Текст книги "Замок янтарной розы (СИ)"
Автор книги: Анна Снегова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)
Замок янтарной розы
Снегова Анна
Аннотация к книге «Замок янтарной розы»
Живые замки… последнее напоминание об исчезнувшем древнем народе. Таинственные, манящие. Каким-то чудом мне досталось семечко, из которого можно вырастить Замок янтарной розы – самый загадочный и прекрасный из них. Отличная приманка, на которую как мухи на мёд слетаются авантюристы всех мастей. Но пусть хоть из кожи вон лезут – я никому не отдам своё сокровище! Как и своё сердце, давно уже разбитое безответной любовью. Тем более этому Ужасному Принцу. Он циничный, самовлюблённый и невыносимый. Он видит во мне лишь средство достижения собственных целей. Он… кажется, не выходит у меня из мыслей.
Часть 1. РОЖДЕНИЕ ЯНТАРЯ. Глава 1. Восьмой замок
– Замка янтарной розы не бывает!
Когда тебе семь, то кажется, что знаешь всё на свете. Даже если твой мир ограничен, по большому счёту, пределами родительского дворца.
– Может, и не бывает, – соглашается мама, срывая очередную ягоду изящными длинными пальцами. Я почему-то уже почти не помню её лица – только то, что у неё были удивительно красивые руки. А ещё голос. Он до сих пор иногда звучит в моих снах.
– Правда-правда не бывает! Меня вчера весь день мистер Твиддик этими замками мучал. Я сейчас их посчитаю, – и я принялась старательно загибать пальчики, перепачканные земляничным соком. – Замок золотой розы… Замок стальной розы… А ещё пепельной… медной… серебряной… И этот, королевский, как его… Ага, Замок пурпурной розы, точно! Ой, только шесть. Кажется, я что-то забыла.
– Замок ледяной розы, – подсказывает мама и тайком подсыпает своей земляники в мою корзинку. – Может, его ты увидишь когда-нибудь. Остались только он и королевский. Все другие давным-давно увяли.
– Ну вот! Семь. Никакого янтарного. Это шутка такая, да?
– Нет. Просто старинная легенда.
– Обожаю сказки! Расскажешь?
Мы устраиваемся рядышком на здоровенном корне могучего дуба. Он весь зарос пушистым мхом, а вокруг густой папоротник, и солнце заливает земляничную поляну перед нами янтарным светом. Над кружевом листвы плывёт густой сладкий ягодный запах. В кои-то веки мы с мамой убежали из дворца из-под надзора слуг – в последнее время они ходили за нами по пятам по отцовскому приказу и просто никуда не пускали. Я объелась земляники и абсолютно счастлива.
– Эта легенда появилась давным-давно, когда наш народ ещё только пришёл на Ледяные Острова. Мы победили чудовищ-эллери, которые обитали здесь до нас, прогнали их и забрали Замки роз себе…
– Эллери – это которые такие мохнатые и зубастые, как на тех картинах?
– Да. Все они владели магией, вот и смогли создать семь чудесных замков. Жаль, что с тех пор волшебство покинуло эти места – ведь в нашем народе волшебников не бывает. Так вот, говорят, что когда-то существовал ещё один, восьмой Замок. Самый загадочный и таинственный из них. Когда эллери стало ясно, что война проиграна, они собрали в нём свои самые ценные сокровища. А потом спрятали Замок, чтобы он не достался врагу. Ну то есть нам.
– Как можно спрятать целый волшебный Замок? – удивилась я.
– Не знаю. Наверное, тоже как-нибудь по-волшебному, – улыбается мама. – А ещё легенда гласит, что когда-нибудь Замок снова появится. Его найдёт тот, кто не станет воровать чужих ключей от счастья.
Это были очень странные слова. Может быть, поэтому они так врезались мне в память. Вообще удивительно – столько времени прошло, а я до сих пор помню каждое слово из того разговора. Наверное, потому, что на долгие годы вперёд этот день оставался моим самым драгоценным и счастливым в жизни.
Я нахмурилась. Не люблю загадок. И неожиданностей. Вообще сюрпризы не очень. Куда лучше, когда точно известно, что ждёт за углом – не так страшно поворачивать.
