Текст книги "Бывшие. Жена для чемпиона (СИ)"

Автор книги: Анна Ковалева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Глава 21

– Доктор, когда я смогу вернуться на лед? – это был первый вопрос, который я задал своему лечащему врачу.

В ответ мужчина посмотрел на меня как на дурака и лишь головой покачал.

– Молодой человек, вы волнуетесь не о том, о чем следует. У вас была клиническая смерть в течение пяти минут. То, что вас смогли откачать, и вы после трех недель комы сохранили когнитивные функции и память – уже чудо. Про то, что вас собирали почти по кусочкам, я молчу. Вам нужно сейчас думать не о хоккее, а том, чтобы вообще встать на ноги.

– То есть, – я похолодел, – вы хотите сказать, что я могу остаться прикованным к инвалидному креслу?

– Скажу, что вам очень повезло. У вас не пострадали ни позвоночник, ни спинной мозг. Чувствительность конечностей сохранена. Так что ходить вы, скорее всего, сможете, но на восстановление уйдет не меньше полугода. А скорее всего, месяцев девять – десять.

Я закрыл глаза и содрогнулся. Попытался переварить услышанное. Год, мать вашу. Как же так?

Лежать беспомощным телом в кровати целый год… Господи! Пожалуй, это гораздо хуже смерти.

Слова врача прозвучали для меня тяжким приговором. Захотелось даже снова вернуться в кому. Чтобы не слышать таких жестоких прогнозов.

– А вот унывать не стоит, – строго сказал врач, заметив мое подавленное состояние. – В реабилитации очень важно желание самого пациента вернуться к нормальной жизни. Те, кто не опускают руки, в большей части случаев добиваются очень хороших результатов. К тому же вы спортсмен, месье Харламов. Хоккей построен на постоянной борьбе. Неужели так просто сдадитесь?

– Нет, не сдамся, – помотал я головой. Хотелось бы сжать руки в кулаки, но возможности не было.

От этого буквально выть хотелось, но я понимал, что доктор говорит правильные вещи. Если я хочу вернуться на лед, я должен сам приложить к этому все усилия.

Должен стиснуть зубы и сделать все возможное и невозможное, чтобы вернуться в строй.

– Вот, совсем другое дело. – теперь уже одобрительно заметил врач. – Так держать. А теперь давайте вас посмотрим…

***

Единственным плюсом моего состояния оказалось то, что позвоночник, а особенно шейный отдел, а также головной и спинной мозг не сильно пострадали.

Поэтому сохранилась чувствительность, и я не превратился в овощ.

В остальном же состояние мое было плачевным: тяжелая черепно-мозговая травма с трещинами в височной и лобной области, перелом бедренной кости, разрыв крестообразных связок, перелом коленного сустава, перелом обеих лодыжек, перелом лучевых костей на обеих руках, перелом ключицы, грудины и трех пар ребер, пробитое легкое, ушибы внутренних органов, разрыв селезенки.

В общем, проще, наверное, было сразу сдохнуть. Но раз уж меня вытащили с того света в карете скорой, а потом и в реанимации, значит, мое время еще не пришло.

Значит, надо не ныть, а стараться жить дальше.

Впрочем, сказать было проще, чем сделать. Потому что жизнь после выхода из комы превратилась для меня в настоящий ад.

Ощущать себя беспомощным, как младенец, было отвратительно. Я не мог ни повернуться, ни шевельнуться, ни самостоятельно поесть, ни сходить в туалет.

Маме приходилось кормить меня с ложечки как ребенка. А мне приходилось смириться с этим.

Как только я немного окреп, начались процедуры Длительные, мучительно-болезненные, но необходимые, по словам врачей.

Я бесился, нервничал, скрипел зубами и терпел боль. А спустя несколько недель заплакал как мальчишка, потому что впервые смог самостоятельно сесть, взять в руку ложку и поесть.

Стакан, правда, пришлось держать двумя ладонями, потому что силы еще не вернулись, но это ведь только начало.

