Текст книги "Витамины любви, или Любовь не для слабонервных"
Автор книги: Анна Макстед
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)
Глава 27
Когда шоу закончилось, я крепко обняла Джейсона и долго не отпускала, показывая свою благодарность. Также я этим извинялась за то, что собиралась сделать. Он замер, не в состоянии поверить происходящему. Ведь обычно я не была инициатором объятий, наоборот, я вечно из них вырывалась, как буйнопомешанная. Я упорно держала его, обхватив руками, хотя мне, было неловко, и моя застывшая улыбка смахивала на гримасу. К счастью, сидевшая рядом со мной женщина – естественно, самая толстая в этом зале – спросила: «Простите, можно я пройду?» – так что у меня появилась причина ослабить свою хватку и отпустить Джейсона на волю. Я незаметно бросила взгляд туда, где сидел Джек. Его уже не было.
– Ну, скажи, блеск! – сказал Джейсон. – Просто сногсшибательно! Я знаю тут одно местечко, где можно кофе попить.
– Джейсон! – Я не хотела ждать кофе. Должна была рассказать ему все прямо сейчас.
Я взяла его за руку. – Подожди. Мне надо кое-что тебе сказать. – Я взглянула в его синие глаза и увидела там страх. Меня это потрясло. Я быстро добавила: – Прости меня, но Грег настоял, чтобы я поработала сегодня ночью.
Джейсон засмеялся, по-моему, с облегчением:
– Ну, что поделаешь! Да и от кофеина мне бы не спалось.
Я улыбнулась, не разжимая губ. Взяла такси и, опустошенная, поехала домой. Конечно, я трусиха. Одно дело – решиться разорвать отношения, совсем другое – сказать об этом Джейсу прямо в лицо. Дело в том, что я поняла, что просто не смогу снова порвать с ним. Для него это будет страшным ударом, у него такая нежная душа – он ведь как ребенок. Два раза одно и то же – это слишком для него. Господи, что мне делать?
Полчаса я провела в тягостных раздумьях. И вот – хлоп! – пришла идея. Я даже заулыбалась. Разорвать помолвку должен он сам. Нужно, чтобы Джейсон Брокльхерст разбил мое сердце. Теперь надо придумать, как это устроить. Я сидела в своей машине через дорогу от дома Чарли, на коленях у меня была видеокамера. Я думала о своей работе. Что греха таить, я свою работу считала замечательной, а себя – чуть ли не героем. Мы в «Гончих» добивались больших результатов, обладая довольно скудными возможностями, – по сути дела, мы полагались только на свои мозги, – и я этим гордилась. Полиция ведет преследование группой в двадцать пять человек, в их распоряжении восемь транспортных средств. Каждая машина ведет преследуемого не дольше минуты. У нас всегда максимум три агента, один автомобиль, один мотоцикл. В этой сфере деятельности заняты многие бывшие сотрудники полиции. Грег рассказывал, как они поражаются нашим успехам, до чего они избалованы. К тому же не так просто работать, когда не можешь сунуть преследуемому под нос полицейское удостоверение.
И все же именно в этот момент я не ощущала в себе ничего геройского. Я чувствовала себя плохим человеком. Я сделала все, что положено: сняла название улицы, сам дом. Сейчас я за ним наблюдала, В одиннадцать часов семь минут в окне второго этажа зажегся свет, в одиннадцать двадцать четыре погас. На окне висела игрушка – солдатик на парашютике. Не трудно было догадаться, что это комната Чарли. Может, ему не спалось. Может, мама принесла ему стакан молока или прочитала ему сказку. Благодаря Габриелле и Джуду я познакомилась с миром матерей и их детей.
Любящие матери живут в каком-то своем, особенном мире, куда вход есть только для них и их детей. Матери всегда удивляют своими идеями. Например, Габриелла однажды услышала, как я напеваю Джуду песенку «Ник-Нак Пэдоивак». Она тут же закричала: «Как ты можешь петь своему племяннику такую песню? Она же о каком-то сумасшедшем педофиле!» А все из-за фразы в припеве: «Ник-Нак Пэддивак бьет в мой живот, Ник-Нак Пэддивак песенки поет!» В моем представлении это была просто милая чепуха.
