Текст книги "Право на одиночество (СИ)"

Автор книги: Анна Шнайдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)

– Господи, – только и выдохнула я, боясь даже моргнуть – а вдруг это великолепие исчезнет?

Мир рассмеялся.

– Какая знакомая реакция! Когда я привёл сюда Мишку в первый раз, он точно так же раскрыл рот и сказал: «Господи».

– Я его очень хорошо понимаю. И я ещё считала, что у меня дома много книг! Святая наивность…

– Будешь исследовать? – хитро прищурился Рашидов. Я восторженно кивнула. – Тогда осматривайся, а я принесу нам чего-нибудь пожевать.

Эльмир отсутствовал около получаса. Не будь я занята разглядыванием книжных полок, то непременно бы задумалась о том, где он так долго прохлаждается, но, как обычно, зарывшись носом в обожаемые книжки, я совершенно забыла о времени и месте действия.

Рашидов вернулся с бутылкой вина, салатом, сырной тарелкой и чем-то очень аппетитно дымящимся.

– Ого! – я оторвалась от своего увлекательного занятия. – Это ты всё сам приготовил?

– Ну да. А что особенного? Я вообще себе сам готовлю, у меня только уборщица есть. Сама понимаешь, мыть полы – сомнительное удовольствие, а вот готовить я люблю. Это – салат с креветками, а тут – спагетти с томатным соусом.

– Слово-то какое – спагетти, – я рассмеялась. – Я вот всегда говорю – макароны…

– Какая разница. Главное, чтобы было вкусно!

Мир поставил вплотную наши кресла, придвинул журнальный столик, с которого он перед этим унёс чашку с остывшим кофе и убрал все ненужные книги и журналы, и принялся накрывать на стол.

Я смотрела на всё это со смешанными чувствами… Для меня ещё никогда не накрывал на стол мужчина, отца я не считаю, именно посторонний мужчина. К тому же приготовленным своими же руками. И это было… приятно. Причём настолько, что я сама удивилась глубине этого чувства. Оказывается, когда за тобой вот так ухаживают, и без задней мысли, что стоит только напоить девушку – как она сама под тебя ляжет, это так приятно…

Между тем Мир накрыл на стол, разлил по бокалам вино, разложил салфетки и, улыбнувшись, позвал меня:

– Ну иди, садись рядом, будем ужинать.

И я, нисколько не смущаясь, опустилась в кресло и принялась поглощать свой ужин, не забывая нахваливать повара. К моему удивлению, Рашидов немного покраснел после первой же похвалы.

– Так что тебе приглянулось из моей библиотеки? – спросил он, видимо, чтобы отвлечь меня от комплиментов.

– О-о! Тут ещё рассматривать и рассматривать! Но если говорить откровенно, пока ты кашеварил, я рылась вот в этом шкафу, – я указала на ближайший к нам книжный шкаф. – Ничего особенного, просто там у тебя фэнтези стоит.

– Ты любишь фэнтези?

– Да я всё люблю, кроме женских романов. Но дело не в этом. Мой отец очень увлекался именно этим жанром, и у нас дома полшкафа забито фантастикой и фэнтези. Вот я и рассматривала твои запасы. Почти весь шкаф у меня есть.

Почему-то перед глазами встал отец, сидящий в кресле с очередной книжкой, и мама, высовывающаяся из кухни с шутливо-гневным выражением на лице.

«Володя! Бросай своих гоблинов и иди обедать!»

«Что?.. А, да, иду… И вообще, тут не гоблины, а драконы!»

«Да хоть Змей Горыныч, у меня котлеты стынут!»

Я невольно улыбнулась. Оторвать папу от очередной его книжки иногда было безумно сложно, даже соблазняя любимой жареной картошкой с грибной подливкой.

– Вспомнила что-то приятное? – вернул меня с небес на землю голос Мира.