За эти недели у меня было много посетителей. От фанатов и журналистов, палату, конечно, охраняли, отец позаботился об этом, но зато приходили коллеги по клубу, а после олимпиады приехала и сборная в полном составе.

Парни и без моего присутствия взяли вожделенное золото игр, выдержав жесточайшую схватку в финале, но победу эту посвятили мне.

Даже символическую медаль привезли в подарок.

А мне было и радостно, и горько одновременно. Потому что я только теперь понял, что значит фраза: незаменимых людей нет.

Команда прекрасно будет жить и без меня, как и клуб. А вот смогу ли я жить без хоккея? Это большой вопрос.

Но поскольку свой шанс я просрал сам, то злиться мог только на самого себя.

Поэтому засунул поглубже свои переживания и искренне порадовался за пацанов. Они заслужили эту победу, и я гордился ими.

Приехал меня навестить и Витька. Олег вырваться не смог, но связывался со мной по скайпу.

– Ну как же так, дружище? – Витя осторожно пожал мне руку и уселся на стул. – Как ты умудрился в ДТП попасть, а?

– Да вот так, – поморщился я. – Сперва рискованный обгон, а потом тачку занесло на повороте. Полностью потерял управление и влетел в отбойник.

– Пиздец, – выматерился друг. – Хорошо, что живой остался. В рубашке, походу, родился.

– Если бы родился, в аварию бы не попал, – горько усмехнулся я. – А так…

– Что врачи-то говорят?

– Пока однозначных прогнозов не дают. – вздохнул я. – Говорят, что сначала нужно на ноги встать, а потом уже думать о большом спорте.

– И они правы, Арс, ты ведь мог умереть. Или остаться инвалидом до конца жизни. А так вполне вероятно, что если и не вернёшься в игру, то хоть жить полноценно сможешь.

– О да, – я хмыкнул. – Я теперь понимаю, как много значат самые обычные вещи. Но жизнь без хоккея для меня почти равноценна ампутации ноги. Понимаешь?

– Понимаю, дружище. Не первый год же знакомы. Но люди живут и с ампутированными конечностями, носят протезы. Так что и тебе придется привыкать к жизни без льда. Хотя я надеюсь еще увидеть тебя по телику рвущимся в атаку.

– Да, надежда умирает последней. Я тоже надеюсь на чудо. Может, мне и правда повезет.

Мы помолчали немного. Оба уставились в окно, на панораму заметённого снегом города.

Почему-то в этот момент в душе взыграла тоска по родине. Жутко захотелось вернуться в родной Питер, прогуляться по Ваське, посидеть в любимом ресторане на Невском, пройтись по набережной Невы.

А еще до смерти хотелось увидеть Маруську.

Хотелось хоть на миг прижать ее к себе, коснуться шелка волос и бархата кожи, вдохнуть аромат, который так и не стерся из моей памяти.

Увидеть и сказать: «прости, моя милая, я идиот» …

Глава 22

К счастью, галлюцинаций у меня больше не было, но вот во сне Машка ко мне приходила регулярно.

Если не каждую ночь снилась, то почти каждую. Причем в самых разных образах.

То мне виделось, как она танцует в клубе в памятном красном платье, то как стоит у леера на теплоходе, плывущем по Неве.

А иногда снилось, что она сидит в нашей любимой кофейне со стаканом кофе и книжкой в руках. Перелистывает страницы с задумчивым и одухотворенным видом.

Но были и тревожные сны. Я засыпал и возвращался сознанием на тот проклятый участок трассы.

Видел со стороны свою покореженную, залитую кровью машину, спасателей, кареты скорой помощи и обычных зевак.

И Машу, уходящую прочь по обледенелой дороге в одном свадебном платье.

Иногда оно было чисто-белым, а иногда мне казалось, что весь подол пропитан кровью.

После таких снов я обычно просыпался в холодном поту и долго еще пытался унять дрожь, бьющую тело.

Напоминал себе, что это всего лишь кошмар, а с бывшей женой все хорошо.