– Эту легенду мало кто знает. Я впервые услышала её от твоего отца ещё до твоего рождения. Он всегда был просто одержим этими замками… эта мания совершенно затмила его разум… – мама отчего-то грустнеет. Мне очень хочется её развеселить, но я не знаю, как. – Вбил себе в голову, что сможет отыскать Замок янтарной розы. Даже тебя назвал в его честь.
– Как это?
– Твоё имя означает «янтарь». Честно говоря, я была против, чтобы он так тебя называл.
– Почему?
– Потому что янтарь – это слёзы деревьев. Прекрасный камень, скрывающий в себе скорбь. И иногда смерть – если несчастная муха увязнет в гибельной смоле.
– Я не хочу много плакать! И убивать никого тоже не хочу! – на глаза наворачиваются слёзы. Мама гладит меня по светлым волосам, заплетённым в толстую косу, успокаивает.
– Ты сама выберешь свой путь, я это знаю. И вообще, я давно смирилась с твоим именем. Знаешь, почему?
Качаю головой и размазываю слёзы кулаком по лицу.
– Ведь янтарь – это единственный драгоценный камень, который умеет пылать. Брось его в огонь – и он станет дарить свет и тепло другим. Ты – мой свет, моя радость… моё сокровище… Эмбер.
К исходу лета мамы не стало. Ни один врач не мог сказать, что с ней. Она просто истаяла, увяла как цветок. С тех пор я возненавидела землянику.
Наш огромный дворец погрузился в сумерки и притих. Слуги попрятались по своим комнатам. Знали, что когда хозяин в таком состоянии, ему лучше не показываться на глаза. Я долго шла по длинным коридорам, полам из розового абидосского мрамора, шикарным галифарнским коврам с изысканным узором, мимо стройной колоннады, что отделяла внутренний дворик и оранжерею от жилых покоев, мимо статуй и картин… Так красиво и так пусто.
Отец обнаружился в кабинете, как я и ожидала. Высоченные шкафы, уставленные книгами, замерли в вечерних тенях, как молчаливые стражи нашей скорби.
Он сидел в кресле у камина и напряжённо всматривался в янтарное пламя, будто пытался найти какой-то ответ. Огненные блики ложились на кирасу с гербом маршала Королевства Ледяных Островов – королевским гербом. Золотое солнце, опускающееся в лазурные волны. На фоне солнечного диска – меч, пронзающий остров посреди моря. Граф Сильверстоун, первое лицо королевства после Его величества, менял фамильный герб на этот, когда уезжал с кавалерией на учения. Сегодня ему пришлось их прервать. Шлем и латные перчатки – на полу рядом с креслом, там, где он их бросил. Грязные следы от походных сапог на белоснежном ковре.
У моего отца прозрачные и суровые, как северное небо, голубые глаза. Аккуратная бородка и небольшие усы – из-за них никогда не понятно, улыбается он или сердится. Волосы коротко стриженные, по-военному – светлые, почти белые. Я пошла в маму, моя коса – цвета расплавленного мёда, а глаза янтарные, как это беспокойное пламя.
Подхожу сзади и обнимаю его, прижимаюсь щекой к холодному металлу. Папа даже не пошевелился.
– Я люблю тебя, папочка!
– Я тебя тоже, принцесса. Мы теперь одни. Она не справилась. Только ты и я – ты понимаешь, что это значит?
Такой сухой, безжизненный голос... Я понятия не имею, что он сейчас чувствует.
– Понимаю, папочка. Я буду самой лучшей, самой послушной девочкой на свете! Я тебя никогда-никогда не буду расстраивать.
– Правильно. Помни и не забывай – у нас с тобой есть только мы. Я сделаю всё, чтобы ты была счастлива. У моей принцессы будет всё самое лучшее – всё, что она только пожелает.
Если бы я только знала тогда, чем обернётся это его обещание.
Глава 2. Хрустальный лис
Следующее испытание обрушилось мне на голову, когда мне исполнилось десять.
Утро начиналось как обычно. Я проснулась в своей огромной постели под розовым балдахином, бросила тоскливый взгляд на длинный ряд кукол в шелках и бархате, что сидели у соседних подушек. Честно говоря, предпочла бы одного-единственного щенка, но папа не любил животных.
