Текст книги "Бывшие. Жена для чемпиона (СИ)"

Автор книги: Анна Ковалева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Глава 25

Пусть к восстановлению у меня был долгим. Долгим и мучительно-болезненным. Каждый прожитый день, каждая секунда были непрерывной борьбой.

Борьбой с непослушным телом и со сдающей психикой.

Такого, пожалуй, и злейшему врагу не пожелаешь.

Полгода я провел в стационаре, а потом еще полгода заняла реабилитация.

Я учился ходить заново. Шаг за шагом, почти как маленький ребенок. Разрабатывал мышцы, которые заметно ослабли за месяцы в неподвижности, посещал различные физиотерапевтические процедуры, сеансы ЛФК и массажа.

И спустя год, наконец, смог полноценно встать на ноги. Ни о чем серьезном речь пока не шла, я был способен только на небольшие пешие прогулки по ровной местности, но врачи говорили, что со временем я достигну большего.

Что смогу бегать и даже подниматься в горы. И надежда снова выйти на лед меня все еще не покидала.

Она придавала мне сил двигаться дальше.

Для реабилитации, кстати, я выбрал клинику в Германии, а не в Штатах, как хотел отец.

Муж матери нашел действительно отличную клинику и даже оплатил лечение. Конечно, я хотел со временем все вернуть, но мама попросила даже не заикаться об этом.

– Не надо, Сень. Герман помогает от души. Помогает потому, что ты мой сын, и твое здоровье для меня важно. Ты его оскорбишь, если предложишь вернуть деньги.

Вот так и получилось, что спустя двадцать лет я познакомился со своими братом, сестрой и отчимом.

Стоит отдать должное, Герман Штайнер оказался действительно достойным человеком. Это стало ясно с первых дней нашего общения.

Как и то, что маму он очень любит. Я наблюдал за ними украдкой и видел его трепетное к ней отношение.

Нежность, уважение, забота и желание защитить жену – сквозили в каждом его слове и движении.

На контрасте вспоминались слова отца, крывшего маму последними словами. То, как они ругались в больнице, когда думали, что я их не слышу.

И от этих воспоминаний сразу начинало подташнивать.

Да уж, разница в отношении была очень наглядной. Поведение отца иначе, чем скотским назвать было невозможно.

И если говорить начистоту, то увидев все эти сцены нормальной семейной жизни, став их невольной частью, я искренне порадовался за маму.

Она заслужила счастье. Особенно после всего того ада, который ей устроил мой отец.

Герман, кстати, был полиглотом, что очень помогало ему в бизнесе.

Помимо родного немецкого, он владел свободно итальянским, французским, испанским и русским языками.

Так что мы с ним прекрасно понимали друг друга.

Хельга, или Оля, как звала ее мама, и Ник тоже прекрасно говорили по-русски. Хоть и с очень заметным акцентом. Мама постаралась, чтобы в семье на равных звучали два языка.

Я был сильно ошарашен теплым приемом, которым меня встретили родственники. Мама не соврала, она и правда рассказывала детям обо мне, и они давно хотели познакомиться со старшим братом.

Ник так и вовсе пылал энтузиазмом от нашей встречи. Он расспрашивал меня несколько часов обо всем на свете, и похвастался коллекцией футболок с моей фамилией.

Со смехом я на каждой из них поставил свой автограф, чему брат был безмерно рад.

А вот за свое поведение мне стало стыдно. Я ведь столько лет напрасно лелеял свои обиды и упустил возможность общаться с родными.

Если бы я не бунтовал так отчаянно, мы бы познакомились намного раньше. Мама бы нашла способ обойти драконовские условия, выставленные отцом.

Но сложилось так, как сложилось. Исправить прошлое уже нельзя, а вот изменить будущее вполне возможно.

Может, судьба не зря дала мне этот шанс? Пусть и такой высокой ценой. Я получил тяжелые травмы, но все же сохранил жизнь и вдобавок обрел семью… Семью, которой был лишен в детстве.

Не так уж плохо, не правда ли?

***

Что касается отца, то с ним мои отношения стали портиться с того момента, как я выслушал историю матери.

Нет, я не стал разговаривать с батей, вытрясать из него правду, но тщательно обдумывал услышанное от мамы и делал для себя выводы.

Вот и стал в итоге больше тянуться к матери, полноценно впустив ее в свою жизнь, и ментально отдаляться от отца.

