Текст книги "Право на одиночество (СИ)"

Автор книги: Анна Шнайдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)

Слова лились из меня, и я почти чувствовала змеиное шипение, которое было готово вырваться из моей груди. Но, нет… это всего лишь моё воображение. Не более того.

– Поэтому я не любила танцевать. Танцующий бегемот – что может быть отвратительней? Я несколько раз ходила в ночные клубы со своей лучшей подругой, и все эти разы тихо ненавидела окружающих. За их красоту, отсутствие комплексов, за их беспечность… Сама себе я всегда казалась похожей на клубок ниток, только вместо ниток – мои страхи и комплексы. А знаете, чего я боялась больше всего, Максим Петрович?

Всё это время начальник внимательно смотрел мне в глаза. Я не могла понять, о чём он думает.

– Догадываюсь, – тихо сказал он. – Но разреши мои сомнения.

– Я боялась показать свою слабость, – судя по удивлению, мелькнувшему во взгляде Громова, он подумал о чём-то другом. – Я нарочито надевала на себя маску равнодушия, и лишь небо знает, чего мне это стоило и какие демоны в это время бушевали в моей душе. Я боялась, что кто-то хоть на миг поймёт, что за личиной снежной королевы – нежная и хрупкая девочка, которая плачет от каждого нанесённого ей оскорбления. Не спрашивайте меня, почему я так боялась именно этого – я не знаю. Но каждый день, встречая на своём пути трудности, насмешки, жестокость, я говорила себе, что не имею права быть слабой. А после смерти родителей…

Я закрыла глаза, вновь переживая тот ноябрьский день.

– После смерти родителей я действительно стала снежной королевой. Я перестала притворяться. Меня ничто не могло больше напугать или унизить – мне было всё равно. И, знаете… Я всю жизнь стремилась к подобным ощущениям, я всегда хотела быть сильной. Но, конечно, не такой ценой. Однако, достигнув этого, я поняла, что умерла.

Первые ласковые солнечные лучи нежно прикасались к стволам деревьев, к остаткам снега, уже покрытого грязью, и к нашим лицам. Я не могла понять, о чём думает Громов, да и не пыталась…

– Каждый человек мечтает о доле другого, – продолжила я. – Мечтает стать красивее, лучше, выше, смелее. Но мало кто понимает, какая это непозволительная роскошь – отказ от самого себя. Ломая свою личность, ничего, кроме пустоты, не чувствуешь. И мне жаль, по-настоящему жаль, что место той искренней и нежной девочки заняла снежная королева, украв её душу и заключив в глыбу льда. Но… – я глубоко вздохнула, – я признаюсь вам в своей слабости. Пожалуй, единственной на данной момент. И слабость эта в том, что мне так проще жить. Я пошла по самой короткой и пустой дороге, выбрав путь одиночества. И это моё право.

Я почти дословно повторила ту фразу… «Право на одиночество»... Она уже давно стала моим проклятьем. Но никому, даже Громову, я не собиралась рассказывать всей правды о себе и своём проклятье.

Помолчав немного, Максим Петрович тихо сказал:

– Это самая печальная сказка о снежной королеве, которую я когда-либо слышал.

– Это ещё не конец, – я улыбнулась. – Ведь сегодня вам удалось немного растопить её лёд. И я даже ненадолго вспомнила ту девочку, которой была раньше. Я всегда ненавидела ночные клубы за громкую музыку и огромное количество неискренних людей. Но сегодня, танцуя, я почувствовала, как во мне подняла голову прежняя Наташа.

– Это хорошо или плохо? – настороженно спросил Громов. Я рассмеялась.

– Максим Петрович, уже три года я не испытывала таких эмоций, как сегодня. И вы спрашиваете, хорошо это или плохо?

– Но ты же сама только что упомянула, – он тоже заулыбался, – какую именно дорогу выбрала.

Я покачала головой.

– Это не имеет никакого отношения к моему пути. Это касается только жизни моей души. Я признаюсь вам, Максим Петрович, я была уверена, что та девочка во мне умерла окончательно и бесповоротно. Но сегодня я убедилась, что это не так. И… я рада. Я скучаю по самой себе.