– Да, – я кивнула и поскорей сменила тему, чтобы он ни о чём больше не спросил. – А ты обещал мне рассказать о своей жене. Если сейчас подходящее время, конечно…

– Почему нет, – он улыбнулся и глотнул вина из бокала. – Пять лет назад я, конечно, послал бы тебя куда подальше, мне невыносимо было говорить о ней, а теперь… Маша была удивительной девушкой. И очень, очень забавной. Когда я встретил её в институте, она была ходячим комплексом неполноценности. Маша страшно стеснялась самой себя, ей постоянно казалось, что она самая некрасивая, нелепая и над ней все смеются. Мне показалось это очень смешным, почти… почти как твой страх тогда, в кабинете Ломова и в машине. Я веселился, общаясь с ней, наблюдая, как она тушуется, стесняется, сутулится и краснеет.

– Гад, – хмыкнула я. Рашидов усмехнулся.

– Кто же спорит? В девятнадцать лет все мы гады.

– Ну не скажи. Маша ведь не была такой?

– Нет, конечно, но из любого правила бывают исключения. Я имею в виду то, что в таком возрасте обычно не думают о чувствах другого человека, не анализируют свои поступки. Особенно юноши. И я намеренно издевался над Машей, наблюдая за её реакцией и веселясь, пока она меня не возненавидела.

– Серьёзно?

– Абсолютно. Я не делал ей ничего дурного, просто обращался крайне насмешливо и пару раз ставил в неловкое положение, но этого было достаточно. Однажды, когда я перешёл всяческие границы, Маша вдруг разозлилась и заявила, что я – просто слизняк, и она не желает больше со мной разговаривать.

В этот момент я смотрела на Мира и дивилась его реакции – взгляд был грустным, а улыбка словно говорила: «Какой я был идиот».

– И что же ты сделал?

– Ничего. Поначалу – оскорбился. А потом понял, что мне её не хватает. Мне хотелось поговорить с Машей, спросить, что она думает о том или о сём, и уж совершенно точно мне больше не хотелось над ней издеваться. Наоборот – когда она проходила в институте мимо меня, старательно делая вид, что я – стеночка, мне ужасно хотелось схватить её в охапку и расцеловать. И однажды, набравшись смелости, я признался Маше в своих чувствах. Сказал, что люблю её и очень жалею о своих глупых поступках.

Я хихикнула.

– Дай угадаю: она тебя чем-нибудь по голове огрела?

– Конечно. У неё в руках была папка с какими-то чертежами, вот ей я в лоб и получил. А потом Маша мне заявила, что у меня нет ни стыда, ни совести, и гордо удалилась. Она ведь искренне считала себя уродом, каких поискать надо. В таких не влюбляются.

– Во всяких влюбляются, – я покачала головой. – Впрочем, я тоже когда-то думала подобным образом о себе. Что было дальше, Мир?

– А дальше я начал свою диверсию, – он улыбнулся уже радостнее. – Писал ей анонимные записочки со стихами, присылал букеты… Это продолжалось полтора года. Иногда я начинал сердиться и думал – не проще ли найти другую девушку? Но почему-то не мог ни с кем сойтись дольше, чем на один вечер. И чем больше проходило времени, тем больше я уверялся в том, что хочу только Машу. Однажды мне это надоело, и я пришёл к ней домой, наплевав на всё. Добился того, что она сама вышла ко мне в комнату, молча сел перед ней на колени и протянул коробочку с кольцом.

– Ого! – я чуть не откусила кусок от бокала.

– Вот и Маша тоже была в шоке. Сначала она всё допытывалась, зачем я так жестоко над ней шучу, а потом, когда я уже начал драть на себе волосы и вопить, что я уже полтора года как не шучу, Маша вдруг тоже плюхнулась передо мной на колени и спросила, что же в таком случае я нахожу в ней привлекательного. Можешь представить себе такую картинку? Юноша и девушка стоят на коленях, и он рассказывает ей о том, какая она красивая, добрая, самая лучшая.

– Поверила?

– Ну… С одной стороны, Маша поняла, что я действительно не шучу, а с другой – поверить ей мешала собственная уверенность в своей уродливости.

– Кстати, откуда росли ноги у этой уверенности? Такое ведь просто так не возникает.

