Текст книги "Зеркало для двоих (СИ)"
Автор книги: Анна Смолякова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)
– Тань, а ты будешь говорить Селезневу о том, что пробуешься на главную женскую роль в «Последней вспышке», или, как партнеры, вы познакомитесь только на кинопробах?
– Еще не знаю. Может быть, скажу, а может быть, и нет…
– А-а, – протянул Коротецкий неопределенно и снова уставился на дорогу. Таня беспокойно завозилась и начала посматривать в окно. До «Сирены» оставалось добираться еще минут пять, и она очень хотела, чтобы они наконец уже приехали и присоединились к веселым, нарядным людям. Юрий заговорил о Селезневе, и это ей совсем не понравилось. Заговорил ни с того, ни с сего, значит, все это время он думал о нем и о Юле… Конечно, можно было бы решить все проблемы одним махом, беззаботно и как бы между прочим рассказав о том вечере в «Старом замке» и об Юле, пристающей к двойнику, но зачем? Если есть любовь, Коротецкий откажется даже от самой красивой, счастливой и преуспевающей женщины, а если любви нет, то к чему все это… Таня вдруг вспомнила странное ощущение, впервые возникшее у нее все на тех же уроках актерского мастерства. Их тогда учили правильно расслабляться. Несколько студентов сидели на стульях, расставленных по окружности. Внутри круга ходил преподаватель и что-то рассказывал. Во время своего рассказа он мог неожиданно подойти к любому из студентов и выбить из-под него стул. Если падать правильно, мягко распустив все мышцы, то никогда не ушибешься, и смысл упражнения именно в том, чтобы расслабиться. В конце концов, очередь дошла и до нее. Секунда падения показалась Тане бесконечно длинной. Мозг отчаянно кричал: «Подставь руку, подставь руку!», а она удивленно и радостно спрашивала сама себя: «Но зачем?» Удивленно потому, что момент полной свободы показался ей великолепным, а радостно потому, что она была уверена, что точно не подставит руку и упадет на ковер мягко, как шелковый платок…
Сегодня «Сирена» ждала только гостей из «Сатурна» и их деловых партнеров. И швейцар в форме капитана дальнего плавания улыбался как-то особенно по-домашнему, словно собирался отправиться в морской поход со знакомым и проверенным в боях экипажем, и иллюминаторы сияли почти настоящим, старинным золотом, и даже драпировки, с вытканными на них золотыми бригантинами, казалось, слегка колыхались приветственно и маняще. Юрий и Таня прошли в зал, имитирующий трюм затонувшего брига. Народу было уже довольно много, и Татьяна сразу поняла, что мнимый Селезнев тоже здесь. Людская масса распределялась по залу неравномерно, заметно густея у дальнего левого угла. Наверняка, все присутствующие завидовали сейчас журналистам, которые, не боясь погрешить против этики, могли бесцеремонно заглядывать прямо в глаза выдающейся личности и приставать к ней с вопросами. Солидным банкирам и их женам оставалось лишь делать вид, что в этом углу места более удобные или собеседники более интересные. Вот они и слонялись возле счастливых обладателей левосторонних столиков, скашивая глаза и незаметно прислушиваясь к тому, что происходило у самого дальнего иллюминатора…
И только невозмутимый Михаил Михайлович Самсонов с супругой продолжали встречать каждого из гостей с таким видом, словно его появление – и есть главное событие сегодняшнего вечера. Коротецкий склонился к руке Веры Федоровны, жены Михаила Михайловича, а Таня тут же угодила в объятия влиятельного дядюшки.
– Как родители? Давно в последний раз звонили? – прогудел он, зачем-то поддергивая пальцами кантик ее жилета.
– Да нет, два дня назад.
– К свадьбе-то успеют приехать? Они, наверное, теперь так к английскому темпу жизни привыкли, что и сами стали неторопливыми и задумчивыми, как черепахи!
– Да нет, – Таня улыбнулась, – мама уже какой-то подарок нам приготовила. Чувствуется, так и хочет похвастаться, но в последний момент сама себя одергивает… А еще она сетовала на то, что у меня фаты не будет.