Я опустила голову, чтобы скрыть слёзы. Да уж, я слишком много плачу в последнее время. Но это нисколько меня не огорчает.

Я почувствовала руку Громова на своём подбородке. Подняла глаза. Максим Петрович улыбался, а из-за выражения его глаз по моему телу прокатилась волна маленьких иголочек. Нежность… господи, какая нежность!

– Милая моя Наташа, – его голос будто обволакивал меня заботой. – И я повторю то же, что уже говорил тебе не раз: ты необыкновенная девушка. Так чувствовать способен далеко не каждый человек на этой планете. И спасибо, что поделилась со мной частичкой своих воспоминаний. Ты даже не представляешь, как это важно для меня.

Последнюю фразу Максим Петрович почти прошептал. А затем наклонился и нежно поцеловал меня в шею. Я вздрогнула и прерывисто вздохнула, собираясь с мыслями, чтобы сказать… что?

Ещё один поцелуй, немного ниже, а затем ещё один. Мысли растворились в воздухе. Осталась только одна: неужели я зря рассказывала ему всё это? Неужели он не понял, что я НЕ ХОЧУ?!

Ага, вот только моё тело, кажется, считало иначе. Потому что как объяснить то, что руки сами обняли Громова, сами привлекли его ближе, а голова запрокинулась, позволяя ему дальше исследовать мою шею. Всё это оказалось настолько не похоже на то, что я чувствовала с другими, когда в моей голове не было ничего, кроме мыслей, а тело было натянутым, как струна. И попробуй сказать хоть слово, когда всё тело растекается по лавочке. Теперь я понимала Антона с его утверждением, что ему никогда не отказывали в постели. Откажешь тут! Мысли разбегались со скоростью зайцев.

Но Громов остановился сам.

– Извини, – тихо сказал Максим Петрович, чуть отстраняясь и помогая мне сесть прямо. – Я слишком долго находился рядом с тобой. Этому искушению сложно противостоять. Но обещаю, больше не повторится.

Да? А жаль.

Но вслух я сказала:

– Ничего страшного. Я всё понимаю. Но теперь я хочу домой. Там моя кошка уже, поди, весь диван обглодала с голодухи.

Громов улыбнулся, достал мобильный телефон и вызвал такси.

Уже перед своим домом я вспомнила одну вещь.

– Максим Петрович, а вас жена не убьёт за то, что вы этой ночью неизвестно с кем время проводили? – тихо спросила я, с тревогой глядя на начальника.

Он как-то странно улыбнулся.

– Не убьёт. Не волнуйся. А вот Алиса точно будет задавать вопросы.

– И что вы ей скажете? – я с подозрением на него покосилась.

– Правду, – Громов ухмыльнулся. – Я не обманываю свою дочь. Кстати, если ты не возражаешь, я тебя как-нибудь с ней познакомлю.

Я от изумления раскрыла рот.

– Серьёзно?

– Конечно. Только вот не знаю, когда это случится, но мы непременно это устроим, – и, подмигнув, Максим Петрович помог мне выбраться из такси.

17

Только дома я осознала, в каком разгроме оставила квартиру. Алиса дулась на меня полдня, но в конце концов сменила гнев на милость. Убравшись и постирав всю свою одежду, я включила компьютер.

Письма от Антона. Целых два! Первое было обычным, с фотографиями и описаниями трудовых будней, а второе – тревожным, с вопросами о том, почему я не отвечаю на звонки. Я улыбнулась, представив, какие, должно быть, ужасы нафантазировал себе друг.

Из-за Молотова я больше не терзалась. Громов был прав – этим спором он только показал гниль собственной души, а меня она не коснулась. Теперь-то понятно, зачем он так напирал и склонял меня к постели. Как хорошо, что мне хватило благоразумия устоять. Впрочем… если судить по тому, как я реагирую на ласки мужчин, в ближайшем будущем стать женщиной мне не светит.

И как бы сильно мне ни нравился Громов, но пойти против его жены и дочерей я просто не могла. Это означало бы одно: предать моих родителей. Причём дважды. В первом случае я предам их, когда лягу в постель с тем, кого не люблю. А до любви мне ещё точно далеко, как до Китая. А во-вторых, связь с женатым мужчиной, боль и ревность жены и дочерей… Да я лучше уволюсь из «Радуги».

