Текст книги "Одна минута славы"

Автор книги: Анна Михалева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

Глава 13

Только на улице Алена немного пришла в себя. «Вот так выставилась! – вздохнула она. – Теперь этот Терещенко подумает бог весть что! А что он, собственно, может подумать? Что я прибежала к нему, наговорила всякой чепухи только ради того, чтобы опротестовать заявление Бунина о нашей совместной с ним жизни». Она с тоской посмотрела на темную тучу, наползающую на Воробьевы горы. «Так, в общем-то, оно и есть. И нечего убеждать себя в том, что понеслась сломя голову к следователю только затем, чтобы сообщить ему об убийстве Инги – это предлог. На самом деле хотелось узнать, как милашка Терещенко посмотрит мне в глаза после бунинских показаний – с тем же обожанием во взгляде или более холодно, как на замужнюю и недосягаемую женщину». Следует признать, что ей не безразлично, знает ли Терещенко правду о ее личной жизни или нет. А правда заключается в том, что ее сердце свободно, и Бунин, что бы там он о себе ни воображал, поселяется в нем на те два коротких часа, пока длится их свидание. «Ну а теперь следователь будет считать меня взбалмошной дурой! – Она медленно побрела к проезжей части, попутно удивляясь, почему туча висит над шпилем университета, который отсюда едва виден, а дождь накрапывает у нее над головой. – Так вот, я докажу! – ни с того ни с сего решила она. – Я докажу, что Алена умная женщина, способная раскрыть убийство в одиночку, а не полоумная девица, которая бегает за ним просто потому, что он ей нравится. Нечего поселять в мужиках уверенность, будто женщины перед ними стелиться готовы. Вон, Бунина обнадежили, и что из этого вышло?!»

* * *

Никогда и никому ей еще не приходилось ничего доказывать. Вся ее жизнь скользила легко, как по дорожке, смазанной маслом, во всяком случае, до сих пор. Однако теперь ситуация изменилась – на этот раз на карту были поставлены ее честь и доброе имя в придачу. И уж она постарается, будьте уверены! Пусть этот недоученный юрист Терещенко считает ее дурехой-журналисткой, которая ради развлечения бегает по городу в поисках новых трупов. Пусть он и в грош не ставит ее аналитические способности, даже не видит в ней равного соперника. Что ж, это его трудности! Ее версии весьма основательны, она это чувствует. И она имеет в кармане все козыри, чтобы доказать свою правоту. А если он не желает ее слушать, если исключает из расследования – ему же хуже. Еще посмотрим, кому его строгий Горыныч даст по шее под занавес расследования!

Придя домой, она, не снимая плаща, села за стол, достала из сумки блокнот и, взяв ручку, разделила лист на две равные части. «Есть две версии убийства Ляльки», – сказала она себе. Первая – которую исповедует и Терещенко и которая кажется наиболее реальной, – это та, что к убийству как-то причастен Генка. У него было много на то оснований, если исходить из случайно полученной информации о существовании некоей Оксаны. Оксана – скорее всего Генкина пассия. Лялька в таком случае – помеха его большой и пылкой любви. После ликвидации жены все для Харитонова складывается замечательно, то есть у нищего врача появляется квартира, три тысячи долларов и полная свобода для устройства своей личной жизни. Вторая версия выглядит абсурдной. Но только не для Алены. Потому что она-то понимает, нет, скорее, чувствует, что два убийства – Ляльки и Инги – связаны между собой. Обе они снимались в рекламе прокладок «Тендер» и были убиты после того, как ролики вышли в эфир. В обоих случаях свидетелей убийства нет…

