Текст книги "Первый отряд. Истина"

Автор книги: Анна Старобинец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

«Иногда загробное путешествие шамана происходит во время каталептического транса, имеющего все внешние признаки смерти. Так выло с одним шаманом на Аляске; он рассказывал впоследствии, что умер и два дня шел по дороге умерших: эта дорога была хорошо утоптана теми, кто про – шел перед ним. В пути он все время слышал плач и жалобы; он узнал, что это живые оплакивают своих умерших. Он пришел в большую деревню, во всем похожую на деревни хсивых; две тени ввели его в жилище, посреди которого пылал огонь, а на раскаленных углях жарилось несколько кусочков мяса; у теней, однако, были живые глаза, которыми они следит за движениями шамана. Его спутники запретили ему трогать лысо (шаману, попробовавшему яства в стране умерших, было бы нелегко возвратиться на землю)».

Мирна Элиаде, «Шаманизм: Архаические техники экстаза»

«Пришла пора выбирать, с нами вы или против нас. Гитлер расчистит политику, Ганс Гербигер выметет ложные науки. Доктрина вечного льда будет знаком возрождения немецкого народа! Берегитесь! Становитесь в наши ряды, пока не поздно!»

открытое письмо Ганса Гербигера к ученым Германии и Австрии

1

НИКА

Его вспоротое нутро пахнет гнилью и мышиным пометом. Я шарю руками во влажных внутренностях дуба черешчатого и нащупываю свой мяч.

Мой красный мяч, его никто не забрал – ни пес, ни ребенок. Я забралась сюда первая. Как в пустую могилу, ждущую своего мертвеца.

–  Хочу маленький красный мяч. Там, куда хочешь уехать, есть этот мяч?

–  Да, конечно.

–  Ты мне его хочешь забрать?

–  Не забрать, а купить, Амиго.

–  Ты мне его хочешь купить?

–  Обязательно. Я куплю тебе такой мяч.

–  Спасибо, Ника! Спасибо тебя. И спасибо меня.

С мячом в руках я снова иду к улице Штайнплаттенвег через парк Платнерсберг по асфальтированной ровной дорожке. По левую руку тот же луг одуванчиков, по правую те же дубы, и только небо другое. Сегодня небо здоровое, лазурно-матовое, как глаз фарфоровой куклы. А солнце скучное и въедливое – и ее пряничный дом уже не кажется сказочным. Просто дорогой дом.

Я останавливаюсь у чугунных ворот с львиной мордой и нажимаю на домофонную кнопку. Я говорю, обращаясь к плющу:

– У вас есть бассейн, Зинаида Ивановна? В таком доме, как ваш, обязательно бывает бассейн.

Переговорное устройство изумленно сопит. В чугунной двери что-то щелкает, она дрожит и стрекочет. Я дергаю за кольцо, торчащее в носу льва, и дверь отворяется.

Она идет ко мне через сад. В ее волосах – бутон розы. Она похожа на седую цыганку из дешевого сериала.

– Бассейн есть. Там, за домом. Ты хочешь поплавать? – Она опасливо косится на мой красный мяч, потом смотрит на небо. – Почему нет, сегодня действительно неплохой день…

– Вы можете сделать температуру воды 36 градусов? Вы можете накрыть бассейн тентом?

Теперь она смотрит только на мяч.

– Зачем тебе нужен бассейн?

– Чтобы попасть на Ту Сторону, – говорю я. – А вы мне поможете. Вы будете моим проводником в Сумеречной Долине.

Она смеется.

Впервые я слышу, как она смеется, громко и хрипло, точно сериальный злодей. Она так смеется, что по ее щекам текут слезы. Бутон трясется в седых волосах, потом срывается и падает нам под ноги, на гравий.

– Живые туда больше не попадают, – говорит она, отсмеявшись. – Считай, что нам отказано в визах без объяснения причин. Мы все теперь невъездные… И это, если честно, неплохо.

Она все еще слабо пофыркивает. Она протирает лицо бумажной салфеткой и отбрасывает носком туфли бутон с гравиевой дорожки в траву.

