Текст книги "Цикл романов "Анжелика" Компиляция. Книги 1-13" (СИ)"

Автор книги: Анн Голон

Рассеянно слушая разговор обоих приятелей о достоинствах зимы и водки, Анжелика разглядывала окрестности того квартала, в котором ей предстояло жить. Их дом был последним на улице, ведущей к собору. За ним мощеная улица кончалась, и начиналась дорога, ведущая к поляне, на которой рос огромный вяз. У подножия этого вяза был разбит небольшой лагерь индейцев: два-три вигвама вокруг дерева, желтые собаки, полуголые малыши, возившиеся на сырой земле. Женщина, завернутая в одеяло, вышла из хижины, чтобы помешать угли почти погаснувшего костра.

Чуть подальше в том же направлении протянулась рощица, служившая изгородью довольно красивому дому, крыша которого, крытая шифером, с высокими основательными трубами, виднелась из-за верхушек деревьев.

Напротив дома маркиза де Виль д'Аврэя находился забор, отделяющий фруктовый сад мадемуазель д'Уредан и ее небольшой одноэтажный дом. В одном из чердачных окошек виден был свет. Кто-то ходил взад-вперед с подсвечником в руках. Анжелика видела чье-то лицо, приникшее к стеклу. Должно быть, это английская служанка наблюдала за ними. В другом окошке была видна собачка, которая также с любопытством смотрела в их сторону.

За домом м-ль д'Уредан улица, ведущая к собору, становилась настоящей, хорошо мощенной улицей, по обе стороны которой возвышались более или менее богатые дома и лавки.

Никола Эртебиз и Маколле продолжали беседовать об алкоголе.

– Самые лучшие дрожжи у Эфрозины Дельпеш, – говорил Эртебиз. – Сама-то она хуже отравы, согласен. Но она вам приготовит лучшую выпивку, и неважно из чего: из бузины, ячменя, выжимки из корней…

В то время как они разглагольствовали об изготовлении спиртного, появилась дрожащая фигура, укутанная с ног до головы так, что виден был лишь бледный нос. Для карибского пирата Аристида Бомаршана канадский климат был слишком суров. Но этот флибустьер быстро нашел общий язык с крестьянами и трапперами, жившими по колено в снегу на просторах от Сен-Мартина до Сен-Антуана. Их объединяла любовь к крепким напиткам.

– Не вздумай обменивать твой ром, – говорил ему Маколле, – для индейцев он слишком слаб, им подавай что-нибудь покрепче.

– Есть хороший способ придать крепость твоему рому, – уверял Эртебиз, – это древесная щелочь. Такой напиток даже индейца поднимет с земли. Но надо быть осторожным, две капли, не более. Третья – уже смертельна.

Он начал перечислять ингредиенты:

– Солома… древесный уголь или сожженная кожа… чистая вода.

Анжелика рассеянно смотрела на улицу. Человек, поднимавшийся по ней, казался ей знакомым.

– …самое главное – это древесный уголь, лучше всего сосна или кедр.

Действительно, к дому подходил господин де Бардане.

Поздоровавшись с Анжеликой, он сообщил ей, что его, как нарочно, поселили на другом конце города.

Вчера ему не удалось ее увидеть, хотя он повсюду ее искал. И он сказал Анжелике, что его тревожило.

– В городе есть человек, который на Библии клянется, что он вас знает.

Анжелика рассмеялась.

– Кто бы он ни был, он хвастается.

– А в прошлом?

– В прошлом… все возможно… и тем не менее я не представляю, кто бы это мог быть…

В то время как де Бардане страдающими глазами смотрел на Анжелику, перед ее мысленным взором промелькнули лица любивших ее, и она решила, что они не настолько многочисленны, чтобы быть повсюду.

– Что он из себя представляет?

– Знатный сеньор.

Анжелика была искренне удивлена.

– Он, должно быть, был сильно пьян?

– Несомненно.

– И вы приняли его слова всерьез? Мой бедный друг, вы все время ищете повод разжечь вашу ревность.

– Мое страдание, вы хотите сказать.

– Пусть так. Но куда это вас приведет?

– Город очарован вами, – мрачно сказал де Бардане. – Только и слышно, что о вас и вашем супруге. Все, что вы сказали в тот памятный день прибытия, расположило к вам самых предубежденные и околдовало народ.

– А вы бы хотели, чтобы мы проиграли? Лицо королевского посланника приняло разочарованное выражение.

– Нет… Но я хотел бы вас защищать, вас охранять.