И вот теперь, раз уж Витька приехал, я решил спросить его о Маше.

– Слушай, друг, скажи, – помялся немного, а потом разом выпалил, – ты Маруську мою не видел? Не знаешь, как она там?

Степанов как-то странно на меня посмотрел, хмыкнул, а потом ответил.

– Видел ее один раз. Где-то за два месяца до твоей аварии. В аэропорту. Она прилетала в Питер на день рождения к сестре.

– Откуда прилетала? – не понял я.

– Ну, мы особо не разговаривали, но насколько я понял, она теперь живет в Лондоне. Стажировку ей там предложили.

– Ого, – задумчиво присвистнул я. Не думал, что Машка решит покинуть страну. Думал, осядет в Питере или у родственников в Москве. А вон оно как вышло.

– Замуж вроде пока не вышла, – неожиданно добавил Олег, заставив меня вздрогнуть.

– Откуда ты знаешь? – переспросил хрипло. Мысль о том, что Машка могла выйти замуж неожиданно сильно резанула.

Вот такой парадокс, да. Три года назад я сам уговаривал себя, что нам нужно развестись, что Маше нужен другой мужчина, идеальный муж и семьянин, который сделает ее счастливой, но все это самовнушение оказалось сплошной фикцией.

Стоило другу упомянуть Машу и свадьбу в одном предложении, как меня шандарахнуло.

Как бы я ни глушил все эти годы воспоминания о ней, как бы ни старался отпустить, сделать это у меня так и не вышло.

Несмотря на череду девушек в постели, в глубине моих души и сердца все еще жила Машка. Только она одна.

И связь между нами всё еще сохранилась, пусть и едва заметная.

Наверное, поэтому я видел бывшую жену, находясь на грани жизни и смерти. Ведь в такие моменты люди видят тех, кто им особенно дорог.

По крайней мере, так говорит молва.

Наверное, поэтому меня перекосило при мысли о возможной свадьбе Маруськи.

Да, я понимал, что рано или поздно это случится, но все же выдохнул с облегчением, когда узнал, что Машка всё еще не замужем.

Так приговоренный цепляется за любую отсрочку смертной казни, чтобы успеть надышаться перед смертью.

– Она не спрашивала обо мне? – все же решился спросить. Почему-то мне было важно это знать.

– Нет. Честно говоря, мы и пяти минут не поговорили. Парой слов перекинулись, а потом Мария убежала. А мне брата нужно было встречать, так что пойти за ней я не мог.

– Понятно.

От слов друга на душе стало еще гаже. Конечно, я сам виноват, что Маруська меня знать не желает, но, черт побери, это все равно было обидно.

Могла ведь хотя бы из вежливости спросить, как у меня дела.

Ага, разбежался.

– Ты не хочешь позвонить ей? – неожиданно поинтересовался друг, прервав мои горькие размышления.

– Кому, Машке? У меня даже номера ее теперь нет. Она сменила его три года назад.

– Так узнать не проблема. Было бы желание. Хочешь, попробую достать?

Я судорожно втягиваю в легкие воздух и машинально тру разнывшуюся левую половину груди.

Хотел бы я увидеть Машу здесь? Врать не буду, очень хотел бы. Хотел бы ощутить ее поддержку, тепло руки и вкус малиновых губ.

Хотел, чтобы она обняла меня, взяла за руку и прошептала на ухо: все будет хорошо.

Это придало бы мне сил для дальнейшей борьбы.

Но имел ли я право звать ее?

Определенно нет. Только не после того, как мы расстались.

Невольно вспоминаю каждое сказанное жене слово. И по пьяни, и на трезвую голову.

Вспоминаю свои размышления трехлетней давности и прихожу в крайнюю степень уныния.

Я рвался за славой, золотом и медалями. Мнил себя крутым, звездой, будущей легендой.

Пожертвовал браком ради карьеры, а оказался в итоге прикованным к больничной койке. Великолепный финал, ничего не скажешь.