Кровать была слишком высока для меня, с неё приходилось сползать по приставной скамеечке.
По звонку колокольчика пришла горничная – нарядила в лиловое шёлковое платье, почти как у моих кукол, только в рост и расшитое аквамаринами по вороту, заплела хитрую косу из четырёх прядей. Самой мне одеваться и причёсываться не разрешалось – я не смогла бы повторить подобное произведение искусства на своей голове, а выглядеть полагалось всегда так, словно мы собирались на королевский бал.
Хотя, честно говоря, ни на какие балы мы никогда не выезжали. Редкие визиты вежливости соседям в те исключительные дни, когда отца не требовала к себе королевская служба – вот и всё развлечение. Даже в лес за пределами дворца мне по-прежнему ходить было не позволено. Я понимала, что после смерти мамы отец трясётся надо мной, как над хрустальной вазой, но всё равно тосковала одна в огромном дворце. Особенно грустно становилось, когда папа уезжал на очередные учения, и моими единственными задушевными собеседниками оставались куклы и книги.
Обе гувернантки, учитель – пожилой подслеповатый мистер Твиддик, и слуги отчего-то никак не отвечали на любые попытки хоть немного сблизиться и подружиться. Подозреваю, отец сделал им суровое внушение на этот счёт. Мисс Эмбер Сильверстоун, единственная наследница графа Сильверстоуна, должна была с детства осознавать, какое высокое положение в обществе она занимает…
От всего этого хотелось лезть на стенку. Но даже стенки в моей комнате были розовые.
Завтракала я за длинным-предлинным столом в столовой, где кроме нас с отцом дозволялось вкушать изысканные блюда только учителю и гувернанткам. Но мистер Твиддик обычно был слишком занят тем, чтобы успеть перепробовать из каждой тарелки, а мисс Бирлинг и мисс Поппс – тем, чтобы в сотый раз повторять наставления о том, какой из десятков столовых приборов использовать при каждой перемене, поэтому никакой интересной беседы снова не получалось. Тем более сегодня даже отца не было – его зачем-то вызвал в столицу король. Эх, прекрасная и солнечная Фрагонара – скорей бы её увидеть! Папа обещал, что, когда мне исполнится тринадцать, отпустит учиться в Эбердин, королевскую школу для высшего дворянства. Стоит ли говорить, с каким нетерпением я ждала этого момента? Но как же невыносимо было ожидание!
– Мисс Бирлинг, мисс Поппс – могу я прогуляться до оранжереи, посмотреть, как там орхидеи?
Обе мисс – одна высокая и худая, как зонтик, другая невысокая и плотная, как сапог, но с одинаково постными физиономиями – переглянулись, будто колеблясь. Я знала, что они ужасно дорожили своим очень прибыльным местом, поэтому больше всего на свете боялись одного – как бы не сделать чего-то, что рассердит графа. И потому тщательно взвешивали каждое своё слово и поступок. А иногда до умопомрачения долго советовались друг с дружкой по самому незначительному поводу, словно пытались переложить одна на другую ответственность за принятие решения. Наконец, слово для спича взяла старшая гувернантка.
– Мисс Сильверстоун... Его сиятельство граф ведь обещали прибыть сегодня! Более приличественно вашему статусу было бы встретить его не за пустопорожним времяпрепровождением, а за подобающими юной девице…
– Поняла я, поняла… – сморщив нос, я торопливо поблагодарила за трапезу и выскочила из-за стола. На занятия – так на занятия.
– Мисс Сильверстоун, не бегайте по коридорам! – торопливо прокричала вслед мисс Поппс и я, вздыхая, притормозила шаг.
Занятия с небольшими перерывами продлились до самого вечера. Правописание, математика и география – в классной комнате с мистером Твиддиком. Затем игра на клавикордах и живопись – за них отвечала мисс Бирлинг. Уже под вечер на вахту заступала мисс Поппс и я, зевая и потирая усталые глаза, осваивала нелёгкое искусство вышивки гобеленов золотыми нитями.
