Текст книги "Могущество (ЛП)"
Автор книги: Анна Карвен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)
Проволока острая, как бритва. Знаю. В свое время использовал несколько. Если упаду на колени, она пронзит мою шею до самой кости.
Нет.
Это не может закончиться вот так.
Мне нужно попасть к Амали.
Я нужен ей.
А она нужна мне больше, чем могла бы себе представить.
Она настоящая.
Все, что происходит вокруг меня, – не настоящее.
У меня кружится голова. Коридор и Достопочтенные начинают расплываться, их темные глаза и лица в масках превращаются в чудовищное черно-серое пятно – безмолвные обещания смерти и жесткий взгляды убийц.
Глаза, как у меня.
Стальная проволока Джеру все глубже врезается в мою шею, и внезапный прилив крови говорит мне, что он задел крупные сосуды.
Он тут же останавливается, глубокомысленно ругаясь на иони, но уже слишком поздно.
Теперь кровь идет и из моей шеи. Кровь уже сочится из моей груди, живота, плеча, бедер…
Сколько еще кровопотери я могу выдержать?
– Ты уже должен быть мертв, демон, – шипит Джеру, – но у меня такое чувство, что тебя ничто не может убить.
Ты действительно хочешь проверить эту теорию?
Звезды танцуют перед моим взором, превращаясь во тьму. Где-то на задворках моего сознания кричит Андоку, обещая смерть любому, кто прикоснется к его суженой.
Саланке? Теперь Достопочтенный угрожает перерезать ей горло, если Андоку не остановится и не упадет на колени.
Это классика Достопочтенных. Они готовы торговать жизнью одного из своих самых опытных и преданных тренеров, лишь бы Орден выжил.
Андоку безумными, кроваво-красными глазами смотрит на море убийц и издает безумный вой. Вокруг него на полу лежат тела: иссушенные, растерзанные, с вырванными стройными шеями. Темная энергия, излучаемая сангвису, усилилась во сто крат. Его исхудалые щеки порозовели, а тело обросло мускулами. Его истинная форма – это форма элитного воина, что вполне логично, учитывая, что он утверждает, что является одним из Достопочтенных.
Но теперь он беспомощен, потому что его королева у них.
Андоку исчезает из поля моего зрения, когда волны черноты обрушиваются на меня, становясь все больше и больше, пока кроме тьмы ничего не остается.
Я слышу голоса на заднем плане; они считают убитых, делают расчеты и быстро организуют команду, чтобы связать меня и унести.
Грубые руки связывают мои запястья и лодыжки. Меня поднимают меня. Проклятая проволока Джеру все еще на моей шее. Голоса проплывают в моем сознании.
– Как, черт возьми, он еще жив?
– Ну, ты знаешь, кто он. Его надо убрать.
– У него, мать вашу, нет рук. Как команда Саланке умудрилась дать ему сбежать? Они умрут за это.
– Потому что он противоестественный ублюдок, вот почему. Неважно. Все уже сделано. Он станет хорошим подарком для бога смерти.
– Мы можем только молиться, чтобы он появился на этот раз.
– Так уже делали раньше. Просто молись.
Мы начинаем двигаться, и каждый шаг – это чистая агония в моем отравленном драконом, изрезанном ножевыми ранами, кровоточащем теле. Я прохожу мимо негодующего Андоку. «Хорошая попытка, вампир».
«Я пытался защитить ее, но она продолжала бороться со мной».
«Она из Достопочтенных. А чего ты ожидал?»
Андоку что-то говорит в ответ, но мой разум не в состоянии расшифровать его беспорядочные слова, поскольку бессознательное состояние угрожает унести меня прочь.
Я должен быть мертв, но это не так.
Огонь дракона – это чистая агония, распространяющаяся по моему телу, как никогда раньше.
Я так долго боролся с ядом, но впервые чувствую, что он действительно может победить.
Я слишком слаб, слишком немощен.
Магия огня Морхабы начинает побеждать.
«Просто сдайся, – подсказывает тоненький голосок в глубине моего сознания. – Твоя судьба была предрешена еще до твоего рождения. Ты прожил гораздо дольше, чем должен был. Ты смог увидеть и насладиться тем, что не смог бы испытать ни один другой Достопочтенный. Теперь этого достаточно. Разве ты не устал? Зачем бороться?»