Машка определенно считает меня бесчувственным уродом, бессовестным козлом, но… Совесть у меня все же есть. Как и гордость. И они не позволят мне тревожить бывшую жену.

Бросить женщину, находясь в зените славы, а потом приползти к ней за помощью покалеченным и ущербным?

Нет, это будет полным дном. Опуститься на которое я был не готов.

– Нет, – приняв решение, мотнул головой. – Не надо. Я не буду ей звонить. И если снова случайно ее встретишь, то не говори ничего обо мне и моем состоянии. Не хочу, чтобы она знала.

– Уверен?

– Да.

Друг кивнул, и я выдохнул с облегчением. Витёк не из тех, кто обманывает. Если он обещал не рассказывать Маше, значит, не расскажет.

Пусть она живет спокойно.

Мой разговор со Степановым, кстати, возымел довольно странный эффект. Этой же ночью мне приснился сон, в котором снова была Машка.

В нем бывшая была такой счастливой, смеющейся, сияющей. Она сидела на песке в белом сарафане и наблюдала за очаровательной белокурой малышкой лет пяти, строящей замок из песка.

Не знаю, как это возможно, но у меня даже во сне защемило сердце от того, как сильно малышка была похожа на Машку.

У нее были те же светлые локоны и глаза цвета чистого июньского неба. И та же очаровательная улыбка с небольшими ямочками на щечках.

Девочка возилась со своим замком, а потом внезапно повернула голову и … Сорвалась с места и кинулась навстречу кому-то мне невидимому.

Наверное, к своему отцу.

Глядя на бегущую кроху, несущуюся вперед с распростертыми объятиями, на доли секунды я представил, что мог бы быть ее отцом.

Мог бы, но уже не стану. Потому что сам проебал свою семью.

Отца девочки, кстати, я так и не увидел. Проснулся раньше. Проснулся с жутким ощущением горечи, тоски и неизбывной потери.

И как я ни убеждал себя, что это лишь сон, на душе все равно было паршиво. Ведь рано или поздно, но Маша все же выйдет замуж и родит прелестную дочурку…

А я, похоже, останусь не у дел… И без жены, и, вероятнее всего, без карьеры.

Не это ли называется эффектом бумеранга?

Глава 23

Следующие месяцы стали для меня по-настоящему адскими.

Несколько операций на колене, жизнь на обезболивающих препаратах, изнуряющие болезненные процедуры и каждодневная борьба за возможность вернуться к нормальной жизни и большому спорту.

Все это время я был эмоционально нестабилен. Меня швыряло от состояния беспросветного отчаяния и черной безнадеги до резкого душевного подъема по нескольку раз за сутки.

В результате чего к концу дня я чувствовал себя полностью опустошенным и неспособным ни на что.

Хотелось просто заснуть и тихо сдохнуть, чтобы не мучиться, но я все еще находил в себе силы цепляться за жизнь.

Как я говорил Витьку, надежда умирает последней. Вот и во мне она жила, помогая двигаться дальше.

Чтобы поддерживать в себе моральный дух, я читал истории спортсменов, которые смогли преодолеть себя, свои проблемы со здоровьем и вернуться в спорт.

А таких примеров было немало. Тот же Валерий Борисович, например, которому в детстве ставили несовместимый со спортом диагноз.

Только настойчивость отца, несмотря на показания врачей, поставившего сына на коньки, помогла появиться будущей звезде хоккея.

Или тот именитый фигурист, которому после перенесенной пневмонии ампутировали обе ступни и кисть руки.

Вот и я старался не вешать нос. Пытался делать всё от меня зависящее, чтобы встать на ноги и вернуться в форму.

Занимался самовнушением и даже делал упражнения, прописанные психологом. Достал из архива наши с Машкой фотографии и рассматривал их в свободное время, пытаясь представить, что бы она мне сказала, если бы была сейчас рядом.

Уж точно не одобрила бы упаднический настрой.