– …После сорок пятого года граница закрылась. Никто не мог туда больше попасть – ни немцы, ни русские, ни японцы, никто. Закрылись все входы. Раствор для некропортала потерял эффективность. Его, разве что, можно было использовать в качестве жидкости для омывания стекол. В остальном пользы для путешественников – ноль. Раствор вводили в вену, как раньше, но путешественники либо просто не возвращались, либо рассказывали про пресловутый туннель со светом в конце… Меня тоже пытались отправить туда еще раз. У них не вышло. У них не вышло – и я совсем не жалею…

Мы подходим к бассейну. Он отражает фарфоровую лазурь неба. Рядом с бассейном – шезлонг и белый пластмассовый столик. На столике недопитый свежевыжатый сок из моркови… Красивая жизнь, что-то похожее я видела в кино. В следующей сцене в бассейн обычно падает окровавленный труп.

– …В пятидесятые они испробовали новый метод. Они накачали путешественника ЛСД. Потом поместили его в камеру сенсорной депривации…

Я сажусь на бортик бассейна и опускаю руку в нагретую солнцем воду. Потом подношу руку к носу – она пахнет хлоркой. Слизываю одну каплю – безвкусно.

– Вы могли бы спустить эту воду и налить вместо нее другую?

– Вода совершенно чистая, милочка. Она налита сегодня с утра.

– Я верю. Но мне она не подходит. Мне нужна плотная, как в КСД. Как в камере сенсорной депривации.

Она качает головой. Она говорит:

– Бесполезно. Тот путешественник, он даже не смог перейти границу. Он сказал, там что-то такое… Вроде непробиваемой гигантской стены. И нет входа.

– Вода с морской солью, – говорю я. – Мне нужна вода с морской солью.

– Ты меня что, не слушала?

– Нет, а зачем? Если вы оформите срочную доставку, мы сможем наполнить бассейн уже часа через два.

Она багровеет от возмущения. Она открывает рот, чтобы что-то сказать, потом закрывает его, идет в дом, возвращается через пару минут.

Она говорит:

– Соль привезут через час. У тебя есть время подумать о том, насколько все это бессмысленно. К тому же у тебя нет костюма.

– У меня есть две трубки для дайвинга. – Я открываю рюкзак. – Для меня и для вас.

– Для меня?! – пятится она от края бассейна, как будто я собираюсь столкнуть ее в воду. – Для меня? – Она садится в шезлонг. – Мне восемьдесят один год. Зачем мне трубка для дайвинга, милочка?

– Мы погрузимся под воду. Мы попробуем один способ. Мы с вами…

Она усмехается.

– Не будет никаких «мы». Даже если бы тебе и вправду удалось найти способ… Особенно если бы тебе удалось. Я не хочу туда возвращаться. Там ад.

Она залпом допивает свой сок из моркови, поднимается и идет к дому.

– Не рассчитывай на меня ни в чем, что касается Полой Земли.

Она уходит. Я сижу на краю бассейна и пишу смску. «Эрвин, я пробую решить транспортную проблему. Хочешь узнать адрес продажи билетов?»

2

ОБОРОТЕНЬ

Нас учили по картам.

У нас были и есть достаточно подробные карты Полой Земли. Не всей, конечно, – но, по крайней мере, приграничных территорий и той зоны, где располагается Сумеречная долина. Эти карты были в свое время составлены по свидетельствам тех сотрудников, которым удалось войти внутрь через входы в пещерах и гротах (пока они не закрылись), а также на основании информации, полученной от Путешественников, которые отправлялись на ту сторону при помощи «некропортала» («Спутника 01»). Химическую формулу раствора для некропортации передала в «Аненербе» Эльза Раух: еще в 38-м она была внедрена в научную группу Александа Варченко под именем Елизаветы Рауле.

Информации, полученной от Путешественников, в «Аненербе» доверяли несколько меньше, чем информации от тех, кто проник на Ту сторону непосредственно через натуральные входы. Считалось, что химический раствор, введенный в кровь Путешественника, ограничивает и значительно искажает его восприятие. Однако даже противники некропортации вынуждены были признать, что такая форма позволяет Путешественнику продвинуться куда дальше.

