Текст книги "Заноза для хирурга (СИ)"

Автор книги: Анна Варшевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

– Она неплохая медсестра, да и вообще хорошая девочка, – говорю, просто чтобы отвлечься и что-то сказать.

– Дура дурой, – цедит Добрынин, и я с трудом сдерживаю смешок.

– Да, согласна, дура дурой, но очень хорошая и симпатичная. Из таких получаются прекрасные жёны – она будет смотреть вам в рот, воспитывать ваших детей и обслуживать вас по первому разряду.

– Меня? – зав, сдвинув брови, шепчет что-то непечатное.

– Может и вас, если захотите, – пожимаю плечами, перенося вес с одной ноги на другую – чем дальше, тем больше усиливается неудобство.

– Нет уж, спасибо, – сдержанно хмыкает он. – Открою вам секрет, Анна Николаевна, мужчины предпочитают женщин, интересы которых выходят за рамки покупки нового платья и запиливания очередного селфи в соцсетях.

– Чушь, – говорю резко. – Не надо мне тут втирать про прекрасный внутренний мир и прочую ерунду. На красотку с четвёртым размером и ногами от ушей поведётся значительно больше мужчин, чем на страшилку с учёной степенью.

– Процент идиотов среди людей примерно одинаков вне зависимости от пола, – пожимает плечами Добрынин. – Они могут спариваться, как хотят. Я говорил о тех мужчинах, у кого есть мозги в черепной коробке.

– Господи, ну вы как про приматов лекцию читаете. «Спариваться», скажете тоже… – морщусь.

– Мне синоним подобрать? – бровь взлетает вверх.

– Не надо, – знаю я эти синонимы. – Долго мне ещё тут селёдку в бочке изображать? – вожусь рядом с ним, пытаясь отвоевать себе хоть немного личного пространства.

– Пока та селёдка, – он машет головой в сторону выхода, – оттуда не выметется.

Не могу сдержать лёгкий смешок и зависаю, глядя на появившуюся на лице Добрынина улыбку. Она прямо у меня перед глазами, и я вдруг понимаю, что не помню, чтобы видела главного хирурга улыбающимся или смеющимся.

– Я и не знала, что вам так идёт улыбка, – говорю вдруг. – Полгода с вами проработала, а не подозревала, что она может так вас менять.

Мужчина, смущённо кашлянув, наконец, убирает от меня руки и прячет их за спину.

– Ну, не такое уж я чудовище, – бурчит себе под нос.

– Никогда не считала вас чудовищем, – произношу рассеянно, прислушиваясь к шагам за дверью. – Требовательным, придирчивым, строгим… талантливым, – добавляю, следуя за своими мыслями и не думая, что говорю, но тут же запинаюсь, переведя взгляд на растерянно глядящего на меня Добрынина. – Извините!

– За что? – тихо произносит он.

Тут я, наконец, слышу то, чего ждала – поднимаю палец, чуть не касаясь губ мужчины, и обращаюсь в слух.

– Вера! – раздаётся Надин голос. – Ты совсем очумела?! Или сказать честно – охренела?! А ну, немедленно пошла отсюда – в биксе возьмёшь халат, и чтобы костюм вниз надела – штаны и рубашку, поняла меня?

– Надежда Константиновна… – начинает Вера, но Надю так просто с пути не свернёшь.

– Вера, – от этого её тона я поёживаюсь, – не испытывай моё терпение. Ты хочешь проблем? Я их тебе организую в таком масштабе, что проклянёшь тот день, когда сюда явилась работать! Вперёд! Быстро!

От последнего рявка мы с моим «сокамерником» вздрагиваем вместе. Мужчина ехидно шепчет мне на ухо:

– А вы говорите, я ору…

– Назад! – шиплю ему, потому что догадалась, что произойдёт следом.

– Что? – он недоумённо хмурится.

– Назад, я сказала! – повернувшись, со всей силы пихаю его в грудь, так что он чуть не теряет равновесие, вцепившись в металлический стеллаж, и на него сверху падает пара рулонов туалетной бумаги.

– Ну вот видите, Никита Сергеевич, – произношу громко, чувствуя, как за спиной открывается дверь, – а вы говорите, ничего страшного, что лампочка перегорела, можно и подождать. А как тут санитарка справится в темноте?

Свет загорается, и я, повернувшись, удивлённо вскрикиваю.