Как ни странно, но эти мысленные диалоги с женой мне очень помогали настроиться на предстоящий тяжелый день.

А еще были ночи. Маруська снилась мне постоянно, и в этих снах говорила мне всё то, что я придумывал наяву.

Особенно в память мне врезались сны, где она каталась на льду и звала меня за собой.

Машка хорошо каталась на коньках, мы раньше в свободное время выбирались на каток вдвоем, получая от совместного катания неимоверное удовольствие.

Смеялись, дурачились, резвились.

Маруська, увлекшись, сильно перебирала со скоростью и периодически падала на задницу, а я поднимал и отряхивал жену. Проверял, чтобы она ничего себе не отшибла.

Но в моих снах было по-другому. Она каталась так, как катаются профессиональные фигуристки.

Быстро. Уверенно. Эстетично.

Делала прыжки, ласточку, прокаты… А потом эффектно останавливалась посередине арены, поднимала руку и манила к себе.

И я рвался к ней. Шел медленными, неуверенными шагами, приближался к заветной цели, но так и не доходил до льда.

Каждый гребаный раз я просыпался, не дойдя всего лишь пары шагов до выхода на площадку.

А в одном из снов я неожиданно снова увидел рядом с ней ту самую светловолосую малышку. Удивительно, но девочка тоже прекрасно каталась.

Не просто перебирала ножками, сохраняя равновесие, а буквально парила на льду, будто была рождена для него.

И Машка абсолютно спокойно скользила вслед за ней, не боясь, что дочь упадет.

Я даже забыл о своих попытках выйти на лед. Просто стоял и смотрел на них двоих, ощущая странное щемящее чувство в груди.

А утром, впервые за долгие месяцы, проснулся в хорошем настроении.

***

Всё это время рядом со мной находилась мама. В отличие от отца, который ограничивался лишь короткими вопросами о состоянии моего здоровья и постоянными нотациями, мама поддерживала меня и физически, и эмоционально.

Она кормила меня с ложечки, поила, пока я не мог двигать руками. Потом помогала вместе с медсестрой пересаживаться в инвалидное кресло.

Отвозила в небольшой зимний сад, расположенный при больнице, вывозила на прогулки на улицу.

Мы много с ней разговаривали. Наверное, впервые так много за долгие двадцать лет.

О ее работе финансовым директором в компании мужа, о том, что моя сестра Хельга планирует поступать в театральный, а брат Николас профессионально занимается футболом и, о сюрприз, мечтает попасть в Мюнхенскую Баварию и стать чемпионом.

Все эти годы я ведь жил как за прочной каменной стеной, не интересуясь своими братом и сестрой.

Я знал только их имена, а от остального отгораживался. Детские обиды и ревность продолжали мучить меня, и я не желал знать ничего о тех детях, которые стали моей маме дороже меня.

Я не хотел видеть их, разговаривать с ними и изводить себя мыслями на тему чем я хуже?

А тут мне захотелось узнать о них побольше, и я с удовольствием слушал мамины рассказы.

Даже фотографии попросил показать.

Улыбнулся, глядя на двух светловолосых подростков с ярко-голубыми глазами. Как две капли воды похожих на своего отца.

Оба уже были почти взрослыми. Хельге исполнилось пятнадцать, Нику одиннадцать.

– Почему ты со мной, а не со своей семьей? – спросил я, вернув ей телефон.

– Сеня, – мама тяжело вздохнула. – Ты тоже моя семья. Ты мой сын, первенец, моя плоть и кровь. Это тебя я рожала в муках больше суток. И я люблю тебя. Как я могу бросить родного сына в беде? Когда тебе так нужна помощь? С Олей и Ником же все замечательно. Герман о них прекрасно заботится. Они всё понимают и желают тебе поскорее поправиться. А еще они очень хотят с тобой познакомиться.

– Ты рассказывала им обо мне? – удивленно вздернул я бровь.