Я устал, и, по правде говоря, мне очень хочется поддаться этому коварному голосу.
Но я не могу уступить.
Никогда.
Внезапно болезненная нить на моей шее, в том месте, где была гаррота, становится ледяной. Холод начинает распространяться, ползти вниз по моей шее. Он странно приятен на фоне агонии драконьего огня.
Огонь и лед, враждующие внутри моего тела, в которое вонзили столько ножей, что я должен быть мертв.
Что дальше, мои окровавленные руки начнут отрастать?
Остается только надеяться.
Сейчас я больше ничего не могу сделать, кроме как ждать, хотя мне ненавистна мысль о том, что я беспомощная жертва, которая не может ничего сделать, кроме как ждать спасения.
Очевидно, мой сир идет. Из-за завесы, что бы это ни значило.
Когда погружаюсь в соблазнительную темноту бессознательного состояния, посылаю последнюю мысль в мир, проецируя свой мысленный голос так, как научился говорить с Андоку.
«Вайлорен».
Тишина.
«Если ты слушаешь, то в подземных туннелях горы живет сангвису. Его слабое место – женщина по имени Саланке. Твой всадник ее узнает. Если вы хотите освободиться от того, что используют Достопочтенные, чтобы держать вас в заложниках, найдите Саланке и Андоку. Сангвису очень силен. Он может помочь вам».
И, возможно, безумный Андоку вызовет хаос в цитадели, пока эти безумные Достопочтенные будут тащить меня к моей судьбе.
«Выбирай мудро, дракон».
В конце концов, это ее проклятая магия втянула меня в этот бардак.
Глава 21
Амали
Я счищаю небольшую колонию долгоносиков с черствого хлеба и откусываю кусочек, усердно работая зубами и стараясь превратить его в нечто съедобное. В результате получается плотный комок каши, который запиваю дурной на вкус водой из маленькой побитой кружки.
Усилием воли заставляю себя проглотить, потому что мне нужны все силы, которые могу получить. Меня не очень хорошо кормят, поэтому я начинаю слабеть. Прошло много дней и ещё больше дней с тех пор, как меня бросили в эту маленькую, душную тюрьму где-то на нижних палубах корабля. Возможно, прошло уже полмесяца. Я не знаю, потому что дни слились воедино. Световой день короткий. Тьма слишком глубока. Уже глубокая зима, и холод пробирает через деревянные стены до самых моих костей.
Единственным светлым пятном в этой пытке стали маленькие подарки, которые время от времени кладут в мою комнату, всегда посреди ночи, когда я сплю.
Как будто тот, кто их оставляет, не хочет, чтобы я узнала его личность… или его поймали.
Горсть сушеного винограда. Кусочек сыра. Кусок колбасы. Даже чашка какого-то поганого ликера, который обжигал горло и распространял приятное тепло по груди и животу.
Не знаю, кто проявляет ко мне такую доброту, но это помогает.
Откусив еще кусочек жесткого хлеба, я оглядываю свою мрачную, душную каморку. Кровать – куча тряпья в углу. Мне оставили подстилку, которую редко удается почистить. Металлический кувшин с несвежей водой стоит на маленьком ящике, который служит столом.
Время от времени мимо проносится крыса или таракан, исчезая в небольшой щели в деревянных стенах. Находиться здесь так долго – пытка, но все же это гораздо лучше, чем быть привязанной к этой уродливой, нелепой статуе Элара.
Я скучаю по сладкому лесному воздуху.
Тоскую по величественным горам, по широкому открытому небу.
Переход через Таламасу с Каймом был одним из величайших событий в моей жизни.
Чувство голода гложет меня. Закрывая глаза, я мечтаю о сочной дичи, которую Кайм добывал и готовил для меня на открытом огне.
Снежные зайцы. Горные фазаны. Свежая форель, которую он ловил голыми руками в чистых горных ручьях.
Все вкусное.
Воспоминания только усиливают мой голод в тысячу раз. И все же я не могу не думать о хорошем: о свежем воздухе снаружи, о свободе для моего народа и для меня. Я молюсь, чтобы Энак добрался до Калабара с сокровищами Кайма.
Мой живот урчит, как настоящий монстр.
Я мечтаю о нем.