– Что это за садист, который бьет в живот ребенка, как в тамтам, и при этом распевает песни? – повторяла Габриелла. – Этого извращенца нужно вздернуть на виселице!
– Но я даже пропустила куплет со словом «зад»! – оправдывалась я. Это не смягчило моей вины в глазах Габи. В том же духе она отслеживала все мельчайшие подробности ежедневного существования Джуда, о которых не задумался бы ни один нормальный человек, например, Олли.
Она передвигала его высокий стульчик за столом каждый раз на новое место, чтобы пе ред его глазами всегда был новый вид. Одевала его в ползунки, чтобы резинка трусов не давила на его толстый животик. Каждый вечер она перестраивала его домик из картонных ящиков, чтобы утром он находил то квартиру-студию, то пентхаус. Однажды, увидев лису в саду, она заорала из своего кабинета: «Лиса! Все сюда, в саду лиса!» Няня Аманда как раз меняла Джуду подгузники, но все бросила и потащила голого Джуда к окну, чтобы он впервые в жизни увидел лису. Он увидел ее и сказал: «Ой!», что приятно компенсировало тут же налитую на ковер лужу, размером не меньше чем от добермана.
Я благоговела перед Габриеллой-матерью. В ее любви к сыну было что-то, за что можно было простить ей авансом все ее прегрешения. Я чувствовала, что пока в мире есть матери – и отцы, конечно, отцы тоже, – которые любят своих детей с такой невыразимой страстью, с какой Габриелла любила своего, для всех нас есть надежда. И когда я сравнивала ее с тем нашим клиентом, из-за которого Джейсону пришлось отказаться от своего «послеспектаклевого» кофе… Гнусная свинья. На что он планирует потратить те деньги, которые сэкономит на своем сыне? На пиво? На новую стереосистему? На операцию по увеличению груди для своей новой подружки?
Я проследила, как к дому подъехала машина марки «форд-фиеста». Оттуда выскочил молодой человек с несвежим букетом цветов в руках. Больше ничего при нем не было. Значит, он там живет, раз не взял с собой никаких принадлежностей. В два прыжка преодолев забетонированную тропинку, он тихонько постучал в дверь. Ну, это подход завсегдатая дома! Дверь распахнулась, мама Чарли бросилась ему на шею, и они поцеловались. Потом, как будто это было запланировано, чтобы меня окончательно добить, малец в пижаме протиснулся между ними и потянулся к мужчине.
За свои старания малыш был удостоен настоящего мужского рукопожатия и крепкого объятия. Мне неловко было на это смотреть, так что я отвела взгляд. Объектив видеокамеры я направила в пол, чтобы заснять чудную картину: банки из-под колы, упаковки из-под сока, истрепанные карты, обертки от батончиков «Сникерс», пакеты от чипсов и мелочь. Все это толстым слоем покрывало коврик на полу машины. Я медленно подняла камеру, направив объектив на почти такой же дом через дорогу. Ночные съемки всегда ужасного качества, никто не заметит подмены.
Я проторчала там до двух тридцати, чтобы создать впечатление, что напрасно прождала появления бойфренда. Потом я поехала домой и, войдя в свой подъезд, увидела толстушку с волосами мышиного цвета, в черных брюках, туфлях-лодочках и бежевой безрукавке. Сидя на голых ступеньках лестницы, она читала пухлый том с тисненым золотом названием. Ее голые руки были бледными, в веснушках, но вид у нее был жутко деловой. Увидев меня, она поднялась с места и рявкнула: «Ханна Лавкин?» Я восприняла ее как потенциальную угрозу.
– Кому это надо знать без четверти три ночи? – ответила я.
