Текст книги "Слухи"

Автор книги: Анна Годберзен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

7

«Я слышал из нескольких источников, что мистер Генри Скунмейкер впервые вышел в свет после смерти своей невесты, мисс Элизабет Холланд. Он появился на открытии зимнего сезона в Метрополитен-опера. Хотя был соблюден надлежащий срок траура, некоторые полагают, что он появился на публике немного раньше, чем следует…»

Из светской колонки в «Нью-Йорк империал», суббота, 16 декабря 1899

–  Влюдей не бросают в полынью, – сказала миссис Холланд, которая была урожденной Луизой Гансевоорт и все еще сохранила несокрушимый голландский дух, подразумеваемый сочетанием двух своих фамилий.

Она носила траур по мужу и по своей старшей дочери. Сейчас она сидела в углу освещенной газовым светом спальни Дианы. Глаза миссис Холланд метали молнии, но она немного сдала физически, и от этого у нее был не такой властный вид, как обычно. Порой Диана считала, что ее мать больна, но иногда она говорила себе, что тут дело лишь в настроении: как только Диана согласится выйти замуж, мать оживет.

– «Бросают» – это слишком сильно сказано, – бодро возразила Диана.

Она сидела перед туалетным столиком, рассматривая свои темные локоны, обрамлявшие лицо в форме сердечка с нежным румянцем. Ее горничная Клэр, помогавшая ей одеваться, стояла за плечом Дианы. Диана и не старалась делать вид, будто ее интересуют заботы матери.

– Я не могу быть в ответе за неуклюжесть Персиваля Коддингтона, – добавила она, слегка повернувшись, чтобы встретиться взглядом со своей тетушкой Эдит, которая возлежала на кушетке с бледно-розовой спинкой. На Эдит была блуза цвета слоновой кости и юбка.

– Еще чудо, что это не попало в газеты, – резким тоном продолжала мать Дианы. – И что он не слишком сильно пострадал. Но в городе много глаз, Диана, и много ртов. Скоро заговорят о том, что ты не умеешь себя вести. Когда слишком часто страдает репутация, общество об этом не забывает.

Миссис Холланд сделала паузу, и взгляд ее устремился куда-то вдаль, а голова откинулась на подушечку кресла с потертой золотистой обивкой. В этом кресле Диана, свернувшись клубочком, читала романы о героинях, которых домогались порочные красавцы, или уносилась в полеты необузданной фантазии. Но так было до недавнего времени, теперь же она предавалась в этом кресле воспоминаниям о Генри Скунмейкере. Диана слабо улыбнулась своему отражению. Затем, справившись с собой, она встретилась в зеркале взглядом с Клэр: обе знали, какой аргумент выдвинет дальше миссис Холланд.

– Когда я была девушкой, нам говорили, что имя женщины должно появляться в газетах всего три раза: в случае ее рождения, брака и смерти.

– Ну что же, – вмешалась Эдит, подложив руку под голову, – наше поколение покончило с этим старым изречением.

Имя Дианы уже появлялось несколько раз в светских колонках – и то, что там говорилось, чаще всего удручало ее мать. Однако в воображении Дианы постоянно появлялась свадебная фотография: они с Генри спускаются по ступеням церкви. А под ней – надпись: «Младшая сестра Холланд венчается со Скунмейкером».

Клэр закончила прическу Дианы, украсив ее лентой цвета зимней дыни – в тон платья. Платье подчеркивало талию, а на плечах было украшено перышками того же цвета. Платье куплено ее сестрой в Париже в прошлый летний сезон, который та провела за границей. Было что-то мрачное в том, чтобы переделать для себя платье покойной сестры, и всем не нравилась эта идея. Но денег на новое платье не было, как постоянно напоминала ей мать, намеками и впрямую, и, в конце концов, платье Элизабет отдали в переделку.