– Неужели работает?

На меня с двух сторон, раскрыв рты, смотрят зав отделением и старшая медсестра.

– А чего это вы тут делаете? – Надя, похоже, так растерялась, что задаёт самый дурацкий вопрос, какой только можно.

– Надежда Константиновна, что за проблемы с электричеством у нас здесь? – Добрынин сориентировался моментально и тут же проходит к выходу. – Вызовите электрика!

Начальство быстро сваливает, а Надя, проследив за ним взглядом, прищурившись, смотрит на меня.

– Лучше не спрашивай, – устало выдыхаю, предупреждая все её вопросы.

– Даже и не собиралась, – она пожимает плечами и отходит в сторону, пропуская меня. – Но ты будь осторожна. Я-то ладно, но сама знаешь, как у нас слухи распространяются.

– Кстати, о слухах, – я передумываю уходить и смотрю на Надежду, – мне нужно с тобой поговорить!

Глава 8

– Я не знаю, Ань, – Надя не смотрит на меня, задумчиво водя пальцем по столу. – Насчёт жены – не уверена, вроде что-то такое было, про ребёнка точно не слышала. Зачем ты вообще спрашиваешь? Вот уж кто-кто, а ты никогда всей этой ерундой и сплетнями не интересовалась. Я – ладно, мне по должности положено, – старшая медсестра весело улыбается, и я растягиваю губы в ответной улыбке.

Мы сидим в её кабинете, зашли поговорить – я рассказала Наде о том, что мне поведала Маргарита.

– Сама не понимаю, Надюш, – тру лицо, подпираю щёку рукой. – Мне просто очень уж не понравился этот разговор с Марго. Хочется понимать, чего ждать от неё.

– Ну от Марго-то известно, чего ждать, – фыркает Надежда, – гадости какой-нибудь. Вот уж на ком пробу ставить негде.

– Я подумала, может, она на нашего зава претендует? Но зачем мне-то всё это говорить, – качаю головой.

Надя смотрит на меня, и я не могу понять выражения её глаз.

– Анют, – вдруг ласково говорит женщина, – знаешь, вот ты удивительный человек. Всё видишь, всё замечаешь, а в некоторых моментах – ну как котёнок слепой.

– Ты о чём? – опускаю глаза. Неужели так заметно, что в последнее время я переменилась к… даже в мыслях не решаюсь закончить фразу.

– О чём, о чём – о вечном, – машет рукой Надя, но договорить не успевает.

– Нет, вы гляньте! – дверь распахивается, на пороге стоит Вовчик. – Я их ищу-ищу, а они тут сидят, трындят! Надеюсь, хотя бы меня обсуждаете?

– Господи, Вов, кого ж нам ещё обсуждать-то, как не тебя! – Надежда закатывает глаза.

– Ладно, пойду я, – поднимаюсь, решив выбросить всё лишнее из головы.

– Тебя Добрынин, кстати, спрашивал, – анестезиолог поворачивается ко мне.

– Когда? Я ж его минут двадцать назад видела! – в памяти моментально всплывают минуты, проведённые наедине с хирургом в тёмной каморке.

– Да вот только что.

– Ладно, пошла я тогда, предстану пред светлые очи нашего начальства. Чего ему снова не так? – неискренне бурчу уже себе под нос, выходя из кабинета.

На самом деле мне даже хочется опять его увидеть. Последние недели всё как-то изменили, я как будто увидела мужчину с другой стороны и не могу перестать думать о нём.

Подхожу к кабинету и, помедлив секунду, стучу в дверь.

– Никита Сергеевич, вы меня искали? – захожу внутрь после хрипловатого «войдите».

Добрынин полусидит на краю стола, длинные мускулистые ноги вытянуты и скрещены в лодыжках, руки тоже скрещены на груди, подчёркивают грудные мышцы. На секунду вдруг вспоминается, как он прижимал меня к себе. Между прочим, уже не один раз – в пьяном и в трезвом состоянии. В мысли вдруг лезут популярные психологические рассуждения про человеческие позы. Интересно, то, что он сейчас «закрыт», означает, что ему некомфортно? Или он не уверен в чём-то? Слегка тряхнув головой, пытаюсь выбросить из неё посторонние мысли.

Мужчина смотрит на меня, склонив голову, потом размыкает руки и упирается ладонями в край стола. «Открылся»? Да чёрт, Аня, хватит уже!

