Текст книги "Мечта для мага (СИ)"

Автор книги: Анна Агатова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

49. Лиззи Ларчинская

Вспомнить не вспомнила, а осадок на душе остался какой-то неприятный.

После ужина гранд-мэтр продолжил мучить меня странными вопросами, вызывавшими одновременно страх и щемящее, непонятное чувство то ли близких слёз, то ли нервного смеха. Его сиятельство сидел нога на ногу в низком кресле, оббитом серым блестящим шёлком и, дирижируя себе пальцем, рассуждал:

– Не правда ли, Лиззи, изобретательство – интереснейшее занятие? Для меня это то человеческое, что только может быть самым интересным, но при том непознанным.

– Почему непознанным? – я присела на диванчик напротив.

– Изобретательство нельзя разложить на простые действия, как с каким-нибудь закручиванием гаек. И потом. Нельзя научить изобретать другого. Как вы думаете?

Я не была согласна. Поэтому размышляла, будет ли уместно возражать благодетелю, спорить с ним, или лучше всё же промолчать? Но все молчали, и я решила поддержать светскую беседу.

– Думаю, всё возможно, – вот так, что-то нейтральное, ни то, ни сё.

– А ты, Вольдемар?

Вольдемар посмотрел на меня оценивающе и повернулся к отцу.

– Прости, не расслышал.

Я сразу напряглась. Так, это было четыре? Или мне показалось?

Князь опять заулыбался. Хитро, подозрительно. Перевёл взгляд с меня на Вольдемара и обратно, а потом сказал:

– Я, сынок, спрашивал, про изобретательство. Считаю это самое интересное и загадочное, что есть в человеке. И научить этому невозможно.

Княжич приподнял брови, размышляя и рассматривая меня, и наконец отвёл от меня взгляд, сказал:

– Даже не знаю. Не задумывался никогда.

– А вот Лиззи считает, что научить можно. И как же этому научить, Лиззи? – гранд-мэтр, а это был сейчас именно он, а не отец или князь, с любопытством уставился на меня.

– Я не говорила про то, как этому обучать. Я имела в виду, что сам процесс можно познать.

– Да? И как же? – интерес князя был неподдельным. Он даже уселся в своём кресле по-другому – спина прямая, руки в замок, пытливый взгляд режет меня на кусочки, на тонкие, полупрозрачные пласты. Поза, жесты, взгляд – всё говорило, что он – само внимание.

– Так же, как мы формулы выводим, – чуть пожала я плечами.

Чувствовала себя всё менее и менее уверено.

Ржавые гаечки! Зачем я заговорила про это? Подсказывало же мне чувство, что нужно уважать благодетеля и выражать это уважение молчанием. Чем глубже уважение, тем глубже молчание.

– Так, так, так, – его большие пальцы постукали друг о друга в нетерпении, а фигура ещё больше подалась ко мне. – Интересно. Говорите, Лиззи, прошу вас.

Я нервно улыбнулась и посмотрела по очереди на напряжённого гранд-мэтра, на Вольдемара, рассматривающего меня через прищур, на княгиню, единственную, кто проявил расположение и дружелюбие обычной улыбкой. И пришлось продолжать. Неуверенно, будто шла по тонкому, крохкому льду, балансируя по ненадёжной тропке.

– Нужно зафиксировать начальные условия, затем пройти по цепочке преобразований. Вот... так... наверное.

– Это с цифрами можно сделать, с измеримыми величинами. А тут? Это же чистая эмпирика плюс мыслительные процессы плюс интуиция! – произнёс гранд-мэтр, сверля меня требовательным взглядом.

– Ну вот и фиксируем это всё, запоминаем последовательность ощущений при озарении, создаём похожие условия искусственно и повторяем, – мне хотелось убежать. Вот встать и, подхватив юбки, умчаться в комнату, быстро переодеться и уйти отсюда. Эти взгляды... Что старший князь, что младший, хоть и разный в них виделся смысл. Но я всё же решила закончить свою мысль, а бежать всегда успеется.

