Текст книги "Земля Нод (СИ)"

Автор книги: Анна Тао

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

Едва "стена звука" сделала несколько оборотов, как Мария повторила:

– Откуда вы это знаете?

Ему это показалось странным. Разве речь шла о каком-то важном секрете? С другой стороны, Мария сама пошла на контакт, пусть даже по такой причине.

– Это все знают, – схитрил Антоний, чуть усмехнувшись. Что из его слов так ее взволновало?

Мария смерила его пронзительным взглядом, сделала пару шагов по тесной комнатушке и скрестила руки на груди. Антоний же, напротив, расслабился. Она удивлялась, она волновалась, она нервничала – она не была тем монстром, который ему померещился вначале. Нужно было лишь... не всматриваться в лишенное возраста лицо, чтобы этот морок не возвращался. В конце концов, он точно такое же порождение ночи.

– Неправда, – наконец сказала она. – Только несколько молохов знали про запасы. Он... пока не предавал свои исследования огласке.

Все прочие эмоции и мысли Антония будто выдуло ветром из головы.

– Вы его знаете?! Твардовского?

Он сам не понял, как подскочил к Марии, едва не опрокинув "стену", и схватил ее за плечи. В голове ураганом проносились тысячи вопросов. Она знает Твардовского! Она знает, кто он и... И что дальше?

Наверное, эта перемена оказалась очень явной. Мария смотрела на него будто бы с сочувствием.

– Вы общались с ним? – спросила она. Но больше ничего не сказала.

– Мы чуть не убили друг друга, – мрачно ответил Антоний, с отвращением чувствуя, как внутри все переворачивается от воспоминаний. От страха, от ненависти и от... восхищения, которое незнамо откуда взялось. Это чувство будто нашептали ему на ухо, навязали, повесили на шею неподъемным камнем. И чем дальше, тем сильнее это чувство врастало в него, становясь таким же привычным и будто бы правильным, как любовь и уважение к старому другу.

– Вы общались с ним? – повторила она, словно не услышав. – Разговаривали?

Антоний в сердцах пнул костыли.

– Да! Это имеет значение?! Он мне одно слово повторял, как попугай! "Уходи", да "уходи"! Расскажи мне о нем! Расскажи то, что знаешь, но только не томи. Кто он, откуда и как мне его найти?

– Зачем ты хочешь его найти?

– Я... я не знаю! Я чувствую, что это будет правильно, – он выложил все, как на ладони, и сжал зубы.

Губы Марии тронула горькая усмешка.

– Почему ты так смотришь на меня?

Он растеряно сел на кушетку. Мария стояла напротив, задумчиво кусая ноготь.

– Он назвал это "обаянием дьявола", – осторожно начала она. Было видно, что ей чужды длительные объяснения. – Это трудно объяснить. Вскоре после обращения он стал замечать, что его отец, Марьян, да и Катаржина стали относиться к нему с особым трепетом, внимать каждому его слову, одобрять и поощрять все, что он делал... Это было не в их характере. Следом он стал замечать это за каждым, с кем обменялся хотя бы парой слов. Им начинали восхищаться, к нему начинали тянуться. Он становился объектом для подражания. Что бы он ни делал, что бы ни говорил, даже что-либо скверное и отталкивающее, это все равно трактовалось в его пользу...

– А ты?

Неужели на нее даже эта чертовщина не действовала?

– Когда я видела его в последний раз, он еще был человеком, – Мария покачала головой и только сейчас заметила, каким колтуном свалялись ее волосы. Она принялась распутывать их пальцами. – После мы говорили только по телефону...

Антоний слушал ее, не перебивая. Наверное, с таким же чувством папаша Шастель слушал проповеди кюре о Всевышнем.

– Я не знала, что с ним случилось... После оккупации Варшавы мы потеряли всякую связь. Я знала только то, что он не сбежал вместе с Марьяном. Что... с ним случилось?

– Я не знаю, – прошептал Антоний зачарованно. Он выложил ей все, что случилось в ту ночь. Даже забыл приукрасить. Об охоте, о встрече у лачуги, о короткой драке и последующей погоне. И том, что его так и не смогли найти. Собравшись с мыслями, он спросил:

– Но почему он напал на меня? Если знал о том, что я... эээ...

