Текст книги "Витамины любви, или Любовь не для слабонервных"
Автор книги: Анна Макстед
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)
Глава 19
Размышления о судьбе бабушки Нелли – или, может быть, ближайшая перспектива визита к ней – заставили меня задуматься о скоротечности человеческой жизни. Я не претендую на глубокомыслие. Время моей жизни, как и у многих, делает скачки длиною в полгода между визитами к стоматологу. Подумать только, сколько людей своими руками портят себе жизнь, которая так коротка! Две недели назад Грег рассказывал мне о деле, за которое взялся. Некая миссис Спек наняла нас для слежки за мужем. Ситуация была вполне стандартная.
Семья Спеков жила в Дувре. Мистер Спек с ночевкой уехал в Лондон, якобы по делам, сказав жене, что будет обедать с коллегой в ресторане под названием не то «Никого не выгоняем», не то что-то в этом роде. Она позвонила в этот ресторан, и там подтвердили, что столик заказан, но ей было все же неспокойно.
– Ну, в общем, – рассказывал Грег, – я послал на это дело статиста. – Это значило, что наблюдение вел один человек. – За объектом велась слежка от ресторана до отеля.
Я наслаждалась его рассказом. Мне нравилось, что Грег говорил на непонятном для других профессиональном жаргоне. Я чувствовала себя членом элитного клуба. Слова типа «статик», «сделать видик» (заснять материал на видеопленку), «луч» (агент), «альфа один» (субъект наблюдения) повергали меня в восторг. Однажды, когда мы вели наблюдение, он произнес такую фразу: «Луч осветил альфа один», что означало: «Агент в автомобиле № 1 видит старикашку, за которым мы следим», – и по моей спине прошла судорога экстаза, как это ни глупо. По-моему, Грег догадывался о моей любви к специальным терминам, потому что со всеми остальными он говорил на нормальном английском.
– И вот через час объект выходит из своего номера с шикарной восточной женщиной. Тут я уже отправил на слежку целую команду. Муж идет к банкомату. Вручает своей даме несколько купюр. И она уезжает на такси.
Надо же, какая дрянь этот мистер Спек! Рассказ перестал доставлять мне удовольствие. Он вверг меня в тоску. У меня тут бабушка Нелли на краю жизни и смерти, а какой-то мистер Спек веселится с проститутками, пока его жена сидит дома и разыскивает его. И что меня больше всего убило – жена обо всем знала. Или узнает, когда получит отчет Грега. И что ей тогда делать?
Одно дело – развестись с мужем в двадцать лет. Это, конечно, удар, но хотя бы ты не растратил бесцельно на партнера всю свою жизнь. Миссис Спек совершенно в другом положении. Ее обманули. Ей остается или наплевать на результаты расследования и примириться с тем, что придется и дальше жить с человеком, ее недостойным. Или придется признать, что половина жизни отдана человеку, не ценящему такое самопожертвование. И попробовать найти кого-то более достойного.
Конечно, миссис Спек может попробовать жить одна, реализовать себя и без мужчины. Но такой вариант развития событий маловероятен: женщины типа миссис Спек не привыкли искать сове место в жизни в одиночку, без мужчины. Конечно, миссис Спек – моя противоположность, но тем не менее она мне симпатична, как это ни удивительно. Трудно, практически невозможно в ее возрасте изменить свой образ жизни и привычки. Миссис Спек могла бы переехать в новую квартиру, купить другую посуду, вступить в Фонд защиты природы и клуб любителей оперы, но это будет лишь существование в ожидании встречи с человеком, с которым она снова станет женщиной, соответствующей ее стандартам.
– Бедная миссис Спек, с таким дерьмом связалась, – сказала я и потопала прочь из кабинета Грега.
