Текст книги "Витамины любви, или Любовь не для слабонервных"
Автор книги: Анна Макстед
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц)
Глава 5
Папа сказал, что Джейсон вернется. Так что, наверное, имело смысл подождать. Но, честно говоря, ждать я не могла. Терпение – тоже из тех достоинств, значение которых, с моей точки зрения, люди переоценивают. По-моему, люди склонны переоценивать все так называемые достоинства. Как и все спектакли, идущие в Уэст-Энде. На работе столько всего за день натерпишься, что хватает за глаза и за уши. Хотя бы в личной жизни хочу обойтись без этого. Конечно, Габриелла осудила бы меня за попытку отбить Джейсона у Люси, но, по-моему, сопротивляться такому искушению должны оба, и если это настоящая пара, то она выстоит. Джейсон не ответил на мой звонок. Через три дня, в пятницу в полдень, я позвонила ему на работу:
– Добрый день. Джейсон на месте? Это его девушка. – А-а, Люси! – ответила трубка. – Привет! Я убрала трубку от уха и посмотрела на нее с неприязнью.
– М-м, нет. Это Ханна. А с кем я говорю?
– А-а, Ханна, его бывшая… Я Кэтлин, его личный секретарь уже… ну да, уже четыре года.
– Ой, Кэтлин, перестань, – сказала я. – Можно подумать, ты меня не узнала.
Плохо так говорить, но меня бесят люди, которые не могут прямо сказать, что злятся. Они стремятся внушить тебе чувство вины и хотят при этом, чтобы ты сама догадалась, в чем именно виновата. Когда мне намеками стараются испортить настроение, я знаю, что делать: нужно говорить все, что думаешь, открытым текстом. Такие люди не переносят прямого разговора, как вампиры – солнца.
После долгой паузы Кэтлин сказала:
– Он уехал в Полсит на серфинг, Хан-н-на.
Озадаченная, я положила трубку, вздохнула и потянулась за ключами от машины.
Когда я прибыла в Полсит, ветер там сносил крыши домов. В последний мой приезд, помнится, я спросила Джейсона, нельзя ли найти для серфинга другое место, где нет таких ветров. Его это так развеселило, что он тут же растрезвонил мои слова этим мутантам – своим друзьям-серфингистам, и они все дружно хохотали надо мной. Тогда я им сказала:
– Надо же, как смешно! Зато в сравнении с Австралией это местечко – дыра, согласны? – И все тут же заткнулись.
Но вот прошло четыре год а, и я вернулась в Полсит, готовая к покаянию. Я разорилась, сняла комнату с полным пансионом, решила принять душ перед встречей с Джейсоном и даже занялась макияжем. В этом я не большая мастерица. Никогда не училась его накладывать. Не знаю, откуда другие почерпнули сведения о том, как его делать. Наверное, из наблюдений за своими мамашами. Если я иногда и рискну, то в итоге смахиваю на Джуда Лоу в «Искусственном интеллекте». Габриелла хранит губную помаду в холодильнике, а я на батарее центрального отопления (у меня в ванной батарея рядом с умывальником), а не на полке. Короче, вам все про меня стало ясно.
В субботу утром я съела все, что хозяйка поставила на стол. Никогда не отказываюсь от еды, тем более, если не сама готовила. Даже в самолете, когда лечу, эконом классом, подчистую съедаю все, что приносят на подносе. Когда я встала из-за стола, я была вдвое тяжелее, чем до завтрака.
Потом я перелистала все журналы, лежавшие в холле на столике, пока не нашла один, выпуска семидесятых годов. Тут было из чего выбирать: нашлись журналы «Белла» и «Леди», еще был «Умелый матрос», но его я решительно отложила в сторону. На обложке «Леди» была изображена женщина лет пятидесяти, на обложке «Белла» – молодая, с золотистыми тенями на веках. Эти тени мне не годились, так что я взяла за образец первую даму. По крайней мере, у нее были четко видны границы нанесения румян. Проведя у зеркала, двадцать пять тягостных минут, я застегнула молнию косметички и отправилась на берег.
