Текст книги "Александра (СИ)"
Автор книги: Анна Туманова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)
Глава 25
– Сашка, – Оборский подхватил выскочившую из дома жену и сжал ее в крепких объятиях.
– Осторожно, Глеб! – Александра попыталась утихомирить мужа, но тот не обращал внимания на ее слабые попытки. Мужчина вдыхал такой родной и привычный запах жены и млел от счастья. Он дома!
– Глеб, сейчас же отпусти, – смеялась Саша, – тебе нельзя напрягаться.
Правда, при этом, девушка сама вцепилась в мужа мертвой хваткой и покрывала его лицо поцелуями. Наконец-то, этот кошмар закончился! Глеб дома.
Она не могла поверить, что еще недавно беспомощный после операции муж, сегодня чувствует себя абсолютно здоровым. Чудеса! Нечеловеческая сила и регенерация оборотней – не сказка! Они, действительно, обладают особой силой и могучим здоровьем.
– Саш, со мной все в порядке, – усмехался Оборский, глядя на взволнованное лицо жены. Правда, за этой усмешкой скрывалось многое: и радость от встречи, и острое наслаждение от того, что Александра так обнимает его, и тоска…
Вечером, ужиная в узком семейном кругу, Глеб по-новому посмотрел на окружающее – теплый огонь очага, красиво накрытый стол и прекрасная женщина, сидящая рядом.
Он взял руку жены и поднес ее к губам. Медленно, искушающе глядя прямо в глаза Александры, мужчина поцеловал вздрагивающую ладонь, а потом, неторопливо перецеловал все пальчики, подбираясь выше, к запястью.
Саша рвано выдохнула. Как можно так завестись от обычной ласки?
Как Глебу удается пробудить в ней страсть всего несколькими касаниями?
Она подалась к мужу, и тот притянул жену к себе на колени.
– Так гораздо удобнее, – пояснил он, прикасаясь к ее губам.
Это прикосновение – нежное, ласковое, сдержанное – быстро переросло в настоящий ураган. Стоило их губам встретиться, как все вокруг исчезло. Не было больше столовой, накрытого стола, света от хрустальной люстры и треска камина… Здесь и сейчас, были только двое – мужчина и его женщина…
Гораздо позже, в темноте супружеской спальни, Саша решилась задать вопрос, который давно ее мучил. Уж больно реалистичным было то недавнее сновидение.
– Глеб, а в усадьбе раньше были еще строения?
– Почему ты спрашиваешь?
– Просто, я не так давно сон видела… – девушка запнулась, не решаясь продолжить.
– И что тебе снилось? – подтолкнул ее муж.
– Пожар… Горело небольшое здание, слева от усадьбы… Там еще флюгер на крыше интересный такой был, в виде кораблика…
– Это все? – напряженно спросил Оборский.
– Нет, еще люди были. Весь двор был заполнен ими. Кто-то кричал, кто-то плакал, кто-то ругался… Я так поняла, что в том здании… там оставались… остались хозяева усадьбы…
– Мои родители, – каким-то глухим, безжизненным голосом произнес Оборский, – у отца был тиф, поэтому его перенесли из большого дома во флигель, а мать постоянно была рядом, ухаживая за больным. На тот момент, никого из наших в усадьбе не оказалось, и этим воспользовались так называемые «революционеры», – Глеб презрительно скривил рот. – Соседские крестьяне, опьяневшие от свобод и вседозволенности, вообразившие себя вершителями справедливости, ворвались в дом и убили моих родителей. Мать ничего не смогла сделать – она пыталась защитить мужа, но не успела – нож вошел ей прямо в сердце. Обезумевшие люди знали куда бить, предатель, бывший среди них, хорошо изучил уязвимые места оборотней. Отца убили следом. Он так и не пришел в себя.
– Но как же так? – потрясенно прошептала Саша, – Глеб, вы же не болеете… И смерть… Вот ты… Сколько ты с этим осколком проходил?