– А что, и в самом деле не будет? – подключилась к разговору Вера Федоровна. Глаза ее оставались такими же холодными и прозрачными, как у русалки, но тонкие губы едва заметно изогнулись в подобии удивленной улыбки.
– Не будет. У меня платье не такого фасона, к которому нужна еще и фата… Да и потом, не в моем стиле романтическое кружево…
– А зря… Ты ведь могла бы передать фату своей дочери. Да и потом, это так прелестно: венок на голове и воздушный шлейф сзади.
– Моя современная леди предпочитает длину до середины колена, – усмехнулся Юрий и обнял ее за талию. Таня благодарно обернулась: не то чтобы ей нужна была помощь, просто приятно, что он понимает ее и принимает такой, как есть, – и вдруг обнаружила, что Коротецкий едва заметно покраснел. Когда ему становилось неловко, то на его гладко выбритых щеках обычно выступали неровные розовые пятна. Так произошло и на этот раз. Значит, ему не безразлично, угодит она вкусу Веры Федоровны или нет? Значит, он вступился за нее только потому, что этот вариант выхода из не совсем приятной ситуации показался ему более светским?
Татьяна извинилась и отошла. Коротецкий проводил ее встревоженным взглядом, но, видимо, решив, что она направилась в дамскую комнату, вернулся к разговору с Михаилом Михайловичем. Таня села за пустой столик на «непрестижной» правой стороне и уставилась в иллюминатор, за которым поднимались вверх столбики сверкающих пузырьков. На столике уже стояли две тарелки в форме морских раковин, накрытые белоснежными салфетками, два набора бокалов и рюмок и цветы в крошечной фарфоровой вазочке. Деревянная обшивка стен лучилась янтарным смоляным сиянием, а от маленького светильника по белой скатерти разбегался ровный круг света. Тут же подошедший официант предложил Тане коктейль. Она отказалась и снова отвернулась к иллюминатору. Бегущие вверх пузырьки напоминали ей о прекрасной утопленнице Офелии…
Коротецкий подошел минут через пять, сел напротив, но не сказал ни слова. Татьяна боковым зрением видела его напряженное лицо, его постепенно наливающиеся злостью глаза, его плотно сжатые губы.
– Ну что, так и будем молчать? – выговорил он, наконец. – Ты пришла сюда, чтобы портить мне настроение? Что я сделал не так? Не достаточно похвалил твое свадебное платье? Взглянул не так? Сказал не то?.. Понимаешь, мне уже начинают надоедать твои игры в утонченность и удаленность от всего земного. Я чувствую себя рядом с тобой глупым, неотесанным и никчемным. Если что-то не нравится – скажи сразу, но не нужно играть в интеллигентное благородство: «Она посмотрела на него с горькой улыбкой и удивилась тому, как он примитивен, но это была ее судьба…»
Это было так непривычно и так странно, что Таня просто опешила. Наверное, должно было произойти что-то очень серьезное, чтобы Юрий, ее спокойный, галантный Юрий, превратился вдруг в нервного, дрожащего от ярости и обиды человека. Он говорил горячо, но не громко, слова вырывались из его губ со свистящим шепотом. И еще он периодически посматривал куда-то поверх ее плеча.
«Наверное, тревожится о том, как бы на нас не обратили внимания окружающие. Ведь где-то там сидит «Селезнев», а значит, тусуется весь цвет банка», – подумала Татьяна, но вдруг поняла, что Коротецкому не доступна сейчас подобная рассудительность. Видно было, что он злится на самого себя, стыдится своей безобразной вспышки, но уже не может остановиться, как лыжник, несущийся с горы на бешеной скорости.
– Ты объясни, мы так с тобой и будем жить, да? Ты думаешь о чем-то своем, с высот, издалека, а я гадаю, в чем я провинился, пытаюсь понять, какие сложные умозаключения возникли в твоей голове?
– Юра! Юр, подожди, не надо так. Я просто люблю тебя, просто люблю! – Таня, скользнув рукой по скатерти, накрыла ладонью нервные, барабанящие по столу пальцы. Его кисть вздрогнула пару раз и затихла.