– Анна Николаевна, почему вы сейчас так сделали?

– Как – так? – непонимающе смотрю на него.

– Вот так головой, – он повторяет мой жест, – я заметил, что вы так делаете время от времени, как будто отгоняете что-то от лица.

– Не от лица, – улыбаюсь, – а из головы. Лишние мысли.

– И какие лишние мысли вам сейчас мешают? – Добрынин с любопытством смотрит на меня, а я чувствую, как начинают теплеть щёки.

– Это неважно, – неловко отвожу взгляд. – У вас ко мне какое-то дело?

– М-м, я хотел спросить, всё в порядке?

– Да, всё нормально, – свожу брови, задумавшись. – Нам нужно только обсудить график дежурств на ближайший месяц, там одна из медсестёр уходит в отпуск и…

– Я не про отделение спрашивал, – раздражённо прерывает меня Добрынин, обходя стол и садясь на своё место. – У вас всё в порядке?

– А-а… д-да, конечно, – смотрю на него растерянно. С чего бы ему интересоваться, как у меня дела?

– В таком случае, вы свободны, – цедит сквозь зубы мужчина. – С расписанием позже разберусь, можно подумать, у меня других дел нет.

– Да, конечно, – разворачиваюсь на выход и закатываю глаза. И как мне могло прийти в голову, что что-то поменялось?

* * *

Ближе к вечеру я звоню Герману Эдуардовичу. С тех пор как мужчину выписали, мы созванивались уже несколько раз – сначала я переживала, как он себя чувствует, а потом поняла, что мне просто не хочется прекращать наше общение. Герман всегда спрашивает, как у меня дела, искренне интересуется, если я рассказываю ему что-то, что происходило на работе, а я с удовольствием слушаю его истории.

– Аннушка, дорогая моя, рад вас слышать! – он бодро отвечает на звонок, и я невольно расплываюсь в улыбке.

– А я рада слышать вас, Герман Эдуардович! – тепло отвечаю ему. – Судя по голосу, вы себя хорошо чувствуете? Как у вас дела?

– Дорогая моя, у меня всё, как всегда, – хмыкает старик, – и в моём возрасте это лучшая новость за весь день.

– Ни за что не поверю, что вы сегодня не делали что-нибудь интересное, – тяну многозначительно.

– Ну что ж, дайте подумать, – Герман держит мхатовскую паузу. – Например, заканчивал копировать Врубеля?

– Ох, боже мой, Герман Эдуардович! Я уже мечтаю это увидеть! – я улыбаюсь, мужчина и в самом деле говорил мне, что последний месяц работает над «Царевной-Лебедь».

– Зачем вам смотреть на посредственную копию, Аннушка? Мы же с вами давно собирались в музей!

– Ну конечно, – чуть не подпрыгиваю, – сейчас ведь как раз идёт выставка! И я ещё не была!

– Это удручает, – Герман тихо смеётся, – но я буду счастлив составить вам компанию.

– Ни с кем другим я бы ни за что не пошла, – говорю ему ласково. – Давайте я куплю билеты? Как насчёт середины следующей недели? У меня там как раз выходной! Вам будет удобно?

– Дорогая моя, а какие у меня ещё могут быть планы? Я буду ждать с нетерпением.

– И я тоже! Позвоню вам попозже, и тогда договоримся!

Мы заканчиваем разговор. Мне так хорошо и тепло внутри, что, оглядевшись по сторонам, я решаю побыть немного довольной маленькой девочкой, и прыгаю на одной ножке до поворота.

Где и врезаюсь в заведующего отделением.

Не слишком ли часто в последнее время я оказываюсь в его объятиях?

Мужчина ловит меня и смотрит подозрительно.

– У вас всё в порядке?

– Да, прошу прощения, – я немного запыхалась после прыжков, – просто потеряла равновесие.

Добрынин медленно, словно нехотя, отпускает меня, и я тут же делаю пару шагов назад.

– Я пойду, – то ли спрашиваю, то ли утверждаю, сама не уверена до конца.

– Куда?

– Эм, туда, – машу рукой вперёд.

– Ну, идите, – он стоит, прислонившись плечом к стене, и смотрит на меня с интересом.

Да, наш диалог – просто праздник логики.

– Иду.