Вздохнув, я принялась писать ответ Антону. Скрывать отношения с Молотовым я не собиралась, впрочем, пощадила воображение друга и не стала описывать лишние подробности его ухаживаний.

А о ночи, проведённой с Громовым в ночном клубе, и особенно об утре на лавочке, я не упомянула вообще.

Молотов продолжал трезвонить мне все выходные. Телефон я не выключала хотя бы потому, что на звонки остальных отвечала. Дважды я говорила со Светочкой, которая долго орала на меня по поводу позорного бегства с работы. Но потом, успокоившись, сказала, что если Алексей Михайлович посмеет ещё раз ко мне подчалить, она ему лично якорь оторвёт.

Забавная аналогия.

Невозможно даже представить, как я обрадовалась в воскресенье вечером звонку Громова. Мне было немного жаль, что разговор продлился всего пару минут и состоял в основном из моих ответов на вопросы, как я себя чувствую.

В понедельник я готовилась к маленькой мести. Глупо, конечно, но я ничего не могла с собой поделать.

Чёрная длинная юбка с длинным разрезом, тёмно-синяя кружевная блузка, под которой намёком было видно изящное бельё. Туфли на маленьком каблуке, тонкие чулки, край которых при желании можно было показать, выставив ногу. Волосы я аккуратно уложила и немного убрала, обнажив шею. Лёгкий макияж, который я нанесла ещё дома, заставил меня с удовольствием разглядывать себя в зеркале. Теперь я начинала понимать Громова с его искушениями. И всех остальных тоже.

Да, мама, я действительно стала похожа на тебя как две капли воды. В то время, когда ты была жива, это было не так заметно из-за моего лишнего веса. Теперь же, когда я стала просто чуть пухленькой, как мама и многие кинозвёзды прошлого… Хм, от скромности я не умру.

Подмигнув своему отражению, я отправилась на работу. Держись, Молотов.

Когда я совершенно спокойно сняла весенний плащ в нашем со Светой кабинете, подруга присвистнула.

– Ну вы даёте, Наталья Владимировна. Кого соблазнять собираетесь?

– Тебя, – я усмехнулась, вешая плащ. – Ты мне больше всех нравишься в этом издательстве.

– А я? – услышала я насмешливый голос. Обернулась. На пороге своего кабинета стоял Громов и рассматривал меня с удивлением во взгляде.

– Доброе утро, Максим Петрович, – я кивнула, проходя мимо и усаживаясь за свой стол. – Вы, конечно, можете достойно соперничать со Светочкой, но помните, что джентльмены всегда пропускают дам вперёд!

Громов ничего не ответил, только ухмыльнулся, а затем скрылся в кабинете.

– Наташ, – прошептала Света еле слышно, – он ведь тоже мужчина, пожалела бы.

– Не переживай, это только на один день. Потом я опять вернусь к своим простым блузкам, юбкам и брюкам.

– Да ты и в них лакомый кусок, а тут такой наряд…

– Неужели я похожа на проститутку? – спросила я, с беспокойством оглядывая себя.

– Нет, – Светочка расхохоталась. – Ты похоже на девушку, которая хочет соблазнить мужчину. Ну… хотя нет, ты похожа на очень дорогую шлю…

– Света! – осадила я подругу под её оглушительный хохот.

Мои ожидания полностью оправдались. Когда я встретилась с Молотовым в коридоре, то его чуть удар не хватил. По крайней мере, я бы не удивилась, заметив спускающуюся с подбородка слюну.

Вот и вся моя месть. Смешно, правда? А на большее я и не способна. Покрутиться перед носом у этого озабоченного мужчины – вот, смотри, какая я, а тебе не достанусь – это казалось мне более чем достаточным.

Алексей не подошёл ко мне. Видимо, помнил предостережение Громова. И ещё я была почему-то уверена, что без Королёва здесь не обошлось.

Но… Молотов не был бы сам собой, если бы не предпринял ещё одну попытку. Я до самого конца надеялась, что этого не произойдёт… Но…

– Наташа! – услышала я тихий голос, когда вечером подходила к подъезду своего дома. Я так задумалась, что почти прошла мимо Молотова, даже не заметив его.