Когда солнце уже тронуло небесный холст закатными красками, я, наконец, не выдержала, дождалась, пока мисс Поппс задремлет в кресле, и сбежала.
Решила, что буду караулить папу в кабинете – он вечно первым делом идёт туда, и там я быстрее его увижу.
Тихо, как мышка вошла в пахнущую книгами и можжевельником комнату – почему-то было ощущение, словно я преступница, хотя ничего плохого вроде бы не совершала.
Подошла к отцовскому столу и принялась от нечего делать разглядывать лежащие на нём письменные принадлежности из благородного голубого малахита. Взгляд притянуло тяжёлое пресс-папье – на каменном постаменте сидел здоровенный хрустальный лис, наше фамильное гербовое животное. Я погладила большие уши, провела пальцами по спине, которая удивительно точно передавала рельеф шерсти… Длинный хвост обёрнут вокруг лап…
– Папочка, я так по тебе скучаю! – вздохнула я.
В глубине прозрачной фигурки вспыхнули розовые искры.
– Эмбер?! – поражённый голос отца зазвучал прямо у меня в голове. Приглушённый, точно через слой ваты.
Я испугалась, дёрнула рукой и лис грохнулся прямо на паркетный пол из морёного дуба. Рассыпался мелкими осколками, которые брызнули во все стороны, а голубой каменный постамент треснул пополам и остался лежать у моих ног. Розовые искры взмыли в воздух и растаяли без следа.
В комнате я была одна.
Где-то в солнечном сплетении зародился жар, растёкся кусачим огнём по венам, обжёг кончики пальцев.
Что со мной происходит?
Ужас сковал по рукам и ногам. Я просто не могла двигаться. Не знаю, чего испугалась больше – того, что меня накажут, или плавящего зноя во всём теле и голосов в своей голове, которые затихли, стоило угаснуть последней искре над осколками хрустального лиса.
Такой меня и нашёл отец, перепуганной насмерть, когда спустя полчаса вошёл в свой кабинет, – широким шагом, гремя окованными железом сапогами и тяжело дыша.
Глава 3. Доверие
– Что случилось? – резкий голос бьёт по ушам. Сжимаюсь и готовлюсь оправдываться… но отец приближается ко мне, хрустя сапогами по осколкам, хватает и крепко обнимает.
– Ты цела? Не порезалась? Скажи уже хоть что-нибудь, Эмбер!
– Я… я…
– Ну!! Хватит мямлить!
– Прости пожалуйста, я, кажется, разбила твоего лиса…
– Это не важно, – отстраняет меня на вытянутых и внимательно разглядывает. Ждёт, но я всё молчу, будто воды в рот набрала. – Говори немедленно – что произошло, пока меня не было? Ты мне сейчас всё расскажешь.
И его глаза вспыхивают. В зрачках – озёра жидкого серебра, оно растекается по радужке, полностью съедает синеву. Я смотрю в них – и тону, тону, и мне так хочется поскорее пересказать папе каждую мелочь прошедшего дня… Меня будто связали по рукам и ногам – не выдохнуть, не пошевелиться… стоп, что?
Трясу головой, и морок спадает. Снова могу видеть комнату вокруг. Закусываю губу и молчу. Отчего-то перехотелось рассказывать. Не сейчас, когда отец совершенно очевидно пытается меня заставить. Вот только как ему это удаётся?
– Я лишь хотела тебя встретить, и немного заигралась. Уронила этого чудесного лисёнка. Прости, я всё-всё уберу!
– С ума сошла? Для этого есть слуги, – бросает отец раздражённо и, наконец, отпускает меня. Я выдыхаю с облегчением. На самом деле, хочется даже отойти подальше, но у моих атласных туфелек тонкие матерчатые подошвы, и я боюсь, что острые осколки вопьются в ноги, если сделаю хоть один неверный шаг.
Отец берёт со стола колокольчик, звонит, и в кабинет немедленно вбегает служанка – тихая и скромная Эстель, которая вечно глаз боится поднять. Невольно ахает, увидев беспорядок на полу, на минуту уносится за веником и совком. Очень скоро на полу снова идеальная чистота, и я перестаю разыгрывать из себя столб.
– Папочка, можно я пойду в классную комнату? У нас с мисс Поппс ещё занятие...