– При каких условиях вам чаще всего приходят идеи, вы можете вспомнить? Вспоминаете, запоминаете. И когда воссоздали эти условия, отпускаете мысли в свободное плавание. Не знаю, как у вас, а мне нужно обязательно чем-то занять руки. Хотя... – я припомнила пару-тройку случае, когда ко мне приходили отличные идеи. – Иногда озарение приходит в момент засыпания.

Юлий Иммануил, князь Делегардов, как мальчишка подскочил и крикнул:

– Да, Вольдемар, да! Я же говорил, что это сокровище! Это гениальная барышня!

50. Лиззи Ларчинская

Желание убежать не просто усилилось, оно стало нестерпимым. И я даже вцепилась в складки платья, будто так можно было удержать себя на месте. И огромным усилием воли сдержалась, чтобы не рвануть на всех парах из гостиной. Да и едкая ржавчина с наблюдением за Вольдемаром, обойдусь без аргументов или вовсе без наблюдения! Князь с размаху рухнул в кресло и уставился на меня с непонятной смесью чувств, а у меня зашевелились волоски под корсетом – то ещё неприятное ощущение, скажу я вам...

– Лиззи, милая! Мне тоже во время засыпания часто приходят идеи!

Ну подумаешь, новость. Чего же из-за этого так вскипать? Я во все глаза смотрел на взволнованного князя и боковым зрением уловила движение. Оказалось, это княгиня с сардонической улыбкой качала головой.

Представляю, каково ей жить с таким вот то и дело восторженно прозревающим мужем.

И сейчас глядя на Ольгу Леоновну, понимала: судьба благоволит ко мне, именно так расположив события, а я приняла правильное решение после встречи с Ираклом, уже не моим Ираклом – мне замуж выходить не стоит. Вскакивающая по ночам с криком «Идея!» я, мои странные для женщины увлечения, кузня, мастерская, железо и смазка, алхимия и инструменты – кому такое понравится?

Такое точно не для мужа. Не для семьи.

Для семьи – это когда мужчина приходит из лавки или со службы, и всё, его голова больше не занята делами. Сразу вспомнился папенька, как он заходил в дом, сбрасывал на руки Прохора сюртук или шубу, кряхтел, снимая сапоги, улыбался мне устало, поднимался к себе. Потом, когда он уже в домашнем, сидел за столом, было видно, как он устал – руки двигались медленно, голова не поворачивалась, а под глазами были тени.

Когда ужин заканчивался, батюшка усаживался, вытянув ноги зимой – к камину, летом -на веранде. А я пристраивалась рядом и рассказывала о своём дне. Болтала без умолку, вертелась вокруг него, тормошила.

И когда папенька обнимал меня наконец, сжимал в объятьях, я понимала – ну вот, отдохнул. А отдохнув, он уходил в свой домашний кабинет, и снова там что-то считал, читал, писал в большие толстые книги или черкал на листочках.

Да, мой батюшка тоже был увлечён своим делом, но это не мешало ему быть хорошим семьянином и лучшим в мире отцом.

Вот только он был мужчиной. И у него не было жены.

Да...

Я задумалась: каково это было, если бы у него была жена?

И снова посмотрела на Ольгу Леоновну. Вот так бы это и выглядело – она тихо качает головой, отвернувшись в сторону, вздыхает.

А если бы на месте князя была его жена с таким вот отстранённым взглядом, шевелящимися губами?..

Я только усмехнулась – нет уж. Я полностью права: жена-изобретатель, жена-механик, жена, помешанная на железках – плохая жена. Мужчины любят, чтобы женщины окружали их вниманием, чтобы восхищались ими и поддерживали во всех их начинаниях. Чтобы делали дом уютней, следили за свежестью и разнообразием пищи, и за чистотой и опрятностью одежды. А такая скука – точно не моё.

Нет, я не хочу семью.

Ещё с Ираклом я бы подумала об этом... Но кроме него, достойных внимания мужчин я не видела. Иракл же никогда не станет моим, да и я ему такая не нужна.

Решено: никаких мужчин, а моя любовь отныне одна-единственная, и это механика!