– А, – я ухмыльнулась, встретившись с ним взглядом, – это ты. Зачем пришёл?

Он стоял в двух метрах от меня, почему-то не предпринимая попытки подойти поближе. И смотрел мне в глаза.

– Извиниться, – услышала я тихий голос Алексея. Я подняла брови. Несколько секунд он молчал, видимо, ожидая от меня каких-то слов, но мне совершенно не хотелось разговаривать.

– Прости меня, Наташ, – наконец выдохнул Молотов. – И… выслушай, пожалуйста. Я не отниму у тебя много времени.

Я милостиво кивнула, продолжая смотреть ему в глаза. Посмотрим, что Алексей будет с ними делать. Когда искренне жалеют о своём поступке, не отворачиваются.

– Помнишь нашу первую встречу? Ну, когда я попытался с тобой на улице познакомиться. Ты мне понравилась… очень. Сразу, как только увидел. А потом, когда ты пришла на совещание, у меня даже немного крыша съехала, – он смущённо улыбнулся, но глаз не отводил. – Я принялся расспрашивать коллег о тебе, чтобы узнать, что ты за человек и как…

– Как меня охомутать, – пришла я на помощь Молотову, понимающе кивнув.

– Ну… да, ты права. И в первый же день мне заявили, что ты – орешек, который мне совершенно не по зубам. Рассказали, что за тобой в своё время все пытались приударить и получали от ворот поворот. Сказали, что ты та женщина, которая если говорит «нет», то это действительно значит то, что она говорит, и никак иначе. И я разозлился от этих откровенных насмешек. Да, я знаю, что вёл себя как малолетний мальчишка, но у меня словно голова закружилась… Захотелось доказать, что я мастер в соблазнении женщин, а они все…

– Лузеры, – я опять понимающе кивнула.  – Дурак ты, Молотов. Ведь эти менеджеры со мной уже пять лет общаются. Мог бы сообразить, что тебя тупо на бабло разводят.

– А я и сообразил. Почти сразу, после нескольких наших встреч… И я хочу, чтобы ты поняла – после этого я уже не мог остановиться. И мне нужно было выиграть это пари не столько ради денег, сколько ради того, чтобы получить тебя.

Молотов замолчал, ожидая от меня какой-то реакции. Но что я должна была сказать? Что я и так всё это знала и понимала? И что это его ни капельки не оправдывает?

– Наташ, – Алексей внезапно сделал несколько шагов вперёд и взял мои руки в свои, – пожалуйста, поверь мне: я действительно не хотел причинять тебе боль. Я просто… дурак, ты всё правильно сказала. Прости меня.

Молотов уставился на меня с такой мольбой в глазах, что я решила не мучить его препирательствами.

– Я тебя уже простила.

Несколько секунд он молчал, словно не веря, а затем воскликнул:

– Правда?! – и попытался меня обнять. Я мягко отстранилась, но своих рук у него не отняла.

– Чистая правда, Лёш. Я простила тебя. А теперь… я могу пойти домой? Честно, мне очень хочется есть и спать.

Молотов проигнорировал мой последний вопрос. Он продолжал стоять на месте, держа мои ладони в своих, и смотрел на меня как-то странно.

– Наташ, – Алексей положил мои руки себе на грудь, – прошу тебя, дай мне ещё один шанс.

Я слегка удивилась.

– Какой шанс?

– Ты мне действительно очень нравишься, – прошептал он, не отрывая от меня взгляда. – Очень! Пожалуйста, дай мне шанс всё исправить. Теперь я не буду принуждать тебя к чему-либо, обещаю.

Я молчала. А потом покачала головой и ответила:

 – Прости. У тебя был шанс. Но ты его упустил. Я не хочу тратить своё время на иллюзии.

Слово – лучшее оружие. И сейчас Молотов отшатнулся так, как будто я его ударила. И я почувствовала его боль и разочарование. Но… решение я уже приняла.

Лицо Молотова как-то странно искривилось. Он наклонился ближе и прошептал:

– Позволь задать тебе только один вопрос.

Я кивнула и улыбнулась.

– Ты… спишь с Громовым?