Мария так и стояла над ним, застыв, будто статуя.

– Я бы хотела тебе ответить. По правде сказать, я даже не знаю, о чем ты. Он никогда не упоминал...

– Как его хоть зовут-то?! А то все "он", да "он".

– Абель. Но он предпочитает, чтобы его звали на иудейский лад. Хевель.

Хевель. Хевель Твардовский. Вместе имя и фамилия звучали чуждо, разваливаясь, как две половинки разрезанного яблока.

Он и сам не заметил, как разговор перетек на жида. На Хевеля. Слова о том, что все его чувства навязаны извне, быстро улетучились из его головы. Он вдруг вспомнил про Аду. Если бы у него было это "обаяние дьявола", она бы его полюбила так, как любит Свена?

А затем он вспомнил и о том, зачем, вообще, пришел сюда. Он пытался стряхнуть с себя мысли о Хевеле, но пока безуспешно. Щупальцами они обволакивали его и тянули в какой-то непонятный дурман.

– Ты все еще хочешь его найти? – он понял, что Мария повторила этот вопрос дважды. – Теперь, когда знаешь, откуда это желание?

Антоний не ответил. Не сказать, чтобы этот вопрос его сильно отрезвил. Отрезвила скорее мысль о том, что раз Мария так доверительно говорит с ним (даже перешла на "ты" ), то, может быть, его миссия выполнена? Она достаточно к нему расположена – ведь она верит во всесильность дара Хевеля. Или нет?

– Я подумаю над этим, – натянуто улыбнулся он, вставая с кушетки. Смятый плед валялся рядом.

– Почему ты притворяешься хромым?

– Что?

– Ты мог хромать после схватки с Хевелем. Но я знаю другого хромого молоха. Он не может нормально ходить без трости, не может так легко садиться на пол.

Он порадовался, что она сама перевела тему в нужное русло.

– Потому что я хотел спасти вас.

Брови Марии дрогнули.

– Моя напарница, прямо сказать, слегка обезумела и готова пойти на все, чтобы между нашими... организациями началась война. Я был против, пытался отговорить ее... ситуация с Хевелем удачно подвернулась. Я притворился, что не в состоянии выполнить это дело... Притворяться мне и не нужно. Мои раны заживают очень долго. Но Ад... моя напарница все равно не могла отказаться от этой идеи. Я сумел только убедить ее не убивать вас, а лишь взять в заложники. И предложил взамен себя самого бестолкового и несамостоятельного молоха в Ордене... Но он справился, к большому моему сожалению. Теперь моя цель – как можно скорее воссоединить вас с братом, чтобы он раздумал нас всех убивать. Признаться, я не ждал, что разговор с ним приведет мою напарницу в такое замешательство... Она молода и амбициозна, – "И мечтает соблазнить чудище таким вот нетривиальным способом". – Она даже не поговорила с вами ни разу, хотя и хотела вытянуть из вас какую-нибудь полезную информацию. Признаться, мне кажется, что она теперь просто боится, хоть это и не заставило ее передумать.

– Правильно боится.

От этих слов дохнуло холодом. На него снова смотрело чудовище с мертвыми глазами. Оно взялось бледными восковыми пальцами за "бусы", будто пытаясь их сдернуть. Между пальцев выступила кровь.

– Он убьет ее и всех вас.

– Я здесь, чтобы вернуть вас ему и не допустить этого. И я надеюсь, что вы примете все, что я сказал, и поможете мне этого избежать. Никто в этом здании не должен умереть из-за амбиций тупой бабы. Я уж, точно, не собираюсь...

Он осекся, подумав о том, а точно ли Мария расположилась к нему? Он так увлекся беседой о Хевеле, что даже не следил за ее выражением лица. С трудом он выдавливал из себя слова дальше, едва ворочая их, как тяжелые камни:

– Я сделаю все, чтобы сберечь свою шкуру, как бы это паскудно не звучало. Поэтому будьте готовы бежать со мной, как только я приду за вами. Я все подготовлю, чтобы благополучно довезти вас домой... Я не доверяю независимому посланнику. Мне кажется, моя напарница его подкупила.