Я подняла глаза и встретилась с вопросительным взглядом гранд-мэтра.

– Да? – уточнила я. Может, и я прослушала что-то, объясняясь в любви любимым железякам и ставя мысленно крест на всех своих любовных историях разом?

– А как сделать так, чтобы это состояние засыпания продлить? Ведь не всегда получается проснуться, чтобы записать идею. Эх... Сколько же их так и пропало во сне!

Он горько сморщился, вспоминая, видимо, кладбище собственных идей. И судя по горькому выражению лица, кладбище было большим.

– Не знаю, – протянула я, размышляя, что нужно сделать, чтобы мгновенно выйти из сна. -Спать в неудобной позе? Чтобы просыпаться, едва заснёшь. Ммм... Сидя?

И я вопросительно глянула на гранд-мэтра. Он был задумчив и явно сомневался.

– И держать что-то тяжёлое! – выдала я быстро. – Чтобы оно выпадало из рук, как только заснёшь, и грохотало!

Его сиятельство смотрел перед собой, и я воочию увидела, как в голове у него галопом неслись мысли.

– А если не очень-то хочется спать? – пытливо сощурился он, выныривая из своих мыслей. Тут я легко ему могла подсказать и даже улыбнулась:

– Ну так не поспите пару ночей, будете и стоя засыпать.

Взгляд графа снова уплыл куда-то вдаль, он подпёр рукой подбородок и пробормотал: «Очень интересно... Очень...». Княгиня отвернулась и прикрыла лицо ладонью. Её тяжкий вздох и покачивание головой подсказали, что я, кажется, нарушила покой этой семьи -новые опыты, бессонные ночи... а ещё шум падения тяжёлых предметов.

Мне стало ужасно неловко – вот ведь сболтнула, отплатила за всё добро, что княгиня для меня сделала! Теперь ей терпеть грохот и... не знаю, может и ругаться с мужем?

Представилось, как князь, сидя на стуле, засыпает, в руках – две чугунные болванки, они с ужасным грохотом падают, сотрясая стены особняка. Падают на пол и на ногу князя. Ой, ой, святая механика!

51. Лиззи Ларчинская

– Ольга Леоновна, простите!

Сказала и подумала – сколько же можно биться лбом в стену? Всегда лучше молчать, чем вот так благодарность проявлять. Даже зуб заныл от досады, самый дальний Её сиятельство посмотрела на меня, на лице – болезненная гримаса.

– Ах, деточка! Я же знала, за кого замуж выхожу. Не ты, так кто-то другой натолкнул бы на мысль. Не на эту, так на другую, – она обречённо махнула рукой.

Я только понимающе покивала.

– Сочувствую... – проговорила тихо, перескакивая мыслями с утверждения в правильности выбора («никогда не выйду замуж!») к выбору слов, чтобы распрощаться и уйти.

Но князь неожиданно вынырнул из своих захватывающих размышлений.

– Так, сударыни, минутку подождите и продолжим с места про замужество, – и полез во внутренний карман.

С места про замужество?

Меня едва не перекосило. Не успела!

В который раз за вечер я упрекнула себя за то, что не слушаю собственные порывы. А надо бы. И промолчать надо было несколько раз и бежать – ведь дважды сигналы были. А теперь опоздала.

Значит, попалась...

И пока князь вынимал маленький блокнотик и коротенький карандаш из внутреннего кармана домашнего сюртука, что-то там чёркал, а потом прятал обратно, я вопросительно взглянула на княгиню. Она смотрела так, будто извинялась. Или просила потерпеть. Или... или что?

А князь снова уставился на меня, сияя улыбкой.

– Ты полна идей, Лиззи! Я бесконечно рад, что ты учишься в нашей Академии. Если бы я был суеверным, то сказал, что ты принесла нам удачу.

И вдруг ни с того, ни с сего князь резко сменил тему.

– Как, сударыня, вы планируете жить после окончания академии? Чем хотите заниматься?

– Да. Чем? – неожиданно поддакнул молчавший почти весь вечер Волдемар.