Тем более он и сам не стремился к тому, чтобы укрепить наши отношения.

Это не он сидел возле меня в реанимации, не он кормил меня с ложечки, не он провожал до туалета.

Только воды пару раз подал. Для всего остального просто звал медсестру.

А мне после такого отношения становилось непонятно, как он вообще меня вырастил. Видимо, только потому старался, что считал меня ценным активом, который стоил того, чтобы вкладывать в него усилия.

Ну и средством насолить бывшей жене, судя по всему.

А теперь всё. Игрушка сломалась, депозит сгорел, вклады вылетели в трубу. Вот батя и злился, что приходится со мной возиться.

Ведь выгоды я ему уже не принесу. Не стану легендой, не заработаю баснословных денег.

Для него сын теперь – балласт.

Я чувствовал, как батя внутренне закипает оттого, что все идет не по его планам, и знал, что однажды случится срыв.

Отец был недоволен тем, что я выбрал лечение в Германии и жизнь в доме матери, но в итоге смирился и вмешиваться не стал.

Собственно, его мнения я и не спрашивал. Просто поставил перед фактом, что после выписки улечу в Берлин.

Так что пришлось бате периодически таскаться ко мне в Германию и выяснять подробности моей реабилитации.

И два года спустя после аварии, когда я получил свой окончательный приговор, отца все же прорвало.

Вердикт врачей был однозначен: в большой спорт мне дорога заказана. Прежние физические формы мной потеряны навсегда, связки и подвижность коленного сустава хоть и восстановлены, но далеко не полностью.

И интенсивные спортивные нагрузки лишь окончательно угробят мое колено.

Ну и вдобавок после перенесенной клинической смерти начало барахлить сердце.

Врачи насчет этого толком ничего сказать не смогли.

Вроде патология была не явная и не угрожающая жизни, но тем не менее являлась противопоказанием для продолжения спортивной деятельности.

Конечно, как любитель я смогу выйти на лед, покататься чисто удовольствия ради, но комиссию ни в одном нормальном клубе не пройду.

Так что пришлось контракт с Быками расторгнуть и собрать большую пресс-конференцию для журналистов.

Объявлять о завершении карьеры было неимоверно сложно. Даже словами не описать, что я чувствовал в тот момент.

Наверное, это было сродни тому, чтобы самому отпилить себе руку или ногу. Но другого выхода у меня не было.

Чуда в моей жизни не произошло.

В назначенное время я с трудом вышел в зал, уселся за стол и молчал перед камерами минут пять, наверное.

Роковые слова никак не хотели срываться с языка. Но в итоге их сказать все же пришлось.

– Дамы и господа, прошу минуточку внимания. К сожалению, обстоятельства так сложились, что я вынужден объявить о завершении спортивной карьеры…

Дальше поднялся такой шум и гвалт, что я чуть не оглох. Журналисты набросились на меня, как свора собак, получивших свежие кости. И просто так отпускать никак не хотели.

Выбрался я из помещения еле живым, выжатым как лимон и абсолютно подавленным.

И тут из бати, который был на конференции вместе со мной, полилось душевное дерьмо.

Конечно, я давно этого ждал, но момент он выбрал для своей атаки очень неудачный.

Как будто хотел добить.

– Ну что, доволен, паршивец? Просрал карьеру как последний дебил. Ради чего я старался тебя вверх протолкнуть? Ради вот такого бесславного конца? Чтобы ты превратился в немощного доходягу?

– Можно подумать, я хотел так карьеру закончить. Ты же прекрасно знаешь, что хоккей – мое всё, и я никогда не филонил. С детства я всё отдавал игре, все силы, все возможности. Так какого хера ты меня винишь? – огрызнулся я. – Я ведь не был бухим, пап. И ехал с тренировки. Не я виноват, что машина потеряла управление.

– Ты мог ехать аккуратнее. Должен был, мать твою, ехать аккуратно! Но нет, нормально ехать ты ведь не мог. Надо было устроить аварию.

– БАТЯ! – пелена злости и обиды застила глаза, и я невольно повысил голос. Впервые в жизни я позволил себе кричать на отца: – А ТЫ ХОТЬ НА МИНУТКУ ДУМАЛ О ТОМ, ЧТО Я МОГ УМЕРЕТЬ, А? ЧТО МОГ ПРОСТО СДОХНУТЬ В ТОЙ КАРЕТЕ СКОРОЙ ПОМОЩИ?