– Ты не понимаешь, Саш. Мы смертны. Большинство болезней нам не страшны, а остальные проходят легче и быстрее, но есть и такие, которые опасны для оборотней. К сожалению, чума и тиф не щадят нашу расу. Нет, шанс на выздоровление есть, но болезнь проходит тяжело и отступает неохотно, – мужчина надолго замолчал, погрузившись в тяжелые воспоминания.
– А ты? – робко прервала его раздумья Саша, – где был ты в тот момент?
– Воевал, – неохотно ответил Оборский.
Он немного помолчал, а потом, добавил:
– В то время, как я защищал разваливающуюся страну, никто не смог защитить моих родителей… Оборотней не было в усадьбе, а крестьяне испугались за свою шкуру и не стали вмешиваться. Моих родителей погубила вера в людей, – горько заключил он, – мать отпустила всех наших, понадеявшись на «родных крестьян», а те ее предали…
– Но как же так? Кто-то же должен был остаться…
– Рядом бои шли, нужна была помощь… – Глеб устало посмотрел на жену, – ты не представляешь, какая тогда неразбериха царила. Молодняк рвался воевать, старики спорили до хрипоты, кто прав, кто виноват в происходящем, многие наши стали на сторону красных… В имении оставались единицы, да, и те не смогли унять «праведный гнев» и пришли к хозяйке «на войну проситься»… В общем, отпустила она их.
– Глеб, – Саша не удержалась, порывисто обняв мужа. Его застарелая боль отдавалась внутри огнем ярости.
– Я нашел их всех – и предателя, и тех, кто убивал моих родителей, и тех, кто поджигал флигель… – глухо произнес Оборский, – только мою семью этим было уже не вернуть… Я не смог их защитить, когда они во мне нуждались…
– Не нужно… Ты ничем не мог помочь, не мучай себя.
Саша гладила жесткие черные волосы мужа, от всей души желая забрать его боль, его ненависть, его потерю…
Она попыталась разговорить Оборского, заставить его рассказать о родителях побольше.
Глеб, поначалу неохотно отвечающий на вопросы жены, незаметно увлекся, и Саша узнала много интересного о его детстве, юности, отношениях с родными… Слушая мужа, девушка невольно сравнивала семью Оборского со своей. От рассказа Глеба веяло безмятежным счастьем, которое разрушилось лишь со смертью близких. Ему повезло родиться и жить в окружении любящих его людей. Не то, что ей. Саша отогнала от себя неприятные воспоминания, стараясь не думать о том, что могло бы быть… Все это неважно. Главное то, что у нее есть сейчас… Но, невольно, образы прошлого всплывали перед глазами, заставляя болезненно сжиматься сердце…
Саша устало прикрыла глаза. Те воспоминания, которые неожиданно проснулись, благодаря рассказу Глеба, сейчас не давали ей уснуть.
Семья… Как много она значит в жизни любого человека. Свою семью Александра не могла назвать счастливой. Отец, сколько девушка его помнила, никогда не проявлял к ней особой любви или нежности. Его отношение к дочери было сродни военному – жесткое, бескомпромиссное, не терпящее слабости и вольностей. Впрочем, к жене Павел Владимирович относился так же. Маленькая семья Станкевичей жила по раз и навсегда заведенному для нее распорядку. Любые нарушения карались главой жестко и бескомпромиссно. Саша не помнила, чтобы мама хоть раз повысила голос или поспорила с отцом. Всегда тихая, спокойная, невозмутимая… Она напоминала Саше ледяную королеву. Лишь однажды дочь увидела, как ее мать вышла из себя.
В тот день они вернулись с дачи, и Александра, убирая на место вещи, дотянулась до антресолей и попыталась закинуть туда сумку. Грохот упавшей, с верхней полки, шкатулки разнесся по квартире и заставил Екатерину Сергеевну выглянуть из кухни. Саша неловко подобрала раскрывшуюся от удара деревянную вещицу и принялась собирать выпавшие оттуда письма и рассыпавшиеся бусины.