Он сильно удивился, а я была недовольна собой. Когда работа выполнена, я выбрасываю из головы проблемы клиентов так же, как вы отрезаете и выбрасываете испорченный кусок яблока. Меня не касается, как миссис Спек распорядится результатами нашего расследования и будет жить дальше. Мое раздражение было вызвано еще одной причиной. Мне не терпелось встретиться с Джейсоном, и меня это раздражало. Да и удаленные с моего тела волосы снова отрастали, и мне было бы обидно, если бы пережитые мною боль и унижение пропали даром.
Он каждый день присылал мне из Кении шоколадки. Точнее будет сказать, поручил своему секретарю делать это. Я рассказала об этом Габриелле, ожидая услышать от нее похвалу в адрес Джейсона. Но она сказала только: «Ужас какой!»
Наутро, как только он позвонил, мое плохое настроение улетучилось:
– Джейс!
– Привет, Шоколадная девочка!
– Чего? – не поняла я.
– Шоколадная девочка. Это песня такая. Не помню, кто поет. И я посылал тебе…
– Да, я получала, – прервала я его. Но тут же, вспомнив, что стараюсь быть благовоспитанной леди, сменила тон. – Спасибо тебе. Так мило с твоей стороны. Они восхитительны. Думаю, я на прямом пути к диабету. – Кажется, я снова отошла от роли.
В трубке повисло молчание.
– Хотела бы поскорей с тобой повидаться, Джейсон, – сказала я немного погодя. Зачем я опять говорю колкости! Надо пореже открывать рот. И быть любезнее. Надо меньше приказывать, делать меньше резких заявлений. Больше задавать застенчивых вопросов, сопровождающихся трепетом ресниц. Дело в том, что Джейсон был мне нужен. В мире людей, которые в большинстве своем обо мне не думают, он заметно выделялся.
– Приходи в гости, – пригласила я. – Приготовлю для тебя ужин.
– Не понял?
– Накормлю тебя!
– Ты серьезно?
– Ну да.
– Не может быть!
– Джейсон! – сказала я. – Я серьезно восприняла твои требования.
– А-а, вот ты о чем. Ну, знаешь, Ханна… Признаю, я немного переборщил. Особенно меня потрясла записка Джека… мне просто худо стало, когда, я ее прочел… Воображаю, чего тебе стоило ее получить. Я разозлился на себя за то, что заставил тебя встречаться с бывшим мужем. Честно говоря, мне всего лишь хотелось убедиться, что ты готова сделать попытку.
Я заерзала в своем кресле. Хоть я и стала другим человеком, но все еще не могла освоиться с тем, что человек может запросто болтать об испытываемых им чувствах. Когда кто-то говорит: «Мне стало больно… Я разозлился», то это надо воспринимать как призыв к подчинению. Это я процитировала Джейсона, а не сама додумалась. Постараюсь объяснить. Призыв к подчинению – это когда вы своим поступком или словами хотите заставить вашего партнера или зависимого от вас человека отреагировать определенным, нужным вам образом. Когда Джейсон сказал мне, что ему стало больно, что он разозлился, он пытался заставить меня почувствовать жалость к нему и чувство вины за мои поступки.
Разве это – хорошие манеры? Хорошие манеры, как раз наоборот, позволяют собеседнику чувствовать себя комфортно в вашем обществе.
Допустим, это был акт терапии, необходимый, чтобы приблизиться к взаимопониманию и умению рассказывать о своих чувствах. Но ведь Джейсон не мог не знать, что вызовет у меня своими словами скуку и чувство неловкости?
Я подумала, что опять размышляю, как эгоистка и незрелая личность. Вслух я сказала:
– Приходи в девять. Чтобы я успела все приготовить.
– Жду не дождусь, – заявил пораженный Джейсон. После разговора с ним я взглянула в зеркало и вспомнила, что моя кожа противного молочно-белого цвета. Надо отменить встречу с Джейсоном. Я не могу с ним увидеться, пока меня не покрасят. Надо идти делать автозагар. И можете себе представить, именно в этот момент мои размышления прервал телефонный звонок. Администратор салона по поручению косметолога Габриеллы (слово «косметолог» придумано, чтобы мы всерьез воспринимали ту ерунду, которой они все занимаются) напомнил мне, что сегодня на 17.30 мне назначена процедура «Сен-Тропез». Ну, если не это, то что тогда считать рукой судьбы?