– Если твое имя появится в газетах после сегодняшнего вечера, – продолжала миссис Холланд, игнорируя замечание своей золовки, – надеюсь, это будет не из-за того, что ты искалечишь или убьешь Спенсера Ньюбурга.

При этих словах Диана встала и повернулась к матери, охваченная двумя противоположными чувствами. Ей хотелось бы сказать своей матушке, что, если бы та не пыталась так неловко выдать дочь замуж, ей бы не пришлось опасаться за безопасность этих джентльменов. Это было очевидно и раздражало Диану. Однако упоминание имени Спенсера Ньюбурга прозвучало для нее как музыка – не из-за свойств самого мистера Ньюбурга. Это был вдовец двадцати семи лет, чье длинное лицо еще больше вытянулось после утраты юной миссис Ньюбург, скончавшейся от ревматизма. И все же звук его имени был сладостен для Дианы, так как в то утро она читала газеты и уже знала, что благодаря визиту в оперу с этим джентльменом она впервые за несколько недель увидит Генри. Ее сердце забилось чаще при мысли, что сегодня вечером она окажется под одной с ним крышей и, возможно, их взгляды встретятся, а руки соприкоснутся. Роль, которую играл в этом Спенсер Ньюбург, заставляла Диану отнестись к нему благосклонно.

Ее мать тоже поднялась с кресла. На шее у нее были отчетливо видны вены, лицо выглядело осунувшимся.

– Да и в любом случае, меня пригласила миссис Гор, и я даже не знаю, встречу ли там мистера Ньюбурга, – сказала Диана.

Но ей было известно, что, хотя официально ее пригласила в их семейную ложу старшая сестра мистера Ньюбурга, она дала понять оба раза, когда нанесла визит Холландам, что делает это ради брата. К тому же было известно, что жена Гровера Гора задалась целью подыскать в этом сезоне подходящую невесту своему брату, которая утешила бы его разбитое сердце.

Миссис Холланд была уже несколько десятилетий связана с Горами.

– Но если мы все же встретимся, я буду обращаться с ним очень осторожно.

Миссис Холланд возвела глаза к потолку. Диана наблюдала за ней, ожидая взбучки, но тут лицо ее матери разгладилось, а тело обмякло. Казалось, она сейчас лишится чувств.

– Пожалуй, я лягу в постель, – сказала она отрывисто, – Будь хорошей, Диана.

Даже когда за ней закрылась дверь, осталось какое-то тягостное ощущение. Диана моргнула и повернулась к тетушке:

– Я пугаю даже собственную мать.

– Ты сейчас такая красивая, Ди, – отозвалась с кровати Эдит, сочувственно ей подмигнув.

Младшая сестра покойного мистера Холланда обладала фамильным сходством с племянницами. Было известно, что она была весьма страстной особой в молодости. Ее неудачный брак со знатным испанцем закончился разводом, и теперь она носила свою девичью фамилию. Эдит любила присутствовать при одевании Дианы к выходу в свет.

– И думаю, это заметит не один только мистер Ньюбург, – добавила она так многозначительно, что Диана подумала: интересно, знает ли тетушка о ее мечтах?

Диана в последний раз взглянула в зеркало и мысленно согласилась с Эдит: действительно, на нее обратит внимание не один только мистер Ньюбург. Ее темные глаза были затуманены, рот крошечный, с пухлыми губами. Единственное, что беспокоило Диану, – это как бы ее красота слегка не поблекла, прежде чем она найдет Генри. Она снова была в отличном расположении духа. Как только ее мать поймет, что они с Генри любят друг друга, наконец-то прекратится вся эта чушь относительно того, чтобы поскорее выдать ее замуж.

Они прибыли в Метрополитен-опера с опозданием, согласно привычке своего класса. На улице было еще полно экипажей, когда Диана и миссис Гор сошли на тротуар, присоединившись к другим дамам в парчовых накидках, пробиравшимся к боковому входу для леди. Они полностью пропустили сцену маскарада и уселись, как раз когда баритон начал исполнять арию «Меб, королева фей». Ее отец, любивший музыку, был не в восторге от «Ромео и Джульетты» Гуно, но Диане эта опера нравилась из-за красивых мелодий, а особенно – из-за сюжета о влюбленных, жестоко разлученных силою обстоятельств.