– Да лучше бы ты и правда сдох! – проорал он, побагровев как рак. Из уголков губ во все стороны брызнули слюни. – Всем было бы легче. По крайней мере, в смерти обрел бы ореол легенды. А теперь ты просто ни на что не годное ничтожество, тупое туловище, на которое противно смотреть!

Глава 26

Хотел бы я сказать, что мне было плевать. Что слова отца никак меня не задели.

Но это неправда. Его слова причинили мне сильную боль. Никакой физический удар не сделал бы больнее, чем эти паскудные слова.

Я же любил отца, боготворил его. Он был для меня не только папой, но и наставником, тренером, установками которого я руководствовался всю жизнь.

И зря, как выяснилось.

Потому что мой папаша оказался на поверку полным дерьмом. А такой человек ничему хорошему в плане человеческих отношений научить не может.

– Ну ты и мудак, батя, – выплюнул ему в лицо, даже не пытаясь скрыть обиду. – Мать права. Ты и правда не умеешь любить никого, кроме себя. Всеми остальными просто пользуешься до тех пор, пока они тебе выгоду приносят.

– О, смотрю, эта сука уже успела тебе мозги промыть? Качественно сработала стерва, отдаю должное.

– За базаром следи, бать, – прорычал я, ведомый вспыхнувшей яростью. За маму стало обидно. – Хватит оскорблять ее. Особенно после того, что ты сделал с вашим браком, с ней и со мной.

Дальше я молчать не стал, высказал отцу всё, что узнал от матери, и свое отношение ко всему этому дерьму выразил предельно ясно.

Но отец от этого только еще больше взбеленился. Мне даже показалось, что его сейчас удар хватит. Настолько сильно он покраснел и как-то весь раздулся даже.

Почти как рыба фугу, да. Весьма ироничное сравнение, учитывая, что папаша содержал в себе целую тонну яда.

Которую и начал выплескивать на меня.

– Ах ты ж неблагодарный сучёныш! – процедил он. – Я же тебя сделал, я! Я тебя лепил, я тебя ставил на лед. Я воспитывал из тебя звезду. С твоей никчемной матерью ты не добился бы и малой толики того, что получил. Я дал тебе шанс на блестящее будущее. Я отогнал от тебя твою шлюховатую женушку. Перекрестился, когда ты развелся. Избавил от ненужного балласта. И что получаю в ответ? Что я получаю в ответ, ничтожный ты кусок дерьма? Отвечай…

Бам!!!

Да, я не сдержался. Сначала со всей силы двинул отцу по роже, а потом схватил за отвороты пиджака и приложил спиной о стену.

В ушах шумело от прилившей крови, в висках стучали отбойные молоточки, а сердце яростно долбилось о ребра.

Я шумно дышал, пытаясь справиться с обуревавшей меня яростью. Она меня буквально душила. И смотрел с ненавистью на так называемого отца.

А отец, наконец-то, заткнулся. Схватился за щеку и пораженно уставился на меня. Словно не верил, что я посмел поднять на него руку.

А я посмел, да! И ни о чем не жалел. Отец, который рушит жизнь своему ребенку и желает ему смерти, автоматически перестает считаться отцом.

А значит, бить такую мразь не стыдно.

– Ты знаешь, какой я могу сейчас раздуть скандал в прессе? – к сожалению, оправился батя быстро. Сплюнул на пол и посмотрел на меня с лютой неприязнью. – Так тебя ославлю, что вовек не отмоешься. Даже из квартиры потом не сможешь выйти без риска быть закиданным тухлыми помидорами.

– Хочешь играть грязно? – оскалился я. – Вперед, действуй. Учти только, что я молчать не буду. Вытащу на свет всё грязное белье. Твою неудачную карьеру, семейную тиранию, измены жене, шантаж сыном. Думаешь, на тебя не будут косо смотреть? Мама мои слова подтвердит, так что перевес будет на моей стороне. Ну так что, пап, готов пойти к журналистам и показать свое настоящее лицо?

– Ну ты и ублюдок… – прошипел он.

– А что тебе не нравится? Ты ведь сам меня таким вырастил, бать. Что взращивал так усердно, то и проросло. – ухмыльнулся я, осознав, наконец, что папаша именно этого и добивался всю жизнь.

Пытался сделать из меня собственную копию. Бездушную, наглую, мерзкую, черствую. И, кажется, добился своего.

Сделал всё, чтобы я ненавидел мать.