– Мама ей с детства это внушала. Очень расстраивалась, что дочка растёт пухленькой, ну и каждый день говорила Маше, какой она страшненький ребёнок. А потом дразнили в детском саду и в школе, да и парни за Машей никогда не увивались, вот она и уверилась в своей непривлекательности. Тем не менее, кольцо моё она взяла и сказала, что если за два года не передумаю – выйдет за меня замуж. Как ты понимаешь, я не передумал… Более того, я всячески пытался доказать Маше, что она ничем не хуже других, а во многом даже лучше. Комплексов у неё действительно стало поменьше, но, как это ни смешно, всю жизнь она продолжала ненавидеть свою внешность и стесняться своего тела. Не любила загорать и купаться, потому что стеснялась, и даже переодеваться при мне не могла, хотя в моём взгляде уж точно никогда не было насмешки…

Я вздохнула. Да, и эти мысли были мне знакомы. Я тоже стеснялась и ненавидела своё тело… до тех пор, пока это не перестало быть важным. После смерти родителей такие вещи больше не волновали меня. С тех пор я никак не относилась к своей внешности – ну волосы, ну глаза, ну грудь… а красивое или нет – какая разница? Разве может красивая грудь сделать меня счастливой?

– Там, на полке, есть фотография Маши. Если хочешь, посмотри.

Подойдя к снимку, я взяла его в руки и вгляделась в счастливые молодые лица. Рашидова я узнала сразу – худой и длинный, он властным жестом приобнимал стоящую рядом девушку. В его лице я увидела ту же силу и твёрдость, что и сейчас.

А вот девушка… Маша… Она робко улыбалась, смотря в камеру, и, глядя на неё, мне почему-то тоже хотелось улыбнуться. Кудрявые тёмные волосы до лопаток, светлые глаза – на чёрно-белом снимке непонятно, какого цвета, – нос картошкой, круглое личико с пухлыми щёчками… Я бы не сказала, что так сильно на неё похожа, но всё-таки какое-то сходство просматривалось. Едва уловимое, но тем не менее… А ведь это всего лишь снимок, а если мы похожи в жестах, голосе, движениях…

Поставив фотографию на полку, я вернулась к своему креслу. Села и улыбнулась Рашидову.

– Прелестная у тебя была жена.

Он кивнул, и на секунду в глазах мелькнуло что-то очень печальное. Но почти сразу ушло, словно разбившись о его улыбку.

– Хочешь, я расскажу тебе какую-нибудь весёлую историю из нашего с Мишкой детства?

– Еще спрашиваешь!

Я так и не вспомнила, в какой момент уснула, слушая мягкий голос ещё вчера чужого мужчины. Очнулась уже, когда меня клали в мягкую постель, причём явно не в мою.

– А у меня там кошка, – пробормотала я, борясь со сном.

– Т-с-с. Спи, я завтра перед работой отвезу тебя домой, покормишь свою кошку.

Последним, что я почувствовала, был лёгкий поцелуй в щёку, а потом я уже провалилась в сон.

Проснувшись утром, я несколько секунд не понимала, где нахожусь. Пялилась на широкую постель, на огромный плазменный телевизор напротив, на комод, на незнакомый потолок… И на мужчину, сидящего рядом.

Быстро восстановив в памяти события вчерашнего вечера, я поняла, что, во-первых, осталась на ночь у Рашидова, во-вторых, он положил меня в постель не совсем голую, только платье снял, а в-третьих – ничего у нас ночью не было. Кажется, он тут и не спал, хотя на кровати явно можно было поместить ещё человек эдак пять…

Я приподнялась, пытаясь рассмотреть хоть что-то, по чему можно будет понять, сколько сейчас времени. Но не успела даже приглядеться, как услышала тихий голос Мира:

– Ты не сердишься?

От неожиданности я вздрогнула.

– На что?

Немного сонный, со взъерошенными волосами, Рашидов выглядел крайне забавно. Он уже был одет и сидел на краю кровати, с беспокойством всматриваясь в моё лицо.