– Погоди! Значит, говоришь, играла с хрустальным лисом… У меня кое-что есть для тебя. Подарок.
– Я не заслужила, – мне вдруг очень хочется отвертеться от этого неожиданного «счастья».
– Глупости! Мне не нужны поводы для того, чтобы побаловать единственную дочь.
Он обходит письменный стол широким шагом, отодвигает верхний ящик и вытаскивает из него что-то. Это «что-то» при ближайшем рассмотрении оказывается подвеской – хрустальная капля в изящной витой оправе белого золота, тонкая цепочка. Отец вешает её мне на шею, и я поражаюсь, какой неожиданно тяжёлой она кажется.
– Носи постоянно и не вздумай снимать. Иначе я решу, что тебе не нравится подарок.
Кажется, отец пытается смягчить строгость тона улыбкой, но мне всё равно не по себе, потому что её нет в глазах. Учтиво приседаю, как меня натаскивали гувернантки. Уважение и почтение, как и положено послушной дочери… Не удерживая выдоха облегчения, выбираюсь, наконец, в коридор и, подобрав неудобные юбки, бегу к себе в комнату. Скорее, скорее – пока кто-нибудь не заметил и снова не сделал замечания. Я, конечно, скучала по отцу – но не по такому вот суровому испытующему взгляду, не по стальным оттенкам в голосе, не по ощущению от его присутствия, будто меня наизнанку пытаются вывернуть и залезть в душу.
Но всё же хрусталь с шеи снять и нарушить приказание отца я так и не осмелилась.
Всю следующую неделю отец провёл дома – он никогда ещё не делал таких длительных перерывов между отлучками, и это очень непривычно. Проводит со мной много времени… и ещё вчера я бы этому только порадовалась, но отчего-то не покидает ощущение, что он за мной наблюдает. Иногда заходит в классную комнату и подолгу следит за тем, как проходит занятие. Часто спрашивает, не нужно ли мне чего, а ещё постоянно выворачивает разговор так, чтобы упомянуть о хрустальном лисе. И я сама не знаю, отчего упрямлюсь, но мне очень не хочется говорить о том, что, кажется, со мной случилось что-то действительно странное тем вечером.
Потому что и сама начинаю наблюдать. И тоже замечать странности. Даже удивительно, что замечаю это только теперь.
Как слуги сломя голову бросаются выполнять каждое его желание – и дело, кажется, не только в том, что он их грозный хозяин и ясновельможный граф. Как боятся оставить пылинку на роскошном ковре. Как смолкают любые разговоры при моём появлении – словно люди опасаются, что я могу наябедничать о чём-то отцу. Горькие наблюдения, честно говоря.
Под конец недели я уже настолько осмелела, что попыталась следить за отцом. Притаившись за шторой, смотрела, как он вскакивает на коня, чтобы немного прогуляться перед завтраком по своему обыкновению. Вот конюх поспешно кидается к нему, кажется, чтобы подтянуть стремя. В спешке что-то путает, наверняка паникует ещё больше, и снова делает всё не так. Отец в ярости. Что-то выговаривает конюху, отчего у бедняги голова вжимается в плечи. Наконец, папа теряет терпение и в сердцах отбрасывает поводья. Нависает над конюхом… а тот вдруг выпрямляется по струнке, его руки безвольно падают, и он застывает под пронизывающим до костей взглядом своего хозяина, в котором сверкает живое серебро. Как кролик перед удавом. А потом вздрагивает и принимается за дело – руки ловко распутывают ремешки, подтягивают быстрыми пальцами… движения механические, словно у куклы. Дело сделано в полминуты, и конюх возвращается в конюшню, ступая чёткими одинаковыми шагами и глядя прямо перед собой.
Я резко выдыхаю и присаживаюсь, прячусь под подоконником, когда всего на миг кажется, что отец меня заметил. Сжимаю в ладони хрустальную каплю и молчу. Я всю неделю тщательно следила за тем, что говорю, пока на мне эта подвеска. Не отпускало ощущение, что, когда разговаривала с лисом, отец действительно меня услышал.