– Конечно. И рассказывала, и фотографии твои показывала. Они о тебе знают всё. Почему, ты думаешь, Ник хочет стать чемпионом? Берет пример с тебя. Мы смотрели с ним твои игры. Особенно на олимпиаде. Он был в полном восторге. У него и футболки имеются с твоими номерами. Я заказывала через интернет.

Я прикрыл глаза и помотал головой. Задумался. Что-то очень сильно не сходилось в мамином рассказе с реальностью.

– Мам, если ты так меня любишь, как говоришь, то почему бросила? – несмотря на все усилия, в словах моих звучала неизбывная горечь, хранившаяся в душе долгие годы. – Почему я видел тебя только два раза в год? Неужели большего внимания я не заслужил?

Мама побледнела, как-то резко осунулась вся. А потом подошла к окну и уставилась на больничный парк.

Обхватила себя руками, словно пыталась совладать со своими нервами.

– Знаешь, Сеня, ты уже мужчина, а не мальчик. И пора тебе узнать правду. Я и так слишком долго ее хранила.

– О чем ты говоришь? – нахмурился я.

Мама на минутку замолчала, а потом развернулась и посмотрела мне прямо в глаза, ошарашив внезапным признанием.

– Я не бросала тебя, сынок. Даже в мыслях не было. Твой отец забрал тебя у меня, добившись через суд единоличной опеки. И встречи с тобой два раз в год – это всё, что я смогла выторговать у Петра. Я посчитала, что это лучше, чем вообще ничего…

Глава 24

– Ты сейчас серьезно? – признание матери, если честно, стало для меня настоящим ударом под дых.

– А разве такими вещами шутят? – мама устало опустилась в кресло. Смахнула навернувшиеся на глаза слезы. – Разлука с тобой – самая большая боль в моей жизни. Добровольно я бы от тебя ни за что не отказалась.

– Но как же так вышло? – пазл в моей голове никак не хотел складываться. – Почему отец так поступил? Почему он всю жизнь говорил мне, что ты променяла нас на другого мужика? Что тебе просто плевать на нас?

– Потому что твой отец, – глаза матери вспыхнули яростным блеском, – настоящая сволочь. Он как паук, расставляющий свои сети. Ему мало было разрушить наш брак, растоптать мои чувства и забрать тебя, он еще и настраивал тебя против меня. Жаль, что я поняла его маневр слишком поздно. Когда ничего было уже не отмотать назад.

– Как вообще так вышло, мам? – озадаченно спросил я. – Расскажи.

– Очень просто, сынок. Твой отец не умеет любить никого, кроме себя ненаглядного. Вот и всё. Жаль, я вовремя это не поняла. Молодая была, влюбилась по самые уши. Не увидела, что скрывается за смазливой внешностью и обаянием Петра. За его обещаниями, улыбками и ухаживаниями. Сам знаешь, как это бывает.

– Да, знаю, – невольно сглотнул, подумав про Машку. Я ведь ей тоже много чего обещал. А в итоге что? Предал, бросил, променял на карьеру.

В груди больно кольнуло от осознания всего дерьма, что наворотил.

– Ну вот, – мама вздохнула, глаза ее наполнились странным туманом. – Я повелась на ухаживания твоего отца, и мы поженились. Ему тогда было двадцать четыре, мне двадцать. У Петра в то время карьера была на пике, поэтому первые два года все у нас было хорошо.

– А потом?

– Ты вот что должен знать. – мама прищурилась. – Твой отец, несмотря на свое непомерное эго, был посредственным хоккеистом. У него даже половины твоего потенциала не было. Он держался только за счет упорства, буквально зубами выгрызал себе место в составе. Но его время прошло, в команде появилась новая звезда, с которой Петя конкурировать не смог.

– Понимаю.

– Вот он и начал злиться. Нервничать, срываться. С какого-то перепуга решил, что я виновата в том, что у него в клубе все пошло на спад. Начал вымещать зло на мне, но от постоянных нервов его дела и вовсе пошли кувырком. А потом Петя получил травму, соперник очень неудачно отправил его на лед. После той травмы физически он сильно сдал и клуб отказался продлять с ним контракт. Идти играть в клубы рангом пониже он не хотел, а в топовые его не звали. Так что он предпочел завершить карьеру и уйти в тренеры.

