Текст книги "Право на одиночество (СИ)"
Автор книги: Анна Шнайдер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц)
– Почему именно я? – я решила полюбопытствовать. – Там, в зале, ещё полно народу. И молодых девушек достаточно.
– Вы – необычная девушка, Натали, – Бриар по-прежнему улыбался. – Сколько вам лет?
– Двадцать четыре года.
– Вы чертовски молоды… Девушки вашего возраста обычно передо мной бледнеют и смущаются. Вы же, Натали… Скажите, вы меня совсем не боитесь?
– Конечно, не боюсь, – я вздохнула.
– Вот видите. И вы ещё спрашиваете, почему именно вы… Вы, Натали, очень необычная девушка. И я хочу, чтобы вы были моей.
Такая безапелляционность меня даже восхищала. Почему-то вспомнился известный Интернет-мем: «А жареных гвоздей не хочешь, нет?!»
Но карьера элитной проститутки мне была не нужна. Хотя даже немного жаль – у таких людей в жизни меньше проблем, потому что у них меньше моральных качеств.
– Прошу прощения, Томас, но я вынуждена отказаться.
Некоторое время Бриар просто молча рассматривал меня. А затем, вздохнув, сказал:
– Жаль. Впервые в жизни по-настоящему жаль, что мне отказала женщина. Самая прекрасная женщина из всех, что я встречал.
Так, на сегодня комплиментов достаточно…
– Прошу прощения, Томас, – я поднялась, – но мне нужно возвращаться к Максиму. И, да… он думает, что мой отказ может повлиять на наши с вами деловые отношения.
Бриар поднялся вслед за мной и, встав рядом, улыбнулся, глядя в глаза. Странно, но сейчас он уже не выглядел таким ледяным, как раньше.
– А что вы сами думаете, Натали?
– Я думаю, что вы слишком благоразумны, чтобы позволять эмоциям брать верх над разумом.
Он кивнул и, взяв мою руку, поцеловал кончики пальцев.
– Я был прав, Натали, вы действительно очень догадливы.
Когда я вернулась в зал вместе с Бриаром, у Громова был уже изрядно бледный вид. И я поспешила к нему, пока он не выплеснул свою энергию на Томаса.
– Максим Петрович, – я подошла к Громову и положила руки ему на грудь, – успокойтесь, всё хорошо, я цела, и нашему издательству тоже ничего не угрожает.
Он глубоко вздохнул и закрыл глаза. Открыв их, спросил:
– Вы уверены?
– На все сто.
– Тогда… – Максим Петрович вновь начал прерывисто дышать, – что эта скотина вам предлагала?
Я улыбнулась, взяла со стола бокал с шампанским и протянула его Громову.
– Давайте, сначала успокойтесь, а потом я всё расскажу.
Минут пять Максим Петрович сосредоточенно пил шампанское и пытался восстановить дыхание. Я стояла рядом и улыбалась ему.
– Ну так, – кажется, он наконец пришел в себя, – что Бриар вам сказал?
– Ничего особенного, – моя улыбка стала более лукавой. – Просто предложил мне стать его любовницей.
Так-так, кто-то, кажется, сейчас взорвётся…
– Максим Петрович, волноваться не о чем, – я рассмеялась. – Я отказалась, а Бриар не держит ни на кого зла. На отношения с «Радугой» это не повлияет.
– Вы уверены? – спросил Громов, тревожно глядя на меня.
– Абсолютно. А теперь, пожалуйста, давайте уйдём отсюда, у меня уже голова болит от всех этих людей…
Уже у выхода меня поймал один из официантов и вложил в руку небольшой бархатный футляр.
– Мадам от мистера Бриара, – сказал он с изрядным акцентом и растворился в толпе – я даже не успела ничего спросить.
Громов этого инцидента не заметил. А я, спрятав футляр в сумочку, открыла его только в гостинице.
Внутри лежали прекрасные серьги с кулоном. В том, что это очень дорогие украшения, я почему-то не сомневалась.
Налюбовавшись на это неожиданное великолепие, я заметила записку, написанную витиеватым почерком.
«Прекраснейшей из женщин».
И всё. Лаконично. Хотя, нет, на обороте тоже что-то есть…
«P.S. Не вздумайте возвращать мой подарок – иначе действительно обижусь».