Прохожу вперёд, но, сделав десяток шагов по коридору, оглядываюсь. Мужчина остаётся на том же месте и внимательно наблюдает за мной. Встретившись с ним взглядом, я вспыхиваю и, отвернувшись, почти бегом выношусь из коридора.

И что это было?

* * *

Домой я добираюсь, с трудом сосредоточившись на дороге. Все мысли крутятся вокруг Добрынина и того, что между нами происходит. Ведь что-то же происходит, так?

Еле найдя место для парковки во дворе, откидываюсь на подголовник. Не я ли последние полгода доказывала подругам, что мой начальник – сволочь, деспот и тиран? И вот, извольте видеть – только о нём и думаю! Ну и как это называется?

– Мазохизм, Аня, – говорю сама себе вслух и фыркаю.

Надо сказать, несмотря на все его вопли – скорее даже благодаря им – я здорово выросла как профессионал за эти месяцы совместной работы. Не зря говорят, что маленький диктатор – счастье для воспитания духа. Мне просто нельзя было ошибаться рядом с ведущим хирургом отделения, иначе он бы меня закопал, а потом ещё и сплясал на могилке.

В результате мне от такого контроля и шпыняния одни плюсы – в профессиональном плане, конечно. Но вот как быть с чувствами?..

Перед глазами вдруг встаёт мужское лицо – резкие черты, нахмуренные брови… мимолётная улыбка, которую я увидела сегодня в темноте каморки… А, вот же дерьмо!

– Нельзя в него влюбляться, нельзя! – шепчу тихо и вздыхаю.

Хватит сидеть в машине. Дома мистер Дарси заждался.

– Дарсюшка? – зову питомца, заходя домой. – Куда вы подевались, сэр, у меня для вас паштет!

Кот почему-то не выходит меня встречать, и я торопливо прохожу в комнату.

– Дарси?

Тут же замечаю шерстяной комок, съёжившийся на диване.

– Дарси!

Он тяжело дышит, высунув язык, глаза слезятся, нос сухой и горячий. Я тут же подрываюсь, судорожно хватаю телефон, пытаясь найти адрес ветеринарной клиники. Дарси с самого детства ничем не болел, все прививки у него стоят, ну как же так!

К врачу на осмотр я ношу его раз в год, но это обычный районный кабинет, там, наверное, и аппаратуры никакой нет. Смотрю расписание – ну конечно, они уже закрыты!

Подумав секунду, набираю Мари. Только потом соображаю, что уже вечер, но хотя бы не поздний… вряд ли она спит?

Подруга берёт телефон не сразу, и после соединения я сначала слышу её хихиканье, а затем мужской голос, произносящий что-то неразборчивое, но недовольное.

– Анют, привет, – Мари говорит, слегка пыхтя в трубку, – что-то случилось?

– Мари, прости, что отвлекаю, – мне действительно неловко, у друзей там, можно сказать, медовый месяц, они женаты всего ничего, – у Ильи есть проверенный ветеринар или клиника, чтобы круглосуточно работали?

– Должен быть! – слышу, как она торопливо повторяет мой вопрос мужу и тут же продолжает в трубку: – С Дарси что-то?

– Да, заболел, я что-то нервничаю, – с жалостью смотрю на пыхтящего кота, который ещё и кашляет.

– Ага, есть клиника, Илья туда Грэя не первый год водит, сейчас скину тебе контакт! Ты-то сама как? Надо встретиться обязательно, давно не виделись! – подруга выговаривает что-то в сторону, прикрыв рукой динамик, и я невольно улыбаюсь от её язвительных интонаций. Они с Ильёй друг от друга не отлипают, но на Мари где сядешь – там и слезешь.

– Всё нормально. Обязательно встретимся, попозже. Мужу передавай привет и спасибо!

– Ага, позвони, ладно? И напиши, как там Дарсик!

В клинике, куда я приезжаю по наводке подруги, нас с Дарси принимают почти сразу. Молодая врач делает всё очень умело, а у кота явно нет сил и особого желания сопротивляться, поэтому осмотр проходит быстро.

– Ну что ж, – девушка улыбается мне, – это явно ринотрахеит, я выпишу антибиотики и инъекции витаминов, умеете делать?

– Да, конечно, – чувствую облегчение, от переживаний накатывает слабость, – я и сама врач.