Алена задумалась. Что еще она знает об этих убийствах? Какие подробности? Ну, во-первых, обе жертвы знали своего убийцу. Почему? Да очень просто – они сами открыли ему дверь, впустили в квартиру, так как следов взлома ни в том, ни в другом случае не обнаружено. Про Ингу так и вообще поговаривают, что она покончила с собой. Во-вторых, их убили уже тогда, когда они получили деньги за свою работу – сумму, крупную по нынешним временам. «Правильно, – решила она, – сейчас человека за сто рублей убить могут, а тут целых три тысячи долларов!» Она встала и, скрестив руки на груди, заходила по кухне – от плиты к столу и обратно. Значит, наиболее правильно думать, что убили из-за денег. Кто же мог знать о наличии крупной суммы в квартире? Она остановилась и посмотрела в окно, где городские сумерки уже расцвели миллионами огоньков. Лялька никому не говорила, что хранит полученную сумму в шкафу между книгами. Будем полагать, что и Инга особенно на этот счет не распространялась. Напрашивается вывод – о сумме знали либо те, кто ее выдал, либо совершенно случайные граждане. Впрочем, совершенно случайных следует на время вычеркнуть из списка подозреваемых – они не могли проникнуть в квартиры Ляльки и Инги с целью ограбления без взлома. Значит, остаются те, кто знали. Алена сняла плащ и с размаху села на стул – как ни крути, а все дороги упираются в студию «Степ» и ее сотрудников. «Но в самом деле, не будешь же подозревать косого режиссера, бабника Сашу или холодную Марину в жестоком убийстве, хотя… хотя Марина вполне могла бы… Но все-таки эти люди вполне мирные, по крайней мере, на первый взгляд». А вот как они раскроются при более близком знакомстве – это Алена проверит. Хочешь не хочешь, а влезть в рекламный бизнес придется по полной программе. Иначе ей нипочем не добраться до разгадки. Кто же из троих? Глупо, конечно, совать голову в петлю – сниматься в рекламе прокладок, рискуя своей карьерой, а может быть, и жизнью. Но дело уже захватило ее. Она понимала, что идет на необоснованный риск, но ничего не могла с собой поделать. С одной стороны, она устала от однообразия жизни, которую вела последние 26 лет, – никаких приключений, рутинная работа… но с другой – чувство самосохранения, которое было ей всегда присуще и подавленно отступившее в недра сознания за эту неделю, все еще робко напоминало, что не стоит соваться, а лучше бы побороть гордыню, пойти и рассказать все следователю Терещенко. Пусть сам идет и рекламирует прокладки, раз такой умный! «Ну уж нет! – цыкнула она на свое чувство самосохранения. – Я утру нос этому всезнайке следователю. У меня больше шансов раскрыть запутанное убийство, чем у него. И какой же он все-таки дурак, что отказывается со мной сотрудничать!»

Глава 14

Ночью она долго не могла уснуть. В темноте ей мерещились какие-то тени, которые подкрадывались к кровати со всех сторон с ножами и пистолетами. К утру она не выдержала и включила свет во всей квартире. Так и спала вполглаза. Снился ей Генка Харитонов в окровавленном медицинском халате, из кармана которого торчала толстая пачка долларов. Генка демонически хохотал, похлопывая себя по карману, и при этом грозил ей пальцем. Алена, не просыпаясь, сделала вывод, что совсем свихнулась, пора бы бросить все к чертовой матери и в конце концов заняться статьей об Иваре Скрипке. Впрочем, Скрипка тоже ей приснился – скачущим по длинному, скорее всего больничному коридору и напевающим знаменитую песню «Му heart will go on» голосом Селин Дион. В этот момент он, как никогда, походил на Леонардо Ди Каприо. Впереди себя он толкал пустую каталку, покрытую зеленой хирургической простыней. Словом, ночь у Алены выдалась безрадостная. Утро же началось тоже как-то скверно. Достаточно сказать, что из кошмарных снов ее выдернул Бунин, который заявился в десять. Он как ни в чем не бывало поцеловал ее в щеку и даже вознамерился прилечь рядом в «нагретую постельку», но тут Алена дала жесткий отпор его необоснованным притязаниям.

– Надо же мне было как-то отомстить, – заявил он на высказанные претензии по поводу его наглой лжи, – и почему тебя так обеспокоило, что Терещенко знает о твоей личной жизни?

– А зачем врать?

– А зачем его обнадеживать?

– Дурень! – выругалась Алена. – Мне абсолютно безразличен следователь, просто с твоей стороны некорректно рассказывать всем и вся о наших неустойчивых отношениях.

– Ну, неустойчивые можно перевести в ранг постоянных и долговременных, – улыбнулся Константин. – От тебя зависит.