Сделал всё, чтобы я развелся.

А я, как баран, покорно шел на поводу. Слепо доверяя тому, кто этого доверия не заслуживал.

И день за днем становился всё больше похожим на это чудовище.

– А знаешь, что, – прорычал отец. – Я умываю руки. Дальше крутись как хочешь. Раз такой умный. Пристраивать тебя к делу я не собираюсь. Я больше не твой агент.

– Ты мне больше и не отец, – усмехнулся я, направившись к выходу… – Считай, что твой сын действительно откинулся в той аварии. Как ты того и хотел. Можешь даже могилку мне обустроить и цветы на нее носить.

***

В тот вечер я отправился в бар и отчаянно забухал.

Мне нужно было залить спиртным горечь от краха своей карьеры и потери отца. На трезвую башку такое перенести сложно.

Я сидел за барной стойкой, тупо вливал в себя шот за шотом и мечтал забыться. Заработать себе пожизненную амнезию и начать жизнь с чистого листа.

Но нет, всё происходило с точностью до наоборот.

Алкоголь играл против меня. Он все дальше и дальше погружал меня в прошлое, заставлял проматывать кадры своей жизни, вспоминать каждый свой ошибочный шаг и идиотский поступок.

Сначала я вспоминал детство и юность, постоянные контры с матерью. Мои взбрыки и ее слезы. Отстраненные извинения и натянутое общение.

Даже на свадьбе я не общался с ней нормально.

Ну и Машку вспоминал, само собой. Наше знакомство, нашу страсть, свадьбу и прожитые вместе месяцы.

И то, как отец помог мне всё это испоганить.

И чем больше вспоминал, тем сильнее начинал ненавидеть и отца, и самого себя.

Господи, как я мог быть таким слепым? Как я мог вот так просто отказаться от того, что было у нас с Маруськой?

Отец методично вливал мне яд в уши, и я на это повелся.

Теперь мной совсем под другим углом воспринимались его слова. Это же была грамотная психологическая обработка. Которая сработала на отлично.

Отец ведь прекрасно знал мои болевые точки, знал, что сказать и куда именно надавить.

Чтобы я не дергался и плясал под его дудку. Позволял стричь себя как барана.

Сука!!! Какая блядская ирония судьбы.

Отец уверял меня, что Машка загонит меня под каблук, но при этом сам методично и успешно загонял меня под свою пяту.

Превращал в послушного паяца.

А я из-за собственной дурости и слепоты повелся на его уловки и отказался от женщины, которую любил.

Любил? О да, именно любил.

Сердце это всегда знало, чувствовало, что Маруся – моя женщина, поэтому и пыталось до последнего бороться с рассудком, отравленным чужими словами.

Именно поэтому я напился в хлам, чтобы рассказать о разводе. Трезвым бы не смог, а пьяным говорил словами своего непутевого папаши.

Именно поэтому выдумал херню с дружбой. Чтобы иметь возможность видеть Маруську рядом.

Именно поэтому меня так тянуло к ней в тот последний день.

Ведь так хотелось послать все на хер и остаться с Машкой. Запереться в спальне и любить ее до потери пульса.

Но я поддался внушениям отца и уехал. Оторвав от себя жену с кровью. Убедив себя, что нам обоим порознь будет лучше.

И что изменилось спустя годы? Что я получил? Что доказал сам себе? Разве смог найти замену жене?

Да ни хера. Ни одна из моих пассий даже рядом с моей Маруськой не стояла. Ничего похожего я ни с кем не чувствовал.

Просто пользовался ими как аксессуарами. Мало отличными от резиновых кукол. Вот уж где была голая похоть без малейшей капли душевной близости.

С Джесс, кстати, я расстался сразу после того, как смог взять в руки телефон. И после выписки ни на кого больше не смотрел.

И сейчас как-то не хочется.

Зато Маруську я видел, будучи в агонии. Находясь на грани смерти. Ее я вижу ночами во сне даже сейчас, спустя два года после ДТП.

И это учитывая, что вместе мы были гораздо меньше, чем порознь.

Ведь не просто же так это происходит?

И на ЧМТ списать эти видения и сны уже не получится, я давно восстановился.

Тогда что это такое?

Сумасшествие? Или все же любовь? Не секс, не похоть, а настоящая любовь?

Та, о которой спето столько песен и написано столько книг?

Та, что действительно бессмертна?

Осознание накрыло внезапно и буквально наотмашь ударило по морде.