– Сашенька, не трогай, я сама, – оглянувшись на звук маминого голоса, девочка испуганно застыла. Екатерина Сергеевна трясущимися руками сжимала на груди блузку и смотрела на лежащие на полу вещи каким-то больным, отчаявшимся взглядом.
– Мама, – потянулась к ней дочь.
– Санечка, иди к себе, – заплакав, велела женщина, – я сама все соберу.
Она выпроводила дочь из прихожей, но не заметила, что девочка не ушла в свою комнату.
Александра застыла за выступом коридора, наблюдая, как Екатерина Сергеевна дрожащими руками собирает в шкатулку выпавшие оттуда вещи и пытается собрать разлетевшиеся по всей прихожей бусины. А потом, громко всхлипнув, закрывает лицо руками и, раскачиваясь из стороны в сторону, громко, надрывно плачет. Саша не выдержала этого зрелища. Она выскочила из своего укрытия и кинулась к матери.
Маленькие хрупкие руки обняли вздрагивающие плечи, и женщина уткнулась дочери в плечо, пытаясь удержать бегущие слезы.
– Все хорошо, мамочка, – испуганно шептала девочка, не понимая, что происходит.
– Да, Сашенька, все хорошо, – повторяла за ней Екатерина Сергеевна, но слезы все текли и текли по ее щекам…
…Александра прерывисто вздохнула. Она, словно воочию, увидела застывших в объятии мать и дочь, и ей стало невыносимо грустно от этой картины.
– Саш, ты чего не спишь? – раздался голос Глеба.
– Да, что-то никак не могу уснуть, – пожаловалась девушка.
– Иди сюда, – оборотень подгреб ее к себе под бок и крепко обнял.
– Спи, – выдохнул он, – не думай ни о чем.
В теплых объятиях мужа Саша успокоилась, размеренное дыхание Глеба подействовало на нее усыпляюще, и, спустя некоторое время, девушка закрыла глаза и незаметно погрузилась в сон. Этой ночью никакие видения не тревожили ее покой.
– Саш, я хотел посоветоваться, – Глеб оторвался от чашки кофе и искоса посмотрел на жену.
– О чем?
– Думаю, хватит нам ютиться в твоей спальне, на втором этаже полно места, да и для детей там можно сделать отдельную детскую, – Оборский не успел договорить и прервался на полуслове: – Саш, что случилось? Я что-то не то сказал?
– Извини, но я предпочитаю ютиться в своей спальне, – резко ответила девушка.
– Сань, что не так?
– Все. Мне не нравится твоя комната, мне не нравятся воспоминания, связанные с ней, мне не нравится количество баб, перебывавшее в твоей постели… Дальше продолжать?
– Прости. Я думал об этом, поэтому и хотел предложить тебе переделать все по своему вкусу. Кстати, о количестве. Кроме двух известных тебе особ там никого не было. Так что, не нужно представлять всякие ужасы. А ребята сделают любой ремонт и перепланировку, если ты согласишься.
Глеба передернуло от воспоминаний о собственной глупости – сам притащил и Нату, и Алину в родительский дом, куда должен был ввести только жену. Злость пересилила доводы рассудка – хотел вывести на эмоции Сашку. Вывел…
– Перепланировку, говоришь? – Александра недобро прищурила глаза. – Ну, что же, ты сам предложил…
С этого дня в усадьбе начались масштабные работы по переделке дома. Саша разошлась вовсю. Она словно испытывала Оборского на прочность. На время ремонта, все переехали в дом, расположенный недалеко от города. Обычный новострой. Элитный и бездушный. А в старой усадьбе работала бригада специалистов из «Трансарта». Прежняя спальня хозяина была полностью переделана, соседняя с ней комната – превращена в детскую с объединяющей их общей дверью, ванная приобрела гигантские размеры, вместив в себя новую душевую кабину и огромное джакузи. На вопрос Саши зачем им такой монстр, Оборский только загадочно улыбнулся и многозначительно посмотрел на девушку. Под его взглядом, Александра медленно покраснела. Картинки, которые промелькнули у нее перед глазами, заставили гулко забиться сердце и мгновенно затвердеть соски.