Я знала, где найду Джейсона. Он никогда не терял ни минуты. Это меня восхищало. Приятно быть рядом с человеком, страстно увлеченным чем-то, хотя бы и серфингом. Однажды он сказал: «Это волшебное ощущение, когда смотришь, как возникают волны. Как будто ты под гипнозом. Как будто на тебя катятся большие зеленые горы. И вдали иногда мелькают дельфины».
Мне понравилось это описание. Так мог бы сказать ребенок. Он показался мне заблудившимся мальчиком – так трогательно.
– Джейс! – закричала я, когда он, наконец, с трудом побрел по воде к берегу. В своем черном мокром костюме, с доской в руках, небри тый, он выглядел более крепким, чем был на самом деле. Я подбежала к нему, и он вскрикнул:
– Ханна! Что ты тут делаешь? Тебя не узнать. Что у тебя с лицом?
– А что такое? – Моя улыбка дрогнула.
Он озабоченно наклонился ко мне.
Я поднесла руку к лицу и нащупала пудру.
– Это румяна. Попробовала сделать макияж.
Джейсон отступил на шаг.
– Надо же! Довольно… гм… мило. Похожа, на мою бабушку.
– Будь здоров. – Я отвернулась от него и пошла.
– Постой! – Он засмеялся. – Все-таки что ты тут делаешь?
Я постаралась стереть румяна рукавами. Чертов журнал «Леди».
– Джейсон, скажу тебе честно, – когда так говорят, знайте: вас обманывают, – я почувствовала, что поступила мерзко, когда отвергла твое предложение. Я… по тебе соскучилась. Без тебя все не так. Чувствую себя, как… бездомная кошка. Я понимаю, теперь у тебя другая девушка, я уважаю ваши чувства, но все произошло так быстро, и я бы не хотела, чтобы ты опрометчиво женился… – и смолкла, увидев выражение его лица.
– Уважаешь мои чувства к Люси? – переспросил Джейсон.
Видимо, мое вранье показалось ему неправдоподобным.
– Джейсон, надо бороться за свое желание. Я не считаю правильным просто молча страдать.
– Знаю.
Реакция Джейсона была не такой доброжелательной, как я ожидала. Моя последняя фраза прозвучала просто дерзко. Когда речь заходила о страдании, Джейсон был вне конкуренции. Несколько лет назад он клялся, что у него опухоль мозга, потому что он все время видит вспышки белого света. Это тянулось несколько месяцев, пока я не объяснила ему, что его квартира находится на перекрестке большой дороги и вспышки белого света – от висящей там камеры отслеживания скорости. После этого я ни разу больше не слышала об опухоли мозга. И все же, когда у него болела голова, он не спрашивал, как все нормальные люди: «Нет ли у тебя таблеток от головы?», нет, он говорил: «У тебя есть что-нибудь болеутоляющее?» Он умел все драматизировать. Можно было подумать, что живешь с Барбарой Стрейзанд.
Опустив взгляд на песок, я сказала:
– Гляди-ка, ты, наверное, замерз. Я хотела просто поговорить, но, видимо, выбрала не лучшее время. Почему бы нам не встретиться на неделе после работы?
Думала, откажется, но он кивнул. По его лицу медленно расползалась улыбка:
– Мне нравится твоя идея.
Улыбнувшись, я приложила руку к его холодной щеке. Победа!
Джейсон подробно мне объяснил, куда прийти. Дал какой-то адрес в шикарном районе города. Наверное, какой-нибудь клуб для снобов.
– Это какой-то гламурный частный клуб? – воскликнула я.
– Ты меня столько лет знаешь и думаешь, что я захочу пойти в гламурный частный клуб? – удивился Джейсон.
– Все меняются.
– Ты ведь не меняешься.
Я подумала: но ты-то ведь изменился! Я не привыкла к Джейсону, который огрызается. И не привыкла к Джейсону, который может хитростью заманить меня к психотерапевту.
Не сняв пальто, я села в кресло как можно дальше от психотерапевта. Джейсон – в ближайшее. Я скрестила руки на груди.
– Мне кажется, вам неуютно, – заметила врач.
– Мне на самом деле неуютно.