Поднимаю голову, глядя в маленькое отверстие, служащее мне единственным окном во внешний мир. Некоторое время назад пейзаж сменился с бесконечного синего океана на покосившиеся деревья и горы. Ход корабля тоже изменился: он больше не раскачивается вверх и вниз по волнам. Вместо этого он удивительно устойчив.
Сейчас мы плывем вдоль побережья. Я не очень хорошо знаю географию Срединного Разлома, но думаю, что к югу от Даймары есть порт. Имперский флот отплывает оттуда. Возможно, мы направляемся именно туда.
Оттуда река Сиал змеится в сторону Даймары. Вероятно, мы отправимся по суше из порта или поплывем на речном судне прямо в столицу.
Это было бы логично, но уверенности нет.
Мне ничего не говорят.
Я опускаюсь на свою импровизированную кровать и закрываю глаза, пытаясь мысленно представить Кайма, потому что он помогает мне оставаться в здравом уме.
Но как только появляется его алебастровое лицо, меня пугает резкий скребущий звук.
Тяжелые засовы деревянной двери отодвигаются. Кто-то входит в комнату.
Это тот самый мальчик; песочноволосый юноша, который дал мне воды там, в трюме. После того, как поговорила с ним, он продолжал бросать на меня любопытные взгляды, когда думал, что я не смотрю.
Он останавливается на пороге, нервно озираясь.
– Привет, – тихо говорю я, удивляясь, что вижу еще одно человеческое существо. Я думала, они все меня боятся.
Мальчик замирает. – Э-э… – Похоже, он боится.
Ну, нет причин, по которым я не могу обращаться с ним как с обычным человеком, не так ли? – Как тебя зовут, парень? – мягко спрашиваю я.
– А-айен, – заикается он, широко распахнув глаза, словно понимая, что совершил какую-то ошибку.
Что ж, в конце концов, я – Отмеченная.
Улыбаюсь, изо всех сил стараясь не выглядеть угрожающе. Я ведь не такой уж страшный человек, правда? – Спасибо, что снял меня с этой ужасной фигуры, и спасибо за воду, которую дал мне там, во время сильного шторма. Не представляешь, как я в этом нуждалась.
– Они не должны были оставлять тебя на солнце весь день. Видишь, что случилось? – Он настороженно оглядывается по сторонам. – Слушай, я не должен быть здесь, но обязан предупредить тебя, что командор приближается. Шторм, то, что ты нам рассказала… он очень зол из-за всего этого. – Он отступает. – Я просто хотел, чтобы ты знала. Может быть, ты сможешь… ну, знаешь, проклясть его.
О, если бы только у меня была такая сила. Но я не говорю об этом Айену. Встречаю взгляд парня. – Некоторые из вас, моряков, не любят Триза?
Айен качает головой. – Он старый мерзавец. Столичные всегда такие. Он выпорол нас за то, что мы просто посмотрели на него не так. Боюсь, он может сделать то же самое с тобой.
– Я не боюсь Триза. Даже если попытается причинить мне боль, он не сможет меня тронуть. Я разберусь с ним. – Рукой я отмахиваюсь от него. – Иди, Айен. Не навлекай на себя неприятности из-за меня.
Парень бросает мне пугливый кивок и выскальзывает из камеры.
– Спасибо за предупреждение, – тихо говорю я, когда он захлопывает за собой дверь.
Я закрываю глаза и снова пытаюсь отыскать Кайма в своей памяти, но на этот раз он ускользает от меня.
Где ты, любовь моя?
Натягиваю вонючие лохмотья на тело, пытаясь найти хоть немного тепла, когда холод просачивается сквозь стены, заставляя мое дыхание туманиться в воздухе.
Меня пробирает дрожь.
Триз идет, да?
Пусть он сделает все, что в его силах.
Я не боюсь этого жалкого старого ублюдка.
Глава 22
Кайм
Ледяные брызги воды попадают мне на лицо, вырывая из беспробудного сна. Я смаргиваю воду с глаз и смотрю вверх на богато украшенный резьбой каменный потолок.
Где я?
Спустя мгновение полностью прихожу в себя. Обнаженный, лежу на спине. Подо мной что-то холодное и твердое; ложе из гладкого камня.
Надо мной – грубый каменный потолок пещеры. Под потолком мерцает и танцует золотое сияние, уходящее во тьму.