Мне начинает казаться, что я совершенно не знаю его – своего единственного близкого человека на всём белом свете. Не раз и не два я собираюсь с духом, чтобы заговорить о том, что случилось, но довериться так и не выходит.
К исходу недели отец становится мрачен как туча. Назавтра ему снова уезжать, и на закате он неожиданно входит в мою классную комнату, которая в его присутствии кажется совсем маленькой.
– Эмбер, дочка, пойдём! Мне нужно с тобой поговорить.
Побыстрее откладываю перо, наскоро вытираю пальцы тряпочкой от чернил, захлопываю тетрадь и следую за ним. Едва поспеваю за его широким шагом, когда он идёт по длинному коридору, залитому сиянием сотен свечей, которые уже начали зажигать, хотя солнечного света ещё достаточно. Длинный серый плащ взметается от каждого его шага.
– Куда мы? – осмеливаюсь задать вопрос.
– В лес.
– Что?.. – на секунду мне кажется, что я ослышалась. За все три года, с тех пор как умерла мама, я не была там ни разу.
– Я помню, ты любила лесные прогулки. А нам сейчас нужно место, где никто не подслушает. У меня к тебе очень важный разговор… раз уж ты так и не решилась сама почтить отца своим доверием.
Глава 4. Искры гаснут на ветру
Я не знаю, о каком доверии он говорит. Слишком привыкла быть одна. И может, капелька доверия в ответ помогла бы мне открыться… неужели эта мысль пришла и в его голову?
Небо уже стало бледно-зелёным, подсвеченные рыжим пухлые шапки облаков совсем низко опустились на лес, что притаился в ожидании наших шагов. Скоро завечереет и, положа руку на сердце, мне туда идти совсем не хочется. Что за секреты такие, о которых нельзя поговорить дома?
Я не сразу понимаю, что поросшее вытоптанной блёклой травой пространство, по которому мы идём – та сама земляничная поляна моих воспоминаний. Узнаю её только по дубу и его изогнутому корню характерной формы, да по остаткам папоротниковых зарослей. Сердце простреливает болью – как будто я потеряла что-то важное. Какую-то ниточку к счастливому и безмятежному прошлому.
– Ты устала? – отец оглядывается на меня через плечо с высоты своего роста.
– Нет-нет, я…
– Сядь, отдохни. Здесь неподалёку дикий малинник. Принесу тебе ягод – я помню, это твои любимые.
Покорно сажусь туда, куда мне указали – на тот самый замшелый корень.
Земляника, папа. Это была земляника – когда-то давно. Больше нет. Но я ни за что не скажу тебе этого, потому что мне и правда приятна твоя забота. Она согревает.
Ловлю себя на улыбке, но она гаснет, когда отец скрывается в лесной чаще и я очень скоро теряю его из виду.
Солнце уже давно пропало с небосвода, и сумерки начинают сгущаться неожиданно быстро. Я пожимаю плечами – прохладно. Обхватываю голые плечи руками, чтобы согреться. Моё лёгкое жёлтое платье совершенно не приспособлено для прогулок по лесу. Обошлась бы я без этой дурацкой малины!
Какое-то время слежу за пузатым тонколапым жуком-рогачом с синей спинкой, который упорно пробирается сквозь мшиные заросли по каким-то своим жучьим делам, но в конце концов меня начинает одолевать нешуточная тревога.
Соскакиваю на мягкую, пружинистую, усыпанную желудями и палой листвой землю, всматриваюсь в тени под деревьями.
– Па-ап?..
Мой голос неожиданно тихий, как будто лесной полог глушит все звуки. Где-то над моей головой лениво переговариваются птицы – ловлю себя на мысли, что не умею распознавать их по голосам. Мама учила когда-то, но я уже всё забыла.
– Папа!
Птицы умолкают. Становится так тихо, что я различаю назойливое зудение лесной мошкары возле уха. Нетерпеливо отмахиваюсь и снова смотрю – до рези в глазах. Да как далеко может быть этот малинник?!
Что-то случилось. Наверняка, что-то случилось.