Диана обвела взглядом зрительный зал: ряды кресел внизу, ложи, в которых дамы в роскошных нарядах и сверкающих украшениях обмахивали веерами раскрасневшиеся лица. Она уселась рядом с миссис Гор, на которой было платье из синего бархата, облегавшее такие пышные формы, которые никто бы не мог вообразить, когда она была юной, гибкой Лили Ньюбург. Ее младший брат очень мало говорил по дороге в оперу, а сейчас остался в комнатке за ложей его семьи – он расположился на кушетке и курил с унылым видом. Однако его молодая гостья не обращала на него ни малейшего внимания. Она с трудом сдерживалась, чтобы не перегнуться через начищенные медные перила и не взглянуть на сцену внизу. Музыка была такой волнующей! Диане всегда нравилась загадочная грусть этих слов у Шекспира, и, положенные на музыку, они завораживали. На какую-то минуту она чуть не забыла о перспективе увидеть Генри. Но всего лишь на мгновение.

– Я слышала, что Генри Скунмейкер собирается приехать сегодня в оперу, – сказала хозяйка ложи, опустив украшенный бриллиантами лорнет. – Но я не вижу его в ложе Скунмейкеров.

Диане захотелось посмотреть в свой театральный бинокль, чтобы самой убедиться в этом, но ей удалось подавить этот порыв, и она отозвалась безразличным:

– О?

– Жаль, что ваша сестра не смогла за него выйти, – закудахтала миссис Гор, не сознавая, что наносит рану, – она была целиком поглощена досадой, что такой красивый жених зря пропадает без невесты. Затем она снова поднесла лорнет к носу и начала обозревать другие ложи, в которых сидели ньюйоркцы их крута, наблюдавшие друг за другом. Внизу, в партере, сидела совсем другая публика, пришедшая насладиться музыкой.

– Вы знаете, – продолжала миссис Гор столь же бестактно, – до меня дошли слухи, что ваша сестра вовсе не умерла, потому что тогда обязательно нашли бы тело, и что-то не сходится, и, возможно, она потеряла память или ее захватила шайка воров… Полагаю, это неправда, что ваша семья думает об этом?

Диана покачала головой и решила по крайней мере еще десять минут не смотреть в сторону ложи Скунмейкеров. Она попыталась сделать возмущенную мину в надежде, что это прервет дальнейшие рассуждения миссис Гор о том, что Элизабет не умерла. Диана устремила взгляд на сцену, где сейчас появилась Джульетта, черные локоны которой рассыпались по плечам: В центре зала на потолке сверкала люстра, освещая многочисленные бриллиантовые тиары и белые галстуки в ложах и придавая особое очарование богатым шелкам и бледной коже дам. Диана почувствовала это сияние на своей коже, и ей страстно захотелось, чтобы ее сейчас увидели. Повернувшись налево, она увидела, что в ложе Скунмейкеров только миссис Скунмейкер, блистательная в нежно-розовом, и младшая сестра Генри, Пруденс, в безвкусном туалете. В малиновом полумраке у них за спиной не было никакого движения.

Стараясь не выдать своего разочарования, Диана отвела взгляд. Затем она перевела взгляд с оперной дивы, пышная белая грудь которой вздымалась от страсти, которую, как считала Диана, лишь она во всем зале в состоянии понять, на гибкую фигуру Пенелопы Хэйз, сидевшей через несколько лож от Дианы, направо. Лицо ее выражало апатию, веки огромных голубых глаз были опущены, а голова слегка склонилась набок. Ее прическа была украшена черным плюмажем, черное платье было отделано черной лентой вокруг декольте. Длинные белые руки чинно сложены на коленях – должно быть, это соответствовало добродетельному образу, о котором столько писали теперь в светских колонках. И, тем не менее, Диане вспомнилось – как всегда, когда она видела Пенелопу, – как Генри описывал Пенелопу в тот день, когда они заговорились далеко за полночь. «Беспощадная» – вот какое слово он употребил. Ее сестра также советовала ей остерегаться Пенелопы.