Что это за место? Очередная мрачная цитадель в лабиринте под Черной горой?
Я пытаюсь пошевелиться, но мои руки и ноги крепко скованы металлическими кандалами.
Надо мной нависают мрачные лица. Некоторые я узнаю, некоторые нет. Их взгляды холодны и отстранены; они смотрят на меня так, словно я не более чем диковинка, экзотический дикий зверь, которого они поймали для развлечения.
Мои незримые руки подрагивают.
Голос мрачного незнакомца эхом отдается в моем сознании.
«Терпение, дитя. Я иду».
Здесь ужасно холодно, однако в моем теле чувствуется жар.
Ну, в основном жар. Кольцо на моей шее и колотые раны в груди, животе и конечностях превратились в чистый лед.
Огонь и лед.
Я чувствую себя странно. Легкое головокружение. Легкость.
Боль уже не такая сильная.
Биение сердца замедлилось до ровного ритма. Прислушиваюсь к нему. Это успокаивает меня.
Что-то скользит и извивается по моим рукам; как будто наполовину законченная змея Орака, вытатуированная на моей коже, движется.
– Он меняется, – говорит один из Достопочтенных, его голос холоден и отстранен. – Что это значит?
– Он демон, – отвечает другой. – Трудно поверить, что он ходил среди нас, маскируясь под человека.
– Он был послан, чтобы уничтожить нас. В этом я не сомневаюсь.
Внезапно надо мной нависло темное лицо. Не человеческое лицо, а безликий демон, с узкими прищуренными глазами и гладкой блестящей кожей.
Мне требуется мгновение, чтобы понять, что это не демон.
Это человек в церемониальной маске. Кто этот человек? Из-под маски выглядывают длинные черные волосы с сединой.
– Я не собираюсь тратить время на пустые слова, – заявляет он, и сразу же узнаю этот глубокий, звучный голос.
– Ну, ты несколько изменился по сравнению с тем, каким я тебя помню, – хмыкаю я, и мой голос становится таким же хриплым. – Ты всегда говорил слишком много, черт возьми. Почему ты прячешь свое лицо, как трус, Хелион?
Один из Достопочтенных засовывает большой палец в колотую рану на моем левом плече и выкручивает. Агония пронзает мое тело. – Ты будешь обращаться к Великому магистру согласно его титулу.
Великий магистр наклоняет голову, гладкая поверхность его маски сверкает в темноте. Она придает ему безупречный и нечеловеческий вид. – Все мы в какой-то момент надеваем маски, Кайм. Такова природа Достопочтенных – скрывать свою истинную сущность, погружаться в себя и становиться слугами своей цели. В некотором смысле мы удаляем последние следы человечности из нашего внешнего облика.
Циничная улыбка искривляет мои губы. Так много приходится говорить, чтобы не болтать лишнего. Просто не можешь удержаться, да, Хелион? Напыщенная задница.
– Но ты был противоположностью, не так ли? Так долго скрывал свою истинную сущность за человеческим лицом. Сколько бед ты нам доставил, Кайм. – Он просунул пальцы под край маски и приподнял ее. – Какие неприятности доставила мне твоя мать.
Я смотрю в глаза Великого магистра, но его глаз там больше нет.
Из уголков его глаз растет морщинистая, скрюченная черная плоть, распространяясь по бледному лицу, протягивая нити волокнистых наростов по носу, щекам, лбу. Белая склера его глаз почти полностью стерта. Радужки и зрачков больше нет, их заменила огромная опухоль.
Он ужасен. Можно бы даже пожалеть его, если бы он не был так отвратителен.
– У тебя фингал под глазом, – тихо говорю я, когда холод в шее начинает распространяться на челюсть, рот, лицо. – Почему у тебя болезнь черных глаз, Хелион?
– Непочтительный курва, – шипит Достопочтенный, который вонзил большой палец в мою израненную плоть. Он погружает палец дальше, посылая агонию по моей руке.
Я сопротивляюсь желанию извиваться или шипеть от боли. Они не должны видеть мою слабость.