Если бы я была кошкой, то, клянусь, в тот миг зашипела бы. Или глаза ему выцарапала. А так я просто отшатнулась, резко выдернув свои руки и с отвращением посмотрела на Молотова.

Больше всего меня поразило то, что я прочла в его глазах. Он не сомневался! Он твёрдо верил в то, что сам себе придумал.

– А как ты думаешь? – на миг мне показалось, что от тона моего голоса заледенел воздух вокруг нас.

Молотов ухмыльнулся.

– Думаю, да.

– Тогда не буду тебя разочаровывать.

И я, развернувшись, спокойно пошла к своему подъезду. Кажется, он ещё что-то крикнул… Но я больше не хотела разговаривать.

Дома, злая, я решила принять холодный душ. Чуть не залезла под него прямо в  одежде, но вовремя опомнилась. А потом, нацепив на себя халат, включила компьютер и загрузила скайп.

Антон. Он был там. Я улыбнулась. А ты ведь так похож на Молотова. И даже в этом предположении насчёт моих отношений с начальником. И тем более – в этой странной уверенности, что я – твоя собственность.

Но Антон уже так не считал. И ему я была готова простить гораздо больше, чем Молотову… во много раз больше.

– Пчёлка! – его счастливая улыбка расползлась по экрану компьютера. – Как же я рад тебя видеть!

– А я – тебя. Как ты?

– Ничего, вот, фотографии обрабатываю. Не успеваю с этим заказом, а не за горами следующий…

– Я тебя отвлекаю? – я немного огорчилась.

– Ты меня никогда не отвлекаешь! – с пафосом заключил друг, и я не смогла удержаться от улыбки.

Мы болтали примерно полчаса. Я чувствовала, как постепенно оттаиваю благодаря весёлым историям Антона. Но как только я попрощалась с другом и отключила скайп, почувствовала, что скверное настроение возвращается. И противно мне было не столько оттого, что вновь могут начаться дурацкие слухи, сколько…

Я вздохнула. Конечно, я не спала с Громовым, но я не могла бы сказать, что не хочу этого.

18

В тот вечер я долго не могла заснуть. И чтобы не думать о том, что происходит со мной в настоящем, погрузилась в прошлое.

Я вспоминала Антона и свои прежние чувства к нему. Он ведь был моей первой любовью. Хм… и пока последней. С тех самых пор я больше ни к кому ничего подобного не чувствовала.

Захлёбывающееся от восторга сердце – каждый раз при встрече. Состояние искрящегося счастья, когда он был рядом. А стоило Антону улыбнуться – и мне казалось, что в мире становилось чуточку светлее.

И в какую бездну отчаяния я погружалась, когда видела его с очередной подружкой…

Именно во время таких погружений и состоялся один мой разговор с мамой, который я до сих пор не могу забыть. Да что там – я никогда его не забуду…

Я перевернулась на другой бок и закрыла глаза, пытаясь воскресить в памяти тот день…

В комнате царил полумрак. Я лежала на кровати, вытянувшись в струнку, и отчаяние захлёстывало меня с головой, как морские волны во время бури. Не думать, не чувствовать… Но за что, за что, за что?! – кричала я мысленно в никуда, надеясь, что меня услышат и снимут эту пытку безответной любовью.

Тихие шаги сзади. Прохладная рука на лбу. Кажется, мама пришла с работы.

– Доченька, – голос у мамы был очень уставшим, – пожалуйста, сядь. Я хочу с тобой поговорить.

– Не хочу я ни с кем говорить, – огрызнулась я. – Отстань.

Мама вздохнула. Несколько секунд она молчала, а затем я услышала её тихий голос.

– С того самого дня, когда я впервые посмотрела в твои глаза, я ждала и боялась этого…

– Чего? – буркнула я.

– Того, что ты влюбишься.

От неожиданности и испуга я действительно села.

– Как ты узнала?!

Даже в темноте мне были видны глаза мамы – глубокого синего цвета, «как море на юге где-нибудь», как сказал мне однажды Антон. Она смотрела на меня с такой нежностью и лаской… теперь этот взгляд остался только в моих воспоминаниях.

