Текст книги "Одна минута славы"

Автор книги: Анна Михалева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Глава 7

С Генкой она столкнулась на лестничной площадке.

– Вот же дрянь какая! – ругался он. – Не могу собственную дверь открыть.

Руки у него тряслись, и вообще он явно нервничал. Да и выглядел неважно – оброс трехдневной щетиной, бледный, синие круги под глазами, помятый какой-то.

Алена вцепилась в перила, не понимая, от чего ей вдруг стало жутко. Ну Генка, сосед, которого она уже без малого два года знает, сталкивалась с ним не раз в подъезде, да и вообще…

– Что это с тобой?

– Не каждый день жену теряешь, – сквозь зубы процедил он.

– Да… – Должный ответ ей не удалось придумать. Однако трясло его не по этому поводу. Это Алена скорее почувствовала, чем поняла. Впрочем, Генка не стал скрывать причину:

– Достали в милиции. Тягают на допросы каждый божий день. Я уже на работе неделю не появлялся. Все хожу к следователю в кабинет. Прямо как в родной дом, прости господи! – Ему все-таки удалось всунуть ключ в замок, и он рывком повернул его. – Спрашивают какую-то фигню – то про друзей, то про привычки… Одно и то же каждый день, словно ждут, что когда-нибудь скажу такое, о чем раньше не говорил. Что проколюсь! Будто подозревают, что я собственную жену убил! Сволочи!

– Зря ты так нервничаешь, – попыталась успокоить его Алена, – им надо знать, чтобы вести расследование.

– Знать – что?! – зло спросил он. – Ну нет у меня, мать твою, алиби! Гулял я по Тверской всю ночь. Ходил и думал, как бы мне с Лялькой помириться. И никуда я не заходил, только сигареты купил в киоске. И это причина, чтобы меня подозревать, что ли?! Да я в эту квартиру с тех пор зайти не могу, мне ее голос отовсюду слышится! – Он с чувством пнул косяк.

Алена вздрогнула.

– Черт! Придурок этот… следователь…

– Терещенко?

– Он самый! Смотрит на меня такими понимающими глазенками! Ну просто отец родной! Я сегодня едва сдержался, чтобы глазенки эти не выдавить.

– Ты теперь здесь останешься? – попыталась она разрядить обстановку.

– Вообще-то это моя квартира! – так же зло ответил Генка. – Но здесь я не останусь, во всяком случае, пока… Ладно… – Он шагнул за порог.

– Ген, – Алена скорее поддалась минутному порыву, чем успела осознать, что делает, – можно тебя кое о чем попросить?

– Проси, – не очень приветливо донеслось из коридора.

– Понимаешь, Лялька же покупала как-то «Гербалайф»?

– Она много чего покупала, и что теперь?

– У вас в телефонной книжке есть номер той девушки, которая его продает. Ты не мог бы мне его найти?

– А зачем еще я сюда пришел? – съязвил он.

– Ну, пожалуйста.

– Мир не меняется. Тут человека убили, а ты «Гербалайф»!

Алена покраснела, сознавая, как мерзко выглядит в затуманенных горем глазах Генки. И еще покраснела оттого, что профессионально нагло врет собственному соседу. Однако деваться некуда. Скажи она, что ей нужен телефон Инги – Лялькиной подруги по рекламе «Тендер», он захлопнет дверь перед ее носом, потому что с некоторых пор слово «Тендер» вызывает в нем бурю негодования.

– Ладно, – неожиданно уступил Харитонов, – мне некогда. Возьми всю книжку, потом отдашь как-нибудь. Все равно там только Лялькины записи. Мне она не нужна.

Он сунул ей в руки маленький блокнот. Алена прижала его к груди, как сокровище.

– Слушай, а откуда ты Терещенко знаешь? – вдруг спросил он.

– Он разбудил меня… в ту ночь…

– Ну и что ты ему такого наговорила? Алена ясно увидела, как в его глазах мелькнул страх. И сама испугалась.

Она сглотнула и ответила как можно спокойнее:

– Да ничего особенного. Про рекламу рассказала, про то, что тут творилось всю последнюю неделю…

– А про скандал в ту ночь? – На сей раз страх в глазах не мелькнул, а откровенно вспыхнул.