– А, ну, значит, тем более никаких проблем, – ветеринар заполняет все бумаги и передаёт мне рецепт. – Обычно на выздоровление требуется около недели, потом можете прийти на приём. Есть обычную пищу ему сейчас будет тяжело, так что из еды – бульоны, тёплое молоко, фарш можно. Поправляйся, милый, – она поглаживает кота, которого я уже взяла на руки.

– Спасибо!

Я с Дарси, закутанным в плед и посаженным в переноску, выхожу на улицу. Сажусь в свой опель, устраиваю кота рядом и несколько минут просто тупо смотрю через лобовое стекло – от усталости меня потряхивает. Поворачиваю ключ в зажигании – и машина не заводится.

– Да чёрт!

Нет, ну только не сейчас! Поглаживаю руль, без слов умоляя, чтобы проблема решилась сама собой.

Ага, как же. Да что ж за невезуха!

Приходится вызывать такси, чтобы добраться до дома. Хорошо хоть припарковалась я нормально, ничего не случится, если машина постоит здесь день-другой. Мало мне было проблем!

А следующий день предъявляет чёткие доказательства, что неприятности поодиночке не ходят – только толпой.

Глава 9

Дежурство начинается как обычно. Утренняя врачебная «пятиминутка», растянувшаяся почти на час, обход, язвительные замечания главного хирурга в сторону кого-то из интернов. Я давно перестала пытаться защищать «молодую поросль», пришедшую в больницу – в конце концов, от выволочек Добрынина никакого вреда, кроме пользы. Глядишь, тут ткнут носом в ошибку, там вовремя пинка дадут, фигурального, конечно – и вырастет из зелёного недоросля приличный врач.

Но сегодня у меня перед глазами всё плывёт. Я перенервничала из-за Дарси, не выспалась – коту пришлось готовить бульон, договариваться с соседкой, чтобы она проверила его днём. До работы добиралась на автобусе – естественно, забрать машину или вызвать к ней механика я не успевала. Да ещё и сон приснился, после которого проснулась вся в поту, задыхаясь от… возбуждения! И героем сна был никто иной, как стоящий теперь возле поста медсестры и рычащий на Верочку заведующий отделением.

– Что случилось, Никита Сергеевич? – подхожу поближе, стараясь не думать о том, каким этот мужчина предстал в моих ночных фантазиях.

– Это вы мне ответьте, Анна Николаевна! – резко разворачивается ко мне хирург. – Почему такой бардак в назначениях? Вот это что такое? – он указывает на ворох не подшитых в истории болезней листочков.

– Никита Сергеевич, ну я же не виновата! – в тоне Веры слышно чересчур много претензий, и я посылаю ей предупреждающий взгляд, который девушка, впрочем, игнорирует. – Результаты анализов пришли, не всё успели…

– Скорее! Сюда! – раздаётся вдруг крик из палаты в конце коридора, и мы с Добрыниным, не задумываясь, срываемся на бег, врываемся внутрь.

На полу лежит мужчина, я узнаю своего пациента, только вчера поступившего в отделение. Быстро нащупываю артерию, пульс нитевидный, губы синие – тут же замечаю быстро расползающуюся по шее красноту. Еще полчаса назад во время обхода её не было.

Резкая аллергическая реакция, анафилактический шок… Рассуждать некогда, реанимационные мероприятия отработаны до автоматизма. Краем уха слышу, как сосед по палате растерянно говорит, что всё было нормально, а потом он начал задыхаться, потерял сознание, упал…

– Эпинефрин!

Быстро вкалываю нужный препарат. Раздаётся механическое жужжание, писк – на плече у пациента манжета, ему был назначен суточный мониторинг артериального давления, вижу показатели.

– Давление падает! – не поворачиваясь к Добрынину, повышаю голос.

– Адреналин! Бригаду срочно! – кричит в сторону выхода хирург, и за дверью уже слышен топот ног…

* * *

Я сижу за столом в ординаторской. Мы успели. Откачали, справились, хотя на какие-то доли секунды у меня даже мелькнула мысль… При анафилактическом шоке, даже если помощь оказана правильно и своевременно, риски очень высокие.

Добрынин отправил меня из реанимации на этаж, взгляд бросил очень нехороший. Мой пациент… Медленно пододвигаю к себе историю болезни. Нужно заполнить протокол, внести все данные, но вот что спровоцировало приступ? Я сама лично проверяла назначения, да и этот мужчина совсем недавно поступил к нам, ничего серьёзного ему пока не выписывали.