– А ты спрашиваешь – зачем, – довольно ухмыльнулся Глеб, притягивая к себе жену.
С головой ушедшая в переделку дома Саша не замечала таинственных отлучек мужа, зачастившего по вечерам Метельского, напряженных лиц охранников… Нет. Все это прошло мимо ее сознания. Спустя две недели, ремонт был завершен, и семья вернулась под кров обновленного дома.
– Глеб, смотри, – восторженно тащила за собой мужа Саша, а он довольно улыбался, видя неподдельную радость девушки.
Посмотреть было на что. От прежней обстановки второго этажа почти ничего не осталось, но, в то же время, дух старого особняка оказался сохранен. Множество мелочей подчеркивали преемственность поколений. Картины, привезенные Глебом из Франции, книги, плотный шелк портьер и тусклый блеск старинных канделябров… Прошлое и настоящее гармонично переплелись в убранстве дома, подчеркивая связь времен.
– Глеб, ты здесь? – Саша вошла в кабинет Оборского и огляделась. Никого. Комната была пуста.
Девушка собралась уходить, но передумала и подошла к письменному столу мужа – она давно собиралась рассмотреть выставленные на нем фотографии, а тут, и повод появился. Вот, ее снимок – ветер развевает волосы, глаза прищурены, мечтательная улыбка тронула губы… Когда Глеб успел поймать момент? Саша не помнила, чтобы позировала перед камерой. А вот, фотография детей – Тема насупился и сердито смотрит в объектив, а Катя улыбается широкой беззубой улыбкой, стискивая в кулачке погремушку. Засмотревшись на фото малышей, Саша обошла стол и зацепила ногой не до конца задвинутый ящик. Там тоже лежали снимки. Потянувшись, девушка достала их и замерла. «Не может быть!.. Он все-таки сделал это!»
Фотографии выскользнули из дрожащих рук и рассыпались по полу. Саша испуганно застыла, не в силах наклониться и поднять ненавистные снимки. На фото была она. Вернее, не совсем она, но кого это волнует? Девушка со снимков позировала обнаженной в довольно откровенных позах, то в объятиях одного мужчины, то – нескольких сразу. Чувственные изгибы тела, порочная томная грация… Господи, как теперь объясняться с мужем?! Он не поверит! Никто не верит…
Александра невидяще уставилась в окно. Мерзость, лежащая у ее ног, вызывала неконтролируемое желание порвать, уничтожить, выбросить все эти ненавистные снимки. А с ними вместе – и не менее ненавистные воспоминания…
Скрип открывающейся двери заставил девушку испуганно вздрогнуть. Саша дернулась, но тут же распрямилась и посмотрела прямо на входящего в комнату мужа.
В ее взгляде было многое – злость, растерянность, страх, просьба о помощи…
– Сашка, ты что? – Оборский мгновенно считал все ее эмоции. – Даже не думай!
Одним прыжком мужчина оказался рядом и сгреб жену в охапку.
– Зачем ты, вообще, прикасалась к этой мерзости? – он прижимал к себе напряженное тело девушки, поглаживая и пытаясь успокоить. «Идиот! Надо было сразу уничтожить эту гадость!» – пронеслось у него внутри.
«Мерзость… Мы даже слова одинаковые подобрали…» – отстраненно подумала Саша. Она понимала, что это последние мгновения подобной близости мужа и сдерживала слезы, стараясь встретить удар судьбы достойно. Вряд ли Глеб поймет…
– Санька, не вздумай, – предупреждающе прошептал ей на ухо муж, – если ты сейчас скажешь, что уходишь, или еще что-то в этом же духе…
– Глеб, но ты же видел снимки…
– И что?