Его состояние моментально передалось и ей, она сжалась, словно ожидая удара. Но Генка даже позы не изменил, так и застыл в проеме дверей, ожидая ответа. Только в косяк вцепился – аж пальцы побелели.

– Ну… – она с трудом разомкнула губы, не решаясь посмотреть ему прямо в глаза, – тогда я и не вспомнила о скандале. Да и вообще… я ведь ничего не знаю. Слышала, что вы громко разговаривали на лестнице…

– Громко разговаривали, – Генка скорчил презрительную гримасу, одну из тех, которые ему лучше всего удавались, – лучше скажи – орали на весь подъезд.

– Я сказала то, что сказала, – она вдруг осмелела. Наверное, оттого, что терпеть не могла, когда Генка цепляет на физиономию выражение полного презрения ко всему, кроме себя самого, – именно такое, как сейчас. Ну и вообще, в голову ей пришла невыгодная для Харитонова мысль: она подумала, что, если бы Генка не ушел в ту ночь из дома, Лялька была бы жива. Утвердившись таким образом в своей ненависти к соседу, она подняла на него глаза и холодно улыбнулась. – Конечно, если ты настаиваешь, я могу изменить показания. Только вряд ли они тебе помогут.

– Ну и наглющая ты! – Он потер переносицу – признак нерешительности. Алена поздравила себя с маленькой победой. Давно уже она хотела хоть как-то отомстить за Ляльку ее несносному мужу. Пусть и мелко вышло, но и это лучше, чем ничего!

– А про деньги что сказала? – Теперь в его глазах читалось уважение.

«Вот есть же странные люди, – подумала она, – когда с ними по-человечески, они тебя в грош не ставят. А начнешь им хамить – так прямо стелиться готовы! Никогда мне этого не понять!»

– А что я могла сказать про деньги? Только то, что, наверное, ей заплатили около трех тысяч долларов в рублях. Но точно я не знаю. Лялька мне деньги не показывала.

– А… – протянул он и почему-то облегченно вздохнул. Алене показалось, что вздохнул он так вовсе не потому, что она не знала про деньги, а по другому поводу – в принципе, такая ситуация его устраивала. – Деньги ей действительно заплатили, они у нас в книжном шкафу лежали, между книгами. Так вот, двух с половиной тысяч нет.

– А остальные пятьсот?

– Чего это ты мои деньги считать взялась? – Он действительно держался с ней по-свойски. Раньше такого не случалось. Похоже, он и правда начал ее уважать, а может быть, все еще боялся, что она знает какой-то его секрет и может навредить, раскрыв его следователю.

Алена пожала плечами:

– Спрашиваю, потому что этот вопрос исходит из логики разговора. Впрочем, мне все равно. – Она изобразила абсолютное равнодушие.

– Да ладно! – он натянуто хохотнул. – Пятьсот баксов я взял, когда уходил. Вернее, Лялька сама мне их в карман сунула. А что тебе следователь сказал?

От столь крутого поворота разговора Алена непроизвольно дернулась, но, заметив злорадный блеск в Генкиных глазах, мгновенно взяла себя в руки:

– Просил сообщить, если чего вспомню.

– И чего ты вспомнила? – Он снова напрягся.

«Просто не диалог, а состязание!» – с раздражением подумала она, а вслух ответила:

– Я много чего вспомнила, но к убийству твоей жены это не имеет никакого отношения. Да и следователю вряд ли поможет.

– А все-таки?

– Ну, я тут пораскинула мозгами и вспомнила фрагменты из уроков химии в 10-м классе. Теперь точно знаю, что есть таблица Менделеева, раньше я об этом как-то забывала все время.

– Далеко же ты свои мозги раскидала. Вряд ли соберешь! – разозлился он и попятился в квартиру.

– Мы же в 10-м вместе с Лялькой учились… – печально улыбнулась Алена.

– И все-таки ты ужасно наглая девица! – Генка, похоже, окончательно потерял самообладание. – Смотри, не найдешь себе мужика.