Антоний подошел к двери и взял костыли. Пора было уходить.

– Я хочу спасти и вас, и себя... А пока отправлю кого-нибудь вам за кровью.

Рычажок "стены звука" был теплым. Вращение остановилось, едва Антоний его коснулся. Потухли желтые блики на стенах, повисла тишина. Он взял волчок и спрятал в карман плаща, наткнувшись на колоду карт. Он с усмешкой вспомнил свой первый план. Предложить ей сыграть в карты. Развлечься. И понадеяться, что она расслабится в достаточной степени, чтобы открыться его желанию спасти их обоих. А вышло все куда лучше, чем затевалось.

Но, уже поднявшись наверх, он снова вспомнил, что совсем не следил за ней. Сначала боялся смотреть ей в лицо. Затем отвлекся. Что, если ему все ее эмоции просто примерещились?

Глава 4

Вера стояла на краю пустой платформы и смотрела, как к составу подсоединяют последний вагон, выкрашенный темно-зеленой краской. Клубы пара, вонь, лязг и шум удерживали Андрея подальше от поездов. Но юную волчицу, чей силуэт чернел в грязно-белом облаке, это мало беспокоило.

Андрей подтолкнул ногой край ее сумки и отвернулся. Иеремия стоял неподвижно, будто статуя, лишь изредка постукивая тростью по бетону. Уильям докуривал сигарету. Его бледный кадык время от времени вздрагивал, будто умирающая рыбина.

Все молчали и терпеливо ждали.

Вагон, наконец, подсоединили к составу. Каждое окно закрывала глухая шторка. Вместо проводника дверь вагона открыл комиссар Сергиенко, он же вошел первым, помогая Вере затащить сумку наверх. Сумка, надо сказать, была небольшой, меньше, чем та, что тащил Андрей, но он все равно вызверился. Как и на то, что Вера, на его вкус, слишком нарядилась.

– Не на прогулку едем, – зло бросил он, когда она вышла в прихожую. Переодеться и выложить часть вещей он ей не дал. Не было времени.

В тот вечер его выводила из себя любая мелочь. Еще несколько грубых замечаний едва не довели Веру до слез. Он без конца придирался к Уильяму, который не смог связаться с Хью перед отъездом. Пытался задирать Иеремию, который воспринимал все его колкости с издевательским спокойствием.

Он не знал, чего больше в этой злости. Волнения или беспомощности. Андрей постоянно спрашивал себя, как бы все складывалось, если бы рядом был Винцентий. Может быть, были и другие пути, которых он сам просто не замечал, но которые мог бы заметить рыцарь. Ведь и ему Мария была не чужой. Пусть она не была ему сестрой по роду, но она была ему сестрой по крови. Кто сказал, что хромому можно доверять спасение Марии? Что на него можно хоть чуточку положиться? В здравом уме и твердой памяти никто и никогда не доверился бы убийцам Йотуна. Иеремия преследовал свои цели, и Андрей это хорошо понимал.

А кто остается, кроме него? Малыш Уилли? Бестолковый юнец, который всю жизнь бегает на поводке своего брата и который все время, что Андрей его видел, был озабочен только своими нарядами и игрой в покер.

Вера? Кроме шуток, кто бы положился на пятнадцатилетнюю девчонку, да еще и не слишком умную? Она могла стать лишь удобным и послушным орудием, но не более. Еще один грех на его плечи, но их там и так хватало. Он хотел всего лишь спасти свой мир, а это перевешивало любые угрызения совести.

Кроме одного. Если бы Винцентий был жив, возможно, он сказал бы: "Остановитесь, пан Андрей. Вы совершаете ошибку, полагаясь на киевских лордов и доверяя Иеремии". Или: "Вам нельзя действовать так в лоб. Вы можете погубить панну Марию. Не лучше ли устроить встречу с Зильвией и провести переговоры?".

Так он слушал воображаемого Винцентия уже не раз. Но голос мертвеца не мог предложить ему никаких вариантов, кроме обтекаемых "переговоров". Какие переговоры? О чем говорить с женщиной, которую он предпочел бы выпоторошить голыми руками? Оставалось надеяться, что цели Иеремии включали в себя жизнь Марии. Андрей не спускал с него глаз и знал, что если что-то пойдет не так, хромой умрет первым.