Неоценимый вклад в формирование нашего представления о Полой земле внесла Зинаида Ткачева, так называемый «некро– агент г». Никому ни до, ни после нее не удавалось пробыть на Той стороне так долго, оставаясь при этом – биологически – в живых. Этот феномен доктор Георгий Греф, отвечавший за эксперимент, объяснял наличием тесной ментальной связи между «некроагентом» и погибшими членами организации «Первый отряд». Выдвигалась также гипотеза, что свою роль сыграла неосведомленность Путешественника о процессе Путешествия…

3

НИКА

…Я в невесомости. Я ничего не вижу, не слышу, не обоняю. Я исчезаю, я не чувствую своего тела. Она исчезает, она не чувствует своего тела. Она лежит лицом вниз, раскинув руки, как морская звезда, ее глаза крепко закрыты. Рядом с ней лежит на воде еще один человек. Он обещал ей, что будет ее защищать. Он обещал, что не оставит ее одну. Они держатся за руки. Они тянут воздух через трубки для дайвинга. Между ними покачивается небольшой красный мяч.

Вода соленая, вода должна такой быть. Как будто в море, где живут афалины. Вода соленая, но Ника не чувствует этого, даже когда открывает глаза. Она не чувствует соли. Она не видит того, кто лежит на воде рядом с ней, и больше не чувствует его руку. Она не видит под собой кафельного дна бассейна. Она одна в пустоте.

– Я принесла тебе мяч, – говорит она в пустоту. И не слышит ответа.

– Я принесла тебе мяч, – повторяет она. – Амиго, хороший мальчик. Я принесла тебе мяч.

Амиго нет. Она зовет его снова и снова, но он не приходит.

Тогда она заставляет себя погрузиться чуть глубже.

Тонущих в море дельфины толкают к берегу. Это общее место. Это их дельфиний рефлекс. Ее трубка для дайвинга заполняется соленой водой. И тогда он, наконец-то, появляется и толкает ее. Не к поверхности бассейна, а внутрь.

Он впускает ее внутрь, как и раньше.

У него серо – так серо, как не бывает серо даже в самую пасмурную погоду, так серо, как бывает только в предрассветном, тяжелом сне… У него холодно. Пахнет сыростью, влажным пеплом, древесной трухой и грибами.

Он говорит:

– Не дыши, а то задохнешься. Постарайся совсем не дышать.

– Хорошо… Я принесла тебе мяч, – отвечает Ника.

– Расскажи мне, какой он. На этой стороне я теперь ничего не вижу. Но если ты скажешь, я смогу его увидеть и взять.

– Он красный, довольно маленький, блестящий и гладкий.

– Спасибо тебя, – отвечает Амиго. – Наверное, я такой и хотел. Теперь не хочу. Теперь хочу черный. У тебя есть еще черный?

– Черного нет, Амиго.

– Тогда хочу плыть обратно. На ту сторону. Тут слишком светло.

– Возьми меня с собой на ту сторону. Меня и того, кто со мной. Совсем ненадолго.

– Нет.

– Нам очень нужно.

– Нет. Там плохо. Не надо.

– Амиго, пожалуйста.

– Пожалуйста – просто слово. Но я не помню, что оно значит.

– Это слово говорит тот, кто просит. Оно помогает получить то, что он хочет.

– Хорошо, – говорит Амиго. – Я беру тебя. Но тот, кто рядом с тобой… Не хочу его впускать. Не хочу его брать. Плохой человек… Тот, кто рядом, плохой человек…

Серый цвет становится гуще и как будто влажнее.

– … Говорил плохие слова… Делал огонь…

Его серый теперь как ртуть. Лоснящийся и текучий, и пахнет железом, а может быть, просто кровью.

– …Плохой дрессировщик… Называет одно другим… Хочет называть одно другим…

– Я прошу тебя, Амиго, прости его, – говорит Ника. – Возьми его тоже. Мы хотим попасть на ту сторону вместе. Он будет меня защищать. Амиго, пожалуйста.

– Хорошо, – говорит Амиго. – Я прощаю его. Я бэру его… Сколько времени ты можешь не дышать?

– Я могу не дышать триста секунд.

– Не дыши. Мы хотим успеть.

4

ОБОРОТЕНЬ

…Как бы то ни было, именно некроагенту институт «Аненербе» был обязан рядом ценных и интересных данных, как-то:

– расположенная на Границе башня Высшего Неизвестного действительно исключительно аморфна по своей структуре и имеет свойство трансформироваться в соответствии с восприятием, типом личности, социокультурным «багажом» и сформированными в течение жизни стереотипами наблюдателя, «зрителя».