– Так это ты! – закричала она, отбрасывая книгу и подбегая ко мне. – Сучка! Я тебя ненавижу, ты украла моего жениха! Зачем он тебе? Мы любили друг друга, а ты его снова уводишь, просто из ревности, и я узнаю об этом, только когда моя бедная мамочка читает сообщение о помолвке в дурацком «Телеграфе»! Ты, шлюшка! Я последние пять дней была в Монте-Карло на яхте, прилетела только сегодня утром, и даже не знала, что моя помолвка расторгнута!
Я решила сбежать, пока эта туша меня не нокаутировала:
– Дорогая, ты же не хочешь, чтобы тебя задержали за оскорбление личности? – сказала я спокойным голосом, и она замолчала, что придало мне уверенности в себе. – И чтобы больше я не слышала слова «шлюха». Если ты Люси, ты сама та еще штучка, насколько мне известно.
От волнения она схватилась за заколку и распустила свои собранные в хвост волосы, так что они свесились на одно плечо.
– Что? Что ты там мелешь? Джейси никогда не стал бы тебе рассказывать… – Ее губы дрожали. – Он бы тебе ничего не сказал. Он меня любит. Я знаю, ты его запутала, я знаю, что он любит меня. – Она засопела. – Что ты с ним сделала? Он не берет мобильник, его нет дома весь день, весь вечер, даже ночью он не отвечает на звонки. Я тут три часа уже торчу!
Из этого монолога я поняла, что Люси предстоит многое узнать о Джейсоне. Он никогда не отвечает на звонки по мобильнику. Я сама ему подарила телефон на последний день рождения, очень дорогой. Но Джейсону казалось, что, когда он подносит его к уху, оно начинает болеть, и от этого он может оглохнуть. «Из-за мобильника может развиться опухоль мозга», – с уверенностью говорил он. Поэтому он всегда старался оставлять его дома, и моей обязанностью было заставлять его брать телефон с собой, включать его, подзаряжать.
– У тебя цепочка перекрутилась, – Люси пухлым пальцем показывала на мою шею. Я поправила цепочку, не сводя с нее глаз. – Я когда такое вижу, всегда говорю.
– Молодец, – ответила я.
Неужели мы с ней похожи?
– Люси, – медленно проговорила я, – пойдем ко мне. Я рада, что ты пришла.
Она встряхнула волосами, напомнив мне взбешенную кобылицу, отмахивающуюся хвостом от мух. Я пригласила ее в свою гостиную, где она с отвращением стала озираться на грязные стены, обклеенные светло-розовыми когда-то обоями. Потом, обернувшись ко мне, сказала:
– Не понимаю, как вы уживались с Джейси. Он ненавидит, когда неопрятно.
Я чуть не сказала ей, что сейчас квартира просто в идеальном состоянии, но не могла, потому что старалась дышать через рот. Мартина оказалась права. У Люси ужасно воняло изо рта. Но я сдержалась и промолчала на эту тему. Предложив ей присесть, я принесла стакан воды для нее. Потом уселась подальше, чтобы до меня не доносилось ее дыхание. И начала:
– Люси, буду с тобой откровенна. Джейсон на самом деле любит тебя, а не меня. Ваша с ним помолвка действительна. Ты права, я вела себя ужасно. Это я из ревности. Мы с ним не обручены…
– Ага, а почему тогда у тебя на безымянном пальце этот убийственный бриллиант? – проскрипела она.
– Ах, это! – Да, тут я дала маху. Я сорвала кольцо и швырнула его в ящик. И неожиданно для себя заметила на руке Люси кольцо бабушки Джейсона – то, которое напоминало мне бородавку.
– Мне так неловко! – добавила я. – Я… ну, ты ведь знаешь, что он мне уже делал предложение однажды? И тогда подарил мне это кольцо. – Я нервно улыбнулась, подумав, вдруг Джейсон рассказывал ей о том вечере в подробностях. Но никакого взрыва эмоций не последовало, так что я сделала вывод: у него хватило ума промолчать. – Я продолжала носить его, обманывая себя. Это я подала объявление в газету. Он об этом ничего не знал. Для него это было потрясением. – И замолчала.