В вагоне стоял невыносимый запах стоячего воздуха и какого-то старого ковра.

– Тут так здорово, – всплеснула руками Вера, остановившись в проходе. – Я в таком красивом вагоне еще не ездила. Только тут так душно...

Краем глаза Андрей наблюдал за тем, как Иеремия последним упорно лез по лестнице наверх, не выпуская из рук трость.

– Тяжко? – он не удержался от легкой ухмылки, подавая хромому руку. Легкой, но заметной.

– Грешно смеяться над калекой.

Добродушная улыбка плохо вязалась с ледяным тоном. Андрею показалось, что это единственное слово Иеремия никогда не забудет. На секунду ему даже стало не по себе. Все же это не Уилли и даже не Винцентий.

Вера суетливо осматривала каждое купе, восхищаясь ванными и шкафами и без конца повторяя, что "в Ленинград они ездили совсем в другом поезде". В конце концов, она устала, начала зевать и заняла первое попавшееся купе. Чуть позже, заглянув в полуоткрытую дверь, Андрей обнаружил, что она так и уснула на незастеленной кровати возле стопки свежего белья, подложив под голову ладонь. Неудивительно, ведь уже близился рассвет, а она не спала всю ночь.

Невольно в памяти возник тот самый призрак в дверях Бестужевых, болезненно правдивое наваждение. Андрей не мог понять, откуда ему было взяться. Снова и снова он думал об этом. Марию с Верой и объединяли только что женский пол да темные волосы. И то у Марии они лежали шелковым покрывалом, волосок к волоску, а у Веры – лежали волнами и завивались тугими кольцами.

Андрей вошел и прикрыл дверь, прислушиваясь, не идет ли кто-то по коридору. Но Иеремия и Уильям, кажется, были заняты своими делами. Комиссар сошел с поезда, лязгнув подножкой. Засвистел пар, и щелкнули, делая первый оборот, колеса. Состав тронулся. Вера беспокойно шевельнулась, убирая с лица волосы, и Андрея снова что-то укусило изнутри. Он подошел и осторожно коснулся мягких прядей.

От Веры пахло куда приятнее, чем от Марии. Аромат юного живого тела, стоило признать, манил каждого молоха. Молохи-женщины могли разве что поменьше пахнуть мертвечиной, но тот особый женский запах они вернуть себе не могли.

Этот девичий дух, наполнявший купе, не портила даже острая, звериная нотка. Напротив, манила еще сильнее. Андрей наклонился ниже, вдыхая этот запах полной грудью.

Поезда Андрей не любил. Он чувствовал себя, как в огромном самоходном гробу, который трясся, содрогался в конвульсиях, тарахтел и нестерпимо вонял. Кроме поезда ему не давало уснуть многое, в том числе и Вера. Ее запах будто и не покидал его ноздри, а в памяти он снова и снова касался ее мягких и теплых волос, пытался представить себе, какой шелковистой должна быть ее кожа. Видимо, он все же задремал, потому что в какой-то момент в его сознании Мария с Верой слились воедино, лаская его губами и ладонями всюду, куда только можно было дотянуться.

Проснулся он в дурном настроении посреди дня. Как и Мария, Андрей легко мог пренебрегать дневным сном по нескольку суток, но под глазами все равно залегали мрачные тени, западали щеки, будто он болел пару месяцев кряду. Судя по звукам, кроме лязга колес и дребезга железных сочленений, не спалось не только ему.

В купе Уильяма сидела Вера. В одной руке она держала надкусанное яблоко, в другой – веер карт. Играли в бридж. Уильям, увидев Андрея, весь подобрался и насупился, девушка же, напротив, заулыбалась. Ее губы блестели от яблочного сока. Андрей сел рядом.

– Уилл, – у нее это звучало почти как "Вилл", – учит меня играть в бридж. Сначала учил в покер, но у меня совсем не выходит. Хоч... хотите с нами?

Кажется, она так и не могла решить, называть его на "ты" или на "вы". С Уильямом, впрочем, ей явно было легче. Когда он ее обыграл, Вера надула губы и протянула, подтолкнув его ногу босой ступней:

– Ну вот, опять...