– Зачем тебе вся эта грязь?..
– Во-первых, даже если бы на этих снимках была ты, это не сыграло бы для меня никакой роли. А во-вторых, я знаю, что это монтаж. Виртуозный, высококлассный монтаж. Так что, хватит выдумывать проблемы на пустом месте.
– Но…
– Саш, та мразь, что сделала это, уже получила свое.
– Перебудько? – удивленно подняла глаза Александра.
Глеб кивнул.
– Но как ты узнал?
– Думаешь, я не понял, почему ты ушла от меня? Он угрожал тебе этим? – кивок в сторону рассыпанных по полу снимков.
– Да…
– Поверь, больше он тебя не тронет. Никого не тронет.
– Но…
– Все, Саш, перестань, – Глеб крепко обнял жену и погладил ее по голове, – со мной тебе не нужно ничего бояться. Твоя жизнь – это моя жизнь. Все, что происходит – хорошее или плохое – мы разделим на двоих и переживем вместе. Главное, не скрывай от меня свои страхи…
Девушка затихла в его руках, пытаясь поверить словам мужа, а потом, вздрогнула и судорожно вздохнула. Так долго сдерживаемое напряжение, наконец-то, отпустило, и Саша разрыдалась. Все, что мучило ее раньше, все те неприятные воспоминания и боль, что скопились на протяжении последних лет, вылились сейчас в слезах, заставляя девушку вздрагивать и крепче обнимать Оборского.
– Сашенька, родная, все хорошо, – шептал Глеб, пытаясь успокоить жену, – мы справимся, все наладится…
Он не мог подобрать нежных слов, не мог заставить себя произнести обычные ласковые утешения, лишь прижимал Александру к себе, и всей душой мечтал вырвать из ее сердца неприятные воспоминания и страхи.
А Саша, отогреваясь в объятиях мужа, не могла поверить, что тот кошмар, который преследовал ее на протяжении долгого времени – всплывающие наружу подробности ее жизни, Глеб, с презрением отказывающийся от шлюхи, как это сделал отец, дети, которых у нее отбирают… – наконец-то закончился, и ей нечего больше бояться.
– А Перебудько… Что ты с ним сделал?
– Забудь о нем.
– Ты… Он жив?
– Саш, не думай об этом, – поморщился Глеб, – и не вздумай его жалеть.
– Но…
– Он посмел угрожать тебе, такое я не прощаю. И таких врагов, как Виктор Семенович, лучше не оставлять за спиной.
Глеб не стал рассказывать Александре, сколько подробностей всплыло при детальном расследовании всей деятельности влиятельного чиновника. Сколько подобных снимков и шантажа других жертв обнаружилось в бумагах Перебудько, сколько мерзких фактов всплыло при личном допросе… Нет, всего этого Саше знать не нужно, пусть спит спокойно, не для нее подобные откровения. Жаль, что не уничтожил сразу найденные снимки и его жене пришлось еще раз все вспомнить… Хотя, с другой стороны, иначе, она бы никогда не решилась рассказать ему о своем, как она считала, «позоре»…
Глеб крепче обнял жену и повел ее прочь из кабинета.
Александра машинально переставляла ноги, но мысли ее были далеко – в том злосчастном году, когда ей исполнилось семнадцать, и она впервые столкнулась с человеческой подлостью и предательством.