– Что?! – Сон как рукой сняло.

– Да ничего, – он пожал плечами. – Хочешь, я кофе сварю?

– Ты заболел?

– Нет, я испугался. – Он пошел на кухню и деятельно загремел посудой.

Алена вылезла из-под одеяла и пошлепала к нему. Бунин действительно заправски хозяйничал – зажег плиту, поставил турку на огонь, раскрыл холодильник.

– Как всегда, – грустно констатировал он, – современные девушки сошли с ума от своих диет. Впрочем, ты вряд ли. Ты скорее всего просто безалаберная. Ну, чего поесть хочешь?

Она застыла, прислонившись к косяку, удивленно наблюдая за ним.

– Знаешь, я, пожалуй, схожу в магазин. У тебя абсолютно пустой холодильник.

– Ты температуру мерил?

Он распрямился и, оглядев ее с ног до головы, усмехнулся:

– Со мной все в порядке. Проблема в тебе! А в чем дело-то? Тебе неприятно проявление мужской заботы?

Она пожала плечами:

– Нет… Как-то непривычно. Ты себя никогда так не вел. Приходил – уходил… Но чтобы в магазин…

– Говорю же тебе, я испугался, – как всегда честно, признался Бунин. – Мне нравятся наши ненавязчивые отношения. Ты – не ревнивая, не назойливая, не требовательная – в общем, полностью соответствуешь моему идеалу. Мне с тобой хорошо и удобно. Мне не нужно притворяться, ты все обо мне знаешь и принимаешь меня таким, какой я есть. А потом не названиваешь и не навязываешься.

– Может быть, потому, что я тебя не люблю? – Она села за стол и все еще с недоверием посмотрела на него снизу вверх.

– Вот! То-то и оно, – кивнул Бунин. – Но хочется душевного тепла. Хотя, если честно, я тебя тоже не люблю. Я тебя хочу периодически.

– И какого хрена ты теперь прибежал с поджатым хвостом?!

– Наверное, я ревную… – не совсем уверенно хмыкнул он.

– К кому?! К следователю, что ли? Бунин – это паранойя!

– Осторожность никогда не повредит.

– Иди ты к черту! Можно подумать, что Вадим Терещенко первый мужик, который появился на моем горизонте.

– Все остальные, с которыми ты общалась до сих пор, у меня такой паники не вызывали. Но Терещенко из той породы мужиков, которые нацелены на создание семьи. Совсем хреново будет, если он нацелится на тебя. Да и вообще, ты не можешь ему не нравиться. Как и он тебе.

– Е-рун-да! Пусть он создает семью с кем угодно. Я-то здесь при чем?

– Ты уверена?

Она опустила глаза, не выдержав его испытующего взгляда.

– Вот. Именно этого я и боюсь! Я не хочу тебя терять, как бы пошло и банально это ни звучало. Я еще раз повторю, мне слишком дороги наши отношения. Поэтому сейчас я не побрезгую всеми доступными и даже совершенно несвойственными мне приемами, чтобы удержать тебя рядом. Я буду бегать для тебя в магазин, готовить завтрак, мыть посуду и вообще…

– Спасибо, что предупредил, – улыбнулась она. – Сволочь ты все-таки!

– Зато я честный. Я играю в открытую. Прошу это учесть. Так что бы ты хотела на завтрак?

– Подожди! – она схватила его за рукав и усадила на соседний стул. – Тебе не показалось странным, что Лялька собиралась купить машину для Генки, не говоря ему ни слова?

– Да сдалась тебе эта Лялька!

– Нет, подожди. Лялька всегда советовалась с мужем по малейшему поводу траты денег. Деньгами всегда распоряжался Генка. Да Лялька бы и не посмела тратить такие суммы на свое усмотрение, она ведь отчитывалась перед ним за каждый потраченный рубль. К тому же она страшно боялась тратить в одиночку – никогда и ни в чем не была уверена! А тут машина. Это так странно! Она ведь в машинах ничего не понимала.

– Ну подумаешь, решила женщина раз в жизни оторваться на три тысячи, чего особенного-то? – пожал плечами Бунин.