Я задумчиво кивнул, осмысливая услышанное. Мама помолчала немного, а потом продолжила рассказ.

– Окончание карьеры Петра сильно пошатнуло наши и без того непростые отношения. Но я, наивная овечка, еще на что-то надеялась. Еще любила его и решила, что ребенок поможет нам скрепить брак.

– Но не получилось, да? – невесело хмыкнул я.

– Не получилось, Сень. И не могло получиться. Потому что это я любила твоего отца, а он относился ко мне как к какому-то трофею. Причем не очень значимому. Завоевал и всё, можно убрать в кладовку на веки вечные.

Я машинально потер шею. От слов матери уже становилось не по себе. Но прерывать ее я не собирался. Отец всю жизнь лил мне в уши тонны грязи, а я слепо принимал на веру каждое его слово.

А теперь мне захотелось услышать и противоположную сторону. И понять, что было на самом деле.

– В первое время мне казалось, что всё наладилось. Петя перестал пылить, увлекся тренерской работой, вошел во вкус. Я была поглощена сначала беременностью, потом материнством. Ты стал для меня целым миром, Сень. Я жила, дышала тобой… Думала, что впереди ждет только счастье.

– Так что произошло потом?

– Когда тебе было пять, я поймала твоего отца на измене. Застала его в койке с моей лучшей подругой. Собственно, Танька и поспособствовала тому, чтобы я их застукала на горяченьком.

– Зачем?

– Потому что дура набитая. – мама скривилась. – Думала, что после этого я от него уйду, а он на ней женится. Я-то ушла. Только и Танька получила пинок под зад. Как говорится, на чужом несчастье свое счастье не построишь. И это была только верхушка айсберга. Я много чего потом узнала. И что с Танькой он спал уже больше года, и что до нее у него были любовницы. С одной из них он развлекался даже в ту ночь, пока я рожала тебя. Просто верх цинизма. После такого никакая уважающая себя женщина не стала бы сохранять брак. Нельзя жить с человеком, который годами вытирал о тебя ноги.

Дальше, по словам мамы, было еще хлеще. Долгий скандальный развод и борьба за опеку надо мной. Причем отец не стеснялся в средствах. Забрать меня у матери стало для него идеей фикс.

– Да, сынок, вот такая уродливая правда. Петр всерьез пытался сделать меня недееспособной. Угрожал запереть в психушку и полностью лишить родительских прав.

– Господи…

– Но, видя, что и это меня не пугает, он начал манипулировать моим отношением к тебе. Говорил, что я не обеспечу тебе нормальное будущее, лишу тебя карьеры, что воспитаю из тебя малахольного рохлю.

Дальше повисло тяжелое молчание. Мама прикрыла лицо руками, уже не стараясь сдерживать рвущиеся наружу слезы.

А я пытался смириться с тем, что человек, которого я чуть ли не боготворил с детства, каждое слово которого принимал за непреложную истину, на поверку оказался тем еще подонком.

Он отсудил меня у мамы и оболгал ее в моих глазах.

Дал ей редкую возможность видеться со мной, но при этом сделал так, чтобы я эти встречи превращал в мучительное испытание.

А я ведь старался, да. Устраивал демарши, забастовки, истерики. А мама все это терпела. Стараясь хоть немного выправить ситуацию.

Теперь за свое поведение мне было безумно стыдно.

Не верить матери я не видел причин. По ее лицу и эмоциям все было предельно понятно.

– Мам, – тихо произнес и замолк на полуслове. Просто не знал, что еще сказать.

– Сень, – мама посмотрела на меня полными слез глазами. – Я с себя тоже вины не снимаю. Я должна была бороться лучше, идти до конца ради тебя. Но твой отец меня сломал, понимаешь? Если бы ты не был к нему так привязан, мне было бы легче. Но ты не просто тянулся к отцу, а обожал его до безумия. Ты один раз даже сбежал от меня, помнишь?