Эта процедура – дело скучное и унизительное, но после «Бразилии» я была готова ко всему. Когда все было закончено, косметолог сказала: «Все! Теперь вы в полном порядке». Ликуя, я подскочила к зеркалу, и чуть было не грохнулась в обморок.
– Но… но… но я… Это не загар! Это не золотисто– коричневый цвет! Это грязно-коричневый! Я как трубочист! Как будто меня вываляли в грязи. Я смахиваю на… – и жалобно договорила: – …на черного исполнителя негритянских песен в белом гриме. Меня в метро линчуют.
Мастер снисходительно улыбнулась:
– Так будет только первые несколько часов. Завтра утром примете душ, и из-под всего этого проявится ваш очаровательный золотистый загар.
Я должна поверить в эту сказку!
– Но до тех пор, – продолжала она мелодичным голосом, – не смачивайте руки. И вообще никакую часть тела. Пейте через соломинку. Иначе появятся две белые точки в уголках рта.
– То есть, – задохнулась я, – вы хотите сказать, что я буду так выглядеть до завтрашнего утра?
– Вы разве не читали проспект с описанием процедуры?
Естественно, никакого проспекта я не читала! Что я, турист?
– Нет, – как можно высокомернее, насколько было возможно в этой ситуации, заявила я.
Она посмотрела на меня с укоризной:
– Если вы залезете под душ сегодня, считайте, что смыли в канализацию сорок пять фунтов.
Сорок пять? За то, что она всего-навсего вымазала меня коричневой краской! За такое и десятку брать – грабеж!
Я заплатила и, озираясь, вышла на улицу. Сорок пять фунтов, подумать только! Я ведь даже не из среднего класса! Я приехала сюда на метро, чтобы не тратиться на такси. Зато в тот день я поняла, что разговоры о снобизме и холодности лондонцев не соответствуют действительности. Когда я ехала в метро, незнакомые до этого момента люди показывали друг другу на меня пальцами, корчась от смеха. Выйдя, наконец, на вонючий городской воздух, я вспомнила, что надо зайти в магазин за продуктами. А уж там народ не менее нахальный. Пялясь на меня, они подталкивали друг дружку в бок. К тому времени, как кассирша пронзительным голосом прокричала полагающуюся с меня сумму, я была на пределе.
Я вскочила в свою машину, оставленную у метро, и начала набирать номер Джейсона, чтобы отложить ужин. Но остановилась. Джейс настроился увидеть меня сегодня. И уже куплены все ингредиенты для приготовления тушеного мяса. Да я и сама так ждала этой встречи! Зачем откладывать? Я не хотела, чтобы он подумал, что я не соскучилась. Надо просто сделать что-то с освещением.
Ровно в девять раздался звонок в дверь. Я вздохнула. Может, обойдется.
На столе стояли цветы – букетик в стиле старых леди, – больше в супермаркете ничего приличного не было. Но какая разница, цветы есть цветы! Я отскоблила кафель в ванной жесткой щеткой, вымела все волосы из-под ванной, протерла пыль даже на шкафах. Постельное белье выстирала в воде, нагретой до 60 градусов, потому что Джейсон говорит, что это самая низкая температура, при которой гибнут бактерии, а потом высушила его в барабане, от чего белье приобрело приятный запах подгорелого хлопка. Квартира просто сияла чистотой. Я же выглядела замарашкой.