Смайлик, стоящий в конце этого послания, заставил меня улыбнуться. Надо же… а этот человек, похоже, не такой ледяной, каким кажется.
Впрочем, я ведь тоже не такая…
13
Я не рассказала об этом подарке ни Максиму Петровичу, ни Антону. Впрочем, Антону я вообще про Бриара не рассказала. А то ещё скажет, что я и ему симпатизирую… Тогда я его точно удушу при ближайшей встрече.
Громов оказался прав – уже во вторник я поняла, что начала думать по-английски. Это меня удручало. Хотелось домой. Тем более что Аня прислала мне смс со словами: «Кажется, когда ты вернёшься, Алиса тебя разорвёт».
Хотя на выставке, когда я рассматривала книги и обсуждала их с Максимом Петровичем, мне хотелось, чтобы это никогда не кончалось. Я была почти счастлива… если это, конечно, можно назвать счастьем.
В любом случае, рядом с Громовым мне было спокойно. И уж он-то точно никогда не станет делать мне никаких неприличных предложений. В этом я была уверена на все сто процентов, как и в том, что никогда не признаюсь ему: он значит для меня немного больше, чем просто начальник.
К вечеру вторника мы так умотались, что я почти не стояла на ногах. Мы полностью посмотрели два павильона из четырёх, и мне казалось, что подошвы моих туфель горят.
– Я хочу сесть, – простонала я, когда мы вышли с выставки. – И есть…
– Сейчас возьмём такси и что-нибудь придумаем.
Таксистов здесь было много. Мы попросили отвезти нас в центр города и доковыляли до ближайшего ресторана. Место было шикарное – в зале полумрак, свечи, нежная музыка из колонок… Мы сели за дальний столик и попросили меню. И пока не принесли еду, не разговаривали – каждый унёсся в свои мысли… А ещё, возможно, мы просто слишком устали, чтобы разговаривать.
Только после того как нам принесли салаты и вино, Максим Петрович нарушил молчание:
– Наташа, я всё забываю вас спросить… Наша Света замуж собирается?
– Что? – я удивилась. – Нет вроде… А почему вы спрашиваете?
– Видел, как она рассматривала неделю назад журнал со свадебными платьями, – кажется, Громов немного смутился. – Подумал, вдруг собирается, сам спросить постеснялся. А то надо было бы нам с вами ей подарок какой-нибудь приготовить.
– И в голову не берите, Максим Петрович, – я хмыкнула. – Света и «замуж» – это, по-моему, вещи несовместимые… Просто ей тогда один хахаль предложение сделал, она мне рассказывала, ну вот Света и задумалась на эту тему. В итоге она ему отказала, но это и понятно, Светочка всё-таки девочка неглупая. Этого парня она не любит, зачем же за него замуж выходить?
Да, слышал бы Максим Петрович её тогдашние умозаключения… Как она смотрелась в зеркало, рассуждала о том, что ей «двадцать четыре года, уже старая», «он красивый и богатый», «может, выйти замуж чисто в качестве эксперимента…» Но в итоге Светочка, слава небесам, решила, что не хочет выходить замуж без любви.
– Наташа, – взгляд Громова был серьёзным, – а вы вообще верите в любовь?
Ого, какую тему он завёл. Но на этот вопрос я нашла ответ ещё в раннем детстве. И он, по-моему, удивил Максима Петровича.
– Я не могу не верить.
Молчание. Я поймала на себе озадаченный взгляд Громова и улыбнулась.
– Я немного не понял…
– Максим Петрович… Я не могу не верить, потому что я видела любовь, я с ней выросла. Мои родители… искренне любили друг друга всю жизнь. Их путь друг к другу был долог и тернист, но в итоге они получили то, чего заслуживали – взаимную нежность, доверие, уважение. Я с рождения, каждый день, видела доказательства того, что любовь есть на свете, – я вздохнула. – Поэтому я не могу в неё не верить.
Некоторое время Громов молчал, задумчиво жуя салат. А я… погрузилась в воспоминания.
Мне семь лет. У мамы проблемы на работе, и она лежит, грустная, на диване в комнате. Папа садится с ней рядом, и молча, очень нежно, гладит её волосы и плечи.