Слышу вдруг громкие голоса, доносящиеся из коридора, и иду проверять, что там произошло.

– Вера, ты, мать твою… так и растак… что сделала?!

Приподнимаю бровь в удивлении. Надя крайне редко матерится, а чтобы вот так, прямо в коридоре, где, вообще-то, больные ходят…

– Надежда Константиновна, в чём дело? – смотрю на злую Надю, перевожу взгляд на перепуганную Веру.

– Да ты… вы, Анна Николаевна, гляньте на это! – красная от возмущения Надежда трясёт документами прямо перед носом Веры, которая отклоняется назад и вжимается в стену. – У нас Ковалёв лежит уже две недели, Вера! Две недели! Всё отделение знает, что ему выписан… – Надя называет достаточно редкий в использовании препарат, да, действительно, его назначение даже обсуждалось на «пятиминутке». – И ты подшиваешь это куда?

Меня окатывает холодной волной, тянусь к бумагам, выхватываю из рук Надежды стопку. Пара листков выпадает, кружась, опускается на пол, но я ничего не замечаю…

– И как мне теперь прикажешь списывать его? Или хочешь, чтобы меня КРУ* распяло за нецелевое использование?! Пациент не получил назначенный препарат, кто сегодня выдавал лекарства? Новенькая девочка? И куда оно делось? Ампула где, я тебя спрашиваю?

– Надя, я знаю, где ампула… – произношу с трудом.

Надежда резко замолкает, поворачивается ко мне.

– Его вкололи Сапину из шестой, – перевожу взгляд на Веру, которая бледнеет и приоткрывает рот от ужаса.

Тому самому Сапину, из-за которого вся реанимационная бригада была в мыле последние полтора часа, который выдал нам анафилактический шок и аллергическую реакцию непонятно на что… Точнее, теперь уже понятно.

– Ах ты ж… – старшая медсестра в бешенстве разворачивается, хватает за локоть Веру и тащит её в кабинет. Медленно подхожу к столу, аккуратно кладу на него стопку, которую только что держала в руках, подравниваю листы, подбираю те, что упали.

Как тонка грань между жизнью и смертью… Ещё немного, и сегодня на совести совсем молоденькой девушки могла бы быть гибель человека. По глупости, безалаберности и невнимательности.

– Кольцова, ко мне в кабинет, сейчас же! – раздаётся громкий голос.

Обращается по фамилии. Плохо.

– Иду, Никита Сергеевич.

– Ну и как это понимать? – главный хирург явно в бешенстве.

– Никита Сергеевич, мы всё выяснили, – начинаю объяснять, но меня перебивают:

– Ах, значит, вы всё выяснили? Я бы хотел услышать другое – почему в подконтрольном мне отделении вообще происходят такие вещи?! Вы понимаете, что пациент может подать в суд и имеет на это полное право? В какой-нибудь другой стране вас вообще бы лишили лицензии и права заниматься врачебной деятельностью!

Мне не хватает воздуха, чтобы ответить. То есть он что, считает, что вина полностью лежит на мне?!

– По какому праву вы так со мной разговариваете? – наконец взрываюсь, тяжело дыша. Я и сама в ярости, тормоза слетают. Стою, сжимая кулаки, и буравлю злым взглядом мужчину напротив. Хватит! Хватит с меня!

– Что-о? – Добрынин сводит брови, но меня уже несёт.

– Что слышали! – огрызаюсь на него. – Я не несу ответственность за халатность медсестёр!

– При чём тут медсёстры? Ваш пациент – это ваша ответственность! – рычит Добрынин прямо мне в лицо.

– Потому что ошибка была Верина! Я же не могу круглосуточно следить за тем, какие лекарства вводят пациентам! – практически выкрикиваю начальству, в груди болит из-за обиды на несправедливые обвинения.

– Не можете, да! Никто не может! Предполагается, что средний персонал сделает всё так, как им было велено, – он говорит резко, на повышенных тонах, делает пару шагов передо мной в одну, в другую сторону. – Но вы, как лечащий врач, отвечаете за такие косяки перед вашим пациентом! Ваша обязанность – добиться, чтобы такого больше не происходило! Иначе зачем вы вообще здесь работаете?