Обеими руками, по которым было видно, что она действительно часто готовит, Люси утирала слезы:
– Бедный парень! Тебе должно быть стыдно. Сколько сейчас времени? Я должна позвонить ему. – Плавным движением она вытащила из своей огромной сумки мобильник размером с кирпич.
– Нет-нет, не надо! – испугалась я.
– Почему? – Люси положила мобильник на колени.
– Потому что… Я думаю, он сам скоро тебе должен позвонить. Сегодня утром мы долго разговаривали. Он дал мне понять, что у меня нет надежды, снова быть с ним. Он сказал, что мне пора перестать фантазировать и начать жить своей жизнью. И еще, он не говорил об этом, но я знаю… У меня есть один недостаток, с которым Джейсон не в силах примириться. У меня неприятно пахнет изо рта. Я очень боюсь зубных врачей, и поэтому порядком запустила свой рот. Годами не бывала у дантиста. Никак не могу перебороть этот свой страх.
Люси прикрыла рот рукой. Это была моя маленькая месть за то, что пришлось перед ней унижаться. Но мне тут же стало стыдно, за это и я добавила:
– Джейсон сказал, что любит тебя. Он был в шоке от моего поступка. Думаю, он уверен, что ты разозлилась на него, прочитав сообщение в газете, так что не удивляйся, что он исчез. Может, он неделю будет искать слова, чтобы все тебе объянить. Сама понимаешь, как это непросто. Я знаю, он боится, что ты ему не поверишь.
Ясно. – Люси посмотрела мне в глаза, прижав к себе сумку. – Ну, я пойду, – объявила она. – Надеюсь больше никогда тебя не видеть и о тебе не слышать.
Я покорно кивнула и проводила ее до двери.
Потом позвонила Джейсону. После сорока гудков он наконец проснулся и взял трубку.
– Джейс, – начала я голосом трагической актрисы в своей лучшей роли. – Я чувствую, что должна поговорить с тобой об одной вещи.
– М-м-м… Который час?
– Поздно. Но дело срочное.
В трубке было слышно, как Джейсон, кряхтя, вставал с постели.
– Ну, что там у тебя? – его голос прозвучал бодрее.
– По-моему, прежде, чем мы поженимся, ты должен узнать одну вещь.
– Что?
– Я тебя люблю, но я на сто процентов уверена, что никогда не захочу иметь детей.
– Что?.. Ты хочешь сказать, что не можешь иметь детей?
– Да нет, могу, но не хочу. Просто не хочу иметь детей.
– Но как же так? С чего вдруг? Что на тебя нашло? Ты просто устала! Вспомни, как ты любишь Джуда! Ты его просто обожаешь!
– Джейсон, послушай. Я обожаю его ровно три минуты, пока он не заорет, и тогда я с радостью отдаю его законным владельцам. Я не говорю, что дети – это плохо. Но лично я никогда не захочу иметь своих собственных. Я решила, что прежде, чем ты свяжешь со мной свою жизнь… выбрав меня, а не Люси, я должна честно тебе в этом признаться, предупредить тебя о своих намерениях.
– Но, – захлебывался Джейсон, – но… но… ведь уже объявление было!.. Я люблю те бя, Ханна. Но то, что ты говоришь… делает наш брак невозможным! Я не понимаю, почему ты так долго тянула, это ведь очень важный вопрос, люди для того и женятся, чтобы иметь детей!
– Ты прости меня, я просто боялась, что ты… передумаешь. Но если ты изменишь свое решение… – я испугалась, что в Джейсоне взыграет благородство и он не захочет бросать меня, – я сумею понять и простить тебя. Думаю, со временем мы даже станем друзьями.
– Ханна… у меня нет слов… Как ты могла так со мной поступить?! Это безумие! У всех есть дети!
– Неправда.
– Может, это у тебя такой этап в жизни? Он пройдет. Может, тебе стоит пойти в отпуск? Может, ты передумаешь? Я могу подождать несколько месяцев, лет…
– Нет, никогда. Никогда не хотела иметь детей. Честно говоря, я подумываю об операции.