– это же утверждение в какой-то мере (безусловно, куда меньшей) можно отнести и ко всему исследованному нами пространству Полой Земли. Данное пространство следует рассматривать как относительно гибкую структуру, своего рода результат воз действия «коллективного бессознательного», этакий конструктор, из которого обитатели Полой Земли выстраивают и перестраивают место своего обитания.

– тем не менее, такое воздействие обитателей на среду обитания весьма и весьма ограничено, так как оно распространяется исключительно на формальные, внешние ее свойства и не формирует внутренних, глубинных законов.

– пространство Полой Земли находится в постоянном взаимодействии с реальным, внешним миром. Это своего рода сообщающиеся сосуды. Любое качественное изменение с одной стороны отзывается тем или иным изменением с другой.

В начале сороковых годов приобрела необычайную популярность «теория нарыва». Основанная на простой аналогии (Эта сторона – кожа или слизистая, Та сторона – то, что внутри), она сводилась примерно к следующему. Повреждение или инфекционное заражение наружных покровов приводит к образованию подкожного нарыва, образуется своего рода «гнойный прыщ», затрагивающий уже оба слоя, и поверхностный, и наружный. Лечить такой прыщ системно можно, но иногда достаточно на него просто с силой надавить – и произойдет очищение.

Не случайно операция «Меч возмездия» (1942 г., битва под Демьянском) носила также название «Операция очищения». Предполагалось, что это и будет своего рода надавливанием на прыщ. Жаждущий отмщения рыцарь выпустит наружу воспаленный перегной Полой Земли, мертвые и живые смешают свою кровь – и мир очистится…

…Так нас учили. По учебникам, написанным только для избранных, по рукописям очевидцев, по архивным документам, по картам. В том, что касалось Той стороны, нам давали только теорию. Не было и не могло быть никакой практики.

Потому что все входы закрылись давно, сразу после Второй мировой.

Потому что некропортал потерял свою эффективность тогда же.

Никто не знает, что творится сейчас на Той стороне.

Единственный контакт состоялся несколько лет назад у Старухи. С Мартином Линцем. Она увидела его своими слепыми незакрывающимися глазами, погружаясь в мучительный сон. Он говорил, а она корябала его слова на бумаге кривым птичьим почерком.

«Я почти овладел энергией Врил. Я имею влияние на Высшего Неизвестного. Ждите послания. Мы поможем вам в вашей новой войне. Произойдет очищение.

Я прошу за это единственную награду.

Когда одна сторона превратится в огонь, а другая в лед, когда входы откроются, я хочу вернуть свое тело.

Я устал от бесплотного морока Полой Земли. Я хочу быть настоящим арийцем. Сверхчеловеком во плоти и крови».

Следующим утром она отнесла эту бумагу Клаусу Йегеру. Он не любил абстракций. Древние легенды, оккультные ритуалы, недоказанные теории и высокие идеалы – все это не умещалось (и никогда не уместится) в его крохотном скудном мозгу. Бессмертие души его мало тревожит – его привлекает бессмертие тела. «Поменьше эстетики, побольше генетики» – вот его любимая присказка. Он слишком ограничен для Истины – но все, что касается физиологии, билогии, биохимии, одним словом, грубой материальной телесности, интересует его чрезвычайно. Ученым, работающим на него в «Риттер Ягд», в этих областях нету равных.

Он прочитал то, что было написано у нее на бумаге.

– Впервые за годы нашего сотрудничества, фрау Грета, вы ставите передо мной действительно интересную задачу. Я попы таюсь. Действительно попытаюсь восстановить его тело. Но вы должны понимать: мне не вдохнуть в него жизнь.

Она презрительно скривила сухие бледные губы:

– Вдыхать жизнь – не вашего ума дело.

5

НИКА

Она выходит из моря. Амиго смотрит на нее из воды пустым тусклым взглядом.

Вода холодная, свинцово-серая и неподвижная, как наброшенный на покойника саван. Серое небо сливается с серой водой, горизонта нет. Далеко в море чернеет скала с изъеденной туманом, почти невидимой башней.