– Что не разбудил и домой не отвёз. Просто ты так крепко уснула… Я не хотел тебя будить и почти час потом ещё добираться до твоего дома…

– Не сержусь. Особенно я тебе благодарна за то, что ты не стал меня полностью раздевать, а то я подумала бы чего-нибудь не то…

– Например? – Мир улыбнулся.

– Например, что напилась вчера до чёртиков, разнесла тебе библиотеку, а потом полночи с тобой кувыркалась.

Он засмеялся, улыбнулся ещё шире и ответил:

– Насчёт первого и второго я искренне сомневаюсь, ты на такое не способна. А вот насчёт третьего я бы не возражал… Только и на это ты не способна.

И Мир подмигнул мне. Я тоже улыбнулась, хотя мне было немного неловко – в основном из-за того, что я не привыкла просыпаться в чужой постели. Даже зная, что ничего не было…

– Верно, такая уж я благоразумная. А… кстати, где ты сам спал?

– В другой комнате, – Мир махнул рукой. – Мало у меня тут комнат с диванами, что ли? А теперь пойдём позавтракаем, и я отвезу тебя домой. Кошкам ведь тоже надо кушать.

Если бы не Мир, эту неделю, пока не было Громова, я бы пережила с большим трудом. Я очень сильно скучала, но рядом с Рашидовым мне становилось легче. Даже когда мы разговаривали о работе – а это происходило достаточно часто – мысли о Максиме Петровиче не приносили мне такого мучительного дискомфорта, как было, когда я оставалась одна.

Далеко не всегда можно объяснить себе свои же поступки. И я не смогла бы чётко объяснить, зачем мне нужно общение с Миром… просто знала, что это правильно. И в кои-то веки я не рассуждала на всякие философские темы, отпустив себя.

Постепенно я, как из кусочков пазла, складывала его жизнь, узнавая с каждым днём всё больше. Не только о Ломове и Маше, а обо всех дорогих ему людях, о сыновьях, об учёбе в университете и несбывшихся мечтах, о бизнесе… И об одиночестве взрослого мужчины, у которого в жизни есть всё – и в то же время нет ничего, чего нельзя было бы отдать без сожаления. Кроме сыновей, которым он уже давно не очень-то нужен – у них свои семьи и маленькие дети.

И я стала видеть одновременно двух Эльмиров – первый, мудрый и печальный, немного мечтательный – именно таким становился Мир со мной. А второй – властный и безжалостный, холодный, как сталь – таким он был с подчинёнными. Я оценила его «вторую ипостась» в полной мере, когда Мир пару раз говорил при мне по телефону и кого-то отчитывал.

И ни одного из этих двух Рашидовых я не боялась. Даже того, властного и холодного. Ведь когда Мир смотрел на меня, в глубине его тёмных глаз загорался ласковый тёплый огонёк. И этот огонёк нельзя было скрыть ни за одной из его масок.

29

В понедельник я шла на работу, сгорая от предвкушения. Я уже так соскучилась по Громову, что готова была броситься ему на шею прямо с порога. И даже не удержалась от вопроса на проходной.

– Не подскажете, Максим Громов уже здесь? – спросила я начальника охраны.

– Да, здесь, – мне понимающе ухмыльнулись.

Я побежала по лестнице наверх, стараясь утихомирить разбушевавшееся от радости сердце. Путаясь в юбке, достигла нашего этажа, промчалась по пустому коридору и рывком распахнула дверь в кабинет.

Он стоял возле моего стола, рассматривая какие-то бумаги, и обернулся, как только я вошла.

– Наташа, – лицо Громова осветила ласковая улыбка.

– Максим Петрович, – выдохнула я, сорвавшись с места. Но и он не стоял на месте, а побежал мне навстречу, и где-то в середине кабинета мы и столкнулись…

Громов сжал меня в объятиях и впился в губы таким страстным, требовательным поцелуем, что я чуть не задохнулась. Отчаянно пытаясь захватить хоть немного воздуха, я чувствовала, как где-то внизу разгорается что-то очень сладкое и пряное, как слабеют ноги, а из головы исчезают все мысли. Остаются только эмоции, чистые, как ключевая вода, и такие новые для меня.