– Родная моя, – мама протянула руку и погладила меня по волосам. Я дёрнулась в сторону, и её рука сразу безвольно повисла. – Я ведь тоже любила…

– Да что ты знаешь! – я сжала кулаки. На глазах выступили слёзы. Что она может знать о моих страданиях, она ведь всегда была красивой, а я… гадкий утёнок!

– Я могу тебе кое-что рассказать? – тихо спросила мама. – Это не займёт много времени. Но, возможно, поможет тебе.

Сейчас, вспоминая, я морщилась от боли – как я ужасно тогда себя вела… Жаль, что нельзя вернуться в прошлое и надавать самой себе оплеух.

– Ладно, – буркнула я, скрещивая руки на груди. Мама улыбнулась, в её глазах мелькнуло что-то озорное, и тут же начала рассказывать:

– Ты не знаешь, что мы с твоим отцом познакомились, когда мне было всего восемнадцать, а ему двадцать четыре. Я училась на втором курсе, а Володя уже работал. Он показался мне таким взрослым и серьёзным при первой встрече… И я почти сразу поняла, что влюбилась окончательно и бесповоротно.

– Подожди, – я поморщилась. – Восемнадцать? Как это возможно? Ведь вы поженились, когда тебе было уже двадцать три года.

– Сейчас ты всё поймёшь, – мама кивнула. – Мы с Володей сразу подружились. Ничего большего – просто вместе гуляли, разговаривали, обсуждали прочитанные книги. Я-то поняла, что люблю его, а вот он… У твоего отца тогда была девушка. И он безумно любил отнюдь не меня, а её.

Я почувствовала, что начинаю совершенно глупо открывать рот. Отец? Мне даже сложно представить, чтобы он любил кого-то другого…

– Да, доченька. Я не могла отказаться от этой дружбы, да и как это объяснить ему? Володя ведь сам мне звонил, приглашал на встречи. И я страдала молча. Но настал день, когда он познакомил меня со своей девушкой. Её звали Ирой, и, доченька, это было исчадие ада. Я таких людей вижу сразу – ангельская внешность, за которой скрывается подлая и безжалостная душа… Ну, если она там вообще есть, конечно. И вот тогда началась настоящая мука. Я знала, что за человек Ира, но как объяснить это Володе?

Мама замолчала. Затаив дыхание, я ждала продолжения истории.

– Я жила словно в кошмарном сне, – тихо сказала мама. – С одной стороны – друг, которого я при этом безумно любила. И если я открою ему глаза на Иру… Сможет ли он выдержать это? И главное – захочет ли потом общаться с той, которая открыла глаза на его горячо любимую девушку?

– И что же ты сделала? – вырвалось у меня.

– Знаешь, – мама улыбнулась, – с тех пор уже столько лет прошло, а я до сих пор считаю это самым плохим поступком за всю свою жизнь. Я с помощью простой слежки узнала, что Ира изменяет Володе, да не с одним парнем, а с двумя. Понимаешь? Она встречалась сразу с тремя парнями.

– Зачем?!

– Наивное моё дитя, – мама рассмеялась. – Есть такие девушки, Наташа, для них парни – как вещи. Один в дорогие рестораны водит, другой подарки дарит, а у третьего она, может, математику списывает. Пока ты можешь ей что-то дать – ты с ней, но рано или поздно тайное становится явным… И когда я узнала всё про Иру, мне стало ещё хуже, доченька.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Почему?

– До этого я была не уверена. Я думала: может, я просто ревную? Может, она на самом деле золото и прелесть? А когда оказалось, что Ира крутит Володей... Но рассказать ему… – мама покачала головой. – Три месяца я места себе не находила. Я жила с постоянно повышенной температурой, часто плакала без причины – в общем, говоря современным языком, у меня была депрессия. А потом я взяла и написала письмо Володе. Где поведала и о том, что за человек его Ира, и о том, что я его люблю.

Я охнула. Никогда в жизни не решилась бы на такой поступок!

– И что?!

Мама грустно улыбнулась.

– Ничего хорошего, доченька, ничего. Володя был в ярости. Он встретился со мной, отдал мне письмо и… книги, которые брал у меня почитать. Сказал, что больше не хочет меня видеть. И удалился.