– Вовсе и не три, она еще денег хотела занять.

– Зачем?

– Сначала я подумала, что на машину…

– Заняла?

– Понятия не имею.

– В любом случае, имея такого мужа, как твой сосед, любая, даже самая забитая, рано или поздно срывается с катушек. Так что…

– Да дело же не в деньгах, как ты не понимаешь?! Я вообще говорю, что ситуация была странная. Зачем машина, зачем психологические статьи? Словом, мне кажется, она подозревала, что брак ее под угрозой.

– Интересно… – Он задумался, потом вдруг мечтательно улыбнулся. – У меня была история… Встречался с одной дамочкой. Хорошей такой дамочкой, директором магазина одежды. В общем, упакованная женщина – квартира, типа твоей, «БМВ» шестой модели, меха, кожа… Так вот, когда она поняла, что она у меня далеко не единственная, она вдруг начала дарить мне всякие подарки: рубашки, джинсы, куртки – каждое свидание как в магазин сходил. Я начал понимать, что меня покупают, и вовремя слинял. Но ее глупое поведение оставило глубокий след в моей тогда еще неустойчивой психике.

– Можно подумать, теперь она у тебя устойчивая, – беззлобно огрызнулась Алена.

– Нет, но заинтересовать мужика тряпками…

– Я тоже об этом думала вчера…

– О моих любовницах? – радостно изумился Бунин.

– Да нет – о подарках. Когда женщина чувствует, что теряет мужчину, она способна на всякие глупости… от отчаяния. Она идет в парикмахерскую, в косметический кабинет, покупает нижнее белье, устраивает дурацкие ужины при свечах, ну и тому подобное. А потом и вовсе дуреет – начинает задаривать мужика. Мне кажется, Лялька именно так и поступала.

– Лялька?!

– Только в состоянии полной паники Лялька, которая никогда даже в самодеятельности не участвовала, решилась бы сняться в рекламном ролике. Она остро нуждалась в деньгах. Ей хотелось купить Генке машину, о которой тот зудел с самой их свадьбы. Она хотела удержать его всеми силами. То есть она знала, что у Генки есть кто-то на стороне.

– У Генки?! У твоего соседа Харитонова?!

– А почему это так тебя удивляет?

– У этого сморчка, кроме законной жены, еще и любовница?!

– Ну, не все же таким красавцам, как ты, достается, – с издевкой заметила Алена.

– Значит, ты думаешь, Лялька знала, что у Генки есть подруга?

– Да, теперь я в этом уверена. И решила соперницу победить. Генка же всегда был меркантильным типом. Вот она и поняла, что, кроме денег, его ничем в семье не удержишь. Наверное, вычитала какой-нибудь дурацкий совет в нашем журнале, типа: «Устройте ему приятный сюрприз» и решила не мелочиться.

– Почему бы просто не вручить ему деньги, мол, купи себе любимый, что пожелаешь?

– Тоже мне, тонкий психолог! Больше не говори, что знаешь женщин как облупленных! – фыркнула Алена. – Подарить машину и дать деньги – это две разные вещи. К тому же деньги он всегда тратил куда-то на сторону. Даже отговорки не трудился выдумывать, поэтому она имела право опасаться.

– Твой возлюбленный следователь спрашивал меня примерно о том же…

– Да? Выходит, мы идем в одном направлении. А что он спрашивал?

– Что-что… – Костя взъерошил волосы. – Спрашивал, кто такой Харитонов, с моей точки зрения. Часто ли я с ним общался. Не спрашивал ли он меня о чем, советовался ли? В общем, глупости спрашивал. Я ответил, что видел этого Генку не более трех раз, и то в подъезде. Что, на мой взгляд, он вполне заурядный тип, врач, одним словом. А спрашивал ли он меня о чем-нибудь? – Он усмехнулся. – Столкнулись мы с ним как-то, он и спросил, идет ли на улице дождь.

– Видимо, весьма ценные показания для следствия.

– А ты решила включиться в гонку за Лялькиным убийцей?

– Мне кажется, что я ближе к разгадке, чем милиция.