– Теперь ты понимаешь, почему я так смотрел на тебя, когда ты вернулась из отпуска? – прошептал Громов в мои губы, оторвавшись от них всего на секунду. – Хотел сделать то же самое…

Наверное, он думал, что я сейчас что-нибудь скажу, как всегда, поэтому поспешил заткнуть меня с помощью поцелуя. Но в этот раз я была совершенно не способна говорить.

И надо же было так случиться, что именно когда рука Максима Петровича медленно поползла вниз по моей спине, заставляя последнюю покрываться мурашками, где-то рядом хлопнула дверь…

И я отпрыгнула от него, как испуганная кошка, озираясь по сторонам. Рядом больше никого не было, но… дверь в кабинет так и оставалась открытой. Я действительно не закрыла её, когда входила.

– О, боже мой, – выдохнула я, прижимая руки к губам. – Дверь!..

Громов совершенно спокойно посмотрел на причину моего беспокойства, потом подошёл и захлопнул её. Вернувшись ко мне, он взял меня за руку и повёл в свой кабинет.

Как я и думала, когда за нами закрылась ещё и эта дверь, Максим Петрович хотел вернуться к прежним занятиям, но…

– Стойте! – прошептала я, останавливая его на полпути к моим губам. – Пожалуйста, не нужно больше.

Громов улыбнулся, но из объятий не выпустил.

– Не понравилось? – спросил он, хитро прищурив глаза.

– Понравилось, – ответила я так же тихо, как и раньше. – Просто не нужно, и всё.

Максим Петрович вздохнул.

– Тебе не нужно было целовать меня на мой день рождения. Это была твоя ошибка. Если до того поцелуя я ещё мог как-то держаться… То теперь уже нет. И прошедшая неделя полностью убедила меня в своём решении…

Вот тут я испугалась. Громов смотрел на меня очень странно. Я никогда не видела такого взгляда у него – мрачного и упрямого.

– В каком решении? – спросила я осторожно.

– Я расскажу тебе о нём чуть позже. Хорошо?

И, не дожидаясь ответа, Максим Петрович вновь поцеловал меня. Так же властно, как и до этого, но теперь он ещё и совершенно нахально поглаживал мою грудь. Этот факт меня просто поразил! Громов, который раньше не позволял себе ничего больше осторожных прикосновений, и вдруг…

Что же с ним случилось?!

– Иди, – наконец сказал Максим Петрович, выпуская меня из объятий. – Я слышу, там Светочка уже пришла. Через час я тебя вызову, обсудим выставку.

Кивнув, я поспешила ретироваться, забыв даже о том, что могу выглядеть после всех этих поцелуев, мягко говоря, странновато.

И Светочка этот факт сразу заметила.

– Зотова, – ухмыльнулась она, доставая из шкафа пакетик с чаем, – ты что, целовалась?

Я вздохнула, опустилась на стул и жалобно вопросила:

– Неужели так видно?

– Не волнуйся, – она опять хмыкнула, – это ненадолго. Просто поправь волосы, чуть припудрись и подкрась губы. Хотя… с губами можешь ничего не делать, они сейчас и так красные.

Кивнув, я встала и подошла к зеркалу. Выглядела я действительно знатно… Ну и Громов! И чего он так на меня накинулся…

– Наташ, – Светочка вместе со своей кружкой подошла почти вплотную и тихо сказала:

– Громов хороший мужик. И вы давно друг другу нравитесь. Я заметила это ещё в тот день, когда он тебя спящей красавицей назвал. Вы тогда флиртовали, знаешь об этом? Хотя, откуда ты можешь знать… Отпусти уже наконец все свои мысли и сделай наконец то, чего тебе самой хочется.

Я только вздохнула. Ну вот как таким людям объяснять, что если в жизни делать исключительно то, что хочется, всё полетит в тартарары?