Я слушала маму и не могла поверить своим ушам. Папа? Она точно о нём сейчас говорит?!

– Мама…

– Я заболела, Наташа, очень сильно заболела тогда. А страшнее всего было то, что я не выздоравливала. Целыми днями лежала дома с температурой и смотрела в потолок. Это продолжалось… примерно недели две. А потом пришёл Володя. Он извинился за своё поведение, сказал, что я была права насчёт Иры.

– И он полюбил тебя? – я подскочила от радости. Мама тихо рассмеялась.

– Наивная моя! Нет, Володя сказал, что не любит меня и никогда не полюбит. Но он не хотел, чтобы прекратилась наша дружба. И решил расставить всё по своим местам сразу. Так и сказал: «Ты хорошая девушка, но меня абсолютно не интересуешь, поэтому не надейся понапрасну».

– Мама, – взмолилась я, – ты точно о папе сейчас рассказываешь?! Я не могу поверить, что он так тебя… обидел и унизил!

И больше всего в этой ситуации меня поражал тот факт, что мама смеялась. Она рассказывала эту историю с лёгкостью, как будто видела её в кино, а не переживала сама!

– Погоди, дочка, это ещё только начало. После того разговора всё вернулось на круги своя. Мы продолжали просто дружить, точнее – это Володя продолжал, а я… любила его.

– Тебе было… очень тяжело?

Мама задумалась. Вздохнула. А потом вдруг улыбнулась – так, как умела улыбаться только она одна – легко, как полёт бабочки, и с затаённым светом в глазах…

– Я была одним сплошным комком боли, – удивительные слова в сочетании с её улыбкой произвели на меня большое впечатление. – Как ты думаешь, отчего, Наташа?

– А чего тут думать. Оттого, что папа тебя не любил.

Улыбка мамы стала чуть шире.

– Не угадала.

Я удивлённо посмотрела на неё.

– Тогда отчего же?

– Если бы я действительно страдала только оттого, что Володя не любил меня… что ж, думаю, моя так называемая любовь прошла бы гораздо раньше. Знаешь, почему? Когда ты любишь человека, то думаешь о нём – о нём, а не о себе. Безусловно, от невзаимности я тоже страдала, но… это не было главным. Я видела, как мучается Володя. Он переживал из-за предательства Иры – он ведь всё-таки любил её, доченька. И очень сильно любил. Володя мучился и из-за меня. Он не хотел терять друга и разрывать со мной отношения, но и обнадёживать тоже не мог.

Мама села чуть ближе и взяла меня за руку. На этот раз я не отстранилась. Вспоминая тот момент, я закусила губу – как хорошо, что я тогда не оттолкнула её… А ведь в те годы (мне было семнадцать) я отталкивала родных с каждым днём всё чаще и чаще.

– Ты даже не представляешь, чего мне это стоило, – теперь мама больше не улыбалась, она была очень серьёзной. – Когда вокруг все, даже собственные родители, твердили – бросай Володю, перестань с ним встречаться, ты себя губишь, посмотри, сколько вокруг достойных людей. Но я не могла. Когда я встречалась с ним, я чувствовала себя живой. Да и Володя тоже радовался каждой нашей встрече. В действительности он ведь любил меня, хотя и только как друга. И в конце концов я начала игнорировать все настойчивые советы держаться от него подальше. Я видела, что Володе становится легче рядом со мной, он словно забывает о проблемах. И задвинула все мысли о себе и своих чувствах на задний план. Я думала только о том, как сделать так, чтобы он пережил предательство Иры и не замкнулся в себе, не стал ненавидеть всех девушек подряд. И спустя полгода я поняла, что добилась цели – Володя действительно полностью оправился и забыл Иру.

Мама замолчала. Опять улыбнулась мне своей ласковой улыбкой. А я… я всё ещё не понимала, как после всего сказанного она вышла замуж за этого человека.

Но дальше было хуже.

– Мама… что случилось потом?

– Потом много всего случилось, – сказала она мягко. – Например, у него появилась другая.

– Как?! А… а ты?

– Я была другом, доченька. Правда, один раз я сорвалась – когда спустя полгода Володя начал встречаться с девушкой, я… В общем, он не стал от меня ничего скрывать, сразу рассказал, что ходил на свидание. И я не сдержала горьких слов. Я спросила: «Неужели я тебе совсем не нравлюсь?»