– Извини, – Коротецкий вздохнул прерывисто, как тяжелобольной, очнувшийся после припадка, – сам не знаю, что на меня нашло… Наверное, день был тяжелый.
– Наверное, – легко согласилась она. – Давай считать, что ничего не случилось.
– Давай, – Юрий в последний раз быстро взглянул на что-то за ее плечом, но теперь уже потерянно и смущенно. Помотал головой, осторожно вытащил свою кисть из-под ее ладони и зачем-то одернул полы пиджака. – Черт знает что происходит…
В это время в зале возникло легкое шевеление. Те, кто стоял у бара или просто болтал со знакомыми, начали рассаживаться за столики. Из кухни выплыли официанты в белых с золотом мундирах, несущие на подносах закуски и салаты. В воздухе запахло лимоном, жареной рыбой, виноградом и еще чем-то непонятным, но, по-видимому, восхитительно вкусным. Таня постаралась сосредоточиться на праздничной атмосфере, попыталась внушить себе, что ей весело и хорошо, но какое-то гнетущее чувство все равно не давало покоя. И она вдруг поняла, что ей мучительно хочется обернуться и увидеть, что же такое Коротецкий разглядывал за ее спиной. Она начала было поворачивать голову и краем глаза увидела, как напряглось лицо Юрия. Значит, «это» все еще находилось там.
Следующим, что запечатлелось в ее памяти, как на мгновенном снимке «Полароида», был белый женский жакетик. Точнее, не сам жакетик, а худенькая спина, полускрытая спинкой плетеного кресла. Свет падал на правое плечо девушки, и хорошо была видна тоненькая вытачка на белой шерсти. Прямые каштановые волосы лежали на спине так ровно, словно их владелица приготовилась сниматься для рекламы шампуня. Тане не хотела видеть ее лицо. Она и так знала, что это Юля. Ее спутник сидел напротив. Это был тот самый человек, которого она видела в ночном клубе. Сколь бы разительным ни было его сходство с настоящим Селезневым, обознаться она не могла. Та же манера слегка наклонять голову к правому плечу, та же ироничная улыбка, те же серьезные глаза. Правда, сегодня Лже-Селезнев, одетый в светло-серый пиджак и ослепительной белизны рубашку, казался необычайно элегантным. На шее у него был повязан яркий платок, что придавало ему вид независимый и в то же время свойский. Впрочем, двойник и в рабочем халате грузчика, наверное, чувствовал бы себя так же раскрепощенно. Он не замечал ни подобострастных и кокетливых взглядов женщин, ни подчеркнуто скучных физиономий мужчин, боящихся проиграть с сравнении с признанным красавцем. «Селезнев» видел только Юлю, ее чудесные, с золотыми искорками волосы, ее длинные пальцы, вертящие серебряную ложку, и, наверное, ее глаза… Во всяком случае, в его собственных глазах, карих, глубоких отражалась самая прекрасная женщина на свете. И Таня мгновенно поняла, что смотрел Коротецкий даже не на эту худенькую, пряменькую спинку в белом жакетике от Шанель, а в глаза мужчине, которому посчастливилось любить такую девушку. Девушку, от которой он сам когда-то отказался…
Официант, подошедший к их столику, расставил тарелки с салатами и закусками и мгновенно исчез. Михаил Михайлович Самсонов начал свою торжественную речь. Он благодарил сотрудников за преданность делу, которое они вместе начали пять лет назад, за выдержку и спокойствие, которые они не раз проявляли в критических ситуациях. А Таня смотрела на его двигающийся квадратный подбородок и пыталась чисто теоретически представить, подвергнет ли дядя репрессиям человека, оставившего его собственную племянницу. И если подвергнет, то что можно сделать, чтобы этого избежать? А вот Коротецкий не был столь дальновиден. Перед его отсутствующим взглядом, наверное, до сих пор стояла худенькая спина в белом жакетике и нежные глаза влюбленного мужчины… По окончании торжественной речи гостям было предложено выпить за юбилейную дату. Неизвестно откуда вынырнувший официант откупорил бутылку с шампанским и наполнил фужеры искрящейся жидкостью. Пышная шапка пены быстро осела, вверх побежали крохотные пузырьки, точно такие же, как за иллюминатором. Кто-то поднялся с места, кто-то зааплодировал. Таня отвела взгляд от стоящего на столе бокала, только когда Юрий тихонько подергал ее за кончики пальцев. Она тоже поднялась и пригубила шампанское. Почти полный фужер снова опустился на скатерть. Коротецкий взглянул на нее удивленно и неодобрительно.