Психотерапевт, тучная женщина лет пятидесяти, воспользовалась этим обстоятельством и стала объяснять, почему я здесь оказалась:
– Один из движущих мотивов в психотерапии, – кажется, она так сказала, – ощущение незавершенности какого-то дела. Джейсон называет это методом «пустого кресла». Если вы не рассчитались со своим прошлым, например, ваш отец был груб и жесток с вами, но он умер, и у вас не было возможности противостоять ему, представьте себе, что ваш отец сидит тут, в кресле, и вы ему говорите все, что хотите. Этот способ помогает закрыть проблему. Люди по-настоящему входят в ситуацию и, как правило, высказывают, открыто все, что у них на душе.
– Отец Джейсона жив, – заметила я.
– Разговор чисто теоретический, – улыбнулась она. – Джейсон пригласил вас сегодня прийти с ним, потому что он чувствует, что у вас есть общие нерешенные проблемы. Мы решили, что их решению поможет совместное обсуждение. – И добавила: – Джейсон пробовал метод «пустого кресла», обращаясь к вам, но у него не получилось.
– Воображения не хватило, – объяснил Джейсон, краснея.
– Отлично, – сказала я. – Что будем обсуждать?
Психотерапевт откашлялась. Мне она не нравилась.
– У Джейсона есть проблемы, и нам бы очень помогло, если бы мы услышали, как вы их понимаете. Возможно, Джейсон что-то воспринимает неправильно…
– Мне Джейсон вполне подходит, – ответила я. Ни Джейсон, ни она не улыбнулись.
– Мы надеемся, что вы поможете мне получить более адекватное представление о том, что между вами происходит.
Всегда приятно, когда тебя просят вершить суд. Такое ведь случается нечасто.
Особенно если речь идет о недостатках кого-то другого.
– Классно! – сказала я. Психотерапевт откашлялась.
– Джейсон считает, что в ваших отношениях недостает близости. Что вы об этом думаете?
– В первый раз слышу. – Я вопросительно взглянула на Джейсона.
– Понятно. Как вы оцениваете уровень интимности ваших отношений?
– По моим оценкам, у нас все было отлично.
– Как вы определяете слово «близость», Ханна?
– Это когда люди состоят в интимных отношениях? – Психотерапевт была явно разочарована моими ответами. Она напомнила мне мою учительницу английского языка, на вопрос которой: «Про что книга «Скотный двор»?» я ответила: «Это книга про свиней».
– Можете вспомнить хоть один пример, когда вы почувствовали, что между Джейсоном и вами наступил момент близости?
– Да! – ответила я, подумав секунду. Психотерапевт просияла.
Я колебалась:
– Это… довольно интимно. Не хотелось бы вас шокировать.
– О! – отозвалась она. – Меня мало что шокирует. Главное, чтобы вам было комфортно это рассказывать.
– Ладно. – Я кинула взгляд на Джейсона. Он кивнул в знак согласия. – Мы тогда были в доме Джейсона. Только что пришли из не очень хорошего ресторана. Я там ела цыпленка. Джейсону показалось, что он весь пропах кухней, так что он отправился в душ. И вдруг я почувствовала, что мне свело живот. Очень сильно. Туалет в квартире Джейсона один, в ванной. Обычно он не любит, чтобы мы… но тут был крайний случай. Я ринулась к унитазу, уселась, у меня был жуткий понос. Такой жуткий, что Джейсона вытошнило прямо в ванной.
Я улыбнулась психотерапевту. Она была явно оскорблена. Я взглянула на Джейсона. Он рукой закрыл глаза.
Психотерапевт вздохнула и, чтобы скрыть этот вздох, медленно выдохнула. После чего сказала:
– Так, ясно. И когда вы думаете о моменте близости в ваших отношениях, вам вспоминается именно эта сцена?
– Да. – Помолчав, я спросила: – А что? Вы хотели, чтобы я вспомнила сексуальный момент?
– Дело не в том, чего хотела я. Мне надо понять, что такое близость в вашем понимании. А вы мне рассказали… – Она откашлялась. – Благодарю вас.
– Не за что, – кивнула я.
Она что-то написала на листочке бумаги.
– Ханна, мне кажется, вы представляете себе близость как некие фамильярные отношения с человеком, при которых можно не соблюдать социальных норм вежливости. – Мне показалось, что она с трудом сохраняет нейтральный тон. – Согласны?