– А я и не стремлюсь! – фыркнула она, про себя решив, что гораздо лучше быть одинокой, чем найти себе что-то вроде Генки Харитонова.

Глава 8

Оказавшись за плотно закрытой на все три замка дверью, она облегченно вздохнула, признавшись себе, что разговор с соседом дался ей нелегко. Похоже, они разошлись с обоюдным чувством, что отдубасили друг дружку от души. «Теперь он уж точно зол на меня и скорее всего ожидает, что я побегу к следователю на него кляузничать! Надо было быть с ним поосторожнее. Еще неизвестно, а вдруг он причастен к убийству жены? А если причастен, то вполне вероятно, что и меня может пришить как лишнего свидетеля!»

Столь нерадостная мысль не придала ей уверенности. Коленки ее предательски дрогнули, и она инстинктивно схватилась за дверную ручку, подергала ее, дабы проверить, хорошо ли закрыта дверь. «Если снова явится ко мне, ни за что не пущу!» – решила Алена, почувствовав некоторое облегчение. Генка и раньше Алене не нравился. Она считала его скользким, хамоватым типом и никак не могла понять, почему Лялька связалась с ним. Ведь крутились вокруг нее как минимум три надежных жениха. Так нет же – вышла замуж за этого нищего аспирантика, у которого и прописки-то московской не было. Лялька работала, как лошадь-тяжеловоз, – с утра в лицее, потом репетиторство до самой ночи, а он сначала кандидатский минимум пытался сдать – не вышло, потом бросил и устроился в институт Склифосовского хирургом.

Неизвестно, каким он был врачом, но мужем оказался совсем никудышным. Все ему не нравилось, вечно он ворчал, занудничал, изводил придирками не только собственную жену, но и всех, кто попадался под руку, причем в выражениях не стеснялся. По его мнению, все вокруг должны ходить перед ним на цыпочках, кланяться в ножки и исполнять его желания. Разумеется, никому, кроме Ляльки, и в голову не приходило потакать прихотям Харитонова, поэтому с его физиономии никогда не сходило хмурое выражение, даже в те редкие моменты, когда он пытался улыбаться. Всегда казалось, что он не доволен собственной жизнью, однако и менять ее не собирается, только другим отравлял существование, словно в отместку.

Иногда он напивался в одиночестве, иногда исчезал на двое суток. Потом являлся, к великому счастью жены, абсолютно трезвым, объяснял, что был у друзей и оттуда его срочно вызвали в больницу. Всегда одни и те же отговорки. Лялька верила, рассказывала, что у него тяжелая и ответственная работа, что напиваться ему просто необходимо, чтобы снять стресс, да и веселиться он давно разучился, так как постоянно видит чужие страдания.

Алена в эти сказки не верила. В конце концов для себя она сделала вывод, что из предложенных перед загсом руки и сердца Ляльке не досталось ни того, ни другого. Одни неприятности выпали на ее долю после свадьбы. Денег муж в дом не носил, хотя тратить любил, поэтому постоянно тиранил жену, мол, позвони родителям – папа у тебя теперь бизнесмен, средства имеет, пусть и нам отстегивает. Папа и отстегивал, только Генке всегда было мало – то он куртку себе не ту купил, нужно другую, а то хирургу стыдно одеваться черт знает во что, то в долги влез.

Кстати, Лялькин отец, который при встрече с Аленой всегда жаловался ей на несносного Лялькиного мужа, удивлялся, почему это дочь никогда не может ответить, куда уходят финансы и что за странные долги у ее мужа. Лялька действительно не вникала в Генкины дела. Да что там не вникала, она и пикнуть-то против него не решалась – боялась нарушить неустойчивую семейную идиллию.

Скорее всего это именно Генка довел свою жену до решения сняться в рекламе. Она надеялась смягчить его нрав, подарив ему машину. Поступок, на взгляд Алены, идиотский – как сама попытка заработать деньги таким путем, так и намерение ими распорядиться, а особенно – пустые мечты, будто бы покупка машины даст положительные результаты. Скорее всего Генка принял бы автомобиль как должное, да еще и ворчал бы: мол, почему такая дешевая, почему папочка не добавил, чтобы купить ему новенькую иномарку. По крайней мере, брюзжать по поводу и без повода он бы не прекратил, это точно.