Вы, наверное, помните, пью я совсем мало. Но так как косметолог запретила мне это делать, ясное дело, меня мучила страшная жажда. Но я стойко держалась. Оказалось – зря. До того дня я такого за собой не замечала. Но благодаря процедуре «Сен-Тропез» я узнала, что истекаю слюной, как сенбернар. Когда я стала проверять, не появились ли у меня белые пятна в уголках рта, то обнаружила, что губы окаймляет белая полоска, как у клоуна. Я не пожалела помады, маскируя этот дефект. В результате рот получился огромным. Чтобы как-то отвлечь от этого внимание, я нанесла на ресницы тушь. И они стали гармонировать с усами, возникшимими в результате милого «Сен-Тропез». Зато волосы выглядели великолепно. Одежда, подобранная для меня Габриеллой, тоже смотрелась ничего. На мне была белая юбка-клеш с неровно обрезанным подолом и красный топ с воротником-хомутиком. А уж моим новым красным туфлям на высоких каблуках позавидовала бы и проститутка. Хотя, возможно, я слегка смахивала на трансвестита. Я старалась об этом не думать, надеясь, что Джейсон будет так потрясен моим видом и готовкой, что не заметит некоторых огрехов.
– Ханна! У тебя что, свет отключили?
– Привет, Джейс. Нет. Это я создала атмосферу. Для ужина.
– Но ведь темно, как в яме.
– Привыкнешь.
– Ну, давай хотя бы свечу зажжем. Или свет в холле. Вот и стало светло! Ой! Боже!
Ханна! Что ты с собой сделала? Ты вся… грязная такая! Это… это… такой маскарадный костюм?
Я чуть не рассердилась, но посмотрела на добродушное лицо Джейсона, на его улыбку – смесь смущения и ужаса, – и захохотала. Насмеявшись, я наконец объяснила:
– Нет. Это автозагар. Хотела произвести на тебя впечатление.
– TOC o «1–3» h z Но…
– Это загар в стиле Миу-Миу.
– Чего?
– Ну, не настоящий, искусственный загар.
– А?
– Не понимаешь? Для того, чтобы не получить рак кожи…
– Ага, понял!
Так я и знала, что этот довод его убедит.
– Но… так… по-моему… плохо?
Я объяснила.
– Но, – сказала я, – ты хоть посмотри на все остальное, не смотри на коричневую окраску, смотри на волосы, на одежду, на туфли… а? – И я быстро завертелась на каблуках.
– Выглядишь отлично, – просиял Джейсон. А потом обнял меня и поцеловал. От неожиданности я довольно сильно укусила его, но, если не считать этого, а также пятен от моего автозагара на его желтой рубашке и полосок красной губной помады вокруг его губ, все было на высоте. Вечер начался хорошо.
– Мне нравится, как ты одета, правда нравится. Эта одежда такая… женственная. – И стал оглядываться вокруг. – И квартира безупречна. И цветы!
Если Джейсон намеревался продолжить перечисление всего, что видит вокруг, нам предстояла долгая ночь. Но я вспомнила, как Габи всегда жалуется, что Олли не заметит, даже если она сделает трансплантацию головы, и постаралась вызвать в себе радость от того, что Джейс – мужчина, способный заметить изменения. Он принюхался:
– И пахнет вкусно. Что ты готовишь? Ой, ты и стол накрыла!
– Выпьешь что-нибудь? – Я спросила об этом, чтобы прервать поток комментариев.
Джейсон задумался.
Я помахала перед ним бутылкой красного вина и сказала тоном своей матери:
– Давай, решайся!
– А почему бы и нет! – усмехнулся он.
– Наливай!
После этого разговора в духе наших родителей мы оба замолчали. Мне было гадко. Думаю, в глубине души я надеялась, что Джейсон скажет: да ладно, брось ты все эти манеры, мы же собираемся выпить немного вина, а не занюхать дорожку кокаина! Но загвоздка была в том, что правильный до чертиков Джейсон всерьез задумался: а стоит ли ему употреблять алкоголь, ведь с утра ему на службу! И мне стало так худо от этой мысли, будто я вот-вот умру. Чтобы немного успокоиться, я принесла два больших бокала и налила в них вино. Джейсону – на два пальца (кажется, так положено по этикету). Свой же я наполнила до краев, заслужив неодобрительный взгляд Джейсона. А потом я минут пятнадцать в молчаливом бешенстве пыталась вытащить из подливки к мясу все комки, пока не сообразила, что это грибы.