После торжественной части народ серьезно занялся едой, молчать было неприлично, и Таня первой начала ничего не значащий разговор. Коротецкий отвечал исправно, а она с тоской думала о сегодняшнем вечере дома. Хуже всего, когда близкий человек мечется, как больной зверь, никому не признается, что ему плохо, а только кусает любого, кто пытается приблизиться. Она не могла злиться на Юрку и терпеливо ждала, когда он хоть немного разберется в своих мыслях и чувствах. «Мой бедный, заблудившийся ребенок, – думала она, пытаясь мысленно погладить его лоб и выступившие на висках прожилки. – Мой сильный, красивый мужчина с удивительными зелеными глазами…»
Коротецкий немного оживился, когда горячие блюда были съедены и в паузе перед десертом начались танцы. Он со своей прежней галантностью подал Тане руку и повел ее в центр зала. Там уже кружилось несколько пар, в том числе и Михаил Михайлович с Верой Федоровной. Дядюшка снова подмигнул Татьяне, и она со всей нежностью, на которую была способна, обвила шею Юрия руками. Может быть, ему нужна была именно эта доверчивая ласка? Во всяком случае, тут же ладонь Коротецкого, слегка дрожа, скользнула от ее лопаток к ягодицам и остановилась, немного не дойдя до «конечного пункта». «Селезнев» и Юля танцевали совсем рядом. И именно к ним было приковано внимание окружающих. Но если двойник держался просто отлично: что-то шептал партнерше на ухо, улыбался, перебирал ее волосы, – то Юля казалась чрезмерно напряженной. Лицо ее было бледным, а глаза – устремленными в пол. Коротецкий не смотрел ни на нее, ни на «Селезнева». Он так внимательно изучал Танин лоб, словно на нем была написана разгадка тайны жизни. Ей не хотелось знать, о чем он думает, она просто ждала, когда «нарыв» прорвется и наступит какая-нибудь определенность.
Музыка прервалась всего лишь на секунду, но и этого оказалось достаточно для того, чтобы наконец произошло то, что и должно было произойти. К «Селезневу» подскочила совсем еще молоденькая женщина с обручальным кольцом на пальце и блокнотиком с руках и попросила автограф:
– Я понимаю, что это не совсем прилично и что вы, идя сюда, надеялись отдохнуть от навязчивых поклонниц, – щебетала она, перекладывая блокнотик из одной руки в другую, – но у меня в жизни никогда не будет такого шанса. Я смотрела все фильмы с вашим участием и так хотела бы иметь ваш автограф… Извините, пожалуйста, если это слишком навязчиво с моей стороны…
– Ну, отчего же! – улыбнулся «Селезнев», нацарапал в блокноте какую-то фразу и подал его владелице. Та всплеснула руками и улыбнулась такой радостной и светлой улыбкой, что вслед за ней невольно заулыбались и окружающие. И тут же двойника и Юлю окружило довольно плотное кольцо народа.
– Скажите, а вы действительно собираетесь уехать на постоянное место жительства во Францию?
– Нет. У вас неверная информация.
– А как вы познакомились с Юлей?
– На съемках. Она участвовала в массовке.
– Надо же, и никому ничего не сказала!