– Безнадежный ты игрок, Веруня, – игриво ответил ей Уилли, встряхнув светлыми кудряшками. – Сюда бы госпожу Марию. Она бы показала, как нужно играть.

Андрей напрягся, но не подал виду.

– Да, она отлично играет, – бросил он как можно небрежнее. – Даже зарабатывала этим нам неплохие деньги когда-то... Но теперь, естественно, в этом нет необходимости...

– А мне показалось, ей это очень даже нравится, – ухмыльнулся Уильям. – Просто она думает, что это кого-то может раздражать, вот и играет тайком.

– Тонко поддел, – оскалился Андрей, показав зубы. – Да только это не твое дело.

Верно. Не объяснять же ему про многовековую войну с Николаем. С ним, который стоял стеной между ним и Марией, который родился из погребального пепла ее мертвого младенца и срезанных монгольской саблей кос. Мария держалась в его тени, пока он защищал ее от всего, что было для нее невыносимо, как будто Андрей не мог делать то же самое. Но чем спокойнее становилась их жизнь, тем реже Николай давал о себе знать. Лебединой песней стал Питер, в котором Николай добывал деньги игрой в покер с невскими докерами. Именно Николаю они были обязаны знакомством с Матвеем, но именно Матвей заставил его окончательно исчезнуть. Еще одна причина, по которой Андрей его возненавидел.

Как ненавидел сейчас карты и сигареты Марии – то, что неизменно напоминало о Николае.

***

Казалось, со времен Санкт-Петербурга сменились одни лишь декорации да костюмы.

Дмитрий, немой новгородский князь, сидел неподвижно, как высеченный из камня истукан, положив между ладонями огромную тетрадь вместо привычной восковой таблички. На трехпалой правой руке поблескивал серебряный перстень лорда. Мутные серые глаза навыкате казались обманчиво слепыми.

Исаак Малкович, сидевший по правую руку от своего князя, раньше напоминал высохшую темную воблу. Жизнь в Киеве (а может, виновниками были золотые запонки, золотые же часы и шелковый черный жилет) заметно освежила этого бывшего торгаша рыбой. Ох, и союзники же у Дмитрия. Андрей раз за разом поражался этому сброду, не забывая, впрочем, о том, что все сказанное Исааком говорилось с одобрения новгородца. Воли эта вобла не имела и могла лишь поддакивать своему хозяину, надевшему и ей на плавник перстень.

Филиппа Прованская – блистательная куртизанка, первая дырка Санкт-Петербурга. Ее остриженные по последней моде волосы стали еще светлее, но блузка по-прежнему едва сдерживала натиск пышной груди, а томная усмешка не сходила с напомаженных алых губ. На пальце у нее тоже красовался перстень. Вот уж чего, а того, что подстилке Дмитрия выдадут свой знак власти, Андрей не ожидал. Она, будто нарочно, лениво накручивала на палец светлый локон, чтобы перстень постоянно оставался на виду.

Как и полтора века назад их четверых разделял стол. Как и полтора века назад Дмитрий молчаливо ждал цели его визита, Филиппа призывно улыбалась, покусывая губки, а Исаак, пользуясь своей незаметной вобловой ролью внимательно наблюдал за всеми и запоминал каждое движение. Да, эти трое действовали, как единое целое. Но изменились не только декорации.

Андрей теперь не был им равным. Он был хозяином, могущим лишить их всего. Другое дело, что они охотнее лишились бы всего, чем пошли на конфликт с Орденом. Крысы и то были отважнее шайки Дмитрия.

– Неплохо, неплохо, – протянул Андрей, заваливаясь в кресло и забрасывая ноги на полированный стол. – Уж получше вашей старой хибары, провонявшей рыбой.

Лучше уж некуда. Настолько помпезные кабинеты Андрей видел разве что в стенах Кремля. Запрокинув голову, он рассмотрел люстру и улыбнулся:

– В Италии заказывали, да? – он указал пальцем вверх. – Узнаю работу тамошних мастеров. А стол?.. Это же орех? Чудесная резьба.

Он вскочил и прошелся вдоль окон. Исаак тревожно следил за ним.