– Ханна! Ты даже телевизор выключила!
Я покраснела. Джейсон покачал головой:
– Ханна, ты меня поражаешь. Честно говоря, я не думал, что ты на это способна. Я имею в виду не только телевизор, а вообще… Рискованно было просить тебя встретиться с Джеком, но чувствую, что риск окупился. Ты на самом деле начала все с новой страницы!
У Джейсона такая проблема: он говорит шаблонными фразами, клише. Я считаю, что ими пользуются люди, которым лень подумать и сформулировать мысль своими словами. Поэтому я никогда не понимала, почему его так оскорбляло то, что я кормлю его полуфабрикатами. Но сегодня еда была другой, так что мог бы и поднапрячься.
– Что это за чудо кулинарного искусства?
– Просто тушеное мясо.
– Мясо? – Джейсон перестал жевать.
Я удивилась его реакции:
– Ну да, мясо. А что, не вкусно?
– Вкусно, просто… – прокашлялся Джейсон. – Просто я думаю, что при моем… – Он вытаращил глаза. – Зная, что у меня чувствительный желудок, ты могла бы заменить мясо соей.
– Серьезно?
– Это совсем не сложно. Знаешь, китайцы даже называют сою «мясо без костей»…
– Правда? Фу! По-моему, это отвратительно. Сразу представляешь себе человека без скелета… – и замолчала.
– …из-за высокого процента содержания белка в бобах, – продолжал Джейс свою лекцию.
– А-а. – Я натянуто улыбнулась. – А грибная подливка? Может, она тебе понравится? Попробуешь немного?
Джейсон протянул мне свою тарелку. Я влила туда подливку и стала ждать похвалы. Но вместо нее, я услышала хрипы умирающего от яда Ромео. Дальше события развивались стремительно. Кусок жеваного мяса изо рта Джейсона выпрыгнул на середину стола, испачкав мою белоснежную скатерть (до того выполнявшую функцию простыни), стул упал на бок, а Джейсон умчался в ванную. Он пробыл там минут двадцать. За это время я опытным путем выяснила, что грибная подливка по насыщенности солью сравнима разве только с Мертвым морем. Ошарашенная этим открытием, я нашла на кухне листок с инструкциями мамы и банку с растительным бульоном для грибной подливки. Я сверилась. Я сделала все, как написала мне мама!
– Джейсон, – постучалась я к нему в ванную. – Скажи мне, пожалуйста, что означают рисунки на банке? – Он приоткрыл дверь, и я просунула банку в образовавшуюся щель.
– Чайная ложка, – прокряхтел он в ответ.
Мне оставалось только извиняться. И ненавидеть Анжелу. Разве она не знала, что это за рисунки? Это ведь ее родной язык! Ладно, разберусь с ней позже.
Я прислонилась к двери ванной.
– Джейс, ты в порядке?
В ответ – слабый стон.
– Джейс? Я должна тебе кое-что сказать.
– Что?
– Ты… прости меня за сегодняшнее. Просто я хочу начать все сначала. Я чувствую, что не заслуживаю тебя. Ты такой… такой хороший, Джейсон.
– Хорошо, хорошо, Ханна. Не сейчас. А-а… ты не могла бы уйти в другой конец коридора? Скорей, прошу тебя, Ханна.
Я убежала в другой конец квартиры, но и там отчетливо были слышны звуки диареи Джейсона. Когда звуки прекратились, я вернулась к двери ванной.
– Джейсон, я сама сварганила ту записку от Джека.
Наступило молчание. Потом Джейсон уточнил:
– Ты хочешь сказать, что он ее не писал?