– Плохи дела, – с грустью констатировал Бунин. – Если ты уже за преступниками начала гоняться, значит, серьезно втюрилась. Познаешь, чем он живет.

– Да брось ты, это же интересно!

– А почему вот у меня это никакого интереса не вызывает?

– Ох, Костик! – Она прижалась лбом к его локтю. – Ты так навязчиво уверяешь меня, что я влюбилась в следователя, что его образ уже начинает будить во мне что-то романтическое. До твоего прихода я вообще о нем не думала.

Глава 15

На «Мосфильме» было как обычно – полутемно, холодно и неуютно. Пока Алена дошла до офиса студии «Степ» – продрогла, и настроение у нее окончательно испортилось. Мысль о том, что скоро вся страна узнает ее как девушку, рекламирующую прокладки, решимости тоже не придавала. Не то чтобы она осуждала тех, кто пошел сниматься в рекламу, желая прославиться, получить деньги или самоутвердиться. Вовсе нет. Однако сама она о таком повороте в своей судьбе мечтала меньше всего. Проще говоря, ей такое даже в дурных снах не снилось. Скажи ей кто месяц назад, что она потащится на «Мосфильм» – ни в гости к приятелям, ни для того, чтобы выловить какую-нибудь очередную звезду для интервью, а затем, чтобы самой сниматься, да еще в ролике такого рода, она бы плюнула этому человеку в лицо. Но теперь уж выбирать не приходилось. Оставалась, правда, надежда, что она найдет убийцу раньше того, как ее посадят перед камерой, и тогда ей не придется произносить: «но раз в месяц у меня возникали проблемы». Тогда, возможно, лавочку студии «Степ» вообще прикроют, и все сложится замечательно. Однако надежда эта была слабой. Конечно, она умная, ее аналитические способности просто сумасшедшие, но ведь и дело, в которое она ввязалась, непростое. Шутка ли, явиться практически с улицы и поймать убийцу! Она никогда этим не занималась! И зачем ей все это нужно? Да провались он, этот Терещенко! Будь проклят тот час, когда он явился к ней, такой милый и трогательный!

Она рывком открыла дверь офиса и уставилась на сидящего за столом Сакисяна с откровенной ненавистью.

– А что это мы такие бледненькие?! – радостно воскликнул тот, даже не заметив ее настроения. – Не выспались?

Она неопределенно хмыкнула и опустилась на большой кожаный диван.

Директор тут же подбежал, плюхнулся рядом, обнял ее и перешел на доверительный шепот:

– Хотя такой красавице грех проводить ночь в одиночестве. Девушка не должна высыпаться.

– Ах, оставьте! – неприветливо буркнула она, изо всех сил пытаясь взять себя в руки и изобразить на лице хотя бы что-то похожее на уважение. Если она и дальше продолжит общение в столь недружественном тоне, вряд ли ей удастся втереться в доверие даже к Сакисяну, не говоря уже о холодной Марине и строгом режиссере.

– С мужем поругалась?! – Плевать он хотел на ее кислую физиономию.

– Да нет у меня мужа, – буркнула Алена.

– Здорово, – он еще больше оживился. – А жених? У такой девушки не может не быть хотя бы пары-тройки на примете.

– Правильно, – она все-таки улыбнулась, скосив глаза в угол. Не из кокетства, разумеется. – Есть один, с ним и поругалась. – Как замечательно, что Сакисян сам за нее выдумывает. Ей только и остается, что развивать тему.

– Один жених – это ненормально, нужно больше. – Он почесал затылок, видимо, раздумывая над ее непростой судьбой. – А чего поругались-то?

«Пропади ты пропадом со своей душевностью!» – Алена покраснела. Ну и что теперь прикажете ему отвечать, если она ничего не успела сочинить?

– Наверное, рассказала, что у нас снимаешься? – снова пришел ей на помощь директор.

– Точно, – с излишней для такого случая радостью кивнула Алена и облегченно вздохнула.

– А он у тебя строгий?

– Не то слово…

– Слушай, – он вдруг обиделся, – и чего я из тебя клещами ответы вытягиваю? Расскажи уж что-нибудь о себе, а!

– А с чего вдруг такой интерес? – улыбнулась она.