– Об операции!
Но мы с ним отошли от темы. Нужно было срочно вернуть беседу в нужное русло.
– Джейсон, я не знаю, разорвал ли ты помолвку с Люси…
– Все так запуталось! Она уезжала… я хотел ей позвонить… вчера, позавчера, сегодня… в общем, пока она не увидела сообщение в газете… но… это не так просто сделать… и как только, я ее увижу, я ей все объясню… сегодня меня весь день не было дома… а когда я вернулся, то ее не было дома. Ужасная ситуация, просто ужасная!
Меня удивили его слова. Джейсон – невероятно вежливый и обязательный человек, он даже не может сразу положить трубку, когда слышит автоответчик. И при этом он собирается сказать Люси, что передумал жениться на ней, только когда весь город прочитал о его предстоящей свадьбе со мной! Теперь я знала решительный характер Люси, так что Джейсону сильно повезло, что все так обошлось.
– Джейс, – сказала я, – меня глубоко задело то, что ты не перестал общаться с Люси в то время, когда между нами все уже было решено. Хотя, возможно, это говорит о том, что твои чувства к Люси намного глубже, чем ты думаешь.
Сделав паузу, чтобы он проникся высказанной мною мыслью, я добавила:
– Я знаю, она думает, что это я поместила объявление в газете, без твоего на то разрешения. Она уверена, что ты никогда не делал мне повторного предложения, что все это мои больные фантазии. Я вот к чему клоню: мне, конечно, страшно, что ты решишь… но я не могла не сказать тебе правду… я хочу спросить… между нами все кончено?
Я старалась, чтобы в моем голосе не звучала надежда.
– Ханна, – ответил Джейсон, – прости меня. Но если ты не хочешь иметь детей, боюсь, мы не можем быть вместе.
Глава 28
– Вот твой папа-то обрадуется, – сказала Мартина, выслушав мой рассказ. – Ты ему звонила?
– Слушай, а может, ты ему сама позвонишь?
Последнее время она меня жутко раздражала. Слава Богу, Роджер будет двумя руками «за», и я этому рада, но сейчас я решила на некоторое время дистанцироваться от него. Джейсон был прав, я действительно звонила ему с докладом через пять минут после любого мало-мальски важного события в моей жизни. Может, теперь его очередь звонить мне?
– Почему бы и нет, – ответила Мартина. – Чао!
Из всех моих знакомых только Мартина по-прежнему говорит «чао». Это не модно уже лет пять. Ну, может, только у итальянцев.
Настроение у меня было гадкое. Это может показаться странным тем, кто ни разу в жизни не разрывал помолвку таким вот замысловатым образом. Как будто я выпрыгнула с парашютом. С одной стороны, у меня появилось ощущение легкости: не придется всю жизнь терпеть рядом человека, который утомляет и раздражает; но при этом я чувствовала себя вымотанной, как будто переплыла океан. И еще я была в шоке оттого, что мой план удался. Джейсон поверил в то, что я могла годами молчать, о своем нежелании иметь детей, прекрасно осознавая, что он-то их хочет! Ведь он знает меня, уже пять лет! Значит, вовсе и не знает.
Две вещи меня радовали. Во-первых, мне можно забыть о Люси и Джейсе. Во-вторых, я никому не сделала больно.
Но, повторяю, чувствовала я себя гадко. Несмотря на недостатки Джейсона, мне было грустно расставаться с ним – у него была постоянная прописка в моем сердце. Это как в фильме «Освободите Вилли». Дельфина отпускают на свободу, но это не умаляет скорби от расставания с ним. Я знаю, многие женщины меня поймут. В основном те, кто посвятил немалую долю своей двадцати-, тридцати-, сорокалетней жизни хорошему, но не подходящему человеку. Те тоже почувствуют печаль, выпуская его в безумный мир, хоть и знают, что это к лучшему. Жаль, что не принято держать симпатичного тебе человека дома в аквариуме.
