню.
Добрынин привозит меня в небольшой уютный ресторан – по стенам развешаны фотокартины с видами Рима, на каждом столике небольшая лампа, приглушённый свет. Богатый выбор блюд и цены выше средних.
– Наверное, я буду салат… – говорю неуверенно.
– Анна Николаевна, простите, но я должен сказать. Вы похудели в последнее время. Пожалуйста, поешьте нормально, – мужчина глядит на меня внимательно.
– С чего вы взяли, что я похудела? – покраснев, спорю скорее из нежелания соглашаться, хотя и сама знаю, что потеряла в весе. Вопрос, неужели это так заметно? Никто, кроме него, мне об этом не говорил.
– Хирургическая форма стала вам велика, – он отводит взгляд, но тут же опять смотрит в глаза и улыбается: – Воспринимайте это, как рекомендацию врача.
– Вы считаете, что я плохо выгляжу?
– Я не это имел… – он тянется к воротнику рубашки, но опускает руку. – Вы выглядите замечательно, – добавляет тихо.
– Пожалуй, можно взять что-то посущественнее, – говорю после неловкой паузы.
– Они очень неплохо готовят рыбу, – глядя на меня поверх меню, произносит мужчина, и к нам моментально подлетает официант.
– Вы здесь часто бываете? – спрашиваю, когда у нас уже принимают заказ – я последовала рекомендации и взяла рыбу с овощами, как и мой спутник.
– Время от времени, – он пожимает плечами.
– А чем вы вообще занимаетесь в свободное время? – спрашиваю вдруг и, глядя на растерянное лицо Добрынина, не удерживаюсь от небольшой шпильки: – Ну, знаете, свободное время – это когда человек не работает.
– Спасибо за пояснения, а то я и не сразу понял, о чём речь, – он отпускает тихий смешок и облокачивается локтями на стол, подаваясь ближе ко мне. – У меня есть одно секретное хобби.
– Что, правда? – я тоже наклоняюсь к нему, изнутри поднимается волна любопытства.
– Точнее, если быть честным, у меня было хобби, – на его лицо вдруг набегает тень, но он тут же немного смущённо улыбается. – Мы с… то есть, я одно время раскрашивал небольшие модели… фигурки героев одной игровой вселенной.
– Серьёзно? – в голову бы не пришло, что таким можно заниматься.
– Да, – он неловко пожимает плечами, опускает глаза, – понимаю, звучит, наверное, странно, но…
– Думаю, это отлично помогает расслабиться, – мне хочется немножко ему помочь и дать понять, что я не считаю это глупым. – Один из мужей моей матери резал сухое мыло.
– Ого! – Никита Сергеевич прищуривает глаза.
– Ага, – я улыбаюсь, – коробки этого мыла громоздились у нас в коридоре, на кухне вечно был запах, как в хозяйственном магазине, мне казалось, что даже у супа был мыльный привкус.
– И чем всё закончилось? – Добрынин, наклонив голову набок, смотрит на меня, не отрываясь.
– Мама забыла купить мыло и случайно положила в мыльницу какой-то экземпляр, который он сушил последние пять лет, – насмешливо фыркаю. – Был жуткий скандал, и она спустила с лестницы сначала коробки, а потом и мужа.
В глазах моего собеседника сияют смешинки, но тут наш разговор прерывает официант, принёсший заказанные блюда.
Рыба действительно очень вкусная, как и овощи, и я съедаю всё до последнего кусочка. Время от времени ловлю на себе взгляды Добрынина, и меня терзает подозрение, что если я оставлю на тарелке хоть что-то, он начнёт кормить меня с ложки. От этой странной заботы в груди теплеет – даже мать, по-моему, никогда особенно не интересовалась, достаточно ли я поела.
– Как зовут вашего кота?
Мы уже пьём чай, а до этого обсуждали только еду. Добрынин спрашивал меня о любимых блюдах и сам рассказывал, что необычного ему удалось попробовать. Из особенно жуткого мне запоминается страшно вонючая квашеная селёдка, которую едят в Швеции, со странным названием сюрстрёмминг.