«Лизхен, милая, – он всегда звал маму Лизхен, и в этом было что-то, восхищавшее меня. Это прозвище всегда казалось мне похожим на сахар… – Всё образуется…»
Четыре года спустя. Мама отравилась на корпоративной вечеринке, её тошнило до трёх ночи, а потом всё-таки вырвало. Я помню выражение лица папы, когда он помогал ей придерживать тазик. Ему не было противно, а в глазах было сочувствие…
Мне четырнадцать. Я случайно вошла в комнату и застала родителей за нежным поцелуем. Руки мамы лежали у папы на талии, а он держал её лицо в ладонях… И мне на один краткий миг показалось, что они всего на пару лет старше меня самой…
– Наташа? – голос Громова вторгся в мои воспоминания. Я посмотрела на него, пытаясь вытеснить образы мамы с папой.
– Ваши родители… они живы?
Горько усмехнувшись, я покачала головой.
– Нет, Максим Петрович, – мой голос был хриплым. – Они умерли три года назад. Погибли в автокатастрофе.
Громов отложил вилку и нож и потянулся к моей руке. Его рукопожатие было крепким, но нежным.
– Мне жаль, – тихо сказал он, сочувственно глядя на меня. – Теперь я понимаю, почему вы такая.
– Какая? – спросила я тихо, боясь пошевелиться. Только бы руку не отпустил…
– Спящая красавица, – Громов улыбнулся. – Вы… слишком взрослая для своего возраста. Слишком спокойная… самостоятельная. И очень, очень грустная.
В этот момент моё ледяное сердце обливалось кровавыми слезами. Никто и никогда, кроме Ломова, не говорил со мной с таким сочувствием в голосе. Никто и никогда не гладил так мои пальцы – в этом не было ничего пошлого, просто лёгкие касания. Но через мою руку как будто что-то вливали… что-то очень хорошее, тёплое, любящее. Как будто ты упал, разбил колёнку, и вдруг пришла мама и крепко обняла…
– Я хочу рассказать вам одну историю, чтобы вы понимали… – продолжил Громов, не отпуская моей руки, и я была ему за это очень благодарна. – Чтобы вы понимали, как же вам повезло. Такие родители, как у вас, даны далеко не каждому человеку. Многие дети растут в семье без папы или мамы, или они постоянно друг с другом ссорятся.
–Мои же родители… Они сильно отличались от ваших. Мама была очень хорошей женщиной, но слишком мягкой и доброй. А отец, наоборот, был жестоким человеком. И он держал её в ежовых рукавицах. У мамы не было друзей или подруг, она не работала, всегда сидела дома, потому что отец никуда её не отпускал. Он даже, – Громов вздохнул, – бил её.
– За что? – возмутилась я.
– Из ревности. Мама была очень красивой женщиной, на неё заглядывались. Мы-то с вами прекрасно понимаем, что никто не может быть застрахован от страстных взглядов и приставаний. Вы же не виноваты в том, что на вас обратил внимание Томас Бриар… Но отец этого не понимал. А может, и понимал, просто ему нравилось причинять маме боль. Впервые на моих глазах он ударил её, когда мне было всего семь. Я кинулся на отца, но он отшвырнул меня, и в тот день я поклялся, что когда-нибудь смогу побить его, – на лице у Громова промелькнула горькая усмешка. – Мама записала меня на занятия по восточным единоборствам. Вы всё удивлялись, почему я так легко и быстро отправил в нокаут вашего несостоявшегося насильника… А я просто этим занимаюсь с семи лет, Наташа.
– И вы… – я сглотнула, – вы побили своего отца?
Несколько секунд Громов молчал. Я видела, как он сжал вторую руку – так, что побелели костяшки пальцев.
– Мне было восемнадцать, я учился на первом курсе… Пришёл домой после института, а тут отец орёт на маму. И когда он ударил её, я кинулся на него, всего несколькими ударами я отправил его отдыхать у стеночки… Мы с мамой собрали вещи и ушли из дома. Почти год жили у её брата, а потом он помог нам купить квартиру… Отец пытался вернуть нас поначалу, но после разговора со мной передумал. И ещё через год он умер.
Схватив бокал с вином, Громов выпил его залпом и закашлялся.
– А ваша мама? Она… больше не вышла замуж?