Но в эту минуту Диана ощущала не недоверие, а собственную уязвимость. Потому что не могла отделаться от мысли, что Пенелопа, сидящая в ложе семьи Хэйз, в новом черном платье, сшитом на заказ, с высокой прической без всяких дурацких завитков, гораздо лучше знает Генри, чем она. Пожалуй, не лучите, а дольше. На сцене Ромео увидел Джульетту; теперь тенор пел о внезапно вспыхнувшей любви. Но Диана лишь мельком взглянула на сцену, и, когда она снова посмотрела на Пенелопу, у той изменилось выражение лица. Скуки как не бывало, и вся поза ее выражала уверенность и целеустремленность. Как раз в эту минуту по ложам прошел шепот. Все взгляды устремились в ложу слева от Дианы. Посмотрев в ту сторону, она увидела его, Генри садился на место позади своей сестры. Его отец своей тяжелой медленной походкой направился к соседнему месту.

– У него все еще печальный вид, надо отдать ему должное, – заметила миссис Гор, удержавшись от соблазна направить свой бинокль на ложу Скунмейкеров, чтобы получше разглядеть Генри. – Но он от этого не менее красив. Уверена, вы с этим согласитесь, хотя он чуть не стал вашим братом.

Диана задохнулась, так что не смогла ответить. Она не заметила движения позади ложи Ньюбургов, где появился Уэбстер Янгхэм, любимый архитектор нью-йоркских нуворишей, что на минуту отвлекло внимание миссис Гор.

– Позвольте мне представить мисс Холланд, – сказала она.

Это означало, что Диане придется оторвать взгляд от Генри, тугой белый воротник которого подчеркивал золотистый загар, тронувший кожу.

– Младшую дочь миссис Холланд.

– Мисс Холланд, – обратился к Диане мистер Янгхэм, целуя ей руку. – Примите мои соболезнования по поводу смерти вашей сестры. Какой сюрприз – увидеть вас здесь. Однако должен передать поздравления вашей матушке – вы действительно так красивы, как о вас говорят.

Диана улыбнулась и опустила глаза. В сентябре она целовалась с его помощником в гардеробе, во время бала в новом особняке Хэйзов. Вообще-то она была уверена, что тот забыл об этом – учитывая количество вина, которое он выпил в тот вечер. Конечно, с тех пор весь ее мир изменился.

Украдкой взглянув в сторону ложи Хэйзов, она с испугом заметила, что Пенелопа смотрит через весь зал, держась столь же прямо, как прежде. Шепот в ложах то ли смолк, то ли был заглушён музыкой, которая сейчас снова громко звучала. Диана повернулась, кивнув гостю, зашедшему в их ложу.

– Вы должны извинить меня, я покину вас на минутку – музыка слегка меня оглушила, – солгала она.

Поднимаясь со своего места, Диана оглянулась и заметила, что лицо Генри обращено в ее сторону. Она ускорила шаг, проходя через комнатку за ложей, где мистер Ньюбург открыл глаза и с укоризной взглянул на нее, – и вышла в коридор. Там было темно, только тускло светили канделябры на стенах. Она увидела лишь одного – двух мужчин, наносивших визит в ложу друзей. Изогнутый коридор быстро привел ее к ложе 23, которую, как было ей известно из программки, сняла на весь сезон семья Скунмейкеров.

Диана остановилась, чтобы пригладить волосы, и увидела, что малиновый занавес уже отдергивают изнутри ложи. Тени упали на тонкие черты Генри, и трудно было понять, что выражает его взгляд. Ее сердце бешено колотилось. Считая, что они с Генри близки, насколько это возможно, она прошептала фразу, которую репетировала последние два месяца:

– Я размышляла, мистер Скунмейкер, о том, когда снова буду иметь удовольствие посетить вашу оранжерею.