– Нет.
– Значит, ты не разобралась со своим багажом прошлого? Ты мне солгала?
– Нет. – Я поежилась от такого определения моих действий. – Да.
– О, Боже мой! Я уставилась на дверь ванной:
– Теперь… все? – прошептала я.
– Я думаю, еще не все, тебе, наверное, придется еще раз пробежать в тот конец ко…
– Джейс, я спрашиваю о другом. Между нами все кончено?
Казалось, я вся налита ртутью, такой я стала тяжелой. Но мне было необходимо признаться. Я хотела быть достойной его во всем.
– Ханна, да нет, вовсе нет.
Я разрешила себе улыбнуться:
– В сущности, – смеялся он, – это справедливо…
– Ты о чем?
– Потому что… о Боже, – буль-буль-буль, – в конец коридора!
Я изобразила бег на месте.
– Да? – Я постаралась говорить, как будто издали.
– Потому что я спал с Люси.
– Джейс, – вздохнула я, – естественно, ты спал с Люси. Ты же был с ней помолвлен. Целую минуту.
– Да нет. – Раздался шум спускаемой воды. – Я имею в виду, я спал с ней каждый день на прошлой неделе. И вчера.
Глава 20
– Вот так новости! Ты ведь утверждал, что чувствительный желудок мешает твоей сексуальной активности!
Камень упал с моей души. После всего плохого, что я узнала от Джека о себе, мне было так приятно получить право прощать кого-то! Неверность Джейсона позволила мне перестать презирать себя. Освободила меня I от необходимости бьггь идеальной. И потом, эта новость никак не повлияла ни на силу моей любви к Джейсону, ни на нашу проблему с пониманием близости. Думаю, Джейс не хуже меня понял мои теперешние чувства. И поэтому взорвался.
Он вылетел из ванной и заорал что-то вроде: «А ты вообще когда-нибудь меня любила?»
– Конечно, и сейчас люблю, – ответила я.
– Тогда почему ты так спокойно среагировала? Ты не ревнуешь? Ты не представляешь меня в постели с Люси?
Я скорчила гримасу:
– Я ж не извращенка – фантазировать на такие темы. Гадость какая.
– Боже мой! – продолжал орать Джейсон.
Я нахмурилась и сказала трагическим голосом:
– А ты до сих пор считаешь бесчувственными тех, кто не может часами скулить из-за зубной боли или отключенной воды?
Это была шпилька в его адрес. По его лицу было видно, что он смутился. Вдохновленная этим, я добавила:
– Может быть, в душе я умираю.
– Прости, Ханна, – сказал он, – просто я этого сразу не понял.
Конечно, я тоже не мисс Марпл, но из Джейсона детектив совсем бы не получился. Он слышит только то, что хочет услышать, и из этого делает свои выводы. Я ведь не сказала: «В душе я умираю». Я сказала: «Может быть…» Но он услышал только то, что хотел, как обычно. И на радостях сжал меня в долгом объятии, что дало мне время обдумать признание Джейсона. Для меня его сообщение было ударом. Ведь он всегда считал секс грехом. В постели он тщательно выполнял свои обязанности, но никогда не терял головы. А Люси он вспахивал день за днем – тут чувствуется энтузиазм.
Я была задета. Но почему? Потому что любила Джейсона? Или потому что мое самолюбие было ущемлено? Я же обещала Джейсону быть с ним, зачем ему понадобилась Люси? Но все же во мне не было ни капли кипящей ярости, которую, я испытала при виде Джека, целующего ту красотку в носатых туфлях. Может, дело в том, что Люси не блондинка? Не знаю, что обидней: когда мужчина променял тебя на обычную женщину или на очень красивую? Еще мне сильно не понравилось, что вчера Джейсон целовал ее, а сегодня – меня, хотя бы из гигиенических соображений. Достаточно послушать, что говорит Мартина о бактериях на губах и в полости рта, чтобы вообще пропало желание целоваться («из-за стафилококков на деснах возникают фурункулы, которые растут, создавая очаги пузырей в виде виноградной грозди»).