– Ну! – «Селезнев» развел руками. – У женщин свои секреты…
Вопросы задавались в основном никчемные, отличающиеся от тех, что были на конкурсе двойников, пожалуй, только большей тактичностью. Не спрашивали ни про машины, ни про любовниц. Зато интересовались политическими пристрастиями, а также отношением к современной литературе и живописи. Двойник оказался достаточно образованным, реагировал умно и быстро, а если чего-то не знал, то так искренне и очаровательно разводил руками, что окружающие чуть ли не принимались аплодировать. Впрочем, сами ответы, похоже, никого особенно не интересовали, да и вопросы задавались отнюдь не для того, чтобы поставить «Селезнева» в тупик. Просто каждому из присутствующих в зале хотелось перекинуть свой собственный тоненький мостик, связывающий его с кинематографической звездой. Можно, конечно, просто соприкоснуться рукавами и потом не стирать заветный пиджак до конца жизни, но еще лучше о чем-нибудь спросить. Ведь ответ будет адресован только тебе, и никому другому?
Таня стояла в толпе, чувствовала на своем затылке горячее дыхание Коротецкого и смотрела на Юлю, по-прежнему казавшуюся бледной и напряженной. Двумя пальцами она крутила черную пуговицу на жакете, и при каждом вопросе, пусть даже не грозящем «Селезневу» разоблачением, пальцы ее на мгновение замирали. Двойник при каждом удобном случае употреблял выражения типа: «моя Юля», «мы с Юлей», «для меня и Юли», но в общем не перегибал палку и поэтому производил приятное впечатление. Таня вовсе не планировала ставить его в тупик, ей просто хотелось почувствовать на себе взгляд человека, который своим появлением поставил под угрозу ее счастье, поэтому вопрос она сформулировала максимально корректно:
– Здравствуйте, меня зовут Татьяна Самсонова и я пробуюсь на роль возлюбленной вашего героя в «Последней вспышке». Аркадий Викторович что-нибудь говорил вам обо мне?
Лица окружающих тут же повернулись к ней: надо же, еще одна актриса, та, которой в ближайшем будущем посчастливится пусть на экране, пусть понарошку, но все-таки целовать самого Селезнева! Таня вежливо улыбнулась и снова посмотрела на двойника. Боковым зрением она успела заметить, что Юлины пальцы так вцепились в пуговицу, что даже побелели. «Селезнев», впрочем, не растерялся.
– Да, Аркадий Викторович говорил мне о вас, – он снова слегка склонил голову набок. – Мне очень приятно познакомиться и, надеюсь, так же приятно будет работать вместе.
Оставалось только кивнуть и отойти. Что Таня и сделала, незаметно взяв Коротецкого за руку и выйдя из толпы. На столах уже стояла клубника, вишни и какой-то диковинный цветной крем в розеточках. Ужасно хотелось пить. Таня отпустила пальцы Юрия, подошла к столику и потянулась к графину с соком, как вдруг услышала за спиной:
– Таня, я попросил бы тебя никогда больше так бесцеремонно не хватать меня за руку. Это выглядит просто смешно…
– Прости, я не подумала, что тебя это обидит…
Коротецкий несколько смягчился, подошел к столу и сам налил в ее бокал сок:
– Понимаешь, Таня, я тебя люблю со всеми твоими странностями и особенностями, но есть нормы поведения в обществе, которыми нельзя пренебрегать. Здесь не только мои друзья, но и деловые партнеры, и мне не хотелось бы выглядеть этаким маленьким мальчиком…
Все было правильно… Таня подумала, что ее обида неуместна, и собралась извиниться еще раз, уже без легкого холодка в голосе, как вдруг Юрий со смущенной улыбкой добавил:
– Кстати, обрати внимание на Юлю, подругу Селезнева. Вроде бы она и красавица, и далеко не дурочка, а все же держится несколько в тени. И это ее нисколько не унижает, а, наоборот, придает лишний шарм и загадочность. Наверное, такой и должна быть настоящая женщина…
– Шарм не бывает лишним, – машинально поправила Таня. – А по поводу Юли я учту, обязательно… А сейчас, извини, мне нужно отлучиться.