– Какое там, – Максим Петрович хмыкнул, – она до конца жизни от мужиков шарахалась, как от бубонной чумы. Не желала ни с кем разговаривать, кроме меня и брата, даже слесарей и электриков посылала на три буквы. Мама очень помогла нам с женой, когда родилась Анжелика, да и с Алисой тоже…
С женой… я вздрогнула и отняла у Громова свою руку. Он немного удивлённо посмотрел на меня.
– Наташа, что с вами?
– Просто… немного жутко, – я даже почти не соврала. – Ваша мама уже умерла?
– Да, три года назад.
Громов смотрел на меня как-то странно. Словно понял, почему я отняла руку… но нет, этого просто не может быть.
– Видите, Наташа… не каждому в жизни так повезло с родителями. А ваши были прекрасными. Я понимаю, вы скучаете по ним. Но нужно жить дальше.
– Я и живу, – огрызнулась я, отодвигая пустую тарелку.
– Живёте, – и Громов, воспользовавшись случаем, снова взял мою руку. – Но вы ничего не чувствуете, Наташа. Ваше сердце продолжает биться, но вы закрыли его от любых привязанностей, потому что больше не хотите испытывать боль от потери любимых. Вы как спящая красавица – да, вы живы, но… вы спите.
– И что? – я не понимала, к чему он клонит.
– Вам нужно проснуться.
Проснуться… если бы я ещё знала, как. Но вслух сказала иное.
– Зачем? – тихо спросила я. Громов, кажется, слегка удивился. – Зачем мне просыпаться? Родители – это единственные люди, которые никогда бы меня не предали. Но они ушли навсегда. Зачем мне просыпаться и открывать своё сердце кому-то ещё, постоянно ожидая, что он либо уйдёт, либо предаст? Я не выдержу больше… лучше не привязываться, не чувствовать, не любить…
Он смотрел на меня с такой нежностью и таким сочувствием… И меня внезапно начало это бесить. Да и вообще, почему я тут рассуждаю о своей жизни со своим же начальником?
– Максим Петрович, – я попыталась улыбнуться, кажется, получилось кривовато. – Пожалуйста, оставьте эту тему. Это моя жизнь, и я проживу её так, как мне хочется.
В последний раз сжав мои пальцы, Громов убрал руку. Жаль…
– Простите… я вас не обидела?
– Нет, Наташа, – он покачал головой. – Мне не на что обижаться.
Я вздохнула с облегчением.
– Есть только одна вещь, которую я хотел бы вам сказать. Вы… всегда можете довериться мне. Я никогда вас не предам, обещаю.
Я посмотрела в серые глаза Громова и поняла, что верю ему.
Ночью мне снились родители. Мы вместе собирали землянику. Мне было всего десять, впереди ещё половина школьных каникул, а дома меня ждала интересная книжка…
– Лизхен, Наташик, бегите сюда скорее! – кричал папа. – Здесь целая поляна!..
И мама, наклоняясь, срывала для меня землянику горстями. И я ела эти кисло-сладкие ягоды, прижимаясь губами к её ладони.
Я проснулась со слезами на глазах… И в который раз пожалела, что не могла остаться в своём сне навсегда.
Среда и четверг пролетели быстро. Вечер среды мы с Максимом Петровичем посвятили покупкам сувениров. Было очень забавно смотреть, как он выбирает подарки для жены и дочерей. И я сразу поняла, что Громов очень хорошо знает характеры своих близких. Судя по подаркам, старшая дочь и жена действительно похожи друг на друга, а вот младшая… Не представляю, как такие разные люди уживаются под одной крышей.
– А как Анжелика и Алиса общаются между собой? – спросила я у Громова, когда он ходил из угла в угол в магазине с товарами из кожи.
– Нормально, – хмыкнул мой начальник. – Они и не дружат, и не ссорятся. Слишком разные.
Странное чувство согрело меня изнутри… Если Анжелика похожа на жену, а Алиса – на Максима Петровича… Получается, он с женой тоже – слишком разные?
Хоть это чувство и грело меня, я понимала, что оно нехорошее, и поэтому постаралась отбросить ненужные мысли.
Вечером в четверг мы уже должны были улететь в Москву. Ушли с выставки в два часа, поели, вернулись в отель, собрали вещи и отправились в аэропорт. Вылет был в шесть вечера.