Хелион наклоняется ко мне, его черты лица искажаются в выражении чистой ненависти. Брови сужаются. Его безглазые, изуродованные глаза наполнены ядом. – Твоя мать оставила это мне, – шепчет он. – Я не знал, что у нее это было, когда она впервые пришла в Речные ворота с тобой, привязанным к спине. Она так ловко спрятала болезнь, тщательно закрасив пигментом. Я узнал об этом только после того, как трахнул ее. – В его голосе появляется злоба. – Когда узнал, я убил ее. Воткнул нож ей в живот и сбросил со склона оврага.
Гнев прорывается сквозь мою душу, на мгновение застилая глаза. Меня начинает бить дрожь. – Ты убил мою мать?
– Она прокляла меня. Этой болезнью. Тобой. Она прокляла меня своим предсмертным вздохом.
Задушенный крик вырывается из моего горла, когда тянусь к своим оковам, пытаясь вырвать твердое железо из камня.
Неожиданно в моем сознании промелькнул образ.
Женщина, Тигландер, стоит на краю обрыва, ее буйные каштановые волосы развеваются на ветру.
Хелион держит ее. Его залитая кровью рука лежит у ее живота, сжимая кинжал, который он вогнал в нее.
Она прижимается губами к его уху. – Я проклинаю тебя, Достопочтенный. В этой жизни и в загробном мире. Смерть носит бледное, прекрасное лицо, и она придет за тобой, когда ты меньше всего этого ожидаешь. Это предупреждение. Не смей и пальцем тронуть моего сына, иначе будешь страдать вечно.
Затем она падает, буйные волосы трепещут у ее лица. Закрывает глаза, и выражение ее лица становится безмятежным.
Невозмутимым.
Ужасающим.
Прекрасным.
Моя мать. Женщина, которая привела меня сюда. Которая защищала меня до последнего вздоха.
Кусочки складываются в моей голове, как стержень, вбиваемый в стену. – Это ты пытался убить меня, когда я изменился. Ты думал, что я – проклятие. – Смотрю на обезображенное лицо Хелиона. – Но потом ты заразился болезнью. – Заболевание Черного Глаза может годами оставаться в спящем состоянии. Должно быть, она поразила его после моего ухода. – И кровь сангвису не обладала достаточной силой, чтобы вылечить тебя, правда?
Наряду с ужасным гневом, в моей груди вспыхивает искра любви. Чтобы посеять семена страха в сознании этого безжалостного ублюдка…
Моя мать действительно была жестокой.
– Твою малышку Тигландер постигнет та же участь, – шепчет мне на ухо Хелион, ненависть превращает его слова в острые лезвия. – Император Кроген собирается трахнуть ее и убить собственной рукой на глазах у обожающей толпы мидриан. Пока мы говорим, его армия движется на север к Калабару. Он собирается стереть народ твоей матери с лица этого мира.
Если раньше мне казалось, что я зол, то теперь почти парализован гневом. Холод распространяется по моей груди и проникает в сердце. Пульс замедляется. Серые тени начинают проступать по краям моего зрения.
Если не пойму, кто я сейчас, будет слишком поздно.
Они заберут у меня все.
«Терпение, дитя. Я иду».
«Я не могу позволить себе ждать тебя, ублюдок».
Из-за всего этого они привели меня сюда.
Торговаться.
С кем?
Только с богом смерти, конечно.
Они знают, кто я.
Они знают.
– Как ты узнал? – Мой голос совершенно холоден, скрывая всю степень моей ярости. – Кто тебе сказал? Это была Вайлорен? Сангвису?
Почему они рассказали Хелиону, но не мне?
Он смеется. – Это не твое дело. За морями есть силы, которые даже ты не можешь постичь. Но довольно. Цикл зимы почти достиг своего апогея. Пора призвать его.
Что во мне может быть такого особенного?
«Ты – всего лишь самый ценный козырь в истории мира».
Подгоняемые гневом и холодом, мои черные пальцы подрагивают. Тени проносятся по моему видению.
Амали зовет меня.
«Вернись ко мне».
Мне плевать на все это. Я не хочу быть ни разменной монетой, ни пешкой, ни даже сыном равнодушного гребаного бога.
Я просто хочу быть с ней.
Просто хочу жить… с ней.
Мой гнев переливается через край, угрожая взорваться. Если бы только я не был проклят этой адской болезнью; этой болезнью драконьего огня в моих венах.
Эта слабость.