…Тот год, когда погибла Екатерина Сергеевна, выдался тяжелым и мрачным для семьи Станкевичей. Полковник замкнулся в своем горе и никого не хотел видеть; бабушки, которую так любила Саша, к тому времени, уже не было в живых, а дед, со стороны отца, давно перестал общаться с внучкой, еще тогда, когда стало ясно, что Саша внешне похожа на его бывшую жену, как две капли воды. Анастасия Андреевна была редкой красавицей и ветреницей. Толпы поклонников, многочисленные воздыхатели, подарки и цветы… Дед терпел все это, не желая развода, но легкомысленная супруга сама разрушила семью, укатив однажды с каким-то заезжим артистом. После этого, имя Анастасии Андреевны оказалось под запретом в немногочисленном клане Станкевичей на долгие годы, а Саша, повзрослевшая и вошедшая в пору своего девичьего цветения, вызывала у деда лишь неконтролируемое раздражение и злость.
Слишком многое взяла она от своей бабушки, слишком ярко горели восторженные васильковые глаза, слишком звонко звучал ее смех под сводами просторного дедовского дома. Несмотря на прошедшие годы, мужчина нет-нет, да и вспоминал свою легкомысленную супругу, а внучка, подрастая, становилась похожа на Анастасию Андреевну, как две капли воды.
И однажды, Станкевич-старший не выдержал. Он поговорил с сыном, и тот перестал привозить Александру на лето в курортный южный городок. Это случилось незадолго до гибели Екатерины Сергеевны, и, когда произошло это страшное событие, Саша осталась совершенно одна. Отец не обращал на нее внимания, разом постарев и замкнувшись в себе, а подруги постепенно отдалились, предпочитая общество более веселых сверстниц. Нет, поначалу они пытались поддержать Сашу, но проходило время, а ее тоска никуда не девалась, и, постепенно, девушку перестали приглашать на веселые вечеринки и тусовки, а там и выпускные экзамены подошли, занимая все свободное время и отнимая все силы. А дальше – поступление в ВУЗ, первые дни учебы, забота о доме и ведении осиротевшего хозяйства…
Подруги отошли на второй, а потом, и на третий план.
После смерти мамы, Александре пришлось резко повзрослеть – все прежние беззаботные интересы отодвинулись в сторону, открыв за собой изнанку той жизни, от которой раньше защищало присутствие тихой и незаметной Екатерины Сергеевны.
В те нелегкие дни, в их доме впервые появился Виктор Семенович Перебудько. Старый знакомый отца зачастил к Станкевичам, утешая полковника в его горе. Мужчины допоздна сидели на кухне большого дома, курили, пили, подолгу молчали или негромко вспоминали прошлое. Когда-то их связывали узы дружбы, но, со временем, судьба развела друзей в разные стороны, оставив лишь редкие приятельские встречи. А сейчас, в момент обрушившегося на Павла Владимировича горя, Перебудько снова появился в его жизни. Хотя, лучше бы не появлялся…
Саша не сразу заметила нездоровый интерес «дяди Вити» к своей персоне. Нет, поначалу она принимала его ласковое обращение к себе искренне и безо всякой задней мысли. И, лишь спустя время, ее стали настораживать странные взгляды мужчины, попытки прикоснуться, приобнять, взять за руку. При Павле Владимировиче, Виктор Семенович не допускал подобного, но, вот в его отсутствие…
Александра стала избегать влиятельного друга отца, стараясь поменьше попадаться ему на глаза, но не тут-то было. Перебудько словно задался целью добиться внимания девушки – ненавязчиво оказывался рядом, прикасался, пожирая ее голодным взглядом, интересовался учебой, намекая, что не прочь посодействовать со сдачей сессии… Дальше – больше. В ход пошли руки, которые жадно касались Саши, стоило только оказаться рядом, настойчивые губы, шепчущие, что она самая сладкая шлюшка на свете и пытающиеся поцеловать ее… Александре было противно и страшно. Дико, до дрожи. А вокруг не было никого, кто мог бы ей помочь. Жаловаться отцу было бесполезно, а обращаться к кому-то из друзей… Девушка замкнулась в себе, стараясь не выходить из комнаты во время участившихся визитов Виктора Семеновича, но отец часто просил поухаживать за гостем, накрыть на стол, и Саше приходилось изображать из себя невозмутимую и заботливую хозяйку, в то время как внутри все обмирало от страха и омерзения. С каждым днем, ей становилось все сложнее и сложнее сдерживать свои эмоции… С каждым днем, «друг семьи» вел себя настойчивее и развязнее… Правда, умудрялся обставить все таким образом, что полковник не замечал сгущавшегося напряжения. Казалось, Перебудько заводила эта игра, и он искренне наслаждался безвыходностью Сашиного положения.