Впрочем, Алена не задумывалась над тем, как там живут ее соседи. Если бы не Лялькин отец, который иногда зубами скрипел от злости на зятя, и если бы не слезы Ляльки, которые та неуемно лила в последнюю неделю своей жизни, она бы вообще не стала размышлять по поводу этого Харитонова. У нее своих проблем хватало. Ну сталкивалась она с этим мерзким типом в подъезде, а больше-то она с ним никаких дел не имела.

А думать о Генке, о Ляльке и вообще о ситуации в их семье она начала не по своей воле – за пять дней до смерти соседка встретила ее на лестничной площадке в слезах. Причин для слез было больше чем достаточно – весь двор на нее ополчился за эти чертовы прокладки. Мальчишки, так те от возможности излить свой подростковый гнев на мир просто с ума посходили – прямо прохода ей не давали, подъезд весь измалевали красной краской, соответствующими надписями и все такое. Бабушки у подъезда провожали излишне громкими высказываниями, мол, вон она, которая… Пошла, бесстыдница. И это еще не все – в магазине, в транспорте и просто на улице от нее сторонились с такой откровенной брезгливостью, будто бы она по меньшей мере прокаженная на последней стадии болезни. Тогда Алена предложила ей кардинально изменить внешность. Они вместе целый вечер размышляли, как это сделать. Тогда-то Лялька и рассказала, между делом разумеется, что муж ее, и без того вечно недовольный всем и вся, теперь уж совсем осатанел; и про машину рассказала, и про то, что вообще не знает, как теперь жить. А спустя дня два вообще начали происходить странные вещи – с работы Ляльку почему-то уволили, деньги начала занимать – снова попросила у родителей, заходила и к Алене, говорила, что скоро этот кошмар с рекламой должен закончиться, но каким образом не раскрывала.

Алена тогда еще неудачно пошутила, мол, что ты собираешься каждому в доме взятку дать, чтобы не осуждали? Та только хитро подмигнула. Алена даже порадовалась, что соседка начала в себя приходить – румянец на щеках появился, и вообще какая-то решимость в глазах. Генка накануне снова домой не явился, Лялька, опять же к слову пришлось, мимоходом посетовала, что вот-де в семье несчастье, а муж в отсутствии. Алена ей посоветовала задуматься, так ли уж ей нужен такой муж, на что Лялька сделала круглые глаза: «Ты что?!» Впрочем, потом опять хитренько улыбнулась. По крайней мере, выглядела она не слишком расстроенной.

«Раз женщина живет с таким козлом, – подумала тогда Алена, – значит, это ее устраивает, как бы она на свою жизнь не жаловалась. А посему пусть сами разбираются. Может, за закрытыми дверями у них складывается некая идиллия, которая непонятна другим, в том числе и мне». И только сейчас все события, предшествовавшие Лялькиному убийству, показались ей крайне подозрительными.

Например, для каких целей та деньги пыталась занять? Где шлялся Генка и почему супруги скандалили в ту трагическую ночь? С какой стати муж, явившийся после длительного загула, вдруг решил уйти от жены навсегда – ведь, по всем статьям, он должен был прощения просить. И вообще, где он гулял? Почему, например, сегодня он так выпытывал у нее, знает ли она что-нибудь, не рассказала ли следователю лишнее? Может быть, решил, что Лялька успела перед смертью рассказать Алене нечто такое, что бросает на него подозрение? А что такого может всплыть на свет?! Что, по его мнению, она знает? Что, в конце концов, он скрывает? А может, это он убил Ляльку?

У Алены перехватило дыхание, она потерла шею и тряхнула головой, обругав себя дурой. Хотя… хотя сказал же он ей на похоронах о каком-то грехе, который будет лежать на его плечах до самой смерти… Грустно так сказал, но, с другой стороны, такие фразы шутливым тоном не произносят. Она еще раз обругала себя дурой и, чтобы не развивать пагубные мысли, пошла в гостиную к телефону. «Одно дело быть козлом, даже полным козлом, другое – убить собственную жену, – напоследок сказала она себе. – А может быть, Генка и не козел вовсе. Может, я к нему отношусь с предубеждением! Зачем Генке убивать Ляльку? Бред какой-то, придет же в голову! И вообще, думать о Харитонове – занятие для следователя Терещенко».