Ее голос звучал как никогда слабо и нежно, а слово «оранжерея» было исполнено для Дианы волшебного смысла с тех пор, как она провела ночь в его оранжерее.

– Ди… – наконец-то вымолвил Генри.

Она сделала маленький шажок к Генри и слегка улыбнулась, надеясь на ответную улыбку подтверждающую, что воспоминания о ней преследовали его. Но он лишь сказал:

– Мисс Диана. – И продолжил еще тише: – Вы знаете, что этому не бывать.

И вдруг мир вокруг нее пошатнулся: пол под ногами, галерея внизу, подвальные помещения, где реквизит, крысы и бог знает что еще. Кровь бросилась Диане в лицо, и ей вспомнилось, с какой уверенностью голубые глаза Пенелопы смотрели через весь зал.

– Я не понимаю, – прошептала она.

– Возможно, вы думали, что мы могли бы… – Генри снова умолк и потряс головой, словно отгоняя муху. – Но мы больше не должны так думать. Каких бы красивых слов я вам ни наговорил, вы должны знать, что ничего не… не получится.

Диана нахмурилась из-за его официального тона и отступила на шаг. У Генри, по собственному его признанию, было несколько любовниц, и Диана вдруг почувствовала себя одной из многих. Она даже не знала теперь, можно ли ее назвать одной из его любовниц.

– Это из-за Пенелопы?

Чело Генри разгладилось, и он слабо улыбнулся:

– Нет… Вовсе нет. С чего вы взяли? Нет.

Диане с трудом давалось каждое слово:

– Тогда почему?..

– Я действительно чувствовал то, что говорил вам тогда, Ди.

Генри взял ее за руку, но это ничего не изменило: Диана почувствовала, что их уже разделяет пропасть. Ведь Генри обольститель, так что, конечно, он сейчас использует свои чары.

– Дело не в Пенелопе. И ни в какой другой девушке. Но это было бы неправильно. Возможно, сейчас вам безразлично, что это было бы нарушением приличий, но ведь я был женихом вашей сестры. А ваша сестра… – он прикрыл глаза и сглотнул, – мертва.

В эту минуту в коридоре появился Тедди Каттииг. Он также был другом Элизабет, как было известно Диане. Его белокурые волосы, разделенные сбоку пробором, были прилизаны. Он медленно приближался к ним, и на его лице читалось явное неодобрение.

– Но…

Диана умолкла, и улыбка у нее на лице угасла. «Но Элизабет жива», – хотелось ей сказать Генри. Ей бы хотелось прокричать это. Конечно, она не могла это сделать: ведь Диана обещала сестре, что не скажет. Это погубило бы всю затею Лиз.

Начался антракт, по коридору сновало множество мужчин в черных жилетах, нанося визиты. Они распространяли вокруг себя запах сигар. Когда Генри отпустил ее руку, ей не оставалось ничего иного, как удалиться. Она быстро повернулась – как надеялась Диана, достаточно быстро, чтобы оба мужчины не заметили потерянного выражения ее лица.

Диана с гордым видом – насколько это было в ее силах – шла в сторону ложи Ньюбургов. Она чувствовала, что больше не сможет улыбнуться. Платье, в котором совсем недавно она чувствовала себя такой красивой, теперь мешало ей и затрудняло движения. То, чего она так ждала и предвкушала неделями, рухнуло в считанные минуты. Садясь на свое место в ложе, она чувствовала себя уязвленной.