Я решила, что мне трудно взбеситься в этой ситуации, потому что Люси – не предмет для ревности. После трех недель утомительной работы над собой я так преобразилась, что Люси мне в подметки не годилась. Я стала красоткой. У меня на кухне появился букет живых цветов. Мой дом стал уютным и чистым: я убрала в доме все предметы с каждой плоской поверхности (хотя зачем тогда нужны эти плоские поверхности?), ликвидировала все запахи с помощью хлорки или духов, постирала шторы.
Я крепко обняла Джейса. Он даже стал задыхаться.
– Я тебя люблю, – сказала я, – правда. – И, произнеся эти слова, я вдруг почувствовала себя счастливее.
Джейсон покраснел:
– Ты в первый раз за пять лет сама, добровольно это сказала. Я тоже тебя люблю. И, конечно, прощаю. – Он глубоко вздохнул. – Боже мой, Ханна! Я чувствую такое облегчение, я так счастлив!
Я едва удержалась, чтобы не пошутить на тему, связанную с туалетом, но сдержалась.
Джейсон опустился на одно колено. Я знала, что за этим последует.
– Ханна, – он взял мои руки в свои, – на этот раз прошу тебя: ответь «да».
– Ладно, – сказала я, – но почему этот вопрос мы каждый раз обсуждаем возле туалета?
Джейсон рассмеялся и зашаркал коленями по ковру. Я на цыпочках последовала за ним, чувствуя себя Белоснежкой, идущей за одним из семи гномов. Другими словами – глупо. Хотелось попросить его подняться. Наконец Джейсон на коленях дополз до середины комнаты и поднялся. Я ощутила восторг от возможности снова заглянуть ему в глаза.
– Ханна, ты выйдешь за меня?
– Ага! – Я широко улыбнулась.
– Ура! – Джейсон подхватил меня на руки и стал кружить. Я смеялась, хотя меня подташнивало и я ударилась спиной о стол. Я позволила ему отнести меня на постель. Взбив подушки, он положил их мне под голову и сказал:
– Посмотри, что я тебе принес.
Это был бриллиант, от которого глаз нельзя было отвести.
– Надо же!
Камень был огромный, его опасно острые грани устрашающе поблескивали. Джейсон надел кольцо мне на палец. Мне показалось, что оно очень тяжелое и неудобное. Под его весом я опустила руку, и она оттянулась не меньше чем на три дюйма. Я поднесла камень к глазам и стала медленно поворачивать кольцо, как это делают в фильмах леди, чтобы наблюдать за игрой света в гранях.
– Ну, – заметила я, – с ним я в безопасности. Это страшное оружие.
– И еще это, – пробормотал Джейсон охрипшим голосом, – знак моего уважения. – И прерывисто задышал мне в ухо, что могло означать только одно.
Из-за его желудка, моей больной спины и осадка в душе от его неверности, все прошло не на высоте. Но после, гладя его по голове, я испытала к нему сильный прилив нежности. Путь к моему сердцу – в высшей степени несвойственный для леди.
Присущее мне озорство толкало меня поскорее рассказать матери, что мы с Джейсоном обручились.
Почему? Потому что у меня было подозрение, что Анжела считала Джейсона неподходящим мне человеком! А ведь он ее обожал. Ее обожали все парни. Так же, как геи любят Лайзу Минелли. Мне приходилось напрягаться, чтобы мама и Джейс встречались как можно реже. Джейсон считал, что Анжела – идеальная женщина, мать и жена. А ведь он рос без мамы!
Помню, он во все глаза смотрел, как она вытаскивает из духовки горячий противень с брызжущими жиром жареными картофелинами, держа его старым кухонным полотенцем. Не выдержав, он закричал:
– Анжела, возьми рукавицы, руки обожжешь!