При воспоминании о следователе ее губы непроизвольно расплылись в улыбке. Терещенко – просто душка, похож на крутого мужика с обложки журнала. Ему бы пиджачок от «Хьюго Босс» да темные очки, как у парней из фильма «Люди в черном», – цены бы ему не было! Правда, под столь приятной внешностью может скрываться какой-нибудь идиот типа пресловутого майора Пронина. «Нет, не может!» – она быстро отмела эту версию, слишком уж обходительно он себя вел, слишком интеллигентно выспрашивал, слишком понимающим казался. Майоры Пронины так не умеют.

«Хорошо бы встретиться с Терещенко в неформальной обстановке, – мечтательно подумала Алена, – в компании, например, или даже в магазине. Влюбилась бы в него с первого взгляда!» Но теперь о любви и речи быть не могло. В ее мечты об идеальном мужчине, в которого хочется влюбиться без оглядки, как-то не вписывалось, что он явится к ней под утро в образе следователя, чтобы сообщить об убийстве в соседней квартире. Это плохое начало для романа, вернее – это финал романа. Кроме того, как всякая нормальная россиянка, Алена видела своим избранником милиционера в последнюю очередь. После милиционеров в шкале популярности у нее шли разве что конченые алкоголики да еще звезды эстрады и кино. (Вот бы всем этим «звездным» поклонницам поработать в журнале «Оберег»!) Таким образом, как ни хорош собой этот следователь Терещенко, Алене пришлось признать, что как мужчина он для нее потерян.

Чтобы не углубляться в грустные размышления о том, как было бы хорошо, если бы… она решила уйти с головой в работу. Поэтому подсела к телефону с явным намерением выйти на Ингу, используя современные средства связи. Найти номер телефона Инги из Электростали в записной книжке Харитоновых оказалось плевым делом – он находился на странице с буковкой «и». Запись была сделана аккуратным Лялькиным почерком: Инга с пометкой «Тендер» и пятизначный номер с кодом города.

«Тендер» – что-то легкое промелькнуло в ее голове, что-то похожее на строчку из популярной песенки, которую она слышала совсем недавно. Странно, и где она могла ее слышать? Да и какую песню? «Не отвлекаться!» – приказало жаждущее деятельности подсознание. Она потыкала пальцем в кнопки телефона, но, видимо, удача отвернулась от нее – Инга не отвечала. Она упрямо набирала номер еще и еще раз и наконец сдалась. «Вот тебе и затворница! А Лялька уверяла, что она дома сидит целыми днями. Может, у нее уже жизнь наладилась? В конце концов, сколько можно травить человека, даже всем городом? Ведь надоест же когда-нибудь!» Хотя этому доводу Алена почему-то не поверила.

* * *

Устав от бессмысленной возни с диском телефона, она бросила трубку на рычаг, решив, что свет клином на сегодняшнем вечере не сошелся. Рано или поздно Инга явится домой, и тогда она непременно с ней переговорит. Не сейчас, так завтра. Алена встала, раскинув руки в стороны, с наслаждением потянулась, попутно размышляя, не испить ли чайку. Но так ничего и не решила – раздался звонок в дверь.

Она застыла на месте. Звонок повторился. Сердце ее ухнуло к полу с характерным скоростным завыванием. «Точно, Генка! Не все узнал, явился прояснить интересующие его подробности!» – мелькнуло в одуревшей от страха голове. Она испуганно посмотрела на часы, прикидывая, сколько минут раздумывала о соседе, об убийстве, о следователе, сколько потратила на звонок, и мог ли Генка прийти к убеждению, что нужно избавляться от неприятного соседства. Выходило, что времени у него для столь судьбоносного решения было предостаточно – минут сорок. Стрелки показывали половину девятого.