Она озирается:

– Он что, не смог?…

– Смог. Но он оставил тебя, – отвечает Амиго. – Ты ему не нужна. Он хотел просто попасть сюда.

– Зачем?

– Не знаю. Он называет одно другим. Я говорил, что не хочу его брать.

– Где мы, Амиго?

– Мы на границе. Уже по ту сторону.

– Мне говорили, что граница другая…

– Моя граница такая, – отвечает Амиго. – У всех своя… Я ухожу, но скоро хочу возвращаться. Ты не можешь долго здесь быть.

– Амиго, – говорит Ника. – Мне хочется вдохнуть воздух. Мне уже можно дышать?

– Нельзя. Захлебываешься там, где бассейн. Тогда остаешься здесь навсегда. Не дыши. Считай секунды и не дыши.

– Амиго, – говорит Ника. – Мне можно тебя погладить?

– Нельзя. Невозможно. Но ты можешь представить, каким я был.

– Резиновый, как автомобильная шина…

Амиго молча уходит под воду – точно проваливается в металлическое желе. Она остается одна.

Она бредет вдоль кромки воды, босиком, и под ее ногами хрустят и крошатся сухие водоросли, сухие креветки, и крабьи панцири, и птичьи перья, и рыбьи хребты. Она считает секунды. Тридцать одна, тридцать две, тридцать три…

А потом туман вдруг рассеивается – резко, будто лопается пузырь с серой желчью.

Теперь она видит линию горизонта. И прямо над горизонтом, прямо над морем, прямо над собой она видит огромную, почти во все небо, луну. Червивую, гнилую луну, похожую на шляпу гигантского гриба-подосиновика. Гнойно-желтую луну, источенную темными пятнами океанов. Эта луна, она нависла так низко, что, кажется, ее океаны вот-вот прольются в холодное неподвижное море.

Ника все еще в оцепенении смотрит наверх, когда без звука, без единого всплеска, точно нож в масло, в берег втыкается нос деревянной лодки. На борту трое. Она видела их на фотографии в спальне Ткачевой. Леня, Валя, Марат – они и сейчас точно фрагменты поблекшей черно-белой картинки. Их волосы серые, такие же серые, как это серое море. Их кожа бледна, их кожа полупрозрачная, сухая и тонкая, точно лица обернуты в рисовую бумагу. Их глаза неподвижны. Они не моргают.

Все трое смотрят на Нику.

Потом они медленно, с явным усилием заслоняют свои рисовые лица руками. Как будто их слепит яркий свет. Как будто от нее исходит сияние.

– Прости, – произносит Леня монотонно и тихо. – Прости, мы ошиблись…

Он говорит неуверенно, как иностранец. Точно значения произносимых им слов от него ускользают. Точно он силится вспомнить давно забытый язык.

– …Мы приняли тебя за другую…

– Я ищу Надю, – шепотом говорит Ника. – Мне нужна Надя.

Они неподвижны.

– Надежда Русланова, – говорит она громко. – Она должна быть вместе с вами.

– Ее здесь нет, – произносят они все хором. – Ее с нами нет… – Они берутся за руки. – Потому что живым здесь не место… Ты говоришь слишком громко… Ты слишком яркая… Живым здесь не место…

Она спрашивает:

– Почему здесь такая луна?

И они говорят:

– Потому что сбывается то, что предсказано.

Она спрашивает:

– Что предсказано?

И они говорят:

– Обратись в министерство. Обратись в министерство….

Они отрываются от земли. Они кружат над морем, кружат под червивой луной в тихом медленном хороводе, как сонные чайки. Они указывают на темную скалу с башней:

– Обратись в министерство…

Теперь, когда туман спал, башню можно хорошо разглядеть. Она тонкая и высокая, с перетянутыми стальными тросами кольцевыми сечениями. Она словно телескопический спиннинг, развернутый во всю длину, но направленный удилищем не в море, а, наоборот, к небесам. Параболические антенны облепили верхушку, как грибы-паразиты. Как приманка для заслоняющей небо гигантской луны-

Ника смотрит на холодное море.

– Мне не доплыть до той башни.

– Не надо плыть!..Плыть не надо!.. – доносятся до нее крики чаек. – Ты слишком много моргаешь, не моргай, пусть твои глаза остановятся, пусть твои глаза будут все время открытыми, так они смогут больше увидеть. Так они смогут увидеть, что это не вода. Это лед. Смотри, лед!..