– Мистер Дарси, – улыбаюсь собеседнику, опускаю пустую чашку на блюдце.
– Такой же надменный и молчаливый? – Никита Сергеевич тоже улыбается.
– Ну, насчёт молчаливого я бы не сказала, но в остальном… Имя ему подходит, – я откидываюсь на спинку стула, осматриваюсь по сторонам.
Время ещё не позднее, и народу в ресторане достаточно. Гул голосов, тепло, вкусная еда – давно мне не было так хорошо. Поворачиваюсь обратно к мужчине и замираю, как мышь перед удавом. Он отодвинулся от света, который даёт лампа на столе и смотрит на меня так жадно, что под взглядом блестящих в приглушённом освещении тёмных глаз по спине пробегает холодок. Воздух как будто сгущается, и низ живота вдруг прошивает почти болезненным желанием.
Я моргаю, и наваждение немного рассеивается – подскакивает официант, интересуется, всем ли мы довольны. Добрынин расплачивается по счёту, оставляя щедрые чаевые, и, встав из-за стола, протягивает мне руку. Меня прошибает током от простого касания, но я заставляю себя подняться и тут же слышу вибрацию.
– У вас телефон, – почти шёпотом произносит Никита Сергеевич.
– Да, – роюсь в сумке, достаю мобильный и слегка хмурюсь, глядя на экран. Полкан. Разворачиваюсь, открываю рот, но запинаюсь и не могу произнести ни слова, видя, как мгновенно заледенело лицо мужчины.
Непослушными пальцами отвечаю на звонок и, глядя прямо в глаза Добрынину, говорю в трубку:
– Полкан, я занята.
Не отвожу взгляда от мужчины, поэтому замечаю, что он как будто немного расслабляется. Но совсем немного.
– Прости, я только хотел сказать, что твоя машина готова, – голос Полкана в трубке звучит немного растерянно, видимо, из-за тона моего ответа.
– Спасибо, – смягчаю голос, всё-таки несправедливо разговаривать с ним, как с незнакомцем. – Спасибо тебе большое, – повторяю ещё раз, – я завтра с утра её заберу.
– Давай я подъеду? – говорит Полкан с энтузиазмом. – Ближайшие дни забиты под завязку, но мы можем позавтракать вместе!
– Мне рано на работу, боюсь, не успею, – произношу растерянно, мне всё больше становится неловко вести разговор под немигающим взглядом Добрынина.
– Ну ладно, – разочарованно тянет Полкан, – тогда не отвлекаю больше. Увидимся!
– Пока. И спасибо ещё раз! – заканчиваю разговор и сразу отключаюсь.
– Всё в порядке? – помолчав, спрашивает у меня Никита Сергеевич.
– Да, – киваю ему. – Мою машину отремонтировали, завтра смогу забрать.
Он кивает в ответ и берёт меня за руку.
– Пойдёмте?
– Конечно, – чёрт, в горле у меня моментально пересыхает, и я иду следом за ним, как сомнамбула.
Меня подсаживают в машину и, не спрашивая, вбивают мой адрес в навигатор. Вот интересно, это он все адреса сотрудников помнит, или только мне такая честь?
Мы молчим почти всю дорогу, но это молчание… не напрягающее. Добрынин включает какую-то спокойную классическую музыку, мне даже кажется, что я узнаю несколько композиций.
Когда мужчина притормаживает возле моего подъезда и глушит мотор, я медлю несколько секунд.
– Спасибо, что подвезли, Никита Сергеевич, – говорю наконец, посмотрев на него. – И спасибо за ужин, я прекрасно провела время.
– Я тоже, – отвечает негромко. – Анна Николаевна…
– Да? – у меня непроизвольно учащается дыхание.
Он ловит мой взгляд, делает глубокий вдох, но…
– …будьте осторожны завтра за рулём, – выдыхает резко, – с утра обещают туман, а потом дождь.
– Л-ладно, – как-то не таких слов я ожидала.
Зайдя домой, выглядываю в окно кухни и вижу, как медленно трогается с места белый джип. Он же не мог увидеть меня? Откуда ему знать, куда у меня окна выходят? Но почему-то я почти уверена, что он ждал именно мой силуэт в окне.