– Моя обязанность? Как насчёт ваших обязанностей, как заведующего отделением? Почему вы орёте на меня вместо того, чтобы пойти и наорать на Веру?

Мы стоим друг напротив друга, как два борца на ринге – ни один не сдвинется ни на дюйм, не уступит на сантиметра.

Но события последних дней – вчерашние переживания из-за Дарси, странности в поведении начальника, моё неоднозначное к нему отношение, стресс последних часов, – приводят к тому, что у меня не получается справиться с собой. Нервы сдают, начинает щипать в носу, и я понимаю, что сейчас разревусь.

Нет! Не увидит он моих слёз! Сильно прикусываю щёку, так что во рту даже появляется металлический вкус крови, сжимаю кулаки, впиваясь ногтями в ладони – боль отрезвляет и даёт мне несколько мгновений, чтобы закончить разговор, не сорвавшись в истерику.

– Я могу идти, Никита Сергеевич? – говорю и сама поражаюсь, как тускло и безэмоционально звучит мой голос.

– Идите! – рявкает напоследок мужчина.

– Знаете, Никита Сергеевич, я, пожалуй, возьму свои слова обратно, – теперь в голосе уже слышны подступающие слёзы, и я вижу, как Добрынин вдруг дёргается в мою сторону, но тут же останавливается, приподнимает одну бровь в непонимании. Смотрю на него и, наконец, договариваю:

– Вы и правда чудовище.

Выйдя из кабинета, сразу замечаю сочувственный взгляд, который бросает на меня Надежда, сидящая на сестринском посту. Веры поблизости не видно.

– Аннушка…

– Нет, Надь, не сейчас, хорошо? – я уже шепчу, еле сдерживаясь.

– Иди ко мне, вот, возьми ключи, – Надя без слов понимает, что мне нужно остаться одной.

Киваю и быстро прохожу в закуток – ответвление одного из коридоров, в котором располагается крошечный кабинет старшей медсестры. Отпираю дверь, затем закрываю её за собой, утыкаюсь носом в рукав халата, и из глаз, как прорвав плотину, наконец капают первые слёзы.

Я вообще-то не слезлива, поэтому долго водоразлив не продолжается. Но и закончив всхлипывать, продолжаю сидеть в кабинете, тупо пялясь в стену напротив. Опустошение накатило такое, что нет сил подниматься и что-то делать.

Закрываю глаза, утыкаюсь затылком в дверцу шкафа за спиной – мысли в голове ворочаются медленно, как огромные булыжники, и такие же тяжёлые. С одной стороны, зав отделением прав. Я отвечаю за здоровье своих пациентов. Но дело не в этой его правоте, а в том, как он со мной разговаривал. Опять.

А ведь в последние недели я действительно начала думать, что Добрынин стал по-другому ко мне относиться. Глупо было быть такой наивной. Я и правда уже была почти уверена, что мы, наконец, сможем наладить нормальные рабочие взаимоотношения… но нет. Не с ним.

Хочется застонать от бессилия и… тоски?

Спустя ещё четверть часа нахожу у Нади на столе влажную салфетку, стираю подсохшие следы слёз. Хорошо, что недолго ревела – краснота пройдёт быстрее. Сейчас схожу вниз, пару минут воздухом подышу – и никто ничего не заметит. Главное, не встретить чёртова главного хирурга. Его у меня нет сил не то что видеть – даже знать, что он где-то поблизости.

Медленно спускаюсь по лестнице, надеясь никого не встретить, и с этим мне везёт. Секунду подумав, решаю всё-таки захватить куртку – уже похолодало, не хватает только простыть в дополнение ко всем неприятностям. В раздевалке сейчас никого быть не должно.

Но я ошибаюсь. Только приоткрываю дверь и сразу слышу, как откуда-то из глубины доносится злой всхлипывающий женский голос:

– И ты мне ещё будешь что-то доказывать? Всё отделение шепчется, что он на неё запал!

Замираю на месте. Подслушивать нехорошо, да, но я узнала голос Веры и… просто не могу уйти, не узнав, о ком она говорит.

Видимо, девушка разговаривает по телефону, потому что молчит некоторое время, но слов собеседника не слышно. Очередной всхлип, шуршание.

– Она у него с языка не сходит! Анна Николаевна то, Анна Николаевна это… Вечно пялится на неё! Все всё видят, одна эта фригидная сучка нихрена не замечает, хлопает своими рыбьими глазами, идиотка!