Я борюсь с ней, пытаясь овладеть холодом, который кажется таким знакомым и в то же время таким неуловимым. Это тот же холод, который охватывает меня всякий раз, когда замедляю время.
Почему я не могу ухватить его сейчас?
Мое тело изрезано колотыми ранами. Я так истекаю кровью, что во мне не осталось уже ни капли.
Я должен быть мертв.
Почему я не умер?
Потому что я отказываюсь умирать.
Нежный голос входит в мое сознание, сначала такой мягкий, что я почти не замечаю его. «Не борись с этим, сын мой. Прими это. Тебе, как никому другому, не нужно бояться смерти. Ты и есть смерть».
Мать?
Мерцающий золотой свет становится серым. Лицо Хелиона то появляется, то исчезает из поля моего зрения. Я так хочу убить его.
Откуда-то снаружи доносится одинокий звон, разносящийся по залам и коридорам.
– Солнце садится, – тихо произносит кто-то.
Достопочтенные начинают напевать на языке иони. – О Нек'тем, о Оомани, о Лок, повелитель времени, владыка загробного мира, ходок снов, наш единственный истинный бог. Это самая длинная ночь. Самый холодный день зимы. Завеса тонка. Приди сейчас и предстань перед нами. У нас есть нечто ценное для тебя. Примешь ли ты нашу цену?
Внезапно мое смертное тело становится неподъемным грузом.
Я хочу освободиться от него, но не могу.
На краю видимости появляются ветви холодных, безмолвных деревьев. Инстинктивно понимаю, что это другой мир, тот, который я посещаю в своих снах.
Границы между двумя мирами начинают стираться. Они сливаются воедино: темная пещера и бесцветный лес.
Волнение охватывает меня.
Вот оно.
Момент, которого я так долго ждал.
Я тянусь к своим рукам.
– Посмотрите на это, – говорит кто-то, его голос наполнен шоком и страхом.
Мерцающий свет гаснет, погружая нас в темноту.
Достопочтенные затихают.
Мои пальцы дрожат. Они стали более реальными и крепкими, чем когда-либо. Тьма становится все гуще, чернее и глубже, чем все, с чем я сталкивался раньше. Она тяжела, как густой туман, уничтожающий все следы света.
Ужасная темная энергия поражает меня, в тысячу… нет, в миллион раз более мощная, чем энергия, которую чувствовал от Андоку или Вайлорен. Ядовитая магия дракона бурлит в моем теле, словно в ответ на это новое присутствие.
Он здесь. Наконец-то.
Я корчусь в безмолвной агонии, тянусь к холоду невидимыми руками.
– Кто вызывает меня?
Голос одновременно мягкий и резкий, горячий и холодный; миллион голосов, собранных в один.
Я узнаю его. Это голос мрачного присутствия, который посещает меня в моих снах.
И сейчас он звучит как никогда грозно.
– Я – Хелион Рел, Великий магистр ордена Достопочтенных. Я вызвал тебя, бог смерти. У меня есть нечто, что ты наверняка захочешь получить.
– И что же это, Хелион Рел?
– Мне сказали, что он – твой сын.
– Так и есть.
Возможно, эти простые слова должны стать для меня сокрушительным откровением, возможно, я должен почувствовать какое-то глубокое волнение от того, что мне, наконец-то, дали ответ, который так долго искал.
Но я ничего не чувствую.
Я просто принимаю слова Лока, потому что они – истина.
Хелион вздрагивает во тьме. – Я с радостью передам его в твои владения, владыка подземного мира. В обмен я хочу каплю твоей крови.
– Ты абсолютно уверен, что это то, чего ты хочешь, смертный? – Голос моего отца полностью лишен эмоций. Я вообще не могу его понять, но кто может понять бога?
– Да. Я буду твоим вечным слугой на земле. Я создам учеников по своему образу и подобию. Ты будешь иметь беспрекословную, безраздельную преданность Достопочтенных.
Концентрируюсь на своих пальцах. Я могу сжать кулаки. Я снова чувствую свои ладони. Они настоящие, а не эфемерные.
Я могу закрутить нити времени вокруг своих холодных черных пальцев.
Как давно я не мог делать ничего подобного.
– Ты кое-что забыл, смертный. Я торгуюсь только тогда, когда мне это выгодно.
Рядом со мной Хелион напрягся. – Ты заключил сделку с Тамаку, тем, кто стал Андоку. Ты даровал ему бессмертие. Почему сейчас все изменилось?