«Самое время для идеального убийства», – почему-то решила она, хотя точно знала – все идеальные убийства совершаются много позже. В дверь позвонили еще раз. «Генка знает, что я дома, он будет звонить, пока я не открою. А если не открою, испугается еще больше!» Воображение моментально нарисовало точечки сузившихся зрачков в его мутных от злости глазах. «Нужно открыть! – уговаривала она себя. – Открыть, но в квартиру не впускать!» Она взяла записную книжку и обреченно поплелась в прихожую. «Все! Завтра же перебираюсь к тетке!» Последней ее мыслью было – как же не хочется умирать, пока еще не написана статья… Борисыч взбесится.

Именно воспоминания о статье и придали ей странной решимости – статья об Иваре Скрипке?! Нет уж, лучше смерть! Она посмотрела в «глазок», разве что для порядка, и сразу же успокоилась. Умирать! Какая чушь! Придет же такое в голову! На лестничной площадке топтался кто-то на Генку совершенно непохожий. Во всяком случае, волосы у него были очень светлые, а у Харитонова темные. Больше ничего разглядеть не удалось.

– Кто там? – тихо спросила она.

– Следователь Терещенко.

– Ну знаете ли! – Алена и не пыталась скрыть свою сумасшедшую радость. Она быстро откупорила замки и распахнула дверь.

Следователь улыбался, показывая свои ровные зубы.

– Вообще-то я надеялся застать вашего соседа, – несколько смущенно объяснил он, – поговорить с ним в неформальной обстановке, но… – Он развел руками.

– Он был совсем недавно.

Она никак не могла подавить в себе приступ безумного счастья, хотя и сознавала, что ее цветущая физиономия по меньшей мере нелепа. Но, во-первых, она готова была кинуться на шею непрошеному гостю просто потому, что он не Генка. А во-вторых, разве преступление, что она рада еще раз пообщаться с приятным парнем, пусть и следователем?

– Он сейчас здесь не живет, – не к месту оживленно защебетала она. – Хотя, согласитесь, понять его можно.

Терещенко кивнул, изобразив мимолетное огорчение, но тут же снова приветливо улыбнулся:

– Ну, не было бы счастья, так несчастье помогло. Я ведь и с вами хотел поговорить. Звонил, даже повестку присылал, только дома вы редко бываете, да и в почтовый ящик, наверное, не заглядываете.

– Не заглядываю. С тех пор, как его мальчишки подожгли.

– А газеты?

– Газеты можно у любого метро купить.

– А письма?

– Теперь существует такая штука – электронная почта называется. По ней я и переписываюсь.

– Вот они – плоды прогресса, – усмехнулся он. – Пора, значит, и повестки по электронной почте рассылать.

– Ой! – спохватилась Алена. – Заходите! Вы же не собираетесь меня через порог допрашивать?

– Спасибо. – Он сделал шаг вперед и, очевидно, по профессиональной привычке, быстро, но внимательно оглядел прихожую.

«Следователь», – с непонятной тоской подумала она и закрыла дверь.

– Я собиралась пить чай, составите мне компанию?

Он вдруг смутился, что явно не соответствовало его положению, и пожал плечами.

– Ну вот, – это ее окончательно развеселило, – где вы предпочитаете вести допрос – на кухне или в гостиной?

– Да почему же вы все настаиваете на допросе, – даже возмутился он, – а если говорить за чашкой чая, то лучше на кухне, – тут он снова улыбнулся, – а то я непременно залью вам ковер или кресло. Мама меня иначе как «свинтусом» не зовет. Говорит, когда рожала, не сообразила, что в год Свиньи дело было… Вот теперь и пожинает плоды.

– Тогда, конечно, на кухне! – решила хозяйка.

Нет, Терещенко определенно милашка. Алена почувствовала себя совсем уверенно. Пристойный молодой человек, да еще и застенчивый к тому же, – это просто находка. На кухне она усадила его за стол, включила чайник и села напротив, сложив руки на коленях, как школьница. Ей еще не доводилось вот так общаться с настоящим следователем, поэтому она немного нервничала.

Он, видимо, тоже, хотя совершенно неясно почему.