– И… что?

– Володя очень разозлился. Вспылил, сказал, что мы уже это обсуждали, но если я такая глупая, он может повторить ещё раз – я не интересна ему как женщина, и вообще – не нужно навязываться и давить на него.

Тут я взорвалась.

– Мама!.. Да как… да как он!..

– Наташ! – мама прикоснулась рукой к моей щеке и покачала головой. Я с удивлением поняла, что не вижу в её глазах даже отголоска той боли, которую она тогда испытывала. – Я чуть не умерла в тот день. Я была на грани. После тех слов Володи я убежала домой, завернулась в одеяло и не отвечала никому. У меня вновь поднялась температура, я лежала и тряслась от обиды. Я-то думала, мы друзья, а он всё это время считал, что я рядом просто потому, что хочу его добиться. Я почти не спала в ту ночь, лежала и думала… А утром встала совершенно другим человеком.

– Каким?

– Мне показалось, что в ту ночь умерла моя любовь. Я больше ничего не чувствовала. Совсем ничего, понимаешь? Ничего, кроме презрения. Так я и сказала Володе, когда он пришёл на следующий день извиняться: «Уйди. Я тебя больше не люблю. Я тебя презираю».

– А он?

Мама молчала. Я смотрела на её лёгкую улыбку, на смешинку, которая пряталась в глубине её глаз, и не понимала – как? Каким образом я вообще умудрилась появиться на свет?!

– Несколько лет спустя твой отец признался, что тот день был худшим в его жизни. Ему не было так плохо даже после предательства Иры. И он решил вернуть моё к нему уважение. Володя упорно добивался моего прощения, но я лишь кривила губы в усмешке, когда он звонил и приглашал на встречи. Я твёрдо решила поставить точку в этих отношениях, начала обращать внимание на других молодых людей, встречаться с ними… Я выдержала пять свиданий, Наташ, во время которых сравнивала своих спутников с Володей и постоянно мечтала, чтобы рядом оказался он. В конце концов я поняла – бесполезно. Моя любовь к нему не смогла умереть даже после той обиды. И я решила возобновить нашу дружбу, сказав Володе, что больше не чувствую к нему любви, а те злые слова прощаю. Он был очень рад. И мы продолжили общение. Я спрятала все чувства к нему в глубине души, боясь хоть словом выдать себя. А Володя был просто счастлив, что к нему вернулся его лучший друг, а он к тому времени именно таким другом меня и считал.

Так пролетели четыре года, доченька. И знаешь, чем я занималась каждый день всё это время? Тем же, чем и ты только что, – я спрашивала у Бога, за что мне это. За что мне дана эта безответная любовь, которая только и делает, что рвёт мне душу? За какие такие грехи?

Да, именно об этом я и думала с тех пор, как увидела Антона… За что, почему я, почему? Чем я заслужила это – смотреть на человека, любить его, зная, что никогда в жизни он не будет моим? Но я даже боялась представить, каково было маме все эти годы, пока отец не любил её – ведь они были близкими друзьями, постоянно встречались, да и он знал о её чувствах… Меня утешало хотя бы то, что Антон не догадывается о моих.

– За эти четыре года мои слёзы высохли. Да, я чувствовала постоянную ноющую боль в груди, я мучалась, но уже не плакала. Я смирилась, я научилась жить со своим чувством, с пониманием того, что никогда не буду счастлива с любимым человеком. Я боялась только одного… Что однажды Володя всё-таки встретит достойную девушку. Мне оставалось только надеяться, что я справлюсь с этим испытанием.

А потом… кое-что случилось. Точнее, это что-то случилось только в моей душе, поэтому я даже не знаю, как правильно тебе рассказать… Но после всё пошло совсем по-другому.

– Что случилось? – я подалась вперёд, предчувствуя развязку истории.

В тот момент улыбка мамы стала необыкновенной. Такой улыбки я не видела ни до, ни после… Мне показалось, что из глаз её полился свет, который я могу не просто увидеть, но даже ощутить – прикоснуться рукой, прижать к щеке, поцеловать…