Следующий день и правда начинается с густого тумана, такого, что не видно даже соседних домов. Я успеваю продрогнуть, пока добираюсь до мастерской, но потом, забрав свою малышку, немного согреваюсь в тёплом салоне.
В приёмном покое тишина и спокойствие. Я приехала раньше, чем собиралась, поэтому решаю зайти и выпить кофе в столовой. Не успеваю свернуть в ту сторону, как меня окликают.
– Доброе утро, – хрипловатый голос раздаётся прямо из-за плеча.
– Доброе утро, Никита Сергеевич, – я несмело улыбаюсь хирургу.
Кто знает, вдруг его доброжелательного настроя хватило только на вчерашний вечер? Но мужчина улыбается мне в ответ.
– Зайдите ко мне.
– Сейчас? – похоже, мой кофе приказал долго жить.
– Да. Пожалуйста, – он пропускает меня вперёд.
Мы заходим в кабинет заведующего, и Добрынин скидывает куртку, пристраивая её на вешалку, а на стол ставит бумажный пакет.
– Это вам, – кивает на него.
– Мне?! – подхожу к столу.
– Вы ведь наверняка не завтракали, – он не спрашивает, а у меня приоткрывается рот от удивления. – Там кофе и сэндвич, поешьте.
Я заглядываю в пакет и вытаскиваю два стакана в подставке и завернутые в бумагу бутерброды.
– Этот мой, – он забирает один стакан, – а вам латте. И сэндвич с сёмгой и салатом без майонеза.
Мы вчера обсуждали еду, но я и подумать не могла...
– Вы запомнили, – честное слово, у меня чуть слёзы не наворачиваются на глаза.
– А почему я должен был забыть? – он искренне удивляется.
Пожимаю плечами и откусываю кусочек бутерброда. Вкусно! Мы быстро едим и успеваем перекинуться парой фраз, правда, в основном по работе.
– Спасибо, – закончив внеплановый завтрак, улыбаюсь начальству и получаю ответную улыбку.
– Пожалуйста, – Никита Сергеевич забирает у меня опустевший стаканчик, бумагу. – Я выброшу. Увидимся на планёрке.
Киваю и выхожу из кабинета, стараясь не пританцовывать на ходу.
Любой врач знает: день начался прекрасно – жди какую-нибудь гадость. Днём по скорой после аварии поступает молодая женщина. Судя по её состоянию, машину как минимум пару раз перевернуло. Мы проводим в операционной несколько часов, я выползаю оттуда полностью измочаленная. Пациентка остаётся в реанимации с круглосуточным постом, а меня в коридоре выцепляет одна из медсестёр.
– Анна Николаевна, в приёмном муж Соколовой, – голос испуганно трясётся.
– Я сейчас спущусь, – говорю устало, но меня хватают за рукав.
– Он… невменяемый! Пожалуйста, осторожно…
– Конечно, он невменяемый, у него жена чуть не погибла, – торопливо, насколько позволяют подрагивающие от напряжения ноги, иду к лестнице, уже слыша доносящиеся даже сюда крики.
– Пустите меня!!!
В приёмном бушует крепкий мужчина среднего возраста. Возле него маячат два хмурых амбала, каждый на голову его выше. Та-ак, только этого нам тут не хватало.
Подхожу ближе и останавливаюсь в нескольких шагах от него.
– Меня зовут Анна Николаевна, я один из хирургов, оперировавших вашу жену…
– Пустите меня к ней сейчас же!!!
– Это пока абсолютно невозможно, ваша жена… – начинаю и запинаюсь.
На меня с искажённого лица смотрят абсолютно сумасшедшие глаза. Я улавливаю движение, но сделать ничего не успеваю – через секунду мне в лицо смотрит направленное дуло пистолета. Звуки вдруг глохнут, крики и визги в приёмном доносятся как сквозь вату. Почему-то мне кажется, что я совсем не испугана, только сжимается в солнечном сплетении и резко холодеют кончики пальцев. И в памяти, словно из ниоткуда, всплывает низкий голос и резко брошенная фраза: «Хирургу нужны железные нервы и крепкая рука!»