О! Что-то внутри неприятно задрожало. Кажется, это жирное пять, шесть и весь последующий ряд натуральных чисел. Но я же девица обученная. Прямо здесь и обучалась, в этом же доме, кому и как улыбаться, и даже как улыбаться, если совсем невесело. И потому ответила с приятной улыбкой:

– Ах, ваше сиятельство! Чем мне занимать? Тем же и буду – изобретать, патентовать...

– А как же предназначенье женщины? – спросил молодой князь и снова уставился на меня. Я, вообще-то, уже сбилась со счёта.

Ладно, потом посчитаю, вечером. Сейчас надо было отвечать на вопрос, и я на мгновенье задумалась – в каких словах пояснить свою точку зрения, чтобы меня услышали?

– Ваше сиятельство, механика, кузня и лаборатория привлекают меня куда больше чем то, что вы назвали – домашнее хозяйство, материнство и всё прочее. Я смотрела на Ольгу Леоновну сегодня и поняла, что женщина вытерпит мужскую увлечённость идеей, его окрылённость и оторванность от реалий мира. Но наоборот...

Я скептически покачала головой и прямо глянула князю в глаза. Серьёзно, строго, без шуток.

– Мужчина не потерпит в своём доме жену, которая выглядит как истопник и так же пахнет, которая вместо того, чтобы распорядиться накрыть стол, выслушать рассказ о его делах, поведать о детях и их шалостях, будет что-то варить в алхимическом котелке, громыхать железками в мастерской или корпеть над чертежами, забывая не только о семье, забывая о себе – поесть, поспать, вдохнуть свежего воздуха.

Меня захлестнула удушающая волна. Пока эти мысли бродили в голове неясными тенями, они не вызывали столько эмоций. А теперь, сказанные вслух, почему-то всколыхнули тяжёлые, будто густой и зловещий туман, чувства.

– О да, понимаю, – кивнул граф. – А что ваш батюшка по этому поводу думает?

От одного упоминания отца весь накал страстей смыло холодной, успокаивающей волной

– я посмотрела на ситуацию с другого стороны. Папенька... Кроме меня у него нет наследников. Кому передать дело, которое он так долго и так успешно растил?

Я тяжело вздохнула.

Но потом вспомнила батюшку, его «У нас всё получится, доченька!» и сказал:

– Отец всегда и во всём меня поддерживал. Думаю, и в этом вопросе могу рассчитывать на его понимание.

Молодой княжич всё так же буравил меня взглядом, молча и непонятно, Ольга Леоновна опустила глаза и только чуть заметно поиграла бровями. Было очень похоже на неуверенность. Или сомнение. Или... или на что?

– Вот и чудесно! – воскликнул князь. – Я пригласил господина Арчинского погостить у нас пару дней к концу первого полугодия твоего, Лиззи, обучения. А это уже скоро – до зимних вакаций осталось совсем немного.

Спина сама распрямилась, а плечи расправились. Я бросила мимолётный взгляд на Вольдемара, что всё так же смотрел на меня, отчего тревожно поднимались на спине волоски, на княгиню, которая чуть закусила губу и отвела взгляд. Неуверенность? Вина? Или... да что там такое в этом взгляде?

Тааак... Ощущение, что меня, словно дичь на охоте, обложили, было полным.

Пора отсюда удирать.

Я встала:

– От имени своего отца благодарю за честь. И за сегодняшний приём также благодарю. Позвольте откланяться.

Никто, слава механике, не стал меня задерживать, и я ушла возвращать себе облик Ларчи.

Торопилась, сдерживая шаг, по полутёмным коридорам, шарахалась от каждой тени, всё боялась, что неожиданно вынырнет передо мной, как когда-то Марая, его сиятельство Вольдемар и станет объясняться. Когда я представила, что он становится передо мной на колено и со словами «Будьте моей женой!», протягивает коробочку с кольцом, меня затрясло. И я припустила бегом.

Плевать на то, как это выглядит. Плевать, что будь его желание, всё равно догнал бы -мужчина да ещё в доме, который знает с детства. Плевать! Страх был сильнее меня, и я летела, задрав юбки, чтобы не путались в ногах.