А потом произошло то, что в корне изменило жизнь Александры.
Тот вечер запомнился девушке какой-то особенной тишиной. Вот, как перед грозой бывает – такое вязкое, неестественное затишье. Павел Владимирович уехал в командировку на два дня, Бора – немецкая овчарка – приболела и вяло лежала в своей будке, отдыхая от промывания, устроенного вызванным хозяйкой ветеринаром, а за окном зарядил нудный мелкий дождь, навевая тоскливые мысли и ощущение безнадежности существования. Александра удивилась, когда услышала шум открывающейся входной двери. Неужели, отец что-то забыл и вернулся? Выглянув из спальни, Саша окаменела – в прихожей разувался Виктор Семенович.
– Ну, что, хозяюшка, чаем напоишь? – поинтересовался мужчина, глядя на нее каким-то странным взглядом.
До чая дело не дошло. В два шага оказавшись рядом с Александрой, Перебудько подхватил девушку на руки. На все попытки Саши освободиться, он лишь усмехался и непреклонно двигался в сторону хозяйской спальни.
– Что, такую же недотрогу, как твоя мать строишь, да? Не прикидывайся, ты – не такая, как Катенька! Это она своего счастья не видела, все Пашу боялась, а ты… Ты смелая… И сладкая… Ты ведь сама меня провоцировала, я это сразу понял… Сейчас… Ты покажешь все, на что способна… Все… А ты на многое способна, я знаю… – мужчина принялся целовать ее, вызывая чувство гадливости и ужаса. – Маленькая шлюшка… Такая сладкая…
Александра, от неожиданности и страха, не могла выдавить из себя ни звука. Она словно одеревенела вся. При чем тут мама? С чего он решил, что Саша его провоцировала?..
Кровать в темной родительской спальне прогнулась под их весом. Чужие влажные губы принялись шарить по груди девушки, и тут Саша, наконец-то, сумела выйти из ступора.
– Нет, – закричала она, пытаясь вырваться из удерживающих ее объятий, – не трогайте меня, отпустите!
Треск разрывающейся одежды, грохот упавшей с тумбочки вазы, скрип кровати…
– Пытаешься играть в недотрогу? Ну-ну… мне нравится… – мужчина предвкушающе улыбнулся и отстранился от девушки.
– А вот это ты видела? – щелкнул выключатель, Виктор Семенович достал из кармана пиджака несколько фотографий и положил их перед Сашей. Со снимков на нее смотрела… она сама… Обнаженная, в объятиях то одного, то сразу нескольких мужчин…
Застыв от неожиданности, девушка перевела взгляд на Перебудько. – Будешь сопротивляться, эти фотографии увидит твой отец, – жестко отрезал Виктор Семенович, – ты же не хочешь доставить ему неприятности? А я ведь могу Павлу Владимировичу и по работе проблемки создать… Ну, кто сейчас может похвастаться чистотой биографии? Ты понимаешь, что я хочу сказать?
Саша понимала. Она знала, что не все методы работы ее отца были… законными, и, при желании, всегда можно найти, за что уцепиться. А уж такому, как Виктор Семенович… Этот не бросает угроз на ветер…
Александра онемела от подобной перспективы. Мысли лихорадочно разбежались, мешая сосредоточиться и решить, что делать. Отец… Он же не может поверить этим фальшивкам? Не с его опытом и профессионализмом повестись на этот бред. И, в то же время, одна только возможность того, что Павел Владимирович увидит подобную мерзость, внушала Саше ужас. А его работа… Это ведь единственный смысл всей жизни полковника. Лишись он своей должности, и все…
– Решай, сладкая, – усмехнулся Перебудько, прерывая ее душевные метания, – сама меня поцелуешь, или придется поучить тебя, как это делается?