Бог смерти молчит. По моему телу пробегает холодок. Бог смотрит на меня в темноте, изучая.
Голос Хелиона приобретает отчаяние. – Исцели меня, Лок. Я сделаю все, что ты попросишь. Все, что угодно.
– Недуг на твоем лице – это проклятие, которое было даровано иным. Не мне его снимать.
Достопочтенный издает тихий рык разочарования. Его клинок опускается к моей груди, вдавливаясь в кожу над сердцем. Он режет меня, но кровь не течет. – Твое время за завесой коротко. Твоя власть здесь ограничена. Пройдет солнцестояние, и твое присутствие здесь померкнет. Твой сын у меня, и он не может умереть в этом мире. Я могу держать его здесь очень долго, заперев под горой, подвергая пыткам и страданиям. Если ты откажешь мне в исцелении, я заставлю твоего ребенка испытать самую страшную боль, какую только можно себе представить.
– Ты угрожаешь мне посредством моего сына, смертный?
– Дай мне то, что я прошу.
На мгновение воцаряется тишина, глубокая, непроницаемая и совершенная, пронизанная холодной угрозой.
Я черпаю в ней утешение.
И вдруг темный бог смеется, и стены и потолок содрогаются. Холодная призрачная рука проходит по моему лицу, нежно лаская мои черты.
– Остановись, – шепчет он, и внезапно ужасная агония, опустошающая мое тело с тех пор, как Вайлорен поцарапала меня…
Она исчезает.
Оставляя мне ощущение совершенного холода.
Поднимаю взгляд вверх, в темноту.
Медленно, практически незаметно поначалу, темнота начинает исчезать, уступая место холодному серому свету.
Я вижу лица Достопочтенных, смотрящих на меня сверху вниз. Я вижу Хелиона Рела, его черты искажены яростью и отчаянием, костяшки пальцев напряжены вокруг кинжала, который он держит прижатым к моей груди.
Я вижу Джера, его суровое выражение лица омрачено каплей страха.
Вижу молодых учеников, которые не так хорошо умеют скрывать свой страх. Они смотрят на меня так, словно я – сама смерть, пришедшая их забрать.
Никто из них не издает ни звука, потому что не может. Они все застыли, как статуи.
Не шевелятся.
Совсем.
А. Теперь я понимаю. Бог, покинувший свои владения и вышедший в мир смертных, остановил время.
Не просто замедлил, а остановил его.
Полностью.
– Так я могу разглядеть тебя, как следует, – говорит он мягко, почти нежно. – Я ждал этого момента, дитя мое. Наконец-то, ты готов.
Я смотрю вверх.
У меня перехватывает дыхание.
Перед моим взором предстает лицо, до жути похожее на мое. У нас одинаковое строение костей, такой же длинный, прямой нос. Та же линия челюсти.
Тот же оттенок.
Но его глаза – радужка, склера и все остальное – гладкие, идеально черные. Вокруг его лица развеваются нити обсидиановых волос, и мне требуется мгновение, чтобы понять, что это вовсе не волосы, а клубы тьмы.
Его одежда такая же: вихри и завитки непроницаемой тьмы, одновременно твердой и эфемерной, поднимающейся в воздух, как дым.
Он не имеет возраста, древний, но совершенно не тронутый временем.
– Ты мой отец, – тихо говорю я, полностью застыв перед лицом смерти.
В моей груди формируется сложный узел эмоций. Это и благоговение, и печаль, и облегчение.
И гнев.
Я не совсем уверен в своих чувствах.
Единственное, чего не чувствую, – это удивления.
В глубине души я всегда знал. Может быть, поэтому не отчаялся, когда меня схватили и отрубили руки.
– Да, Каймениэль. Я – твой отец, а Лиалли – твоя мать. Ты наш желанный сын.
Теперь мой гнев немного выплескивается наружу. – Почему ты так долго скрывал это от меня?
– Долго? Это лишь капля в океане времени, сын. Мне нужно было быть уверенным.
– В чем?
– Ты даже не представляешь, насколько ты силен, дитя. Столько силы… в руках того, чье сердце и разум не до конца развиты… – Темный бог покачал головой, в его глазах отразилась великая печаль. – Я бы не сделал подобного с этим миром снова. Даже я не настолько жесток.