Настолько сильно ударило, что очередной шот пошел не в то горло, и я откашливался минут пять.

А потом абсолютно дикими глазами посмотрел на свое отражение в зеркальной стене и захохотал как безумный.

Ну а как не хохотать, когда осознаешь, что ты редкостный долбоеб?

Как можно было так феерически проебать лучшее, что было в моей жизни?

Глава 27

Арсений

Санкт-Петербург

Родина. Как же много значит это слово. Особенно когда ты возвращаешься в родной город после длительного отсутствия.

Только после возвращения понимаешь, как сильно, оказывается, скучал по родным местам.

Тем местам, к которым осталась привязана твоя душа.

Можно сколько угодно мотаться по миру, по разным странам и городам, но сердце всегда будет тосковать по тому городу, где родился и вырос.

Такова человеческая природа, ничего не попишешь.

Родной Питер встретил меня шумом, спешащими по своим делам людьми и моросящим июльским дождем.

Я несколько минут постоял возле дверей, пытаясь надышаться воздухом. Удивительно, но на родной земле даже дышится совсем по-другому.

Особенно сладко.

Друзья встретить меня не смогли, но я не особо расстроился. Мне, если начистоту, хотелось немного побыть в одиночестве.

Подумать о новом витке, на который перешла моя жизнь. Собраться с мыслями, настроиться на переговоры с руководством родного клуба.

Забрав ключи от арендованного автомобиля, услужливо доставленного водителем компании прямо к зданию аэропорта, я выдвинулся в город.

Ехать сразу в гостиницу не хотелось, поэтому я довольно долго колесил по городу, рассматривал знакомые улицы и памятные места.

И пролистывал в памяти пролетевший год

Всё это время я прожил в Берлине, вместе с матерью. Отчаянно борясь с собственными демонами.

Барахтаясь в уже вполне осязаемой трясине и пытаясь выплыть наружу.

После пресс-конференции и разрыва с отцом я сорвался. Ушел в глубокий запой, стремясь полностью отрешиться от чертовой реальности.

Просто не видел смысла в своем дальнейшем существовании.

Я отказался от любимой женщины, я похерил мечту всей жизни. Вот и ради чего мне было просыпаться по утрам и коптить небо?

Два месяца выпали из моей памяти начисто. Я пил, не просыхая. Напрочь проспиртовывал мозги и печень.

Лишь бы не думать, не вспоминать.

Если бы не мать и отчим, я бы, наверное, так и загнулся. Сдох бы либо от алкогольной интоксикации, либо просто шагнул бы из окна в один прекрасный день.

Но они меня вытащили. Отобрали бутылку, отправили в рехаб, нашли хорошего психолога.

– Сынок, – твердила мама, сжимая мою руку. – Знаю, тебе тяжело. Но ты ведь жив, и не инвалид, а это уже очень много. И ты не один, слышишь? Если Петру на тебя плевать, то Бог ему судья. Но ты не один, слышишь? У тебя есть семья. Сень, мы твоя семья. Мы переживаем за тебя и очень любим. И никогда от тебя не откажемся. Ты должен вернуться к нормальной жизни. И ради себя, и ради нас.

Как только мой мозг прочистился от спиртного, я понял, что мать права. Легко быть эгоистом, упиваясь своей трагедией.

А вот думать о других гораздо сложнее.

Сдохнуть самому проще простого, но ведь моя смерть принесет матери тонну боли. Да и брат с сестрой явно будут переживать.

Вот за эти соображения я и цеплялся, борясь с депрессией. Подпитывался поддержкой родных, цеплялся за то, что хоть кому-то в этом мире я нужен.

А раз есть те, кто обо мне переживает – значит, и смысл жизни все еще есть.

Вот так во мне произошла переоценка ценностей. Я понял, что самое главное в этой жизни.

Никакая мировая слава, кубки, медали и титулы тебя не поддержат в трудную минуту. Они останутся лишь напоминанием о безвозвратно ушедшем прошлом.

Вот и все мои награды остались лишь холодными кусками металла, на которые я даже смотреть не мог в первое время.

Просто сгреб их в коробку и запихнул подальше в шкаф.

А вот поддержка семьи помогла мне выгрести из почти безнадежной ситуации. Именно они помогли мне прийти в себя.

Жаль, я этого не понял, пока рядом со мной была Маруська.