– Просто ты мне нравишься, – он приложил ладонь к сердцу и вздохнул. – Ты не похожа на тех, кто к нам приходит.

«Ну, конечно, – фыркнула про себя Алена, – ты не такая, ты особенная, чем меня и покорила… Знаем мы эти штучки-дрючки! Довольно банально, господин бабник, без изюминки!»

Тем не менее она довольно натурально пожала плечами и ответила:

– Да нечего рассказывать… Родители укатили за рубеж – отца послали в длительную командировку, а я осталась из-за Костика. Только мы теперь с ним постоянно ссоримся, даже и не знаю, стоило ли приносить себя в жертву. Купалась бы сейчас в Красном море.

– А чего тебя к нам потянуло? – Он почему-то довольно заулыбался, смерив Алену маслеными глазами.

«Только что не облизывается», – с неприязнью подумала она, решив врать дальше. А чего не врать-то, если верят.

– Да скучно стало.

– Что же ты не учишься и не работаешь?

– Почему не работаю, – она подавила зевок. – Работаю в издательстве, как это сейчас называется – офис-менеджером. Зарплата – одно название. Впрочем, деньги меня мало интересуют, мне родители присылают. Вот только тоска зеленая в этом издательстве, каждый день одно и то же. – Эта фраза вышла у нее особенно достоверно, с чем она себя и поздравила.

– Зря ты своему Костику протрепалась, что собираешься сниматься в нашей рекламе, – он покачал головой в знак неодобрения и даже языком поцокал, мол, дура ты, дура. – Никто тебя не одобрит, так что не болтай понапрасну.

– Так ведь все равно узнают.

– Нужно жить сегодняшним днем. Завтра будет видно. А пока скажи своему ненаглядному, что передумала, пусть не волнуется.

– Может, так и правильно, – она изобразила согласие.

– Кстати, о сегодняшнем дне, – он подсел как можно ближе. – После работы собираюсь оторваться в «Мираже» – знаешь такой клуб?

– Как не знать. Только там и отрываюсь после работы, – ухмыльнулась она.

– Заметано – отрываемся вместе. И мне хорошо, и ты перед своим Костиком в долгу не останешься!

– Ну… не знаю, – она решила поломаться для приличия.

– Да брось ты! Захватим дружка моего, еще одну девчонку и развлечемся. Молодость-то один раз бывает и быстро проходит.

– Точно. – С последним утверждением трудно спорить. Алена с радостью почувствовала, что жизнь возвращается в ее обмякшее с утра тело. Не от перспективы развлечься с Сакисяном, разумеется. Просто все начало складываться так, как и было задумано с самого начала, и план ее претворяется в жизнь, хотя она и не приложила к этому процессу никаких усилий. Если так и дальше пойдет, она быстро добьется успеха в своем расследовании. Сегодня поболтает с Сашкой, завтра с Мариной, потом режиссера подцепит – того глядишь и поймет, кто из них убийца, раньше назначенных съемок.

– Значит, лады, – скорее утвердил, чем спросил, директор, и она согласно кивнула.

* * *

– Значит, так, – режиссер Николай смерил Алену своим хронически косым взглядом, отчего той показалось, что его сфокусированное с переносицы зрение проникло прямо в душу. Она инстинктивно выпрямилась, испытывая ощущение, сходное с тем, что испытывают шпагоглотатели, когда запихивают себе в рот столь острый и несъедобный предмет. Пока она все это ощущала, Коля потерял к ней интерес и, уставившись в блокнот, стал энергично листать его страницы. – Ага, – наконец глубокомысленно изрек он, – твои съемки назначены на пятницу.

– Как, уже! – вырвалось у нее, но тут она взяла себя в руки, промямлив, чтобы походило на актерское волнение: – Сегодня же среда…

– А чего тянуть? – усмехнулся режиссер. – Как говорят, раньше сядешь – раньше выйдешь.

Проговорив столь странную для человека, вряд ли когда-нибудь попадавшего за решетку, фразу, он переключил внимание на большие листы, соединенные канцелярской скрепкой. Найдя нужный ему лист, он резко выдернул и помахал им в воздухе перед ее носом:

– Вот этот текст выучила?