Мне удалось поспать пару часов до того, как надо было снова ехать к шести утра к дому Чарли и продолжать изображать слежку. Я с нетерпением ждала, когда мы сможем выставить счет агентству «Правовая помощь». На работу я прибыла ровно в девять тридцать. К моей радости, Грега не было. Я не хотела врать ему в лицо – от его прямого взгляда у меня мозг плавился. Поэтому я отправила ему электронной почтой сообщение о том, что «с бойфрендом результат нулевой», но что «я попробую еще раз сегодня вечером».
Грег долго не отвечал, потом, в три часа дня, от него пришел ответ: «Раз тебе не повезло, может, мне послать Рона?»
Самой мне очень понравилось, что можно спрятаться за электронным сообщением, но тут же стало обидно, что Грег сделал то же самое. Это сарказм? Или сочувствие? Я написала в ответ. «Снова пойду сегодня вечером».
Еще я позвонила матери. Это был странный разговор, состоявший из молчаний, как швейцарский сыр – из дырок. После него я так проголодалась, что съела полпачки печенья.
– Ну, как ты?
– Спасибо, хорошо. А ты?
– Отлично. Думаю, ты рада будешь услышать, что моя помолвка с Джейсоном расторгнута?
– Вот ужас-то! Твой отец сразу сказал, что это будет очередной позор.
– Да? Ну, во всяком случае, надеюсь, ты поняла: то блюдо – тушеное мясо с подливкой – не подходит для человека с чувствительным желудком. Особенно, если в грибной подливке соли в пять раз больше, чем положено по рецепту.
– О Господи. Я неправильно записала тебе рецепт?
– Анжела, ты не хуже меня это знаешь.
– Прости, пожалуйста. Наверное, я отвлеклась… на что-то другое.
– Ладно. Ну, ты разобрала все бабушкины вещи?
Послышался вздох.
– Вроде да, – наконец выговорила она. – Она оставила коробку для тебя.
– Да что ты! Вот уж неожиданность! Что за коробка?
– Обычная картонная коробка из-под обуви.
Мы с бабушкой не очень ладили, так что я немного удивилась:
– И что, по-твоему, в ней?
– Не знаю, Ханна. В коробке что-то есть. Но не тяжелое. На ней написано твое имя. Понятия не имею, что в ней. Она хорошо запечатана. Отдам, когда придешь к нам в следующий раз.
– Отлично. А ты что делаешь… я хочу сказать, сейчас что делаешь… как себя чувствуешь? – Я внутренне сжалась, ожидая очередного вздоха, но не услышала его. Она сказала:
– Немного получше. – Она как будто прочитала мои мысли.
– Чем-нибудь помочь?
– Нет, нет.
Я уже собиралась вешать трубку – разговор становился мучительным, как выщипывание волос из подмышек, но тут моя мама сказала:
– Ханна?
– Да?
– Ты сильно переживаешь из-за Джейсона?
– Скоро приду в себя, – немного подумав, ответила я.
– Да, конечно, – судя по голосу, я ее не убедила.
Когда я уже стучала по клавиатуре, печатая отчеты, меня вдруг осенило: на этот раз я старалась узнать о чувствах матери, но она отгородилась от меня непроницаемой стеной. Что-то изменилось в наших отношениях. Ну что ж, я сама этому виной. После разговора с ней мне захотелось немедленно поговорить с кем-то, кто говорит то, что думает, и позвонила Габриелле. Но ее либо не было дома, либо она не брала трубку. Скорее всего, не хотела отвечать именно на мой звонок. А я рассчитывала, что она поздравит меня с моей второй помолвкой. Или с ее разрывом.