– По-моему, – ответила я, – именно так представляют себе близость большинство людей.
– Ясно. Но допускаете ли вы, что для некоторых понятие близости может означать что-то другое?
– Да, для некоторых – вполне возможно. Но что именно?
– Может быть, для некоторых близость означает эмоциональную открытость.
– А, ну да.
– Права ли я буду, если скажу, что вы не вполне освоились с представлением об эмоциональной открытости?
Я была тут без своего адвоката, и мне всего сказанного было достаточно.
– Я, честно говоря, не понимаю, зачем все это. Если Джейсона не устраивает мое понимание близости, зачем тогда он делал мне предложение? – Я посмотрела на Джейсона и увидела, что он с надеждой смотрит на психотерапевта. – Она не знает! – сказала я ему. – Отвечай сам.
– Я надеялся, что тебе просто надо расслабиться. И еще. Я тебя любил. И все еще люблю. – Последнее слово он пробормотал себе под нос.
– Джейсон, – сказала я. – Все это очень мило, но почему тебя именно сейчас волнует, что я думаю? Ты ведь вроде ушел?
Джейсон, сидевший в кресле-качалке, наклонился вперед:
– Ханна, я привел тебя сюда, потому что меня смутило то, что ты сказала в Полейте. Я тебя все еще люблю. До сих пор. И все же, если ты не хочешь того же, чего и я, тогда, как бы я тебя ни любил, я не могу тратить свою жизнь на тебя. Я очень увлекся Люси, и… у нас общие стремления. Я мог бы быть очень счастлив с ней. Но, Ханна, ты – любовь всей моей жизни. То, что ты сказала в Полейте, дало мне надежду на то, что еще не все потеряно. Но на этот раз, если мы хотим быть вместе, надо все сделать, как положено. Не просто вдруг возобновить отношения. А рассмотреть все стороны проблемы. Что-то изменить.
Я сдерживалась изо всех сил. Происходящее, сильно смахивало на дурацкое ток-шоу. Все-таки он нытик.
Психотерапевт улыбнулась Джейсону. Ясно, ей нравится, когда люди выворачиваются перед ней наизнанку. Я тоже ему улыбнулась, хотя более натянуто, чем она. Поймите меня правильно. Было приятно узнать, что он еще любит меня. Я испытывала к нему те же чувства. Но если тебе говорят, что ты чья– то любовь до гроба, то это уже давление на психику. Психотерапевт почувствовала, что у нее появился шанс.
– Ханна, вы согласны, что не слишком эмоционально открыты?
Я посмотрела прямо на нее и заговорила медленно, подчеркивая ключевые слова, чтобы до нее дошло:
– У меня работа такая – я не с эмоциями имею дело, а с фактами. Я не привыкла иметь дело с выяснением причин. В моей работе не имеет значения причина поступка. По сути дела, для успеха моей работы важно, чтобы я была эмоционально закрыта. А не эмоционально открыта, – добавила я с нажимом. У нее рот приоткрылся.
Я собиралась добавить: «Для меня факты – источник существования», но тут взглянула на Джейсона: он закатил глаза и одними губами беззвучно произносил эту же фразу. Я поняла, что с нее надо было начинать. Так что я ограничилась словами:
– Ну да. Согласна с вашей последней фразой.
Психотерапевт облизнула нижнюю губу:
– Видите ли, Ханна, в некотором смысле психотерапевт – вроде детектива. Ищет мотивы поступков человека и вынуждает его раскрыть свой внутренний мир.
Если это была попытка заставить меня ощутить нашу с ней внутреннюю связь, она провалилась. Я ничего ей не ответила, только выковыряла что-то липкое из-под ногтя. Тогда она быстро добавила:
– Ханна, можете ли вы вспомнить время своей жизни, когда вам была присуща большая эмоциональная открытость, чем сейчас?
– К чему этот вопрос? – спросила я, пощелкав языком.
Она притворилась, что ищет что-то перед собой на столе, но я заметила, как ее взгляд метнулся к запястью – посмотреть на часы.
– Я подумала, что, возможно, в вашей жизни было какое-то событие, которое могло привести вас к убеждению…
– Какому убеждению?
– Убеждению, что эмоциональная открытость опасна.