Мелькнула ее быстрая напряженная улыбка, и она холодно сказала:
– Все нормально, Джейсон, спасибо за заботу. – Хотя я знаю, если бы такое замечание ей сделала, например, Габриелла, мама схватила бы ее за руку, улыбнулась ей своей самой сияющей улыбкой и сказала бы что-нибудь в таком роде: «Ах, Габриелла, ты же меня знаешь, я безнадежна».
Странно, конечно. Таких, как Джейсон, женщины старшего возраста обычно любят.
Мне захотелось пошутить, и я сказала:
– Эй, Джейсон, мне не терпится поскорее рассказать маме, что мы с тобой обручились. – Джейсон заулыбался. – Хотя, по-моему, она относится к тебе неодобрительно. – Его улыбка исчезла.
– Неодобрительно? – Джейсон и сам знал, что таких, как он, все мамы, как правило, любят. – Почему? Это неправда! Этого не может быть! – Он явно приуныл. Потом сказал: – Но… если это так, почему ты спешишь сказать ей, что мы обручены? Может, подождать с сообщением?
Я наморщила нос:
– Люблю ее дразнить.
– Ты не дразнишь. Ты ехидничаешь. А ехидство – форма проявления злости. – Готовясь начать свою проповедь, он устроился поудобнее, опершись локтем о кровать. – А знаешь, что означает злость?
Я пощекотала его ногу своей, но это не сработало – его было не отвлечь.
– Она означает, что ты переживаешь о том, что не близка с матерью, и еще – что ты испытываешь подсознательный страх ее потерять, – строго сказал Джейсон. – Ты на нее злишься сейчас, чтобы позже не пришлось испытать боли при ее потере.
– Ну, Джейс, – я стала его успокаивать. – Это смешно. Никуда она не денется. Я не сильно ее люблю, но она ведь тут.
– Ханна, – покачал головой Джейсон, – из всего, что ты мне рассказывала, я понял, что она для тебя потеряна. Да, ты ее любишь, но ты сама сожгла мосты. Так, чтобы больше не испытывать разочарования. Ты снизила планку, потому что тебе больно видеть, когда твои ожидания не оправдываются.
Чтобы он замолчал, я ущипнула его за щеку:
– Послушай, Джейсон, я пойду, позвоню родителям и сообщу счастливую весть.
Я сдержалась, потому что, по-моему, знала, откуда этот взрыв эмоций. Он злился на свою мать за то, что она умерла. Чужие матери были его навязчивой идеей. Всем своим существом он кричал: «Я идеальный сын!» Как будто, если он окажется достаточно хорошим, его мать воскреснет из мертвых.
Из той единственной беседы с психотерапевтом я вынесла следующее: ты можешь говорить о чем угодно, но на самом деле ты хочешь сказать совсем другое, даже если сам того не понимаешь. После такого высказывания вы можете сделать неправильный вывод – что я признала пользу психотерапии. Поясню: нет. Психотерапия – не для меня. Я по-прежнему считаю, что это унизительно – оказаться на конвейере по исправлению мозгов. К тому же, когда я сажусь на место, еще теплое от только что сидевшей там чужой задницы, меня может стошнить.
Джейсон посмотрел на часы:
– Я понимаю, что твой милый папочка ждет от тебя докладов о каждом событии, происходящем в твоей жизни, – но уже полночь. Может, не стоит сейчас звонить?
Я сделала вид, что не заметила сарказма, объясняемого ревностью, и снова растянулась на кровати:
– Ты прав. Завтра позвоню.
Я с удивлением поняла, что сегодня от необходимости сообщить новость Роджеру у меня ослабели конечности. Мне совсем не хотелось этого делать! Странно, ведь это могло помочь мне вновь завоевать его расположение. Что же случилось? Или я сама не в большом восторге от новости? Или я не в таком уж сильном восторге от Роджера? Обе мысли были крамольны, и я постаралась поскорее прогнать их.