В дамской комнате скопилось много женщин. Некоторые, сидя на мягком диванчике, просто подтягивали чулки и колготки, некоторые курили, другие подправляли макияж. Татьяне очень хотелось тщательно, без спешки умыться холодной водой и просто посидеть, откинув голову и закрыв глаза, но, похоже, что ни то, ни другое сделать не представлялось возможным. Желанная тишина то и дело прерывалась бульканьем унитазов, плеском воды в раковинах и гудением сушилок. Кроме того, сами женщины гудели не хуже любого механизма. В основном обсуждали «Селезнева». Рядом с Таней на диван присели две совсем молоденькие и очень хорошенькие девочки. «Наверное, из операционного зала», – подумала она, чувствуя, как от сигаретного дыма начинает непривычно кружиться голова.
– Да, он, конечно, мужчина в моем вкусе, – негромко сообщила одна из девочек, посасывая тоненькую дамскую сигаретку. – Я бы ему отдалась…
– Господи, да нужна ты ему. У него вон Максакова есть, – махнула рукой вторая.
– Ой, ну ты что, совсем наивная, что ли? Что он, с одной Максаковой спит? Это так, официальный вариант… Тем более бедра у нее худоваты, грудь тоже – не очень… Такой мужчина мог бы и получше себе найти. Понимаешь, то, что он сегодня здесь, – это мой единственный шанс.
– Ну и что ты собираешься делать? На шею ему бросаться или в темном углу в ширинку залезать?
– Только не нужно вульгарности, – первая девушка с таким отвращением зашвырнула сигаретку в урну, словно она эту самую вульгарность и олицетворяла. – Если ты в твои годы не знаешь, что мужчина и женщина могут прекрасно друг друга понять при помощи взглядов, то мне тебя искренне жаль…
Она поднялась с диванчика, одернула на ягодицах узкую бархатную юбку и подошла к зеркалу, чтобы подправить тушь на ресницах. «Вероятно, для большей выразительности взгляда», – подумала Таня и все-таки прикрыла глаза. Ей было искренне жаль Юлю, добровольно согласившуюся встать под огонь критических женских взглядов. Ведь если раньше она была просто одной из многих симпатичных девушек, то теперь каждый сантиметр ее тела рассматривался только как более или менее удачное дополнение к идеальному образу Сергея Селезнева.
Когда толпа схлынула обратно в зал, Татьяна все-таки подошла к умывальнику, набрала в ладони воды и опустила туда лицо. Ресницы ее мелко затрепетали, словно пытаясь выполоскать сухой жар, изнутри сжигающий веки. Какая-то женщина дотронулась до ее плеча, Таня резко подняла голову, и женщина, охнув, отступила. Впрочем, она тут же извинилась за навязчивость и поспешила из уборной. Звучный цокот ее каблуков скоро замер вдали. Татьяна невесело усмехнулась. Она вдруг представила, как выглядела только что: белокожее лицо, вдруг ставшее красным от прихлынувшей крови, крохотные бисеринки воды на щеках, на белесых ресницах, на бесцветных бровях, расплывшиеся детские губы… Но самым неприятным было то, что она не смогла представить спасительный образ Офелии. «Ничего еще не Произошло, абсолютно ничего!» – медленно и внятно сказала она сама себе, провела маленькой расческой по длинным прямым волосам и тоже пошла в зал.
Танцы были в разгаре. Некоторые супружеские пары, уже «утанцевавшись», сидели за своими столиками. В середине зала оставалась в основном молодежь. Из старшего поколения не сдавались только Михаил Михайлович с женой да еще пожилая дама из экономического отдела в вишневом платье с драпировкой на груди. Она кружилась в паре с самим «Селезневым» и была чрезвычайно счастлива этим обстоятельством. Сергей что-то шептал ей на ухо, а женщина хохотала, обнажая несколько золотых зубов с правой стороны. Девица в бархатной юбке, та, которая собиралась сразить «Селезнева» взглядом, танцевала с юрисконсультом. Татьяна собиралась уже подойти к своему столику, когда заметила в толпе танцующих белый Юлин пиджачок. Она остановилась. Ей не надо было видеть лица Юлиного партнера, она узнала руки, лежащие на ее спине, сразу под лопатками. У этих рук были длинные аристократичные пальцы и красивые, слегка утолщенные фаланги. Играла «Калифорния», и пальцы в такт музыке слегка поглаживали спину под белым жакетиком. Спина выгибалась, давая рукам последнюю возможность сделать вид, что эта нелепая ласка была случайностью. Но пальцы проявляли настойчивость: они страстно и медленно, словно наслаждаясь счастьем обладания, поползли от лопаток вверх, к шее, взлохматили волосы и выглянули из них, как дождевые черви из земли. И тогда Юля остановилась. Таня не слышала, что она сказала, но, видимо, что-то достаточно резкое. Во всяком случае, Юрий тут же покраснел и сделал шаг назад. И все же, прежде чем уйти на свое место, он поймал в воздухе ускользающую Юлину кисть и прикоснулся к ней губами…
Очнулась Таня от резкой боли в правой руке. Она разжала кулак. На ладони отпечатались уже не красные, а бело-синие вмятины. Ожерелье из яшмы и золотых шариков качнулось пару раз и успокоилось. Таня прокашлялась, словно пытаясь прогнать подкативший к горлу комок, и направилась к своему столику.