Как там говорят? Что имеем – не храним, а потерявши – плачем? Вот и я оценил жену только после того, как потерял.

Не понял вовремя, что она самое лучшее, что со мной случалось. Машка была лучше любой золотой медали, в том числе и олимпийской.

Подарком судьбы, который дается не каждому.

И я бы сейчас отдал все свои титулы и награды, чтобы повернуть время вспять и снова быть рядом с женой.

Только это не поможет, увы. В прошлое возврата нет. Остается только разгребать дерьмо, которое сам же и наворотил.

Вот я и разгребал. Взял себя в руки, перестал бухать. Начал понемногу ходить в зал, поддерживать физическую форму.

Наверстывал упущенное, общаясь с матерью. Ходил вместе с ней на школьные спектакли к Оле, а с Ником играл в футбол на площадке.

Честно говоря, футбол я недолюбливал, отдав свое предпочтение хоккею, но, играя с братом, получал удовольствие.

Даже улыбаться тогда по-настоящему начал. Впервые после аварии. Почти угасшая во мне искра жизни начала разгораться вновь.

Что же до Машки, то от нее мне остались лишь фотографии, которые я с маниакальным упорством рассматривал по вечерам.

Мама меня заставала за этим делом несколько раз. Вздыхала, задумчиво смотрела, а однажды все же решилась на разговор.

– Сынок, может, ты позвонишь ей? Попробуешь поговорить?

– Зачем? – нервно дернул щекой. – Жалость ее мне не нужна. Да и подло это будет. После всего того, что я ей наговорил. Тем более прошло пять лет. Она могла уже найти другого мужчину.

– Могла. А могла и не найти. Судя по тому, что я видела на свадьбе, Маша тебя действительно любила. А когда любят, быстро замену не находят. Может, она тоже думает о тебе, и у вас еще есть шанс всё исправить?

– Да какие шансы, мам? – скривился я. – Всё, что у меня было, я уже безвозвратно просрал. Надеяться не на что.

– Ты никогда этого не узнаешь, если не поговоришь с ней. Молчание и страдание по разным углам куда хуже откровенного разговора.

– Мам!

– Поняла, не лезу. Но все равно подумай над моими словами.

И я ведь действительно подумал. И в один из дней всё-таки не выдержал. Набрал номер нашей с Машкой квартиры.

Очень хотелось если не поговорить, то хотя бы молча послушать ее голос.

Вот и стоял, как дурак. Слушал протяжные гудки и с нетерпением ждал, когда Маруська снимет трубку.

Но когда трубку, наконец, сняли, вместо до боли знакомого голоса бывшей жены, я услышал хрипловатый голос женщины в возрасте.

И это уж точно не был голос моей тещи.

– Слушаю.

– Добрый день, могу я услышать Машу?

– Какую еще Машу? Тут такая не проживает.

– Харламо… в смысле Миронову, – растерянно ответил я. – Как не проживает? Она же хозяйка этой квартиры.

– А, я поняла, о ком вы говорите. Мария продала нам квартиру четыре года назад. Столько времени утекло с тех пор, вот и не сообразила сразу. Это теперь наша квартира.

Вот тут я охренел. Не ожидал, что Машка хату продаст. В голове сразу завертелась туча вопросов. Зачем? Почему? Хорошее же было жилье. Тем более она так старательно его обставляла. С душой.

Из состояния прострации меня вывел голос собеседницы. Ей явно не терпелось положить трубку.

– Простите, я задумался. Скажите, а вы не в курсе, куда Мария переехала?

– Без понятия, молодой человек. Не интересовалась.

После этого звонка я пробовал дозвониться и до квартиры родителей Машки в Питере, и до квартиры ее сестры.

Но ни там, ни там трубку так и не сняли.

Только потом я вспомнил, что говорил Витька. Машка же в Англию уехала, так что искать ее в Питере бессмысленно.

Наверняка лишь наездами там бывает теперь. Потому и квартиру продала. И вот это мне совсем не нравилось.

Неужели Маруська решила настолько кардинально поменять свою жизнь и переехать в Англию на ПМЖ?

Как-то не верилось в такое, все-таки здесь ее семья. Но факты указывали именно на это, а узнать точнее было не у кого.

Бывшие тесть с тещей уж точно просвещать на этот счет не станут. Соваться к ним смысла нет.

Я попытался найти бывшую жену в сети, но нашел только старый аккаунт, давно заброшенный. А поиск нового результата не дал. Ниточка потерялась

На душе стало паршиво, но на ситуацию повлиять я никак не мог. Оставалось только жить с тем, что мне осталось.