Он двинулся к Саше, но не успел прикоснуться к ней.
– Что здесь происходит? – голос отца раздался внезапно, заставив девушку испуганно вздрогнуть и запахнуть на груди разорванную кофточку.
– А, Паша, – ничуть не смутился Перебудько, – что-то ты рановато вернулся.
– Что ты здесь делаешь? – снова спросил Станкевич.
– Да, вот, зашел Сашеньку проведать, – спокойно ответил Виктор Семенович, – девочка не любит оставаться одна. Да, и побеседовать кое о чем хотел. Не собирался тебя в это впутывать…
Взгляд Станкевича остановился на разбросанных по кровати фотографиях, и Саша с ужасом увидела, как меняется выражение его лица.
Сначала на нем промелькнуло недоумение, потом – брезгливость и гнев. Станкевич поднял глаза на дочь и презрительно процедил:
– Выйди отсюда.
Александра, растерянно уставившись на отца, попыталась что-то объяснить, но тот не стал ее слушать.
Саша молча поднялась с кровати, сжала руками распахивающуюся блузку и вышла из комнаты. То, что папа поверил… Это подкосило и без того напуганную произошедшим девушку, и Александра молча принялась собирать вещи. Она не знала, о чем разговаривали мужчины, не видела ярости отца, не слышала, как он выпроводил из дома Виктора Семеновича…
Спустя два часа, девушка прошла на кухню, где полковник в одиночестве пил водку, и положила перед ним ключи.
– Куда собралась? – мрачно спросил мужчина.
– Не хочу жить в доме, где меня считают шлюхой, – глядя на него сухими глазами, ответила Саша.
– А-а… Бежишь… Как и твоя мамаша… Та тоже все от меня сбежать пыталась… К своему проклятому… Шалава… Все вы…шалавы… И ты… Такая же, как она… Иди! Давай, беги… Все равно приползешь обратно… – речь Станкевича становилась все невнятнее, он еще продолжал что-то говорить, но Саша больше не слушала. Развернувшись, она вышла из кухни, а потом, и из дома.
А дальше – аэропорт, Москва, старая подруга мамы, у которой девушка жила первое время, и… работа-работа-работа… Это уже позже Александра поступила на экономический факультет одного из престижных ВУЗов страны, добилась успехов, сумела устроиться на нормальную должность… А тогда, в том далеком году, у нее не было ничего, кроме упрямства, гордости и надежды на лучшее.
Память о произошедшем постепенно стерлась, оставив по себе лишь горькую обиду на отца, да непереносимость мужских прикосновений. А также, полное отсутствие какой-либо личной жизни… Нет, Саша пробовала встречаться с парнями… но ничего хорошего из этого не получалось – как только дело доходило до поцелуев и объятий, на нее накатывали отвращение и тошнота, хотелось поскорее сбежать и закрыться в душе, смывая с себя следы чужих рук и губ… Постепенно, она перестала реагировать на мужчин, никого не подпуская близко, хотя, где-то в глубине души мечтала о том дне, когда сможет безбоязненно посмотреть в самые любимые глаза на свете и ответить «да» на заданный вопрос…
– Саш, о чем задумалась? – голос Глеба вырвал ее из неприятных воспоминаний.
– Да, так… О прошлом…
– Забудь обо всем плохом. Больше тебя никто не обидит. Я рядом.
Александра прижалась к мужу плотнее, заряжаясь от него уверенностью и спокойствием. Лишь с Глебом ей удалось преодолеть тот старый страх чужих прикосновений. Лишь рядом с мужем ее охватывало умиротворение и вера в то, что все будет хорошо. Если бы еще… Ну, да, это лишнее…