Я надеялась, Габи немного остыла и выслушает мои объяснения. Но раз уж она не позвонила, значит, до сих пор злится. Я хотела поговорить с ней об Анжеле. Узнать, как мама чувствует себя на самом деле. Я никогда не переживала потерю близкого человека и не знала, что бывает с людьми, которые через это прошли. Моя мать точно изменилась после смерти бабушки, и мне от этого было не по себе. Со времени похорон Анжела прекратила свои попытки пробить мою стену. Но когда оба собеседника проявляют сдержанность, общение вообще прекращается. Один из двоих должен постоянно болтать, компенсируя этим молчаливость другого. Но моя мать больше не старалась поддерживать видимость наших теплых отношений. Это означало, что наши и так слабые узы окончательно рвутся. Я пока не понимала, что я чувствую по этому поводу. Но я не сомневалась, что Анжела поделилась своими переживаниями с Габриеллой.
Я скучала по Габи. Все, с кем я общалась в последнее время, хандрили. Мне необходимо было поболтать с моей невесткой, которая – несмотря на ее недавнюю сердитость – была по характеру очень жизнерадостным человеком. Я надеялась, этот разговор меня развеселит. Своего рода прививка хорошего настроения. «Вот было бы здорово, – размечталась я по дороге домой, – подъезжаю к дому, а на пороге меня ждет Габриелла». Я люблю вот так помечтать, как в детстве. «Вот было бы здорово…» – говорила я про себя, втайне надеясь, что кто-то сверху прочитает мои мысли…
Соблюдая негласное соглашение с небом, я не смотрела на дом, пока не припарковала свой «вокс– холл». И только потом подняла глаза. И поразилась. На пороге моего дома сидел… Олли. Да. Ну что ж, меня немного неправильно поняли. Бывает. Наверное, я недостаточно четко сформулировала свои желания. Или они издеваются.
– Олли, это ты? – закричала я, как будто это мог быть кто-то другой.
– Привет, Ан. Как дела?
– Я снова одинокая женщина, а у тебя?
– Я так понял, что вам с Джейсом надоели ваши акробатические этюды в кровати?
– Чего?
– Да не важно. Все закончено? – Да.
– Судя по голосу, ты не сильно удручена.
– Олли, я вообще никогда не испытываю никаких сильных чувств.
Наконец он улыбнулся:
– Точно сказано, Ан. Ты не спешишь стянуть штаны, как все нормальные девчонки.
– То есть я ненормальная, потому что не спешу в койку?
– Ну, типа того! Габи за разговоры на такие темы меня бы убила.
– Как она, кстати?
– Очень занята.
– Все еще сердится на меня?
Он пожал плечами.
– Так все нелепо! Я получила задание – прогуляться с Джудом до школы, проследить, как одного ребенка забирают после уроков, но на самом деле я пошла с ним в парк.
– А Габи решила, что ты взяла его с собой, когда вы преследовали машину. Хотя я ничего страшного и в этом не вижу. Но ты же знаешь ее. Она… все воспринимает очень остро. Иногда бывает совершенно безрассудна.
Я из вежливости улыбнулась, хотя мне не нравилось, что Олли критиковал Габриеллу в моем присутствии. Мне хотелось думать, что он считает ее совершенством.
– Так что случилось? – спросила я. – С чего ты вдруг решил меня проведать?
Олли засмеялся и протянул мне пластиковый мешок, в котором что-то звякало.
– Не радуйся. Это просто кола. Я за рулем. И вообще, что это ты так удивилась? Почему мне не зайти повидать родную сестру? Мне нужен для этого повод?
Я посмотрела ему в глаза. Наши характеры очень похожи. Во всяком случае, мы одинаково стараемся никого не пускать к себе в душу. Частые приступы апатии свойственны ему так же, как и мне. Он был внештатным фотографом и по заданиям редакций странствовал по всему миру. Он делал снимки для журналов о дикой природе и путешествиях, приключениях. Он не хотел работать в рекламе, хотя только там он имел бы стабильный высокий доход и возвращался бы домой к шести. По пять месяцев в году он проводил за границей. Его не было, когда Джуд впервые произнес слово «папа». Джуд сказал это, обращаясь к фотографии Олли.