Она почувствовала, как на нее предательски нахлынула волна какой-то непонятной материнской нежности к следователю. Очень захотелось его накормить, только вот нечем – холодильник, как всегда, пуст. «Жаль, что я не первоклассная хозяйка, да какая там первоклассная! Я вообще не хозяйка!» Она вздохнула и решила, что раз уж ужина нет, то ее долг хотя бы поддержать разговор:

– Итак, с чего начнем?

Он тоже вздохнул:

– В ту ночь вы были одна?

– Вообще-то, да. А что вы хотите этим сказать? – Она даже покраснела. Ничего себе, парень смущается, а такие вопросы задает!

– Да ничего я не хочу сказать. – И тут он покраснел. – Просто хочу выяснить, был ли еще свидетель.

Алена подавила в себе праведный гнев:

– Я живу одна! Раньше я жила с родителями, но потом отца назначили пресс-атташе при российском посольстве в Вене. Мама, разумеется, с ним поехала, а я тогда на пятый курс университета переходила, жалко было бросать. В общем, меня скрепя сердце оставили. Теперь то я к ним, то они ко мне, но по большей части общаемся посредством электронной почты. – Алена тараторила без умолку, попутно разливая чай, выставляя на стол вазочки с печеньем и конфетами и с неприязнью к себе сознавая, что действительно ведет себя как мамаша, этакая курица-наседка.

Он кивал, но пока ничего не записывал. Видимо, ее болтовня не представляла для следствия существенного интереса.

– А сейчас вы на каком курсе? – Ему все-таки удалось вклиниться в секундную паузу.

– Ну, вы мне льстите! Я уже второй год работаю.

Терещенко снова понимающе кивнул, взял чашку, подул и изготовился насладиться угощением.

– Я журналистка.

Тут он неестественно дернулся, потом замер и медленно опустил чашку на стол.

– Здорово!

По его виду нельзя было сказать, что известие его страшно обрадовало.

– Отчего же такая нелюбовь к прессе?! – праведно возмутилась Алена.

– Почему же нелюбовь, – он заставил себя улыбнуться. – Просто, понимаете… о ходе следствия нельзя писать. Это может навредить делу… – Он старался казаться внушительным, но, заметив ее ухмылочку, совсем по-мальчишески воскликнул: – Ну надо же так вляпаться! Главная свидетельница – и журналистка! В дурном сне не приснится!

– Э-эй! – Она помахала рукой. – Я же не в «Московском комсомольце» работаю. Жареные факты – не моя специализация. Успокойтесь, пожалуйста. Я редактор «звездного отдела» в солидном журнале «Оберег». Пишу о всяких знаменитостях, и если бы даже захотела написать о вашем убийстве, все равно у меня бы эту статью не взяли. Да и писать пока не о чем.

– Вы меня успокоили, – он приложил ладонь к груди, где под пиджаком непременно должно было стучать сердце. Потом снова взял чашку и поднес ее к губам.

– А почему вы думаете, что убийца – Генка Харитонов?

На сей раз при конвульсиях он расплескал треть чашки на салфетку.

– Ой, – она испуганно прикрыла рот рукой, только теперь осознав свою оплошность.

Но было поздно, Терещенко уставился на нее круглыми от удивления глазами:

– Я думаю?!

– Ну, я-то так не думаю, – пожала она плечами с видимым безразличием.

– А что вы думаете?

– Я ничего не думаю. Это выего на допросы таскаете.

– Я так понимаю, что вы с ним уже пообщались. – Терещенко перестал улыбаться – наоборот, его лицо стало до предела серьезным, даже строгим, отчего Алену мелко заколотило.

– Сегодня столкнулись на лестничной площадке. Он очень нервничает.

– А кроме того, что он нервничает, что еще вы можете о нем сказать?

Она пожала плечами:

– Противный тип. Я бы за такого замуж не пошла.

– Это почему же? – Похоже, он уже пришел в себя, даже улыбаться начал.

– Ну… – она задумалась на мгновение. – Во-первых, он не герой моего романа. Да и вообще, кроме Ляльки, которой почему-то крышу снесло, вряд ли найдется женщина, способная испытывать к Генке нежные чувства. Он из разряда тех людей, которых называют занудами. И этим все сказано.