Ворвалась в выделенную мне комнату, захлопнула дверь и навалилась на неё спиной. Долго пыталась отдышаться, и когда почти справилась, кто-то постучал в дверь. Я вздрогнула, но упёрлась спиной и закусила губу, чтобы рыдание не вырвалось из груди.

– Сударыня, вам нужна моя помощь? – из-за двери послышался приглушённый голос служанки.

Слёзы и облегчённый выдох вырвались одновременно. Но потребовалось ещё пара мгновений, чтобы найти в себе силы – отворить дверь и ответить:

– Да, входи. Только свечу зажги дальнюю – у меня глаза что-то болят.

Незачем горничной знать, что я тут вся в слезах стою и едва перевожу дыхание от ужаса.

52. Лиззи Ларчинская

***

В амуницию и костюм Ларчи я одеваться могла и сама – это мы со Степаном предусмотрели с самого начала. Потому как только платье было помещено в шкаф, я отпустила служанку, чтобы успокоить свои мысли и чувства и попытаться подумать.

Размышляла я недолго. Сомнений не оставалось – князь хочет отдать меня замуж за своего сына, и мезальянс его не пугает. Почему тогда пугает меня? Пугает и мезальянс, и сам Вольдемар?

Княжич весь вечер сидел и молчал, смотрел на меня. Что значили эти взгляды? Присматривался хорошенькая я или нет? Смогу нарожать маленьких графов или не смогу? Или оценивал, буду ли и дальше заниматься механикой на благо семьи Делегардовых?

За этими мыслями я даже не заметила, как вышла из особняка графа на стылый двор. Резкий ветер почувствовался лишь как неудобство, а темнота, что по ранней зиме, была глубокой, словно колодец, мне не мешала – я знала тропку к общежитию уже наизусть.

В этой пугающей до отвращения ситуации был один плюс. Маленький, совсем небольшой: всё же Вольдемар предложения мне не сделал. И мне не пришлось в истерическом состоянии придумывать поводы для отказа, говорить трудные и ненужные слова, объясняться впопыхах и без подготовки. Как успокоюсь, на холодную голову подумаю над аргументами, логичными и стройными, над формулировками, над своей позицией – эти аристократы такие чувствительные, да и благодетеля нельзя обидеть.

И сразу стало как-то спокойнее. Я даже облегчённо вздохнула.

– Ну что, Лиззи? Бегала перед молодым князем хвостом вертеть? – вдруг раздался пробирающий до костей голос где-то сбоку, совсем рядом. И сердце вновь провалилось в желудок – это был голос Зуртамского.

– Степан! – паника прорвалась визгливыми нотами в голосе, я заозиралась, выискивая его.

– Иду, Хозяй! – задыхающийся голос моего верного няньки был ещё далеко, но ужас отступил, хотя тревога всё ещё схватывала горло .

– Не подходи ко мне, Зуртамский, – проговорила тихо, почти шёпотом. Как это выглядело со стороны – девчонка в одежде парня, что разговаривает с темнотой, я не знаю. Наверное, дико. И я разрешила себе считать этот шёпот не робким, а зловещим. – Помни, староста, ты молчишь, и я молчу.

Мне не ответили, но в стылом воздухе уже был слышен скрип гравия под сапогами бегущего человека, моего Степана. Я шумно выдохнула и сделала два осторожных шага навстречу звукам. Вдруг в памяти всплыла фраза про договоримся – так Зуртамский говорил, когда делал мне своё дурацкое предложение. Я скривилась от неприятного воспоминания. Какой же он гад!

Неожиданно тёплая струйка воздуха вдруг легко коснулась моей шеи. От неожиданности, от странности этого ощущения у меня полностью отключился разум, меня будто подстегнуло первобытным, инстинктивным ужасом, и я бросилась бежать навстречу Степану.

53. Эрих Зуртамский

Эрих Зуртамский.