И она идет к башне по льду. Она считает секунды. Двести пятьдесят три. Двести пятьдесят четыре. Двести пятьдесят пять…

она жива

– Запрещено, – говорит ей на входе привратник.

Он щурит глаза. Его глаза точно узкие щелки, заполненные чем-то темным и маслянистым, как нефть.

она живая

– Запрещено, – повторяет он механическим голосом. – Слишком много света. Может прерваться трансляция. Живым здесь не место. Здесь все работает от генератора. Много света нельзя. Живым здесь не место…

надеюсь

Она говорит:

– Мне нужно узнать предсказание.

– Много света нельзя. Живым здесь не место. Если хочешь зайти, не дыши. Иначе запрещено. Иначе может прерваться трансляция…

сколько она пробыла под водой

– Я и так не дышу.

Привратник вяло изучает ее лицо.

шесть минут

– Тогда можешь входить.

Он пропускает ее и сам направляется следом.

может быть семь или восемь

Они внутри. В помещении, похожем на телестудию. Полумрак. Софиты выхватывают из темноты лишь один дальний угол. Там, в углу, прямо на бетонном полу, привалившись к стене, в мертвенно-голубой луже света, сидит человек. Он закрывает лицо руками. Он очень большой. Даже сидя он достает головой до середины стены…

– Тишина в студии, – доносится механический голос откуда-то сверху, из невидимого динамика. – Идет запись. А-а-а-плодисменты!..

– Хлопай в ладоши, – шепчет привратник Нике.

как вы допустили

Она послушно ударяет ладонь о ладонь, но получается тихо и медленно, точно она аплодирует под водой.

– …А-а-а-плодисменты!.. Раз-раз… Раз-раз… Все новых гигантов порождает Полая Земля по мере приближения к ее поверхности последней луны. Бурный рост – начало начал или начало конца? Этот вопрос занимает сегодня каждого…

вызови скорую

На стене позади сидящего человека включается огромный экран. Беззвучно мелькают кадры ускоренной съемки: коричневые ростки пробиваются из сухой мерзлой почвы, стремительно увеличиваются в размерах, обрастают потрескавшейся корой, вздымаются вверх, к заслоняющей небо луне… Полупрозрачные насекомые вылезают из трещин в коре, вцепляются в стволы зеленоватыми хрусткими лапами, растут на глазах, срываются, пытаются лететь вверх, но тонкие крылья не могут удержать в воздухе их раздувшиеся тела, и они падаю т на ледяную землю, и ползут по льду прочь, и продолжают расти, расти…

уже

– А-а-а-плодисменты!.. Раз-раз… Раз-раз… Итак, тема нашего выпуска: «Дети луны». Да-да, те самые. Дети, о которых не принято говорить вслух. Дети, которые начали появляться недавно. Дети, которые родились здесь. В Полой Земле. Кому-то из нас они дарят надежду, другим же кажутся предвестниками окончательной гибели…

как вы допустили

– …Давайте же во всем разберемся. А-а-а-плодисменты!.. Поприветствуем нашего гостя!

Экран на секунду меркнет, затем на нем появляется в несколько раз увеличенное изображение лица человека, сидящего на полу. Он все еще заслоняется руками.

– А-а-а-плодисменты!..

Человек медленно отнимает от лица руки и принимается хлопать. Это ребенок лет семи…

Господи, прости

…только очень большой. Огромный. У него бледное, слегка асимметричное лицо и скошенный даунический подбородок. У него тусклые неподвижные глаза и сухой, растрескавшиеся рот.

– Здравствуйте, – говорит он монотонно. – Я хочу передать пишет в первую очередь своему папе. Я хочу выразить благодарность всем и особенно Центральному Генератору и луне за предоставленный шанс…

Я думала, вы же были вместе

В динамике раздается громкий щелчок.

– Мы зададим тебе несколько вопросов, дитя. Ты не против?

– Нет.

– Где ты родился?

– Я родился здесь, в Полой Земле.

– Когда ты родился?

– Я родился вне времени.

– Ты знаешь, что многие жители Полой Земли боятся таких, как ты?

– Да.

– Как ты думаешь, почему?