– Не жаль возвращаться? – улыбнулся мне Громов, когда мы входили в самолёт.
Что я могла сказать… С одной стороны, было немного жаль… Особенно когда я понимала, что теперь не смогу столько времени проводить наедине с Максимом Петровичем, болтая о пустяках. После возвращения в Москву почти все наши разговоры будут о делах.
А с другой – я хотела домой. Я соскучилась по Алисе, по своему дивану, по Светочке…
– Немного, – в конце концов ответила я.
Через полчаса мы взлетели. А ещё через три часа я сошла с трапа и, вдохнув полной грудью весенний московский воздух, поняла – я дома.
Но домой в полном смысле этого слова я приехала уже за полночь. Мы с Громовым решили ехать в разных такси – он тоже торопился, и как ни не хотелось мне с ним расставаться, всё-таки пришлось позволить погрузить себя в отдельное такси.
– Спасибо, Максим Петрович, – улыбнулась я ему на прощание, а потом, подумав, добавила:
– Мне было очень хорошо с вами.
Он улыбнулся и, наклонившись, легко коснулся губами моей щеки.
– Мне с вами тоже, Наташа.
Пожал мою руку и закрыл дверь машины. Ничего лишнего…
Квартира встретила меня оглушающей тишиной. А затем…
– МЯЯ-УУУ!
И на меня откуда-то прыгнуло нечто серое и стремительное, чуть не сбив с ног. Я почувствовала, как острые когти впиваются в плечо.
– Алиса, девочка моя хорошая!..
«Хорошая девочка», кажется, и вправду решила меня растерзать. В любом случае, оторвать кошку от себя я не смогла: когти Алиса запустила очень глубоко… кажется, куртку придётся выбрасывать. Ну и ладно.
И я, стянув сапоги, шагнула в комнату и повалилась на диван вместе с Алисой. «Фыр-фыр-фыр», – урчала она мне на ухо.
– Я тоже очень скучала, Алис.
Я чуть не заплакала. Чёрт побери, в последнее время я стала чересчур сентиментальной…
А на кухне меня ждала коробка конфет и красивая открытка, подписанная корявым Аниным почерком:
«С возвращением, лягушка-путешественница!
Хотела купить тебе цветочек, но потом вспомнила, что ты у нас баба ненормальная и цветы не любишь. Так что кушай конфетки, кушай и толстей, а то совсем отощала, позор! Схватить не за что!
P.S. Позвони мне в пятницу – хочу увидеть тебя вечером в субботу. Отказы не принимаются!»
Громко рассмеявшись, я открыла коробку с конфетами. Алиса сидела рядом, на стуле, и смотрела на меня совершенно очумевшими от счастья зелёными глазами.
Тринькнул телефон. Дважды. Первая смс была от Антона.
«С возвращением, пчёлка! Завтра жди от меня письмо с красивыми фотками!»
А вторая… от Громова.
«За эти дни я привык желать вам спокойной ночи, Наташа. Так что добрых вам снов и до понедельника!»
Несколько секунд я стояла, словно оцепенев, а затем, прижав телефон к груди, тихо сказала:
– Господи, спасибо тебе за них.
Вечером в субботу Аня потащила меня в бар. Слава богу, её «друзей» там не было, зато к нам примотались два парня, которые, кажется, очень хотели секса вчетвером. Аня очень ловко их отбрила, но неприятные ощущения у меня остались – уж очень навязчиво один из них трогал меня за место пониже спины.
– Не парься, слышь, – размахивая стаканом с коктейлем, успокоила меня подруга. – Если париться о каждом придурке, который тебя лапает по причине своей озабоченности, никаких нервов не хватит.
Но в целом вечер был хороший. Хотя такие вот вечера я могу терпеть только ради Ани… всё-таки не очень я люблю кучу пьяных людей и громкую музыку. А, да, ещё и табачный дым…
В понедельник я мчалась на работу с радостью. И я даже не могла понять, чему рада больше... Тому, что увижу Светочку? Или Громова? Или я просто по работе соскучилась?
Света, кстати, меня чуть не задушила в объятиях, вопя на весь кабинет:
– Зотова вернулась!! Вот счастье-то!!