На сей раз Алена испытала приступ раскаяния, смешанного с паническим страхом. Текст она знала весьма приблизительно, как-то не подумала, что нужно его зубрить. Теперь этот косоглазый, которого взяли в режиссеры скорее всего по недосмотру, будет кричать на нее и обвинять, в чем только можно обвинить в таком случае. Чтобы оттянуть неприятный момент взбучки, она с готовностью кивнула.

– Ну и хорошо, – неожиданно благодушно улыбнулся Николай. – Ты ведь не проходила пробы?

– Нет, – с такой же готовностью согласилась она.

– Это уже не столь замечательно… Ну, да ладно, вот камера, – он аккуратно прикоснулся к ножке штатива, на котором действительно была закреплена большая видеокамера. – Это наш оператор Сева, – Коля дотронулся до ноги Севы, который до сего момента стоял рядом со штативом так же недвижимо, как и его средство производства, но, почувствовав на своем бедре тонкие пальцы Николая, резко дернулся и неестественно хмыкнул, словно в этом непринужденном жесте Алена могла усмотреть что-то неподобающее профессиональным отношениям двух мужчин.

Впрочем, глядя на режиссера, можно было и не сомневаться, что его сексуальная ориентация стояла на отметке «ноль», ни на градус не отклоняясь ни в сторону натуральных, ни в сторону извращенных пристрастий. Поэтому зря оператор так разволновался.

– Сева, между прочим, снимал клип с самим Бондарчуком. – Коля вернул свою руку в подобающую позицию, то есть на собственное колено. – Так что он профессионал.

Алена снова кивнула. В том, что Сева – профессиональный оператор, она не сомневалась. Другой реакции от нее и не ждали. Ее мнением вообще тут никто не интересовался, все думали и действовали согласно давно заведенным традициям, в которые не вписывались пожелания смазливых статисток, пробующих свои силы в актерском мастерстве. Директор – так тот вообще нагло кадрился, не предусматривая возможность отказа, что уж говорить о режиссере, который просто пытался работать.

– Садись вон на тот стул, – он указал на стул, стоящий в метре от объектива камеры, – и проговори текст.

Алена подошла к означенному стулу на негнущихся ногах. По пути она призывала все свое мужество, чтобы собраться и отбарабанить хоть что-нибудь, не икая и не запинаясь. Вид съемочной техники ее пугал, так же как и сосредоточенность Севы, с которой тот принялся, выражаясь профессиональным языком, «выставлять картинку», а попросту говоря, согнулся и уставился в глазок камеры, попутно нажимая какие-то кнопки, Алена села, лихорадочно соображая, что бы такое сказать, чтоб окончательно не опозориться. В голову, однако, лезла одна назойливая фраза: «Кошмар! Кошмар!» Так что, когда красный огонек возле объектива мигнул и рядом с ним загорелся зеленый, а режиссер равнодушно проговорил: «Начали», Алена открыла рот и растерянно замолчала. Как она понимала, навеки. Выдавить из себя хотя бы слово не представлялось никакой возможности.

Столь безысходного результата от пробы Николай, видимо, не ожидал: его брови собрались в гармошку на переносице, а потом в косом взгляде мелькнуло удивление. Пауза затянулась. Она глубоко вздохнула и робко улыбнулась.

– Ну? – потерял терпение режиссер.

Тут она почему-то вспомнила, как в компании друзей отмечала Новый год, кажется, позапрошлый. Тогда кто-то притащил с собой видеокамеру и принялся всех снимать, причем требуя, чтобы каждый сказал какое-нибудь новогоднее пожелание. Когда дошла очередь до Алены, она ощутила острый приступ потерянности в пространстве, что бывало с ней крайне редко, разве что на экзаменах по истории на втором курсе, который принимал девяностолетний, глубоко маразматичный профессор, поэтому лишь сконфуженно махнула рукой и скорее конвульсивно подмигнула объективу. Тогда это вызвало восхищение в кругу друзей.