– Вы можете это и теперь. Ваше влияние, как королевского посланника, огромно. Вы можете добиться того, чтобы наши пэры нас признали, а позже повлиять на защиту нашего дела в Версале. Разве это не чудо, что именно вас назначили для выяснения обстоятельств, связанных с положением моего мужа?

Николя де Бардане не ответил. Все, что касалось де Пейрака, было для него крайне тяжко. В нем боролись неприязнь по отношению к мужу Анжелики и чувство справедливости.

– Я должен вам кое в чем признаться, – сказал он, – я воспользовался тем, что «Мирабель» проплывала через Тадуссак, чтобы направить экстренный рапорт Его Величеству.

Его слова были прерваны лаем собаки. Из небольшого парка, окружавшего дом их хозяина, появился человек, сопровождаемый огромным красавцем догом. Когда они проходили мимо вигвамов гуронов, мощное животное одним прыжком кинулось на одну из индейских собак, ударом челюстей перегрызло ей глотку, отбросило в кусты и, победоносно глядя на ее разбежавшихся желтых собратьев, неторопливо вернулось к своему хозяину.

Господин де Шамбли-Монтобан представился как главный дорожный смотритель Канады и их сосед. Приветствуя компанию, он снял свою шапку из меха норки. Это был очень красивый мужчина, такой же красивый, как и его собака, во всяком случае, не уступающий ей в чувстве собственного достоинства и независимости. Его титул Главного дорожного смотрителя Канады был одним из самых почетных в этом краю.

Он обратился со множеством почтительных приветствий к господину де Барданю, но при этом он не отрываясь глядел на Анжелику.

Он был одет весьма элегантно, носил шпагу, и на ногах у него были кавалерийские сапоги из тонкой кожи. Ему было приблизительно сорок лет, его взгляд светился умом, чувственный рот в улыбке обнажал белые зубы.

– Хорошо ли вы устроились? – небрежно спросил он у де Барданя.

– Гораздо хуже, чем вы, – ответил тот, указывая на маленький замок, чьи каменные трубы виднелись из-за верхушек деревьев.

Этот дом представлял в его глазах неоспоримое преимущество, так как находился вблизи от дома маркиза де Видь д'Аврэя, а следовательно, от мадам де Пейрак. Господин де Шамбли бросил на него взгляд и подумал о той очевидной выгоде, которую он сможет извлечь из знакомства с посланником короля.

– В этом году король крайне несправедливо обошелся со мной, – пожаловался он. – Он заставил меня продать часть моих земель за ничтожную сумму. Я хотел бы сохранить хотя бы то, что у меня осталось. Не могли ли вы сделать что-нибудь для меня?

– Вы, несомненно, плохо обрабатывали принадлежащие вам владения. Но… согласен, я поговорю об этом с королем.

Вслед за господином де Шамбли явились две индианки, требовавшие водки за убитую собаку. Не расставаясь со своей сияющей улыбкой, Главный дорожный смотритель ответил им на языке дикарей. Анжелика поняла, что он ругал их за пьянство, напомнил им о законах, запрещающих продавать спиртное индейцам, и посоветовал им вместо этого пойти на мессу. Что же касается собаки, им не остается ничего другого, как сварить из нее суп.

– Но ваш дог и в самом деле настоящий хищник, господин де Шамбли, – вмешался Элуа Маколле. – Не то что дог аббата Морийо, тот такой смирный и добродушный.

– Доги часто спасали наблюдательные посты, вынюхивая ирокезов, – заметил де Шамбли.

– А вот и индеец собственной персоной, – роковым тоном произнес де Бардане.

Величественный силуэт Пиксаретта появился на вершине холма. Он спускался к ним с гордым видом, с копьем в руках и одетый в зимнюю медвежью шкуру.

Он поддержал господина де Шамбли, упрекая индианок за пристрастие к спиртному, развращающему их души и разрушающему их тела.

На пороге появилась Иоланта, держа за руку Керубина. Она была одета в платье, подаренное ей матерью для торжественных случаев. Их сопровождал Адемар, держа в руке свою военную шляпу. Марселнна, мать Иоланты, дала своей дочери тысячи наставлений по поводу сомнительного климата Квебека. Это не то, что климат Французской бухты, где, конечно, бывали и бури, и разрушительные приливы, но где цвели повсюду розовые, голубые и белые люпинусы, и море никогда не замерзало.

Анжелика взяла за руку Онорину и Тимоти.

– Ты прав, великий сагамор, – сказала она, – напомнив нам о наших обязанностях перед Богом. Мы идем причащаться.