– Тише ты, фурия, – я тщетно пыталась её отпихнуть. – Ты мне сейчас все рёбра переломаешь, и останется на рабочем месте только мой трупик…
Ухмыляясь, Светочка отпустила меня.
– Ну, как съездили? Как тебе Максим Петрович в более интимной обстановке? – и она лукаво подмигнула.
– Интимной? – я подняла брови. – Ты имеешь в виду выставку?
Несколько секунд Светочка просто смотрела на меня, а затем вздохнула.
– То есть ты хочешь сказать, что у вас с ним ничего не было? – кажется, она была разочарована.
– Нет, – я рассмеялась. – Ты чего, Свет, он ведь женат!
– Как будто это хоть кому-то мешает…
– Мне мешает…
– Ладно, с тобой всё ясно, – она опять вздохнула. – А у нас тут, между прочим, новый директор по маркетингу! В пятницу заявился на работу.
– М-м, – я загрузила электронную почту и чуть не заплакала от количества присланных за неделю писем. – Ну и как он, хоть лучше, чем Крутова?
– Да кто его там разберёт, я его только в коридоре видела. Но отдел инноваций он уже расформировал. Такой красавчик, Наташ!
– Кто?
– Да директор по маркетингу этот! Блондин, а глаза большие, карие… И тело такое… Просто конфетка!
Я иронично посмотрела на Светочку.
– Намечаешь себе очередную жертву? Ты смотри, интрижка с директором по маркетингу может стоить тебе рабочего места.
Она отмахнулась.
– Нет, я пока другого охмуряю.
Я с подозрением посмотрела на подругу.
– Не переживай, это не Громов, – и Светочка подмигнула мне. Я, слегка обалдев, собиралась что-то ответить, но тут из кабинета выскочил сам Максим Петрович.
– Доброе утро, – он кивнул мне и Свете. – Наташа, только что звонил Королёв, он вызывает нас с вами к себе прямо сейчас.
Я поднялась с места и поспешила к генеральному. Интересно, зачем мы ему понадобились в понедельник, с утра пораньше?..
– Как пришлись подарки вашим дочкам? – спросила я у Громова, пока мы топали к Королёву.
– Отлично, – он улыбнулся. – Правда, Лика придиралась, но она всегда так. Алиса же прыгала от радости. Особенно ей, конечно, книжки понравились, хоть они и на английском.
Мы вошли в приёмную генерального. Катя радостно улыбнулась, кивнула нам обоим и сказала:
– Входите, Сергей Борисович ждёт.
Но в кабинете нас ждал не только Королёв. Рядом с ним стоял ещё один мужчина. Довольно молодой, лет 27-28, высокий и мускулистый, светлые волосы, большие карие глаза… И тут я его узнала!
Сегодня утром, когда я уже была возле проходной издательства, этот человек перегородил мне путь и, улыбаясь (он, видимо, считал эту улыбку сексуальной), сказал:
– Девушка, какие у вас планы на сегодняшний вечер? Вы просто покорили меня своей красотой, и я хотел бы пригласить вас в ресторан.
Я удивлённо посмотрела на него и ответила:
– Нет, спасибо, я обойдусь.
Попыталась пройти мимо, но этот нахал схватил меня за руку.
– Ну пожалуйста!.. Вы так прекрасны! Я не отпущу вас, пока вы не ответите мне согласием!..
От пафосности его речей меня покоробило.
– Если вы меня не отпустите, – холодно ответила я, выворачивая руку, – я громко закричу. Тут рядом сплошные офисы, охранников много, и по вашу душу найдутся.
После этого он меня всё-таки отпустил, но выглядел при этом так, как будто больше всего на свете мечтает задушить. И вот – теперь этот бабник стоит рядом с Королёвым и мило улыбается!
Впрочем, улыбка его померкла, когда он увидел меня.
– Максим Петрович, – услышала я голос генерального, – Наталья Владимировна, знакомьтесь, это Алексей Михайлович Молотов, наш новый директор по маркетингу.
Капец! Почему же мне так не везёт...
– Я с Алексеем знаком, – сказал Громов, пожимая руку нашему новому директору. – Некоторое время назад работали вместе в «Ямбе».
Молотов кивнул и протянул руку мне. Ладно, сделаю вид, что я его не узнала.