Я не часто видела Олли, а когда мы встречались, наши разговоры были легковесны, как бабочки, порхающие над лугом. Мы сильно любили друг друга, но я часто стеснялась с ним разговаривать, особенно о себе и своей жизни. Время от времени у кого-то из нас случался приступ откровенности. Мы никогда не обсуждали родителей, наше отношение к ним, наши отношения с ними. Зато могли долго и в подробностях обсуждать героев сериалов и ток-шоу – тут мы позволяли себе откровенно высказываться о других людях, пусть придуманных.
Дебаты могли идти часами. А после ухода Олли, я часто спохватывалась, что так и не спросила, как у него дела на работе, какие у них с Габи планы (завести еще Джудов? Поехать в Италию? Расширить верхний этаж своего дома?), или что он думает о последних успехах своего сына. Он вообще добровольно ни слова не говорил о Джуде, тем более о его успехах, и я думала – а знает ли он о них вообще? Я тоже хороша – и не подумала спросить, нет ли у него с собой каких-нибудь семейных фотографий.
Кстати, Габриелла никогда не носит с собой фотографий Джуда. Я один раз спросила ее почему, и она ответила: «Если кому-то действительно интересно, и они задают вопрос не из любопытства или вежливости, пусть приходят и посмотрят на него».
Я тут же заткнулась. Она хотела защитить Джуда даже от дурных мыслей, которые могли возникнуть в головах окружающих. Ее эмоциональная чуткость была исключительно развита, она ощущала каждый нюанс психологии людей, и в этом была противовесом Олли. Благодаря ей они достигли главного, что имели, – теплого приветливого дома, откуда не хочется уходить. Я подумала о строгой официальной обстановке дома своих родителей и порадовалась за Олли. Естественно, о своих чувствах я ему не сказала.
– Нет, – сказала я ему, – конечно, тебе не нужен повод, Олли. Просто я вижу, что сейчас он у тебя есть, и ты мне его вскоре сообщишь.
Олли сжал голову руками, как будто сдерживая боль. Я увидела, что его бакенбарды слегка тронуты сединой.
– Габи поехала к своей маме на выходные. Джуда взяла с собой.
– Приятно слышать. Не настолько он стар, чтобы засиживаться дома, – и я нахмурилась. – На выходные. Но ее мама живет в Миу-Миу. Это двадцать минут езды от твоего дома.
Олли начал раздражаться:
– Ну, и что такого, что она захотела повидаться с мамой? Им, знаешь, надо поговорить иногда о разных там женских делах.
– О женских делах, Олли? О… менструациях, что ли? – Я изобразила ужас.
– Да не произноси ты этого слова, – и Олли с треском вскрыл банку.
Мои подозрения подтвердились. Спустя четыре часа, после просмотра трех серий сериала «Щит» и съедения двух мадрасских кэрри, когда я уже настроилась отправиться к дому Чарли продолжать имитировать слежку, Олли наконец раскрыл секрет своего пребывания в моем доме.
– Ничего, если я у тебя переночую? – спросил он.
– Чего? Зачем это тебе понадобилось ночевать в моей убогой квартирке с одной кроватью, если у тебя есть дворец?
Я ненавижу, когда у меня остаются ночевать. Гости меня обременяют. Их надо кормить, им нужны чистые полотенца, горячая вода, телефон, – короче, гости всегда ведут себя так, будто они в отеле. Доходит до того, что спрашивают, нет ли у тебя грелки, фена или еще какой-нибудь невозможной ерунды. А после их ухода начинаешь вкалывать, как филиппинские служанки в Хэмпстед-Гардене; гости осмотрят все твои вещи, заглянут в буфет, заберутся в твою спальню, когда ты еще в ночной футболке с Микки, выпьют твой кофе из твоей любимой чашки, израсходовав последний фильтр, и сжуют черствую датскую плюшку, которую ты оставила себе на завтрак.
Однажды у меня ночевала Мартина, и после этого я не разговаривала с ней три месяца.
Олли явно увлекся надписями на своей банке с колой.
– Ну ладно, – пробормотал он, – видишь ли, кое– что произошло.
– Что, Олли? – заволновалась я.
– Ну, в общем, я ушел от Габриеллы.