***

То, что в Квебеке носило название семинарии, было на самом деле резиденцией епископа. Здесь Монсеньер де Лаваль сгруппировал все подчинявшееся ему духовенство. В этих больших зданиях в два и даже три этажа священники из самых различных приходов находили приют и средства к существованию.

Здесь также располагалась школа для мальчиков, среди которых было немало пансионеров: несколько маленьких индейцев, дети из далеких поместий и концессий, сироты. Преподавали в ней как священники, так и иезуиты, обучающие детей математике, грамматике, естественным наукам.

Юноши, готовящиеся стать священниками, также обучались здесь, перед тем как получить назначение епископа.

Большой двор, выходящий на соборную площадь, был огорожен высокой чугунной оградой, на воротах которой красовался герб Монморанси-Лавалей из позолоченного металла, и герб, на котором переплелись буквы И. М. И. – Инсус-Мария-Иосиф.

Решительным шагом Анжелика пересекла двор. На звон колокольчика появился один из семинаристов.

Дамы представили ему Анжелику. Он провел ее сначала по длинному коридору, вымощенному плиткой, затем они поднялись по ступеням каменной лестницы.

Вдали слышны были детские голоса, распевавшие молитвы и псалмы, и звуки органа.

Поднявшись наверх, семинарист посторонился перед посетительницей и пропустил ее в дверь, которая вела в просторную приемную, где находилось большое количество ожидавших.

Эти господа из семинарии имели, должно быть, отменное здоровье, так как комната не только не отапливалась, но и одно из высоких окон было открыто, несомненно, для того, чтобы проникавшие лучи солнца нагрели помещение.

Достаточно было одного взгляда в распахнутое окно, чтобы увидеть прекрасное побережье Бопре, бледное от изморози.

Анжелика взглянула на рейд и заметила, что там остались лишь два корабля их флота: «Рошле» и «Мон-Дезер».

Когда ее глаза привыкли к полумраку, она узнала среди многочисленных посетителей Маргариту Буржуа и ее спутниц и, обрадованная, направилась к ним. Одна из девушек тотчас же встала, уступив ей свое кресло с высокой прямой спинкой, и уселась рядом на ковровом пуфе. Должно быть, те, кто здесь находился, привыкли к долгому ожиданию перед аудиенцией Монсеньера Епископа, так как почти у всех было какое-нибудь занятие: кто-то читал молитвенник, кто-то перебирал четки, некоторые вязали или плели кружева «фри-волите».

М-ль Буржуа и ее девушки держали в руках маленькие деревянные инструменты, утыканные гвоздями, на которых они сплетали черные и коричневые нитки: «Мы делаем тесьму. Когда мы будем в Монреале, мы научим новообращенных плести на индейский манер разноцветные нитки, чтобы изготовлять потом очень удобные пояса, которые канадцы так любят обворачивать вокруг живота, чтобы защитить себя от сильных холодов».

– Послезавтра мы отплываем в Виль-Мари, – сообщила начальница общины. – Самое время. Большие осенние разливы уже прошли, скоро все покроется льдом.

Перед тем как покинуть Квебек, м-ль Буржуа хотела посоветоваться с Монсеньером.

– Он так ревностно относится к своей роли пастора в Новой Франции, что мы в Виль-Мари должны учитывать его щепетильность, хотя наш город с самого начала был независимым и свободным. Лишь господа из Сан-Сюльпис, владельцы острова Монреаль, имеют юридические права духовных лиц. Мы могли бы обойтись без одобрения епископа, но это вопрос вежливости.

Уточнив свою позицию в этом вопросе, она охотно признала Монсеньера де Лаваля человеком прямым, деятельным, преданным делу спасения души вверенной ему паствы, но затем м-ль Буржуа, потянув нить, вздохнула и сказала :

– В этих краях все не так просто. В мое отсутствие Монсеньор узнал о том, что уже три года я одеваю моих сподвижниц вопреки предписанию. Но на этот раз ему придется это одобрить.

Сложности возникли с тем, что м-ль Буржуа отказывалась строить монастырскую ограду, а также одевать своих монахинь в одеяния с покрывалами и нагрудниками, что слишком выделяло их среди других жителей. Она хотела, чтобы члены ее ордена были одеты, как скромные горожанки, в такие же черные платья с белыми воротничками и с черными косынками поверх обычных чепцов. «Мы такие же женщины, служащие людям», – говорила она.

Она рассказывала о знатных дамах из Франции, поддерживающих своей помощью религиозные общины в Канаде, такие, как мадам де ла Пелтри, которая сопровождала урсулинок до самого Квебека, или мадам де Гайон, помогавшая Жанне Мане основать госпиталь в Монреале.