Ночью в своей комнате с оранжево-розовыми обоями, более темными в тех местах, где прежде висели картины в рамах, Диана будет размышлять о том, что рухнули все ее надежды, на которых она возводила свое будущее. И ощутит тогда глубокое отчаяние. Но теперь, сидя в опере, глухая к музыке, она вспомнила о своей матери и, опустив глаза, даже виду не подала, как уязвлена ее гордость. Миссис Холланд одобрила бы поведение своей дочери, если бы видела, как та скромно беседует с мистером Ньюбургом, миссис Гор и со всеми гостями, которые заглядывали в их ложу. На сцене Ромео начал петь: «Любовь, любовь!» – но музыка не доставляла ей теперь ни малейшего удовольствия.

8

«Мужчины в опере всегда неразборчивы в отношении своих визитов в ложи. Это один из моментов, делающих такие вечера сносными.»

Мэй де Джонг. «Любовь и другие безумства великих семей старого Нью-Йорка»

Генри и прежде случалось наблюдать величественную походку Дианы, когда она от него удалялась, но сейчас это его не позабавило. Были и другие женщины, которые ушли от него, но это всегда происходило в тот момент, когда они ему уже наскучили, и когда взгляд его устремился на новый желанный объект. Но сейчас ему не хотелось смотреть в другую сторону, и он замер, испытывая ощущение потери, новое для него. Он был благодарен Тедди, стоявшему с ним рядом, за то, что тот хранил молчание. Он почувствовал ужасную горечь во рту. Мужчины в высоких воротниках и белых галстуках начали появляться из лож, и Генри понял, что начался антракт. Мужчины устремились на поиски напитков, а быть может, и спутниц, которые, разнеженные музыкой, могли бы ответить на ухаживания благосклонно.

– Пойдем? – спросил Генри, оборачиваясь к Тедди и глядя в его зеленовато-серые глаза.

– Пойдем куда? – в ответ спросил Тедди.

Генри пожал плечами. Никогда в жизни то, что ему хотелось сделать, до такой степени не расходилось с тем, что он сделал. Его желания всегда были моральным компасом, который счастливо вел его по жизни. В отличие от оперного героя на сцене, он не «томился тоской по любви». В своих романах он искал новизны и приятного времяпрепровождения. В Диане он нашел земную красоту, и в то же время она была легкой, как эфир. Она была столь же стремительна и переменчива, как он сам, но он отверг ее, и она ничего не возразила.

– В бар, – в конце концов ответил Генри, и его старый друг Тедди повел его туда.

Маленький бар находился за курительной комнатой для джентльменов.

Старый Сэм с обвисшими усами, в пестром жилете и черном галстуке, ждал под круглыми стеклянными абажурами тех, кто искал здесь отдыха, устав от болтовни и визитов в ложи.

– Два виски с содовой, – попросил Дедди.

– Мне без содовой.

– Хорошо, мистер Скунмейкер, – ответил Сэм, бросив на него проницательный взгляд. – Мистер Каттинг, мне включить это в счет за вашу ложу?

– Да, Сэм, благодарю вас.

Друзья облокотились на стойку, и, когда были поданы напитки, они подняли стаканы. Генри почувствовал, что Тедди хочет что-то сказать, поэтому, поставив стакан на стойку и жестом попросив вновь его наполнить, он повернулся к другу:

– Почему ты так на меня смотришь?

Тедди проигнорировал раздражение, прозвучавшее в голосе Генри, и ответил с характерной для него мягкостью:

– Ты поступил правильно.

Генри слегка кивнул, и этот жест не выражал ни убежденности, ни несогласия. Приходится полагаться на слово Тэдди: ведь у него самого почти нет опыта такого рода – он никогда не поступал правильно. Правда, он знал, что это приносит мало радости. Предполагалось, что правильный поступок уже сам по себе награда – так всегда говорили Генри его гувернантки. Предполагалось, что хороший поступок наполняет тебя внутренним светом.

– Для человека так естественно забыть о своем характере, – продолжал Тедди. – Но я-то тебя знаю, и я должен тебе напомнить, каков ты. Ты быстро утрачиваешь интерес, Генри. Что бы ты сейчас ни чувствовал к Диане, велики шансы, что это скоро пройдет. И что же тогда будет с ней? Ты можешь погубить Холландов, Генри, если не будешь осмотрителен.