– Прекрасные занавеси. Неужели Брюссель? Знаете, я заказывал в Брюсселе несколько шалей для сестры – настоящее произведение искусства. Но у вас... – он поцокал языком.

– Андрей, – подал голос Малкович, – вы знаете, что мы...

– Знаете, я жалею, что не приехал погостить раньше, – повысил голос Андрей, выглядывая в окно. – Как в лучших домах Европы. И с таким видом на реку! Прекрасный вид из окон.

Все трое молчали. Дмитрий – невозмутимо, Исаак и Филиппа – напряженно.

Андрею не хотелось снова идти к ним с протянутой рукой. Но нужно признать, что их четверых было слишком мало. Все точно так же, как было в Санкт-Петербурге. Только вот не было больше ни Георга Суздальского с его почти двухсотенным выводком, ни клана Северных рысей, ни семей Шиманьского, Люки и Пьера. Андрей позаботился, чтобы на территории бывшей империи извергов не осталось никого, кроме тех, кто его поддерживал. Но вышло так, что остались лишь шайка Дмитрия и слегка полоумный запорожец Щука. Второй Великий пожар избавил его от всех несогласных с претензиями на единовластие, но также оставил в почти полном одиночестве. Марьян, Катаржина и Хевель не пожелали к нему присоединиться. Торкелю при всем его могуществе было лучше сидеть в своем фьорде. Ефрем же слишком быстро выбыл из игры, как и Харьков-Белгородские лорды, которые пару лет назад начали копать под него.

Только Щука, киевские лорды и люди. И Вера. Сможет ли он в такие короткие сроки превратить ее в безжалостную убийцу? Это он сможет. Сможет ли потом вернуть ее к нормальной жизни – вот главный вопрос. Жажда убийства у волков в крови."Щенки" – ощущают в себе лишь отголоски неудержимого нрава предков. Настоящие оборотни, дав всего раз волю своей звериной половине, уже не могут ее остановить.

Но ее одной преступно мало. Мог ли он положиться на силу слабака Даллеса и Иеремии, который вовсе был темной лошадкой? Ему нужна была подстраховка, тем более, что Дмитрия он в бою видел. В крайнем случае, ему бы сгодилось пушечное мясо. Несколько лет назад он удовлетворил ходатайство Дмитрия об обращении молодняка. Неплохой шанс проверить лояльность Киева.

– Да, вам неплохо тут живется, – продолжил Андрей после паузы. – Все же мое покровительство что-то да значит.

Грубовато, но перед ними он расшаркиваться не собирался.

– Я не беспокоил вас уже тринадцать лет с тех пор, как выполнил свою часть сделки и отдал вам Киев. Хотя стоит признать, что ваше участие было весьма... символичным. Щука заслужил и то больше вашего, но где Щука, а где вы?

Заскрипело перо по бумаге.

– О! Не утруждай себя писаниной. Я хорошо помню твой язык немых... Но так вот, продолжим. Вы и в дальнейшем получали то, что хотели. Я даже позволил вам обратить себе молодняк.

"Намекаешь, что пришла пора платить по счетам?", – Дмитрий все же дописал то, что хотел.

– Не намекаю, а говорю прямым текстом.

Андрей не спеша вернулся в свое кресло и снова забросил ноги на стол. Поковырялся мизинцем между острых зубов. От него не укрылось то, как Филиппа и Исаак обменялись тревожными взглядами.

– Чего ты хочешь? – спросил Малкович.

– Вот так сразу? Не слишком-то вы гостеприимны. Я ждал, что мне перед обсуждением предложат хотя бы стакан слитой крови, а моих спутников разместят в месте поприличнее пыльного предбанника. Или... вы совсем забылись за эти несчастные тринадцать лет? Право, даже собака знает, кто ее хозяин, – он притворно вздохнул, изображая огорчение. Забавно, но они никогда его не злили. У беспредельной наглости этой шайки был даже определенный шарм. Может быть, потому он их и терпел, но вот Мария – просто ненавидела.

Филиппа вскочила, едва только он договорил. Покачивая бедрами и бросив "я распоряжусь", она вышла из зала. Андрей не удержался, чтобы не шлепнуть ее по округлому заду, обтянутому узкой юбкой. Хмурое лицо Дмитрия порадовало его даже больше тоненького визга блистательной куртизанки.