Теперешнее свое состояние она измеряла куда большей сконфуженностью. Не помня себя, она помахала Севе рукой и идиотски подмигнула. Оператор отпрянул от глазка как ошпаренный. С режиссером произошло нечто невообразимое – шея его побагровела, а взгляд, доселе собранный в кучку, вдруг выровнялся, косоглазие само собой прошло. Неприятная пауза навязчиво затянулась.

– Что это? – наконец разомкнул губы Николай и тряхнул головой. После этой нехитрой процедуры оба его глаза опять съехали к переносице. Теперь он почувствовал себя увереннее и повысил голос: – Я просил текст!

Алена смущенно улыбнулась, не находя слов для оправдания.

– Ты текст знаешь? – настаивал на своем режиссер.

Она снова улыбнулась, на сей раз опустив взгляд на носки своих ботинок.

– За-ме-ча-тель-но! – произнес он по слогам. В воздухе запахло порохом.

Алена, потеряв гордость, икнула и покраснела.

– Хорошо, – неожиданно смирился Николай, – пошли обедать. – С этими словами он поднялся и бросил через плечо: – Через час чтобы от зубов отскакивало.

С этим и ушел. Сева с явным сожалением посмотрел на нее и тоже удалился. Оставаться одной ей не хотелось, поэтому она выскользнула за дверь и медленно побрела вдоль по коридору. Очень хотелось наплевать на все и пуститься бегом домой, забиться там в укромном уголке и не отсвечивать. И пусть Терещенко продолжает считать ее сумасбродной журналисткой, пусть сам ловит преступников, какое ей дело! Черт с ним, со следователем, в конце концов! Он ведь даже не подозревает, в какое соревнование она его втянула. Он работает себе, расследует – словом, занимается своим делом. А вот она дурака валяет.

Впрочем, все эти здравые мысли пока не оформились в окончательную уверенность и не привели к одной – «сматывайся сейчас же!». Поэтому она и медлила, по ходу подбадривая себя: «Да нет… Куда ему! Он ведь и не догадывается, что убийца здесь, где-то совсем близко. Может быть, я с ним сегодня уже общалась». От этого предположения ее даже чуток протрясло. «Не упущу я своего!» – в конце концов сказала себе Алена и огляделась.

Чуть впереди находилось студийное кафе «Тон». Поравнявшись с его распахнутыми дверями, Алена решила, что не хуже остальных – раз все обедают, может же она себе хотя бы чашечку кофе позволить. «Интересно, неужели Коля и в самом деле надеется, что я сижу в комнате и зубрю этот дурацкий текст?»

Она зашла в кафе, взяла кофе с пирожным и остановилась у стойки, раздумывая, за какой столик присесть. Выбор был огромный: народу в кафе обедало немного – почти все столики пустовали. За дальним сидела Марина. Алена подумала, что будет как-то неудобно, если она оставит ее в одиночестве, поэтому подошла и села рядом. Та восприняла ее благие намерения не слишком восторженно – молча покосилась на нее и снова углубилась в свои раздумья. Выглядела она еще более неприветливо, чем обычно. «Интересно, она когда-нибудь улыбается?»

– Прямо не знаю, что со мной случилось, – робко начала Алена, – какой-то ступор нашел…

– То-то Колька как ошпаренный вылетел, – жуя, заметила та.

– Не понимаю! И текст ведь выучила, сто раз перед зеркалом репетировала, – не моргнув, соврала она.

– А, ерунда! – с несвойственной ей легкостью отмахнулась Марина. – Это волнение должно пройти.

– Что-то не проходит.

– Пройдет. Пока снимаем эти ролики, такого навидались. – Она вдруг оживилась, что, несомненно, сделало ее куда привлекательнее. – Одна девица разрыдалась перед камерой, вторая хохотала как припадочная, третья так вообще в обморок шлепнулась – два часа валерьянкой отпаивали…

– И помогло?

– Ну, он какой-никакой, а мужик все-таки.

– Я думала, девушку отпаивали…

– Валерьанкой-то? – усмехнулась Марина. – Нет, Кольку отпаивали. Он разнервничался, за сердце схватился. Девушка, та быстро в себя пришла. Женщины они вообще сильнее.

– Ну, не знаю, – не совсем уверенно согласилась Алена.

– Точно! Вот у тебя что по сценарию?