– Очень приятно, – сказала я, вежливо улыбнувшись.
И второй раз – капец! Он мою руку не просто пожал – он её поцеловал! И при этом так смотрел на меня своими глубокими карими глазами, что впору было ложиться и бить ногами об пол от восторга.
Но никакого восторга я не испытывала. Осторожно высвободив свои пальцы, я с трудом удержалась, чтобы не вытереть их о юбку.
– Максим Петрович – наш главный редактор, а Наталья Владимировна – его заместитель, – продолжал Королёв. Я была не уверена, что Молотов его слышит – он просто сверлил меня глазами. И я была уверена, что Громов это заметил – он переводил удивлённый взгляд с него на меня.
– Алексей Михайлович, – не снимая с лица вежливой улыбки, сказала я, – вы во мне дыру протрёте.
Кажется, это его встряхнуло.
– Прошу прощения. Вы похожи на одну мою знакомую…
– Сергей Борисович, – мне это надоело, и я повернулась к Королёву, – прошу прощения, я сегодня первый день после выставки… Мы с Максимом Петровичем хотели бы узнать, когда и кому мы должны доложить о результатах переговоров.
– Есть несколько принципиальных моментов, – перехватил инициативу Громов. – И чем скорее мы это обсудим, тем лучше.
– Хорошо, – Королёв немного раздражённо кивнул. – Тогда самое важное давайте обсудим прямо сейчас, а по остальному пройдёмся на совещаниях. В том числе завтра, на новинках.
Я еле сдержала горестный стон. Чувствую, завтрашнее совещание продлится до ночи…
Мы сели за стол и Громов принялся рассказывать генеральному о наших успехах. Особенно Королёва впечатлил договор с Бриаром.
– Да ты что! – воскликнул генеральный. – Я даже как-то не ожидал… Обычно Томас никогда не изменяет своим принципам и не отказывается от предварительных договорённостей. Я думал, это безнадёжное дело…
– Подписание договора – полностью заслуга Натальи Владимировны, – сказал Громов с гордостью в голосе, безумно напоминая мне в этот момент Михаила Юрьевича.
– И как вы это сделали? – поинтересовался Королёв.
– Ловкость рук и никакого мошенничества, – я пожала плечами. – Просто он показался мне типичным дельцом, вот я и рассказала о преимуществах договора с нами. Принципы принципами, но кто же отказывается от таких условий?
Примерно час мы сидели у Королёва, и за это время новоиспечённый директор по маркетингу меня удивил. В том, что он бабник, я ни капли не сомневалась, но и специалистом Молотов был прекрасным – в этом я убедилась. Великолепное знание рынка, ни одного лишнего слова, полная концентрация во время совещания. За это я простила ему утренний инцидент. И даже была готова простить его плотоядные взгляды на мою грудь, когда мы выходили из кабинета.
– Наташа, я предупреждаю вас, – тихо сказал Громов, когда мы уже шли по коридору редакции. – Я неплохо знаю Алексея, он не пропускает ни одной юбки.
– Не волнуйтесь, Максим Петрович, – я ухмыльнулась. – Моей юбки ему не видать, как своих ушей. И потом, он по крайней мере хороший специалист.
– Да, этого у Молотова не отнять. Но тем не менее…
– Максим Петрович, если я буду переживать из-за всех бабников на свете, никаких нервов не хватит. И вы тоже – не переживайте, – я посмотрела на Громова и, улыбнувшись, добавила: – Вашей спящей красавице не нужны принцы.
Под его взглядом я почувствовала, что начинаю таять, как мороженое. А уж когда он посмотрел на мои губы… Я с трудом осознавала тот факт, что мы стоим сейчас в коридоре перед дверью в наш со Светочкой кабинет, и нас может увидеть кто угодно…
И вдруг Громов начал наклоняться к моим губам. Я была не в силах сказать что-либо, только продолжала смотреть в его ласковые серые глаза, которые всё приближались…
Но вместо того, чтобы поцеловать меня, Максим Петрович поднёс свои губы к моему уху и прошептал:
– А Молотов и не принц. Он кобель.
Я засмеялась. И над словами Громова, и над своей глупостью. Ну как я могла подумать, что он собирается меня поцеловать?
Иногда я солидарна со Светочкой – я всё-таки страшная дура.