На некоторых людей страх действует, как удар кнута. И мозги начинают работать в несколько раз быстрее. Мои же наоборот, почему-то в такие моменты становятся как кисель, а тело сковывает самый настоящий столбняк. Пытаюсь понять, что лучше – идти на поиски, или оставаться на месте, чтобы не вышло так, что я сама потеряюсь? Отец ведь может появиться в любую минуту, просто подойдёт с другой стороны поляны… Но секунда утекает за секундой в живую, движущуюся лесную темноту, а он так и не появляется. Уговариваю сама себя не паниковать, но уже начинаю задыхаться – мне трудно дышать этим колким, прохладным и пряным воздухом, к которому я не привыкла.
– Папа!!
Вспыхивает розовым светом хрусталь на моей груди. Волна сияния выплёскивается из него и растекается по моему телу, а потом дальше и дальше – наполняет поляну до краёв, взбирается по стволам деревьев, рассыпается искрами в потемневшее небо.
«Иду. Я иду, Эмбер! Ты умница!» – голос у меня в голове. Полный… триумфа?
И он выходит из-за ближайшего дерева.
Направляется ко мне, становится передо мной на одно колено и берёт в ладони мои дрожащие руки.
– У нас получилось, дочка! Мы проявили твою магию. И я уже вижу – у тебя поистине безграничный потенциал!
Папины глаза горят восторгом, а у меня мысли путаются, и я отказываюсь верить в то, что только что произошло.
Он специально оставил меня одну на поляне.
– Магии… магии не бывает!
Папа меняется в лице, кривится в усмешке.
– Кто тебе такое сказал? У тех, кто захватил Ледяные Острова, у этих проклятых пришельцев с Материка – да, не бывает. Но у эллери…
– Эллери были ужасные чудовища! Их истребили много веков назад…
– Да, нас почти истребили много веков назад. Изгнали из собственных домов, оболгали и даже саму память о нас постарались надёжно стереть из воспоминаний потомков. Нет никаких монстров, Эмбер! Это всё сказки, детские страшилки. Есть лишь последние выжившие изгои покорённого племени, которые затаились с мечтой о мести. И мы непременно отомстим! Когда вернём себе то, что они отняли у нас. Вернём замки роз, взращённые магией наших предков.
Земля уходит из-под ног, голова кружится и я, верно, упала бы, если бы отец не держал так крепко мои руки. Всё, что я знала, было ложью. Всё, во что верила с самого детства – лишь картонные декорации написанной кем-то нелепой пьесы. А отец продолжает торопливо объяснять.
– Послушай, Эмбер – ты должна запомнить самое главное! Прячь свою магию и никому о ней не рассказывай, пока не придёт время. Много веков последние выжившие эллери скрываются от захватчиков. Мы использовали все уловки, самые хитрые способы, чтобы раствориться среди них, слиться с ними. Но никогда не забывали, кто мы есть на самом деле. Ты знаешь, почему на нашем гербе лис? Потому что у лисицы никогда не бывает только одного выхода из норы. Хитрость и разум – вот наше оружие! Ты должна быть умной, Эмбер. Не сближайся ни с кем из них, никому не доверяй наш секрет – потому что, если они узнают о нас, станут преследовать, как загнанных зверей, чтобы уничтожить оставшихся наследников награбленного ими богатства.
– Ты говоришь «нас»… Есть и другие – такие, как мы?
В этот момент отчётливо понимаю, что мой отец тоже совершенно очевидно обладает магией. Именно её проявления я замечала все эти дни. Скорее всего, его дар как-то связан с воздействием на сознание других людей – вот отчего он не боялся использовать его почти в открытую в собственном доме.
Отец колеблется, отвечает на мой вопрос не сразу. Отпускает мои руки, встаёт и отряхивает колени.
– Да, скорее всего, есть. Но потомки эллери давным-давно потеряли связь друг с другом. Каждая ветвь была озабочена только собственным выживанием. Могу только сказать, что вероятнее всего найти их среди других дворянских родов Королевства – наша стратегия всегда строилась на том, чтобы найти новые источники власти и богатства и подчинить их себе. Это лучше всего помогает обеспечить безопасность.
Всё это слишком сложно и слишком быстро, и почти не укладывается у меня в голове. Быть может, когда-нибудь я сумею разобраться. Пока же мне хочется отыскать хоть какую-то простую и понятную мысль, чтобы за неё зацепиться и не сойти с ума.