– В моей работе она опасна. Даже очень. Я хочу сказать, если работаешь под прикрытием и…
– Она говорит не о твоей дурацкой работе! – завопил Джейсон.
Психотерапевт приняла смущенный вид:
– Ханна, Джейсон, боюсь, наше время истекло. Может, кто-то из вас хочет что-нибудь добавить?
– Да, – сказал Джейсон, – я хочу добавить. Я знаю, у меня есть недостатки, но у нее их больше, и теперь, когда она сказала, что хочет еще раз попробовать, я растерялся. Хотя мне очень неудобно перед Люси, но я хочу дать Ханне еще один шанс, однако, чтобы у нас все получилось, она должна немножко научиться отдавать, адаптироваться…
Психотерапевт заерзала в кресле:
– Джейсон, извини. Мы должны заканчивать через секунду. Меня ждет следующий пациент.
– Ладно, но я просто хочу, чтобы она знала: если бы она призналась, почему она такая, все бы изменилось. Я хочу сказать, она даже не сказала вам… – Он свирепо смотрел на меня.
Психотерапевт поднялась с места:
– Боюсь, нам пора заканчивать. – Сделала паузу. – Не сказала чего?
Я нахмурилась, глядя на Джейсона. Потом поняла:
– Ах, вот в чем дело. Он имеет в виду, что я уже была замужем… В двадцать лет. В течение пяти месяцев. Я бестолковая старая разведенка, обремененная тоской и сожалением. Это к делу относится?
Глава 6
Этот факт – единственное, что роднит меня с Дженнифер Лопес. Хотя нет, еще нас объединяют размеры наших задниц, но об этом я лучше промолчу. Видимо, я не настолько готова к самобичеванию, насколько следовало бы. Боже, до чего все получилось неловко. Свадьба была на широкую ногу. Отцу хотелось пустить пыль в глаза. Я и сама люблю показуху, так что с радостью согласилась на все его выдумки. В душе все пело: я – невеста! Все должны прыгать вокруг меня! В день, когда выходишь замуж, тебе все можно. Свою школьную подругу Мартину я попросила быть подружкой невесты. Она спросила:
– Приглашаешь, потому что я толстая?
– Правильно мыслишь, – ответила я. – Потому только и пригласила. Думаю, рядом с тобой я буду кл-л-лассно смотреться.
– Ясно, – ухмыльнулась она, – тогда я согласна.
Мартина была одной из немногих, кто не считал мой брак с Джеком ошибкой. В основном все родственники были в отчаянии. Только отец жены кузена, которого я видела два раза в жизни, сказал мне: «Поздравляю. Я не поддерживаю этих «феминисток». Как они там себя называют – «одиночки»? Жизнь женщины бессмысленна, если ее рука не зажата в твердой мужской руке». Я ответила: «Вот как? Никогда не была поклонницей садо-мазо». Большинство родственников вообще никак не могли решить, одобрить мой поступок или осудить. Пора ли мне стать солидной замужней дамой, или же я связываю себя семейными узами, едва выйдя из подросткового возраста.
А жена кузена так отреагировала: – Ханна, выходить замуж в таком возрасте ненормально, тем более ты – из среднего класса, и у тебя есть образование. Скорее всего, тебе захочется сделать карьеру – здесь нужна определенная свобода, ты должна сначала примерить другие социальные роли и изучить свои личностные возможности.
Надо так понимать, что совместить это нельзя. Я посмотрела на нее так, будто она спятила. Во-первых, у меня не было еще образования. Во-вторых, почему замужество должно помешать карьере? Оно больше, чем свобода, может помочь: если повезет, мне больше не придется тралить улицы в поисках мужчин в любое время суток. В-третьих, не могла же она считать Джека, как она выразилась, «моим первым»? Возмущают меня люди, которые произносят фразы типа «мой первый». Собеседник, домысливая фразу, неизбежно представляет, что имеется в виду секс. Это пошло.