– Ты этого не знаешь, – возразил Генри, кивнув Сэму, когда тот вновь наполнил его стакан.

– Да, не знаю, – согласился Тедди. Он торопился все высказать, и Генри знал, что его другу не по себе. – Но я беспокоюсь о тебе. Возможно, ты думаешь, что все это игра и ничего серьезного, но, учитывая твое положение… Ей нужно от тебя больше, нежели случайно встреченной девушке, на которую упал твой взгляд. Будут и другие, Генри, и бьюсь об заклад, что период твоего ухаживания за женщиной будет все короче, и ты будешь все чаще их менять.

Генри выпил. С последним утверждением он не мог спорить, поскольку оно было гипотетическим и на какую-то минуту даже подбодрило его. Действительно, он был известен тем, что его романы были очень быстротечными, так что та печаль, которую он ощущал сейчас, скоро испарится. Будут новые увлечения, и возобновится та жизнь, которой он жил до помолвки с Элизабет Холланд. Но точно так же, как и утверждение, что он поступил правильно, этот ход мыслей никуда не вел. Ему по-прежнему хотелось пойти к Диане и сказать ей, что он был ослом, что он себя не помнил, и попросить, чтобы она его простила.

– Элизабет была сдержанной, а Диана слишком горяча. Если ты заставишь ее полюбить себя, то неизвестно…

– Тедди, не могли бы мы просто… – перебил его Генри, показывая на вновь наполненный стакан на стойке. Это был третий или четвертый – он точно не помнил.

– Да.

Они невесело чокнулись и молча прикончили свои напитки.

К тому времени, как они добрались до ложи 23, уже начался третий акт. Обмен посетителями между ложами был в полном разгаре, и никто больше не притворялся, будто слушает музыку, – за исключением Дианы Холланд, сидевшей с Ньюбургами, чья ложа была в середине большой подковы из лож на первом ярусе. Она слегка подалась вперед, губы ее приоткрылись. Диана так пристально смотрела на певцов на сцене, словно они были ответственны за то, что сердце ее разбито.

Тедди сидел за Пруди и занимал ее болтовней – именно об этом просил его Генри, прежде чем они покинули бар. Пруденс недавно исполнилось семнадцать, но она не стала красивее. Цвет ее лица свидетельствовал о том, что она не видит солнечного света. Ответы ее в основном были односложными, и Генри задумался: уж не подвиг ли он Тедди завязать этот разговор в наказание? Даже если его друг так думал, то не показывал виду. Когда он откинулся на спинку кресла, то повернулся к Генри и заметил жизнерадостно:

– Твоя сестра так много знает о театре.

Пруденс посмотрела своими унылыми темными глазами на Генри, чтобы удостовериться, что он оценил последнее замечание. Генри, которому после выпитого виски трудно было сфокусировать свой взгляд, пробормотал что-то в знак согласия. Потом он взглянул на зал и увидел Пенелопу Хэйз. Она смотрела на него с легкой улыбкой, а когда заметила его взгляд, подняла свой веер из перьев орла и начала обмахиваться.

Генри перевел взгляд на ложи, в которых дамы перешептывались за веерами и смотрели в театральные бинокли, а их спутники, стоявшие за спинами дам, бросали реплики в сторону. Все они пристально смотрели на Генри, чтобы удостовериться, достаточно ли он грустит по Элизабет, и скоро ли они смогут снова судачить на животрепещущую тему: кто же выйдет замуж за состояние Скунмейкеров? Генри поднял руку, намереваясь сделать иронический жест, и произнес «Хелло!» так громко, что в соседних со Скунмейнерами ложах его услышали. Генри и сам едва ли понимал этот свой выкрик, да это и не имело значения: представление на сцене продолжалось, и сидевшие вокруг него хранили молчание.