Пока Филиппа "распоряжалась", они молчали. Андрей покачивался в кресле и чистил ногти. Краем глаза он видел, как Исаак мялся и сверлил взглядом Дмитрия, который сидел все так же неподвижно. Действительно, будто истукан. Даже лицо казалось грубо высеченным в камне: резкие черты, тяжелый подбородок, низкий лоб, сжатые в одну нитку губы. Он не касался манжет, не поправлял воротник, не посматривал на часы, не скреб бороду – одним словом, никак не выявлял волнения или нетерпения. Его руки спокойно лежали перед ним на столе. Прискорбно все же, что Дмитрий предпочитал свою игру в компании двух маргиналов, а не хотел по-настоящему примкнуть к нему. Андрей не раз думал о том, что хладнокровие новгородца могло бы неплохо уравновесить его буйный нрав. Но к Дмитрию прилагалась если не Филиппа, то уж точно его любимое воблоподобное дитя.

Дмитрий подал знак, и Исаак вскочил, открывая створку окна и поднося Отцу пепельницу, сигару и гильотинку.

– Не возражаете? – спросил Малкович.

– Нужно наоборот, – подсказал Андрей. – Сначала спрашивать. Дмитрий, тебе стоит лучше его воспитывать. Здесь все же не трущобы.

Филиппа внесла на подносе четыре винных бокала, в которых алело отнюдь не вино. Пленка пара и запах говорили о том, что кровь свежая. Дмитрий еще со времен Питера слыл лентяем и не охотился на людей. В маленьком подвале под их домом всегда держали одного-двух пленников. Андрею подумалось, что подвал этого особняка мог вместить куда большие запасы. А обращенный молодняк, должно быть, теперь подтирал дерьмо вместо Филиппы и Исаака.

Он хотел было с видом гурмана покачать бокал, понюхать, посмаковать, но решил, что баловства в эту ночь было уже предостаточно.

– За киевское гостеприимство!

Он залпом выпил кровь. На языке и нёбе осталось металлическое послевкусие. Феноменальная чистота, не отягощенная химической, алкогольной или табачной отдушкой. Даже слишком пресно. Как и сама идея держать людей взаперти и сливать кровь в красивые бокальчики. Но одно из негласных правил этикета немертвых посвящалось как раз тому, что гастрономические предпочтения не осуждались и не обсуждались. Даже в самых маргинальных кругах.

Бокал с легким звоном коснулся стола. Андрей опустил ноги и сел, сложив на столешнице руки.

– Моя сестра в беде, и мне нужны люди, чтобы ее спасти.

"Наконец-то, к делу", – прокомментировал Дмитрий, слегка улыбнувшись. Будто с каким-то терпеливым снисхождением. Андрей скрипнул зубами. Если воблу и Филиппу он поставить на место мог, то новгородец держался наравне с ним даже в нынешних обстоятельствах. И вот это действительно раздражало.

"Чем мы можем тебе помочь?"

– Мне нужны люди. Марию взяли заложницей солдаты Ордена.

Следующий ответ Дмитрия был вполне закономерен.

"Я не могу позволить рисковать жизнью Исааку и Филиппе. Но могу помочь тебе с переговорами. Требования были озвучены?".

– Я не собираюсь вести переговоры, – холодно сказал Андрей. – А твоя семья уже давно показала себя, как не способная к бою. Мне нужен либо ты, либо твой новообращенный молодняк. Они уже вошли в силу, так что будут полезны. Возможно.

– С вами есть оборотень и убийца гильдии, – пропела Филиппа, возвращая себе уверенность прямо на глазах. – Этого мало для твоей спасительной миссии?

– Дмитрий, убери отсюда своих подхалимов, наконец. Я пришел говорить с тобой, а не с ними.

Когда Филиппа и Исаак покинули кабинет, Андрей еще некоторое время молчал, постукивая ногтем по краю бокала, отзывавшегося каждый раз приятным, почти музыкальным звоном. Сквозь хрусталь лицо Дмитрия казалось тонким и длинным, почти, как у его драгоценного сына. Интересно, чем же таким отличился Исаак, что новгородец над ним так трясется?