– Опустите оружие, – произношу очень чётко и очень спокойно.
Странно, свой голос я слышу хорошо, как и загнанное дыхание мужчины. Мы с ним как будто в пузыре, хотя вокруг ещё раздаются вскрики. Мне слышится: «Добрынина сюда срочно», но я тут же отсекаю всё постороннее. Внимательно гляжу в глаза мужу пациентки, ни на секунду не отводя взгляд, даже не моргаю. Медленно поднимаю руку и тыльной стороной пальцев отвожу дуло чуть в сторону, чтобы не мешало смотреть. Надеюсь, позади меня уже никого нет, все убрались с «линии огня».
– Вашей жене не поможет, если вы выстрелите, – произношу тем же ровным и спокойным тоном, – и никому не поможет. Сейчас её состояние тяжёлое, но стабильное. И она захочет увидеть вас, когда откроет глаза. Если вас арестуют, вы не сможете быть рядом с ней. Вы нужны ей!
Минута. Другая. И я почти на физическом уровне чувствую, как лопается струна напряжения между нами. Пистолет опускается, мужчина вдруг всхлипывает и рвано выдыхает. С двух сторон его тут же подхватывают амбалы, до этого державшиеся за спиной.
– Всё будет в порядке, – произношу мягко. – Посидите здесь.
– Мне… к ней…
– Я узнаю, когда вам можно будет пройти.
Говорю и понимаю, что Добрынин меня убьёт, у него железное правило не пускать в реанимацию, но глупо говорить это человеку, который только что убрал оружие от моего лица.
– Присядьте, – повторяю и киваю «группе поддержки».
Те мгновенно ориентируются и сопровождают своего босса к стульям возле стены.
Я разворачиваюсь и иду на поиски заведующего. Надо выбить у него разрешение на посещение реанимации. Почему-то двигаюсь по коридору, как сквозь толщу воды, звуки так и слышатся приглушённо. Толкаю дверь в отделение и влетаю прямиком в чьи-то руки.
– Аня?! Аня, ты цела? – поднимаю голову и вижу такие же сумасшедшие глаза с расширенным до предела зрачком, какие только что смотрели на меня в приёмном.
– Где-нибудь больно?! – меня сжимают за плечи, проводят по шее, щекам, поворачивают туда-сюда голову, судорожно ощупывают рёбра. – Аня! Что ты молчишь?!
Я непонимающе моргаю и оглядываюсь, не понимая, к кому обращаются. Это что… Это мне? Добрынин? По имени и на ты? Может, в меня всё-таки выстрелили, а всё остальное привиделось в коме…
Мужчина вглядывается в моё лицо, а потом, выматерившись, хватает за руку и тащит к себе в кабинет. Ну, э-э, я как бы туда и направлялась, но зачем так быстро-то? Вталкивает в полутёмное пространство и, оставляя у двери, быстро лезет в шкаф. Не видно, что он там делает, но через пару секунд ко мне разворачиваются и суют в руку наполненный на треть стакан.
– Пей!
Я непонимающе подношу к лицу напиток, в нос ударяет коньячный запах.
– Пей, я сказал! – Добрынин видит, что я затормозила, и обхватывает своей ладонью мою, силой прижимая стакан ко рту. – Давай!
Я делаю глоток, второй, закашливаюсь – горло обжигает, но спустя несколько секунд в желудке теплеет, и мерзкий ком в груди начинает таять. Стакан, наконец, забирают, и у меня вдруг подкашиваются ноги. Но я не успеваю даже понять этого, потому что внезапно оказываюсь прижата к стене крепким мужским телом.
– Никита… Сергеевич?..
Глава 12
И тут в меня впиваются таким поцелуем, что из головы вылетает абсолютно всё. Остаётся только ощущение твёрдых губ на моих губах, привкус коньяка на языке, жёсткий воротник халата, в который я вцепляюсь враз ослабевшими руками. Добрынин отрывается от меня на секунду.