Вот и пришлось довольствоваться просмотром фотографий. От этого я никак не мог отказаться.

Перед сном просматривал старые снимки и представлял себе, что сейчас делает Машка. Гуляет по набережной Темзы, создает очередной проект на компьютере, забавно прикусив нижнюю губу, или, быть может, сидит в кресле с хорошей книжкой и чашкой кофе в руках.

Единственное, что отказывался представлять, так это то, что она сейчас с другим мужчиной.

Я не хотел видеть, как она обнимает его, целует. Как сидит на чужих коленях и ласково кладет голову на мужское плечо.

Как откидывается на спину и раздвигает стройные ножки, отдавая свое прекрасное тело другому.

На этом моменте каждый раз обрывал себя, чтобы не спятить. Это было выше моих сил. Даже если Машка сейчас спит с другим, мне об этом лучше не знать.

Есть в неведении своя польза.

В таком странном подвешенном состоянии, как на мосту между прошлым и будущим, я и прожил последний год.

Просто плыл по течению, не особо понимая, что делать дальше. Я ведь умел только играть в хоккей, и куда приткнуться после завершения карьеры даже не представлял.

А два месяца назад мне поступило неожиданное предложение от менеджеров родного СКА.

Они предложили мне тренерские курсы и начальную должность помощника тренера в молодежной команде.

Думал ли я над ответом? Нет, конечно. Согласился сразу, даже не особо вникая в детали. Мне нужно было за что-то ухватиться, чтобы двигаться дальше.

И родной клуб не оставил воспитанника в беде. Дал мне ориентир, по которому я смогу найти себя в жизни.

Раз уж карьера игрока для меня завершена, то почему бы и правда не войти в тренерский штаб?

Это ведь обратная сторона любимого дела. Работа по другую сторону льда.

Родные меня поддержали, сказали, что за такой шанс нужно хвататься. Ну а я пригласил их всех приехать ко мне в Петербург, как только нормально обустроюсь.

И вот теперь я снова в Питере. Езжу по знакомым местам, вспоминаю, как и где мы гуляли с Машкой. Окунаюсь в счастливое прошлое.

Невольно задумываюсь о том, что делать. Стоит ли искать бывшую жену, раз уж я вернулся в Россию? Мало ли, вдруг она все же вернулась в Питер?

Безумно хочется ее увидеть.

Только что принесут мне эти поиски? Этого я знать не мог.

Я не знал, что буду делать, если обнаружу, что Машка в Питере, ходит где-то рядом. Представить не мог, как к ней подступиться и что сказать…

Как заставить не сбежать от меня через пять минут.

И тем более не знал, что буду делать, если узнаю, что она эмигрировала. Что вышла замуж и счастлива в новом браке.

Поэтому все же предпочел оставить это на потом. Решил сначала разобраться с работой, жильем, ближайшим будущим.

Проблемы нужно было решать по мере поступления.

Найдя такое решение удовлетворительным, я развернул машину и поехал в гостиницу.

Нужно было пообедать и отдохнуть после перелета.

Сначала хотел заказать обед в номер, но потом передумал. Решил сходить в ресторан, насладиться знакомой атмосферой.

– Эй, осторожнее, – у самых дверей ресторана в меня врезается блондинка в бирюзовом платье.

Слегка придерживаю ее за талию, помогая удержать равновесие, но внезапно замираю, почувствовав знакомый аромат.

Аромат, который намертво отпечатался в моей памяти.

Блять. Бывают же в жизни совпадения…

Или это не совпадение, а масштабная галлюцинация? Потому что женщина резко поднимает голову, и я … я вижу лицо своей Маруськи…

Твою ж мать…

– Маша? – зачем-то спрашиваю, одновременно мотая головой и до боли сжимая свободную кисть в кулак.

Пытаюсь прогнать сводящий с ума глюк. Потому что если я начну видеть бывшую жену в каждой встреченной блондинке, то закончу свою жизнь в одной из палат Кащенко.

Незавидная участь, мягко скажем. Мечтать стать легендой хоккея, а в итоге попасть в дурку и видеть наркотические сны демидрольного кайфа.

Но этот глюк почему-то не исчезает. Он распахивает до предела свои невероятно голубые глазищи и дрожащим голосом произносит:

– Арс, это ты? Живой?