* * *
Салон джипа еще не успел как следует прогреться, в машине было холодно. Юлька, очень чувствительная к холоду, зябко поежилась в своем пальтишке.
– Ну, вот и отстрелялись, – сказала она негромко, стараясь не смотреть на Сергея. – Теперь «Явления Христа народу» больше не нужны. Все окончательно поверили в то, что самый настоящий Селезнев безумно влюблен в Юлю Максакову… Наша игра закончена…
Тишина повисла всего на несколько секунд, но ей показалось, что прошло, по крайней мере, минут пять, что молчание становится неловким, и непременно надо было разрядить атмосферу. Юля уже жалела, что произнесла последнюю фразу, прозвучавшую с излишним пафосом, вроде «финита ла комедиа»… К чему все это? Закончилось действие договора, теперь нужно просто поблагодарить Сергея вежливо и сдержанно осведомиться, в расчете ли они, ну, и все, пожалуй… А недавний вечер у него на даче?.. Ну, что ж, если Сережа молчит, значит, это было лишь частью плана, антрактом между публичными выступлениями, и не более того…
– Юль, – Палаткин заговорил неуверенно и как-то виновато, – я просто не знаю, как тебе сказать…
Она напряглась и зачем-то затеребила замок на сумочке.
– … В общем, я пригласил к нам на завтра гостей. Так что придется отстоять еще одну вахту.
– Каких гостей? И куда «к нам»? – спросила Юлька скорее удивленно, чем возмущенно.
– К нам, это – к нам. Мы ведь по легенде живем вместе. А если тебя интересует географическое расположение, то торжественный вечер, посвященный более близкому знакомству с Сергеем Селезневым состоится в моей квартире. Твоя останется в целости и сохранности.
– Тогда повторяю вопрос первый: каких гостей?
– Твоего директора с супругой, эту артистку с мужем, даму, которая первой попросила автограф и, конечно, Тамару Васильевну… Замечательная женщина, честное слово…
Юля ожидала чего угодно, но только не этого. Она все-таки щелкнула замком сумочки, резко и с остервенением, чтобы хоть как-то выплеснуть накопившиеся эмоции, потом развернулась на девяносто градусов и села так, что ее колени чуть ли не уперлись в бедро Сергею.
– Ну, и зачем ты это сделал?
– Не знаю. Все получилось как-то само собой. Наверное, мне нельзя пить шампанское. От него голова моментально становится легкой, пустой и с пузырьками вместо мозгов… Но, в общем-то, ничего страшного не произошло. Пусть это будет эффектной финальной точкой. Мы все равно собирались выводить из игры «Селезнева», так отпразднуем поминки достойно…
– Поминки? – Юля еще раз щелкнула замком, с раздражением посмотрела на собственные напряженные пальцы и отбросила сумочку на заднее сиденье. – Мне, наверное, следует прийти в трауре?