Снова?
– Но каждый раз, когда встречал тебя в своих снах, ты пытался ввести меня в искушение.
– Испытание твоей натуры, сын мой. Даже когда тебя поглотила жажда мести, ты отказался от моего предложения, потому что хотел быть самим собой. Восхитительно. И теперь ты знаешь, как сражаться по более веским причинам, чем простая месть.
В моем сознании появляется проблеск понимания. – Значит, тебе нужно было, чтобы я страдал, узнал, что такое настоящая беспомощность.
– Сначала хотел убедиться, что ты крепко привязан к этому миру. И она позаботилась об этом так, как я никогда не смог бы.
Она. Тоска пронзает меня насквозь. С нарастающим нетерпением я напрягаюсь против своих уз. Бледные, неподвижные лица Достопочтенных виднеются на заднем плане, в их глазах застыл страх.
Сжимаю холодные черные кулаки, потянувшись к металлическим оковам. Сила наполняет меня. Со стоном железные болты начинают вырываться из камня. – Ты оставил меня страдать, когда мог бы вмешаться. – С усилием потянувшись к кандалам на лодыжках, я раздвигаю ноги, заставляя железные болты поддаться. – Что еще хуже, ты оставил страдать мою мать. Неужели тебе так безразличны человеческие страдания?
Бог смерти пристально смотрит на меня. Его брови слегка приподнимаются. Глаза распахиваются. Челюсть сжимается. В уголке его глаз появляется одна-единственная черная слеза, которая становится все больше и больше, пока ей не остается ничего другого, как скатиться по нижнему веку с черной ресницей, а затем по бледной щеке, образуя темную дорожку.
У меня перехватывает дыхание от этого внезапного проявления эмоций.
– Я не мог, – наконец говорит Лок, – как бы сильно этого ни хотел. Боги не могут долго существовать в этом мире. С тех пор как появилась завеса, мы были ограничены своими владениями. Я могу появляться лишь на короткое время во время солнцестояния, когда завеса наиболее тонкая. Ты же… – Улыбка искривляет его бледные губы, обнажая сверкающие клыки. – Ты не похож ни на кого в мире. Видишь ли, ты смертный и одновременно бессмертный. У тебя есть ноги в обоих мирах. Скоро ты сможешь свободно ходить между живыми и мертвыми.
– Безмолвное место в моих снах…
– Это вход в подземный мир. Ты должен навестить нас как-нибудь. Твоя мать хочет тебя видеть.
Мать…
Бледные черты моего отца начинают расплываться. Дымчатые темные завитки его одеяния и волос клубятся вокруг, сливаясь с темнотой. – Мне недолго осталось жить в этом мире, Каймениэль. Уже сейчас мой домен тянет меня назад. – Он нежно проводит эфемерными пальцами по моим волосам. – Когда ты родился, я наложил печать на твое тело. Вот почему в детстве ты мог принимать человеческий облик. Но когда ты вырос, печать начала стираться, а твоя внешность – меняться. Я никогда не планировал, что печать станет разрушаться раньше времени, но вот насколько ты могущественен.
Мне показалось, или в его голосе прозвучала нотка гордости?
Он нежно целует меня в лоб.
Его губы холодны, как лед. Они сливаются с холодом, который уже клубится в моем теле, усиливая его в тысячи раз.
– Позволь мне забрать у тебя этот яд.
Бог смерти делает то, на что способен только бог, растворяя едкий огонь в моем теле.
Понемногу яд дракона тает, оставляя меня совершенно холодным.
Чувство глубокого облегчения охватывает меня.
Это невероятное ощущение. Я чувствовал себя лучше только в объятиях женщины своей мечты.
– А теперь я снимаю печать, – шепчет бог подземного мира, его холодное дыхание обдает мое лицо. Он откидывается назад и смотрит мне в глаза, и его лицо одновременно нежное и страшное. – Это твоя смерть и твое возрождение. Когда твое смертное тело уступит место твоей истинной форме, прими силу, которая принадлежит тебе по праву рождения, сын мой. – Выражение лица Смерти становится лукавым. – Вопреки мнению смертных, смерть – не единственный мой удел. Что диктует жизнь и смерть, сын мой? Что определяет смертность и бессмертие?