– Нет.

– Зато я помню. Это было как раз во время развода. Ты тогда еще жил со мной, но тебе категорически не нравилось, что рядом нет папы. Ты не хотел жить только со мной, вот и убежал с детской площадки, как только я отвлеклась на пару минут. К счастью, нашли тебя быстро, целым и невредимым, но этот случай окончательно развязал Петру руки в плане доказательств того, что я «плохая мать». Я поняла, что он действительно сможет лишить меня всех прав, и согласилась на предложенные твоим отцом условия. Встречи два раза в год, но запрет на приближение в остальное время. Плюс возможность получать твои фото и видео, разговаривать телефону. Я просто не видела другого выхода. У меня не было возможностей тягаться с твоим отцом и его связями.

– А что было после? – спросил, когда мама немного успокоилась.

– После… Чтобы не сойти с ума и тоски по тебе, и не нарушить наши с Петром договоренности, я согласилась на переезд в головной офис компании, в которой тогда работала. Он, как ты понимаешь, находился в Берлине. Еще через два года я познакомилась с Германом Штайнером, он был одним из деловых партнеров босса. Честно скажу, поначалу он меня очень пугал. Казался таким суровым, что поджилки невольно начинали дрожать от одного вида. Но, как оказалось, за внешней строгостью скрывался настоящий мужчина. Я это оценила со временем, и ни разу за эти годы не пожалела о том, что согласилась стать фрау Натали Штайнер. Только с ним я поняла, что значит быть по-настоящему любимой женщиной. А всё, что было у меня с твоим отцом – игра в одни ворота. Я отдавала ему всё, а в ответ получала только упреки. Когда сравнить не с чем, кажется, что это норма, что все так живут, терпят кризисы, ссорятся, мирятся. Но нет, мой милый. Когда есть с чем сравнить, сразу видишь разницу. У нас с Петром не было нормальной семьи, лишь ее видимость. Его потребительское отношение, покоившееся на моей слепой влюбленности.

– А как… кхм… твой муж – я потер подбородок, – отнесся к отлучкам ко мне в Россию?

– О, он сильно ругался, когда я ему рассказала о Петре и его условиях. Я тогда впервые услышала, как он матерится. Причем по-русски и весьма разнообразно. Герман предлагал мне помочь разрулить ситуацию и вернуть тебя, но… – уголки ее губ опустились. – Тебе уже было десять, ты только начал оттаивать в общении со мной, и я боялась, что новые суды только ухудшат дело. Ты все равно тогда бы выбрал жизнь с отцом, а меня бы просто возненавидел. Герман моего решения не понял, но согласился не лезть. Сказал, только, что если Петр позволит в отношении меня что-то неподобающее, ему конец.

– Понятно…

– Сень, – спросила мама спустя минут десять, прервав возникшую пелену молчания. – Скажи, сможешь ли ты меня простить? Хоть когда-нибудь?

– Нет, – мотнул я головой. – Не надо просить у меня прощения. Это ты меня прости за то, что так долго портил тебе нервы. За то, что постоянно отталкивал. Я ведь не понимал тогда, что происходит. Зачем эти встречи, звонки, если тебе плевать на меня.

– Мне было не плевать… Ты же мне снился каждую ночь, сынок. Не было и минуты, чтобы я не вспоминала о тебе. Готова была довольствоваться малым, но знать, что ты счастлив и здоров. Господи, я бы так хотела, чтобы все сложилось по-другому.

– Теперь я понимаю это, мам. И не держу зла. Иди ко мне. – неловко обернувшись, я раскрыл руки и крепко обнял маму.

По-настоящему обнял. Не холодно и формально, как делал большую часть жизни, а искренне. Как очень соскучившийся ребенок.

Потому что в этот момент я именно ребенком себя и чувствовал. Ребенком, который, наконец, получил то, что ему не хватало долгие годы…