– Ну, смотря как к этому относиться… Если тебе грустно от того, что в твоей жизни не будет Сергея Селезнева и твое имя скоро перестанут связывать с именем известного артиста, то можешь, конечно, явиться в черном. А если нет…
* * *
Она пришла в ослепительно белой блузке, шелестящей пенными кружевами «а-ля Моцарт», и узеньких бордовых брючках из габардина. Сергей, снявший с нее пальто и обернувшийся для того, чтобы принять берет, даже присвистнул:
– Да-а, на траур это не похоже…
Он отошел на несколько шагов, скрестил руки на груди и окинул ее оценивающим взглядом:
– Не думал, что ты до сих пор так ненавидишь Селезнева…
– Я же тебе говорила: у меня на него условный рефлекс, – Юля поправила перед зеркалом челку и убрала застрявший в уголке губ кусочек помады. – И вообще, о «покойниках» – или хорошо, или ничего… Так что на сегодня оставляем эту тему в покое, ладно?
– Ладно, – легко согласился Сергей и наклонился к полочке для обуви. – Я, кстати, отыскал те тапки, которые хотел тебе предложить в прошлый раз…
Юлька снова отвернулась к зеркалу, чтобы не выдать своего интереса. Но краем глаза все же продолжала следить за тем, как Палаткин отодвигает в сторону кроссовки и осенние туфли. К сожалению, на этот раз он заранее приготовился к ее приходу: пара шлепок, опять же, мужских, но приемлемого размера, стояла третьей с краю, и Юле не удалось заметить, исчезла ли с полки красная женская тапочка с мелкими синими цветочками. Зато теперь демонстрировать принесенные с собой лодочки было бы просто неудобно. Она быстро убрала полиэтиленовый пакет под вешалку и всунула ноги в шлепки омерзительного коричневого цвета. Кроме всего прочего, у шлепок оказалась массажная подошва. И Юля, почувствовав, как короткие резиновые «пальчики» рьяно принялись щекотать ее пятки, с тоской подумала о том, что красная тапочка не стоила этих мучений… «А, в общем-то, и правда, какое мне дело? – размышляла она, продвигаясь вслед за Сергеем на кухню лилипутскими шагами и опасаясь сильно давить на подошву. – Естественно, у него есть женщина, и наверняка не одна… Я просто не вправе ни на что рассчитывать. С самого начала это была просто игра в любовь, и ничего больше…»
– Ну что, как планировалось, организуем маленький фуршет, без всяких там жареных куриц и осетров под соусом? – Палаткин остановился в дверях и широким жестом указал на заваленный всевозможными баночками и коробками кухонный стол.
Юля дошаркала до табуретки, села и только потом взяла в руки первую попавшуюся жестянку. С бумажной этикетки хищно улыбалась какая-то рыба, по виду страшно напоминающая пиранью, но надпись гласила, что это макрель в грибном соусе.
– И как ты все это собираешься подать? – она кивнула на стол.
– Ну, это уже твое дело. Ты сегодня здесь хозяйка, ты – владелица кухни, так что придумывай, а я буду ассистировать.
– Хорошо… Тогда для начала посмотрим, что это за селедка…
Юля потянула за колечко, жестяная крышка легко отогнулась, и капли жирного красного соуса остались у нее на пальцах. Кусочки филе плавали довольно глубоко, и соусная гладь угрожающе колыхнулась, готовясь выплеснуться на белую кружевную блузку.
– У тебя есть какой-нибудь фартук? – спросила она, отставив в сторону руку с измазанными соусом пальцами и держа открытую банку в другой. Палаткин растерянно пожал плечами, а потом, не говоря ни слова, бросился из кухни. Вернулся он с темно-синей мужской рубашкой.
– На, надень сверху… Это не фартук, конечно, но все-таки лучше, чем ничего.
Юля поставила банку на стол, сполоснула руки и послушно накинула рубаху, не застегивая ее на пуговицы. Рубашка доставала ей почти до колен, она была новенькой, тщательно отглаженной и не пахла ничем, кроме свежести и чистоты. Но Юле вдруг показалось, что она узнает легкий аромат мужской туалетной воды, сигарет и еще запах кожи Сергея, едва уловимый и влекущий… Она быстро отвернулась к рабочему столу и начала выкладывать кусочки филе на тарелку. Палаткин продолжал стоять в дверях, одной рукой упираясь в косяк.