Отец же мой был в восторге. Он любил Джека. И мать его любила, я это видела. Я и сама ого любила. Он, конечно, был порядочная дрянь, но я его любила. Начинал он адвокатом в Сити, в фирме, о которой говорили, что ее сотрудницы все, как одна, красавцы. Он был заносчив и груб, но забавен и симпатичен, так что этим в основном и держался. Мы с ним учились в одной школе, как и с Джейсоном, но они не были знакомы, потому что Джек пришел к нам в шестом классе, а Джейсон был на три класса младше. Но, в противоположность Джейсону, Джек не был в таком уж восторге от меня. Оказалось, что мы с ним учились в одной начальной школе, – возможно, он помнил меня в то время, когда я гонялась за мальчишками по игровой площадке в костюме тыквы. Наши отношения напоминали мне игру кошки с мышкой. Я не возражала. Я играть любила. А когда мне становилось скучно, Джек всегда развлекал меня.
Он был страстным поклонником Элвиса, но не таким нудным и демонстративным, как многие. В отношении Пресли он был пуристом, что мне нравилось. Однажды я его спросила:
– Ты бы согласился, чтобы я умерла, если тогда Элвис оживет?
Подумав, он сказал:
– И мне придется тогда околачиваться возле него?
Мы состязались, кто быстрее выведет другого из себя. Особенно я любила позвонить ему на мобильник, зная, что он в поезде.
– Ты где?
– В поезде.
– Не поняла?
– Я сейчас в поезде.
– Повтори, не слышно.
– Я сейчас в… ой, отцепись, Колючка.
Он называл меня Колючка. Не скажешь, что романтично, но мне казалось весьма остроумным.
В основном я согласилась выйти за него, считая, что его это выведет из себя. И в итоге так оно и вышло.
Он долго думал, прежде чем сделать предложение. Все началось (обратите внимание) в Рождественскую ночь. Я сбежала из дома, как только приличия позволили, оставив родителей в их красных рождественских бумажных колпаках, и рванула к нему на квартиру, в крошечное помещение над греческим рестораном. Джек после окончания университета не вернулся в дом родителей, да и вы бы к таким не вернулись. Это были люди-ледники.
Разорвав обертку полученного от него подарка, я пришла в ярость: оказалось, он купил мне картинку-пазл, состоящую из тысячи деталей. Вот свинья! На коробке не было картинки, и я сказала:
– Хотелось бы, чтобы это оказалось что-нибудь хорошее… Интересно, что там?
– Есть только один способ узнать, – ухмыльнулся он.
К трем часам второго дня Рождества, в День подарков (я отвлекалась, и потом я не очень-то умею собирать пазлы), я приложила последний кусочек и не поверила своим глазам: на сплошном черном фоне белыми буквами написаны были четыре слова: «Колючка, выйдешь за меня?»
Я поморгала, протерла глаза. У меня было такое ощущение, будто голова наполнена желе. Руки тряслись. Я обернулась к Джеку: он прислонился к дверному косяку с загадочным выражением лица.
– Так, ладно, – сказала я. – А где настоящий подарок?
Джек не был сентиментален, и поскольку он не бомбардировал меня романтическими виршами (в двадцать лет у меня были общепринятые представления о проявлениях любви), я приняла его за человека, умеющего управлять своими чувствами. Так что я приложила все усилия, чтобы тоже научиться держать себя в руках. Бабушка Нелли говорила: «Не та курица громче всех кудахчет, что снесла самое большое яйцо», но я не была склонна к ней прислушиваться. Когда я рассказала Мартине, что Джек предложил мне выйти за него замуж, у нее рот открылся, как капкан. Она сказала:
– Я не думала, что такие, как Джек, делают предложения. Я думала, что такие, как он, просто хамы.
Я тоже так считала. Сколько я знала Джека, он всегда держался отчужденно.
В школе мы кивали при встрече в знак приветствия. Позже столкнулись в кинотеатре «Эвриман», в Хемпстеде, выходя после сеанса фильма «Крутой». Я в фойе наступила ему на ногу, извинилась и узнала его: «А, это ты! Привет!» Огляделась, проверяя: он оказался один, как и я.
От его близости я ощутила необычный прилив адреналина. Он не отходил.
– Ну, и как тебе фильм, Ханна? – Мне было приятно, что он помнит, как меня зовут. О чем-то это говорит, и я безрассудно ответила:
– После всех этих убийств хочется тебя поцеловать.
Он уставился на меня, и я подумала: «Сейчас скажет: «Исчезни»», но он сказал другое:
– Ну, давай.