Терещенко что-то чиркнул в своем блокноте и снова внимательно посмотрел на нее. Так внимательно, что у Алены дыхание перехватило. Ей вдруг показалось, что сейчас он откроется ей в чувствах или еще что-то в таком роде, но вместо этого он всего лишь спросил:

– Они ладили между собой?

– Ах, они… Харитоновы… – разочарованно протянула она, понимая, что почему-то начинает раздражаться.

– Ну да, Харитоновы, – постарался подбодрить ее следователь. – Как, на ваш взгляд?

Дополнительный вопрос ее совершенно не подбодрил, наоборот, разозлил еще больше. Она не могла ответить, почему этот диалог вызывает в ней бурю негативных эмоций и ощущение разбившихся надежд. Что, собственно, она ожидала от следователя, явившегося к ней, чтобы побеседовать, пусть и в неформальной обстановке? Если она решила, что он в нее влюбился в ту ночь, когда приехал на место убийства Ляльки, то она полная дура. В конце концов, что, у него больше забот нет, что ли?!

«Если ты о нем думаешь больше, чем нужно, это еще не значит, что и он делает то же самое!» – попыталась вразумить себя Алена, но злость на Терещенко не проходила. На Терещенко, а заодно и на весь мир. «Точно пора лечиться!» – последняя здравая мысль не подняла настроения, и она раздраженно ответила:

– Да какое там ладили! Мне кажется, что Генка женился на Ляльке по расчету – он не москвич, а у нее отдельная двухкомнатная квартира, папа у нее с недавних пор стал неплохо зарабатывать, ну и Лялька тоже как-никак деньги в дом приносила. Что еще нужно мужику? Кто скажет, что он плохо устроился?

– Н-да… – он погрустнел, – у вас странный взгляд на жизнь.

– Разумеется! – Она почувствовала, как что-то колет ее в самое сердце. Наверное, совесть. Но тем не менее она закончила мысль, ради которой и подставила Генку. – Все мужики одинаковые: говорят о чувствах, а сами думают, как бы получше в этой жизни приспособиться.

– Не все же альфонсы, – как-то неуверенно хмыкнул Терещенко.

– Не альфонсы, так бабники, – отрезала Алена, с горечью понимая, что теперь всяческие надежды на хотя бы дружбу с красавчиком-следователем рухнули.

– И вы решили, что я подозреваю Харитонова в убийстве собственной жены, исходя из тех же постулатов? – неприязненно усмехнулся он.

К этому моменту Алена окончательно раскаялась и даже успела пожалеть Генку. Ну и чего она на него взъелась?! Ведь он же ни при чем. Она сама виновата в том, что понадеялась, будто бы Терещенко ни с того ни с сего воспылает к ней романтическими чувствами. Глупо, кстати, понадеялась! Теперь она выглядит в его глазах корыстной особой или, по меньшей мере, взбалмошной истеричкой.

– Ладно, – вздохнула она, – я ничего не имею против Генки. У него нет поводов для убийства. По крайней мере, я не вижу таких. Гнусный характер – это ведь еще не причина убивать любимую жену, когда прожил с ней всего два года! Надоесть она ему не успела… еще. Да и не собирался он с ней расставаться.

– А ссора накануне убийства, вы же сами говорили?

– Подумаешь, ссора! Они и раньше ссорились, он уходил дня на два, потом возвращался.

– А кто мог знать про то, что деньги в квартире?

– Понятия не имею. Лялька наверняка никому из посторонних не рассказывала. А подруг у нее не было. Так, приятельницы в лицее. Но с работы ее попросили, я думаю, что с этими приятельницами она больше не общалась. Родители, наверное, знали, Генка опять же. Кстати, она ведь занимала деньги!

– Да?! – Он снова написал что-то в блокноте, и Алена порадовалась, что хоть эта дополнительная информация слегка реабилитирует ее в глазах следователя.

– Да, – с энтузиазмом продолжила она. – У меня хотела занять, но я могла взять деньги из банка только в понедельник, а она пришла ко мне вечером в пятницу. Она сказала, что в понедельник будет поздно, деньги ей нужны в воскресенье.