– Хочу тебе напомнить, что Орден угрожает нам всем, – медленно и тихо начал он. – Делать вид, что случившееся касается только меня – может стать самой большой твоей ошибкой. Киев стоит между Веной и Москвой. И когда Орден начнет наступление, ты будешь стоять у него на пути. Я знаю, что ты предпочтешь собрать манатки и сбежать, как ты это всегда делаешь, а потом подкатишься под крылышко уцелевшему. Но, если ты помнишь, новгородец, Русь пала потому, что князья разобщились и стали защищать исключительно свои интересы. То, что было после падения Киева, уже не было Русью… То, что останется после падения Киева сейчас, уже не будет нашей с тобой империей. Если ты хочешь защитить то, что у тебя есть сейчас – а я уверен, что это желание есть в тебе наряду с твоей осторожностью, – Андрей на самом деле хотел сказать о его жадности и трусости, но сдержался, – ты мне поможешь. Иначе я тебя оставлю разбираться с Орденом один на один. А после найду тебя, где бы ты ни прятался, и убью твою подстилку, твое дитя, а следом и тебя. Я за одни сутки убил всех российских молохов, которые решили, что могут ставить себя выше меня… Если ты думаешь, что я не справлюсь с тобой, то ты очень сильно ошибаешься.

Филиппа поджидала его в коридоре. Свет ярких бра на расписных стенах красиво золотил ее локоны. Стоило отойти на пару шагов от дверей, как она, томно улыбаясь, взяла его под локоток.

– А Дмитрий знает, что ты возле меня трешься? – процедил Андрей. – Что будешь делать, если прогонит? Я тебя к себе не возьму.

– Ах, верно, ты же теперь предпочитаешь молоденьких оборотних, – проворковала она, как бы невзначай прижимаясь к его руке мягкой грудью. От волос Филиппы всегда пахло вкусно: чем-то терпким, похожим на аромат миндаля. Этот запах почти полностью забивал сладковатый душок гнильцы. – Такая хорошенькая девочка... Дочка Ефрема, да? Ах, как похожа... А чего же его самого не взял? Он в курсе, куда ты его дочь притащил?

– Ефрем мертв.

Карие глаза Филиппы округлились, будто блюдца. Он отвел взгляд от ее лица и уставился на лакированные плитки паркета, поскрипывавшие под ногами.

– Кто бы мог подумать... Плохо, когда союзники так неожиданно смертны. А что же Винсент? Твой верный рыцарь тебя оставил?

– Я его убил.

Филиппа захихикала.

– Оригинально ты шутишь.

Они зашли за поворот. Длинная лестница, изгибаясь легкой волной, спускалась на первый этаж. На площадке было совсем мало света. Филиппа облизнула губки.

– Это что же... Вы Наташу не поделили? – ее тон все еще оставался игривым.

– Считаешь, что я шучу?

Он развернулся к Филиппе, и та невольно отступила назад и наткнулась на стену. Некоторое время блистательная куртизанка изучала его лицо, а потом затянутой в перчатку рукой притянула его голову к себе. Андрей знал, что под шелком прячется грубая кожа прачки.

– Куда мы идем, Андрей? – Вера тревожно осматривалась. Она уже чувствовала легкий душок в этой части дома.

– Прежде, чем, наконец, рассказать тебе все, что ты хочешь услышать, я хочу показать тебе кое-что.

Иеремия и Уильям остались в гостевых комнатах. Их брать сюда было незачем. Однако впереди шел один из молодняка Дмитрия, указывая путь. Андрей видел, как парнишка с любопытством посматривает на них и прислушивается к их словам.

Они вышли к невзрачной серой двери. Парнишка – кажется, Силаш – толкнул ее и первым шагнул вперед. Лестница не освещалась, и Андрей придержал девушку за руку. Запах крови и дерьма становился все сильнее.

Внизу света было чуть больше. Под его пальцами на Верином запястье слишком часто пульсировала жилка.

Силаш толкнул еще одну дверь, прошел длинный сырой предбанник, заваленный какой-то рухлядью, и вошел в подвалы. Но Вера застыла на пороге. Ее неожиданно острые ногти впились в его ладонь со страшной силой.