Вздрагиваю, сжимаюсь от злости, звучащей в её голосе, но продолжаю стоять на месте, вслушиваясь.

– Ага, конечно, ругает… Злится, а потом всё равно к себе в кабинет зовёт, чтобы на глазах была. Вон сейчас наехал на неё, а теперь по отделению рыщет, никак успокоиться не может, ищет эту тварь! А на меня так наорал, из-за единственной ошибки на месяц от работы отстранил, на переквалификацию отправил, ещё и сказал: один косяк – и уволит к чёртовой матери по статье. Эту-то он никогда не уволит, как же! Святая Аннушка!

Глубокий вздох.

– Нет. Ничего я не буду делать, – Вера ещё раз вздыхает и выпаливает: – Пусть подавятся! Пусть оба идут нахрен! Раз этот сукин сын тащится от таких амёб, то пусть вокруг неё и увивается! Она его всё равно пошлёт! Или не пошлёт, а он её трахнет и сам убедится, что от таких в постели никакого толку!

Господи боже, меня сейчас стошнит…

Быстро и по возможности бесшумно отступаю назад, прикрываю за собой дверь и торопливо выбегаю на воздух. Первые глотки свежести делаю, задыхаясь, как астматик.

Никогда не думала, что может быть вот так… Всегда относилась к Вере нормально, да и не только к ней, вообще ко всем в отделении. Она так злится из-за выговора или действительно меня ненавидит? Ведь говорить такое о человеке можно, только если по-настоящему испытываешь к нему ненависть…

Прохладный осенний воздух немного освежает голову, и мне в голову приходит мысль – поговорить с Надей. Неужели ситуация и правда выглядит так, как её видит Вера? Не как она меня воспринимает, естественно, а как со стороны смотрятся наши отношения с…

Уф-ф. Мне становится жарко, не помогает даже, что я стою на улице, в одной хирургической пижаме, кстати! Делаю последний глубокий вдох и захожу внутрь.

– Надь? – заглядываю к старшей, решив, что откладывать разговор не буду.

– Анют! – та подскакивает, втаскивает меня к себе. – Ну ты как?

– Надя, у меня к тебе серьёзный вопрос, – смотрю на неё и продолжаю: – О нас с Добрыниным ходят слухи по отделению?

Я успеваю заметить, как метнулся в сторону её взгляд, и понимаю – да, ходят. И похоже, именно то, что сказала Вера – слово в слово.

– Аннушка, ты присядь, – Надя мягко подталкивает меня к стулу, опускается рядом со мной. – Прости, наверное, нужно было тебе всё рассказать раньше, но, честно сказать, я не видела в этом смысла…

– Почему?

– Потому что злословить будут всегда, – спокойно говорит Надежда. – Ты молодая, тебя рано заметили и отметили, это всем поперёк горла.

– Но Добрынин-то здесь при чём? – я всё никак не могу понять.

– Аня, он… – Надя мнётся и осторожно говорит: – относится к тебе по-другому.

– Да, конечно, – истерически фыркаю.

– Да, знаю, – она закатывает глаза, – характер у него дерьмо полное, не подумай, пожалуйста, что я тут его адвокатом заделалась. Он, безусловно, козёл, и все нервы тебе вытрепал, но… не будь он таким закрытым, я бы тебе со стопроцентной уверенностью сказала – ты ему нравишься!

Я давлюсь воздухом и закашливаюсь.

– Надь, ну ты…

– Ты просто не видела, как он метался по отделению последние полчаса, – с лёгкой улыбкой говорит Надя.

– И что теперь? – я в растерянности смотрю на медсестру.

– А ничего, – Надя пожимает плечами. – Плюнь на слухи и не думай ни о чём.

– А с Добрыниным…

– Тут смотри сама. По-моему, он дошёл до точки. Теперь либо попытается что-то делать, либо самоустранится. А дальше уж тебе решать. Он, кстати, уехал – совещание какое-то, так что не переживай, что наткнёшься где-нибудь в коридорах.

От нашего разговора и мечущихся мыслей у меня пухнет голова, виски ломит. Я с трудом дорабатываю смену и уже собираюсь, когда мне звонит Полкан. Хмурюсь, глядя на экран телефона. Не помню, чтобы мы о чём-то договаривались, но отвечаю.