– Раньше в Полой Земле никто не рождался.

– Тебя обижают за то, что ты родился здесь?

– Да.

– Что тебе говорят твои обидчики?

– Они говорят, что я… урод.

– Что еще?

– Они говорят: «Здесь не место живым».

– И что ты отвечаешь?

– Что я не живой.

старая дура

– Это правда, что ты и тебе подобные вышли из Вечного мрака?

– Нет… Я не знаю. Не знаю, откуда я взялся.

– Это правда, что вы – предвестники окончательной гибели? Что вы явились возвестить ее?

– Нет. Не думаю.

– Но ведь вы явились с пророчеством?

– Да…

– Кто открыл вам это пророчество?

– Не знаю. Мы просто… родились уже с ним. Мы просто знаем его с рождения.

– В чем смысл пророчества? Объясни.

– Я не знаю, в чем смысл, – хнычет ребенок.

– Ты не знаешь, в чем смысл пророчества, которое ты принес в мир? Но ты хотя бы можешь повторить его, четко и внятно?

– Не знаю… Све-е-ет… – хнычет он все громче. – Пожалуйста, уберите све-е-ет. Мне слишком ярко…

ее нужно вытащить

По экрану идет серебристая рябь.

– Порядок в студии! – произносит механический голос. – Темнота в студии! Живым здесь не место.

– Живым здесь не место, – шепотом повторяет Нике привратник. – От тебя слишком светло. Я ошибся. Я сказал тебе не дышать. Я создал помехи. Исправить ошибку. Я должен исправить ошибку. Дыши. Сделай очень глубокий вдох.

Она делает вдох. Она тянет в себя густой и соленый, точно наполненный стеклянными крошками, воздух.

– А-а-а-п лодисменты!..

Теперь она в горячем свете софитов. Она садится на корточки. Она пытается вытолкнуть из себя заполнивший ее воздух. Но он как клей. Он застывает внутри мгновенно, и от него не избавиться.

Как она

– …Теперь тебе лучше, малыш?

– Да, спасибо.

– Не так ярко?

– Да.

Не дышит

…Она не может дышать. Она ложится на каменный пол.

я сделаю искусственное дыхание рот в рот

Привратник наклоняется над ней и целует ее сухим ртом прямо в губы. Потом он ставит ей негу на грудь и давит, давит кованой подошвой ботинка.

Может быть массаж сердца

– …Теперь ты можешь повторить нам пророчество?

– Гиганты, вышедшие из-под земли, возвестят начало конца…

бесполезно

– Стоп. А-а-а-плодисменты нашему гостю!..

пульса нет

– …Предотвратить конец может лишь примирение пяти первых, двух одинаковых и одного рыцаря на границе миров в присутствии неизвестного. Тогда в знак примирения все сложат оружие. Если же хоть один из пяти не явится на свое место в час примирения, или хоть один не сложит оружие, Рыцарь совершит казнь мечом, как это уже было, и настанет конец. И одна сторона превратится в огонь, а другая в лед.

Глаза

Посмотри на ее глаза

– Зачем ты вдохнула? Ты вдохнула воду. Теперь мне трудно вернуть тебя. Я стараюсь. Но мне очень трудно.

зрачки не реагируют на свет

– А Эрвин?

– Тот, которого ты привела? Который называет одно другим?

– Да, тот. Где он?

– Я уже вернул его обратно.

– Зачем, Амиго?

– Не понимаю этот вопрос.

какая-то пена

– Зачем ты вернул его? Он ведь плохой. Ты сам говорил. Ты мог оставить его здесь навсегда.

– Ты бы хотела оставить его здесь?

– Да. Он обманул меня. Да.

– Оставить здесь – значит убить.

это значит, в легких вода

– Я знаю, Амиго.

Его серый мир на секунду совсем темнее и нем пахнет гарью, паленой шкурой и дымом. В нем пахнет мертвой креветкой, неделю пролежавшей на горячем песке. Потом мрак рассеивается. Серый медленно перетекает в багровый, затем ярко– синий.

что еще можно сделать

Он успокаивается. Он говорит:

– Амиго – хороший мальчик. Амиго – афалина. Афалины выталкивают из воды тонущих…

прием геймлиха

– …Афалины спасают. Афалины не оставляют по ту сторону дна никого.