Тихий, едва различимый звон струны звал меня изо дня в день, толкал куда-то, вёл, тянул, а внутри росла потерянность.

Так бывает, если мчишься куда-то во весь опор, а потом вылетаешь из седла. И вот ты уже лежишь и смотришь в небо, а в ушах ещё свистит ветер, ещё не восстановилось забитое

дыхание и немного кружится голова после бешеной скачки. И не поймёшь, где ты, а где мир, и кто вокруг кого вертится.

Темнело рано, и я часто бродил по Академии вечерами, пытаясь вымести эти чувства из своих внутренностей.

В один из таких бродячих вечеров меня вдруг потянуло куда-то так сильно, что я не смог сопротивляться. Сам не заметил, как оказался недалеко от калитки, что вела из академии в усадьбу гранд-мэтра, и внезапно обострившимся слухом уловил тихие шаги. Это она! Сердце вмиг заколотилось, кровь заволновалась, руки задрожали, и я уловил запах.

Знакомый, родной, будоражащий.

Лиззи...

Она! Девчонка, переодетая парнем. Это её знакомый тревожащий аромат. Вот только... Только к радостному запаху её тела примешивались и другие – запахи чужого дома, вполне определённого чужого дома, дома князя Делегардова.

Я сильнее потянул носом.

Вот запах мэтра, вот – его жены, а вот и... Вольдемара. Последний запах оказался самым сильным. Внутри вдруг вспенился гнев, и едва удалось сдержать рычание. Значит, я к ней не должен приближаться, а Вольдемар – совсем другое дело?!

В кончиках пальцев закололо от злости. Дрянная девчонка! Я ей не подхожу?!

Вот как? Значит, она свой купеческий род, едва выбившийся из нищеты, захотела поправить за счёт княжеского? Выбор так себе, если уж откровенно. Моя-то родословная получше будет, чем у княжеского сынка. Марая, та умеет делать правильный выбор – мне заглядывает в рот, а кому другому, хоть студентов тут – выбирай любого. Марая умная девочка, она знает, что более древнего рода, чем у меня, в академии нет.

А Лиззи глупа. И дурно воспитана.

Что же тут удивительного? Трудно ждать чего-то от людей такого низкого происхождения, иначе откуда такой выбор?

В груди запекло, будто выпил чего-то кислого. Или горького. Очень-очень горького.

А она уже торопливо шагала по узкой дорожке к общежитию. Чужой мужской запах на ней беспокоил, приводил в ярость, толькал на безумства.

И я не смолчал, спросил едко, тихо следуя за ней:

– Ну что, Лиззи? Бегала перед молодым князем хвостом вертеть?

Она вздрогнула (я рассмотрел это даже в темноте – не только нюх, но и зрение обострилось), обернулась в одну сторону, в другую. Замерла. В её аромате обжигающим огнём полыхнула паника, и я понял, что опять её напугал. Тонкий, беспомощный, почти детский вопль «Степан!» только подтвердил догадку.

– Иду, Хозяй! – послышалось в ответ.

– Не подходи ко мне, Зуртамский, – в её голосе появилась уверенность, в этом напряжённом шёпоте, в свистящих нотах, в том, как она выпрямила спину под своим уродливым корсетом, как расправила плечи.

Неприятно резанули слова:

– Помни, староста, – ты молчишь, и я молчу.

Перед глазами встала мерцающая картинка в библиотечном музее, и я только поджал губы.

Молчу я, молчу...

Но не сдержался и напоследок запустил маленький воздушный поток, чтобы отогнать совсем уж подлые и горькие мысли. Тонкая струя воздуха, коснувшись её шеи, вернулась ко мне. Я принюхался жадно, голодно и выдохнул с облегчением – её кожа пахла привычно, не было на ней чужих ароматов, вроде терпкого, горчащего запаха распалённого мужчины.

Я отступил, неслышно, медленно, в сторону от приближавшегося Хозяя.

А Лиззи вдруг побежала, сорвалась с места, оступаясь и спотыкаясь в темноте, рискуя упасть и повредить ногу или руку, но лишь бы быть от меня подальше.

Тоска...