Особенно моя совесть. Она этого не переживёт точно.

Когда Громов позвал меня к себе через час, я успела собраться с мыслями. Но он, похоже, этого ожидал, потому что ничего, кроме вопросов по работе, я от него не услышала. Почти полтора часа мы разбирали выставку, я выслушивала комментарии по итогам всех встреч, записывала инструкции для заведующих, и к концу нашего совещания успела окончательно забыть про утренний «инцидент».

И только я отложила ручку и начала приподниматься со стула, чтобы уйти к себе, как Громов вдруг взял меня за руку и спросил:

– Я не напугал тебя утром?

В его глазах действительно было беспокойство, поэтому я ответила:

– Немного, Максим Петрович. Вы были не очень похожи на себя… ну, на то, как вы обычно себя ведёте…

Он хмыкнул, но через мгновение серьёзно посмотрел на меня.

– Обещаю, что не обижу тебя.

– Я знаю, – я кивнула. – Но я немного не поняла насчёт того, что вы сказали про своё решение.

– Забудь, – Максим Петрович ласково улыбнулся. – Это не имеет значения, поверь. А теперь я хотел бы знать, что ты хочешь в подарок на день рождения.

Э-э-э… Что? Ах, да…

– Я и забыла, – я хмыкнула, вспомнив о том, что через полторы недели мне стукнет четверть века. – Максим Петрович, честное слово, я не знаю. Можно просто, как обычно, деньги в конвертике.

– Это от коллектива. А что могу подарить тебе я?

Еле сдержав удивлённый вздох, я ответила:

– Не знаю. Я… уже давно не думаю о таких вещах.

– Тогда просто скажи мне, что ты любишь. Кроме книг, конечно, – он усмехнулся. – К примеру, как ты относишься к украшениям?

Я забеспокоилась. Не хватает ещё, чтобы мой начальник мне дорогие подарки делал! А с Громова станется, он же просто побрякушку не купит, обязательно чего-нибудь придумает…

– Лучше не надо, Максим Петрович. Я нормально отношусь к украшениям, просто… не нужно.

В его глазах мелькнуло что-то, очень похожее на обиду. Я вздохнула. Ох, лучше бы он вообще меня не спрашивал про этот день рождения, будь он неладен…

– Хорошо, Наташа, я понял. Я что-нибудь придумаю. А теперь можешь идти.

Громов говорил ровным, спокойным голосом, но я понимала – обиделся… И что я могла сделать? Помедлив пару секунд, я вздохнула, покорно встала и вышла из кабинета, признавая своё поражение – я так и не придумала, чем могу утешить Максима Петровича.

По правде говоря, мне вообще не хотелось думать о своём дне рождения. Это был мой четвертый день рождения без родителей, и если до их смерти я просто всегда ждала в эти дни всяческих неприятностей, то теперь… Какой мукой для меня были последние три дня  рождения… Лучше бы их вообще не было!

Может, мне отпроситься? Или больничный взять?.. Нет, как малодушно… И потом, бесконечно прятаться всё равно невозможно, рано или поздно меня поймают и хорошенько поздравят. Хоть бы без цветов обошлось!

Размышляя об этом, я не сразу услышала звонок своего мобильного телефона. Это оказался Рашидов.

– Привет, – раздался в трубке радостный голос Мира. – Ты не будешь против, если я сегодня заберу тебя после окончания рабочего дня?

– Смеёшься? – я фыркнула. – С какой стати я могу быть против?

– Ну, мало ли… – в его голосе мне послышалась ласковая усмешка. – Ты же мне говорила, что сегодня Громов возвращается. Мало ли, вдруг он тебя на вечер ангажирует.

– Ну что ты, – я рассмеялась. – Такого ещё ни разу не было, если мне память не изменяет.

– Значит, мне подъезжать?

– Ага.

– Тогда подходи к воротам сразу после шести часов.

Положив трубку, я задумалась. Пожалуй, стоит попросить у Рашидова совета… Да, именно так. Он уже взрослый мужик, должен понять…