Я поднялась на цыпочки и клюнула его в щеку. Оторвалась и увидела, что он улыбается.
– Что? – спросила я.
Он приложил палец к моим губам и сказал:
– В этом фильме чертовски много убийств.
Секс с ним был изумителен – прошу простить мою скудную способность оценить высокий класс. Честно говоря, он меня возбуждал до чертиков. Даже вспоминать страшно.
Я все же расскажу про нашу свадьбу. Сам Джек выбрал бы другой стиль. Но пришлось согласиться с выбором отца, поскольку он все оплачивал. Отец слишком много суетился. Он накупил всевозможных журналов и звонил мне в самое неподходящее время. Например, с такой проблемой: – Видел такие запонки, просто ого-го! На одной написано «мужчина», на другой «мечта». Как считаешь?
Я считала, что Джек скорее бы предпочел такие: на одной написано «сорви», а на другой – «голова». Но ответила так:
– Да, Роджер, смешно звучит. Но, по-моему, у Джека уже есть запонки. Ты купил бы их себе.
И затаила дыхание. Последовало молчание, а потом я услышала:
– Отличная мысль! Я сам их буду носить!
Или, например:
– Ханна, тебя устроят замороженные на холоде лепестки розы, или хотела бы что-нибудь другое?
– Роджер, – поразилась я, – о чем это ты говоришь?
Он постоянно давал поручения матери и даже убедил ее попробовать сделать макияж, причем у «мастера-визажиста». Судя по результатам, эта женщина была скорее художником граффити. Мама покорно выполняла свой долг. Она поставляла букеты, диадемы, пирожные – все в соответствии с указаниями отца. Я была ей благодарна. Нельзя сказать, что мы с ней не общаемся. Просто у нас официальные отношения.
И я радовалась за Роджера, было приятно, что он счастлив благодаря мне. Не каждый отец станет так вникать в предсвадебные хлопоты дочери. Мартина поведала, как рассказывала своему папеньке о моем платье. Я далека от изысканности, но, к моему удивлению, в прямом ниспадающем одеянии, без вычурности, я не только не превратилась в Грейс Келли [3]3
Грейс Келли – американская актриса и модель, ставшая женой князя Монако.
[Закрыть] – оно украсило бы даже Джину Келли [4]4
Джина Келли – американская актриса комического жанра.
[Закрыть], – но стала похожа на белый столб. Мне идет юбка с оборками в стиле Золушки, как это называет Габриелла. Разницу почувствовала даже я. А потом увидела ярлык с ценой: две тысячи фунтов! Мой папа заплатил, не моргнув глазом.
В общем, когда Мартина уже подбиралась к рассказу о цене, отец прервал ее:
– И почем нынче свадебный наряд? Фунтов сто?
Мартину это развеселило. Сказать правду, в то время я и сама считала, что свадебное платье будет стоить фунтов сто.
Если принимать всерьез болтовню ясновидящих, можно сказать, что с самого начала нас преследовали дурные приметы. Когда в салоне мне накручивали волосы – за пять часов до того, как я должна была отправиться к алтарю, – парикмахерша со всей силы всадила диадему мне прямо в скальп и спросила:
– Наряжаешься для спектакля?
В вечер перед свадьбой Джек, бледный как смерть, чувствовал себя так, будто потерпел катастрофу. У меня, правда, не было никаких особых ощущений. Я согласилась на этот брак не серьезно, из чистого тщеславия.
Странный это был день. Явились родители Джека, нахмуренные, дувшиеся друг на друга. Могу сказать, что при появлении его матери температура в комнате снизилась градусов на десять. В тот день я держала их подальше от отца. Он был в восторженном состоянии, я не хотела, чтобы их угрюмость плохо подействовала на него. Моя мать прорыдала с начала церемонии до нашего отъезда в карете с надписью: «Молодожены».
К полуночи лицо у нее распухло, как у бурундука. Джек был очень серьезен. Вероятно, пытался понять, во что вляпался. Участие Джека в подготовке ограничилось тем, что он сам выбрал себе костюм и купил мне золотое кольцо, такое тоненькое, что его было почти не видно (выбирала я сама). Ну и еще он явился на бракосочетание.