– Вот откуда ты знаешь эту легенду…
– Какую ещё легенду, принцесса?
– Ту, что ты рассказывал когда-то маме. Про восьмой замок. Замок янтарной розы.
Глаза отца вспыхивают.
– Ещё бы мне её не знать! Замок янтарной розы был резиденцией королевской семьи – правителей той прекрасной до боли, волшебной страны, которую мы потеряли. Мой далёкий прапрадед был его последним владельцем. Перед тем, как захватчики решились на завершающий отчаянный штурм, он сумел спастись из осаждённого замка по тайному ходу, уведя с собой свою семью. И до конца жизни проработал батраком в имении какого-то занюханного свинопаса, а его жена, королева без венца, колола свои нежные пальцы, зашивая грязные рогожи. Но он что-то сделал перед уходом – что-то, на что потратил всю магию и свою, и жены без остатка. Никто не знает, что именно, вот только взору изумлённых захватчиков предстал голый холм – на том месте, где прежде возвышался Замок янтарной розы. Самый прекрасный и самый гордый из них. Так и оставшийся непокорённым.
В серебряных глазах застыли слёзы. Никогда ещё я не видела отца таким.
Подхожу к нему и обнимаю, а он неловко, неумело гладит меня по голове. Мы стоим так очень долго и очень долго молчим – нас обступает вечерняя притихшая тьма, и последние искры моей магии одна за другой гаснут на ветру.
Круговерть моих мыслей постепенно успокаивается, и я чувствую на душе странный покой. По крайней мере, я избавилась от мучительной неизвестности и тревоги. Теперь я знаю чуточку больше об окружающем мире. О себе самой.
Я сберегу наш секрет. И не стану судить отца за его молчание или его поступки. Он правильно сказал – мы с ним остались вдвоём. А это значит, у него теперь тоже есть только я. Поэтому я попытаюсь простить его за то, как он поступил со мной сегодня. Ведь мы любим родных людей не за то, какие они хорошие, правда? А просто за то, что они у нас есть.
Вот только… если единственный близкий человек мог поступить со мной так…
Значит, в этой жизни мне некому больше доверять.
Глава 5. Птица над морем
Следующие три года прошли на удивление мирно. Я постепенно свыкалась с тем, что обладаю собственной магией. Отец больше не пытался на меня давить – видимо, решил, что у меня всё равно больше нет от него секретов.
После парочки испытаний в более спокойной обстановке подтвердилось то, что было очевидно с самого начала – моя магия позволяет держать связь с человеком через расстояния. Слышать его, а если очень постараюсь, то и видеть. Такое получалось только с отцом, но думаю, и с другими людьми получилось бы – просто я не пробовала, по понятным причинам.
Магию мою усиливал хрусталь. Он был как линза, которая собирает и фокусирует свет во мне, раскаляет разрозненные лучи до состояния плавящего и обжигающего потока. Вот почему в первый раз мне удалось связаться с отцом, когда в моих руках оказался хрустальный лис.
Отец подарил мне несколько очень дорогих кристаллов чистейшего горного хрусталя – чем объемней кусок, тем проще мне было сосредоточиться. Маленькой капли, как тогда в лесу, пока оказалось недостаточно для устойчивой связи. В обычных условиях – а экстремальные я не горела желанием повторять.
Зато теперь моей отдушиной стали беседы с отцом с глазу на глаз, когда он уезжал на очередные свои учения и манёвры, или срочно требовался королю при дворе. Не сказать, что ему были очень уж интересны те повседневные мелочи, которыми я с ним делилась, но он старательно делал вид, что внимательно слушает. И мне становилось не так одиноко.
И всё же это не шло ни в какое сравнение с той невероятной, ослепляющей радостью, которую я испытывала при мысли о том, что мне уже скоро тринадцать, а значит, на носу поступление в ту самую королевскую школу для отпрысков самых благородных дворянских родов, Эбердин. Школа была с полным пансионом, то есть воспитанники проживали в ней практически круглый год, за исключением довольно продолжительных зимних каникул и более коротких летних. И она находилась в столице! Фрагонара по-прежнему манила меня к себе, словно волшебный маяк.