Я его не обвиняю. Я сама за четыре минуты составила список своих друзей и втиснулась в платье. С радостью перепоручила все хлопоты Роджеру, а Джек был занят своими делами. И результат оказался шокирующим. Все это было немного… Миу-Миу. Отец нанял для нас с Джеком машину из фирмы «Подлинные лондонские такси 1930-х годов». Я чувствовала себя задницей. Несмотря на то, что, когда мы остановились у светофора, какой-то велосипедист улыбнулся мне и сказал беззвучно, одними губами: «Ты просто красавица». Такой лапочка! Отец в шелковом жилете цвета извести смахивал на жокея. На банкетных столах перед каждым гостем стояли персональные свечки. Если в жизни и есть, какой шик, так это именно персональные свечки. Фотограф и тамада напоминали парочку неудавшихся телевизионных персонажей. Трудно было сказать, кто из них больший идиот.
Предполагаю, что на все мероприятие, вместе с устрицами, отец выбросил не меньше двадцати тысяч долларов. Надо же, такую уйму денег спустить в унитаз. Я с тех пор так и не видела своих свадебных фотографий, а мое платье, скрученное большим белым узлом, покоится на шкафу. Я омерзительно чувствовала себя весь праздничный вечер. И до сих пор ощущаю во всем этом какой-то обман. Стоило ли терпеть всю эту нудотень – ведь там были даже друзья отца и его коллеги, – чтобы через пять месяцев прекратить с Джеком всякие отношения.
Пришлось звонить каждому гостю, объяснять, возвращая подарки. А некоторые из них мне даже нравились, например хрустальная ваза.
И закончился мой брак скандально. Тем не менее, мне все же кажется, что мы с Джеком в тот день были счастливы. Испуганы, но счастливы. Мы выбрали первый танец (так положено). Не помню названия, но хор исполнял такой текст: «Пока ты со мной, детка, небо будет синим». Джек держал меня очень крепко, и мне приходилось вырываться, чтобы вдохнуть воздуха. Сейчас я смотрю на все это по-другому. Мужчина не делает предложения в двадцать один год, если не охвачен очень сильным чувством. И женщина не примет предложения, если нет чувства. Но я была ребенком, на три года младше него, и думаю, что именно это обстоятельство оказалось роковым.
Я не была проницательна. Не верила, что Джек всерьез считает нас двоих связанными браком на всю жизнь. Кстати, для меня это значило – лет до тридцати, я не заглядывала дальше, завтрашнего дня. Я была одержима Джеком, но старалась это чувство в себе задавить. Даже наш брак не убеждал меня в его любви, даже принародное признание: «Я тебя люблю».
Кроме моей глупости, была еще одна проблема. Джек решил больше не быть юристом. У него были амбиции. Он хотел стать театральным агентом. Сначала я ему не поверила. Не хотелось верить. Видимо, опасалась, что любая перемена в жизни отвлечет его от меня. Я говорила:
– Театральный агент? Это ты в книжке вычитал? – Но Джек был серьезен. Он уволился по собственному желанию и занялся своей карьерой.
Для этого пришлось потолкаться в большом агентстве, чтобы набраться опыта. Каждую свободную минуту он проводил в театре. Начал ходить на весь, как он выражался, «дерьмовый репертуар», даже на любительские представления драматического общества, даже в драматические школы и театральные труппы, даже на школьные постановки, отслеживая группки пятнадцатилетних упырей, мямливших свои тексты в актовом зале школы. Он бывал везде, где был шанс отрыть нераскрытый талант. На мои насмешки по поводу школьных актовых залов он отвечал:
– Ханна, ты не знаешь, какие роли ждут этих подростков!
Он ничем не блистал, но для него эти походы были полезны. Он болтал с другими агентами, директорами по подбору актеров, и его лицо примелькалось.
Из финансовых соображений наш семейный очаг располагался в его крошечной квартирке над греческим рестораном. И какое-то время я воспринимала этот дом как дворец. Его свадебным подарком была огромная резная дубовая чаша, и в ней – нечто, похожее на два яйца динозавра. Это были гладкие на ощупь, отполированные овалы из серо-коричневого камня, тяжелые и прекрасные.