Анжелика, мысленно включившая в эту когорту «благодетельниц» и герцогиню де Модрибур, без особого восторга слушала этот панегирик. Она представила себе Амбруазину, высаживающуюся в Квебеке, нежнейшую, погруженную в благочестие, привлекающую своей набожностью самых лучших людей, с ее богатством и умением очаровывать. При единственной мысли о тех возможных тайных разрушениях, которые ее приезд мог спровоцировать в этом маленьком доверчивом городе, она вздрогнула, как бы предчувствуя, что Квебек вовсе не так уж защищен от ядовитой заразы Старого Света.

Дверь в глубине залы открылась, и оттуда вышел человек лет тридцати, горячо благодаря и все время кланяясь, прижимая к животу свою большую шляпу. Затем дверь снова закрылась.

Этот человек подошел поздороваться с м-ль Буржуа. Она была очень известна, и ее все любили. Он поделился своей радостью, так как, зная, что он собирается жениться на юной жительнице Шато-Рише, Монсеньер де Лаваль разрешил ему взять в аренду сроком на пять лет две мельницы, принадлежащие общине и находящиеся во владениях епископа. В обмен на это он должен будет ежегодно платить шестьсот ливров, а также подарить шесть каплунов и пирог.

– А какого размера должен быть пирог? – воскликнула Анжелика, которой этот новый вид налога показался очень забавным.

– О размерах мы еще договоримся, – ответил молодой человек, – но пирог должен быть преподнесен в мае, ко дню Святого Бонифация.

Он был очень доволен, так как перед тем как эмигрировать в Новую Францию, он был помощником пекаря. Какое-то время он работал в пекарнях на военных фортах. Теперь же он решил осесть и завести свое дело. Этот налог в виде пирога ему поможет.

Небольшая семья иммигрантов, ожидающая приема, внимательно слушала их беседу. Они подошли к ним все вместе – родители и четверо детей.

Маргарита Буржуа их знала по плаванию на «Сан-Жан-Баптисте». То, что они иммигранты, можно было определить уже по их бледным лицам и поношенной одежде. Они были встревожены. Прибывшие накануне, они присутствовали на торжественной мессе, которая ошеломила их, хотя они ничего не поняли. Они переночевали на задворках бывшего магазина Компании Западной Индии. Во Франции они записались в число рекрутов для заселения земель между Квебеком и Монреалем, и они не очень хорошо помнили название этой территории.

Вчера по приезде никто их не встретил. В конце концов их направили к епископу. Они были в совершенной растерянности. Выехав из Гавра, они добирались до Квебека почти четыре месяца.

– В самом деле, это путешествие было одним из самых тяжелых, что я знала,

– подтвердила м-ль Буржуа.

– Конечно, нам заранее было известно об опасностях, которые нас поджидали в плавании по этому громадному океану, одному из самых труднопроходимых, – не потому, что в нем гибнет много судов, но потому, что приходится сталкиваться со множеством неудобств, начинаются эпидемии тяжелых болезней, есть опасность повстречаться с англичанами, с турками… И кроме того, на «Сан-Жан-Баптисте» нам пришлось иметь дело с жульничеством капитана и экипажа.

Женщина достала из своего залатанного плаща маленький серебряный кубок.

– Мы продали кое-какие тряпки и вещи перед отъездом, и на эти деньги я купила вот этот кубок.

– Вы поступили мудро, дочь моя, – одобрила Маргарита Буржуа. – Имея эту небольшую гарантию, вы сможете взять в долг какую-то сумму или же расплавить и сделать из него деньги.

Анжелика помнила, что за переплавку серебра и изготовление из него денег парижский суд приговаривал к каторге на галерах или же к смертной казни.

Но в колониях, кажется, никто об этом не вспоминал. Она узнала, что здесь этим занимался всякий, кто только мог. Серебряные изделия были единственной надежной валютой.

– Тот, кто имел серебро, имел доверие торговца, – заверила м-ль Буржуа.

Человек в грубых башмаках быстро вошел в зал, оставляя за собой грязные следы. Он огляделся и устремился к маленькой иммигрантской семье.

– А! Вот вы где! Я ваш сеньор, Арно де ла Портьер. Я смог приплыть лишь сегодня утром и уже два часа ищу вас по городу. Нам нужно быстро уладить все дела, так как большая баржа вскоре отплывает.

Он проверил список, который он извлек из кармана своего кожаного плаща.

– Вы действительно являетесь Гастоном Бернаром и его женой Изабель урожденной Кандель, оба уроженцы Шартра?

Стоя перед ним, они робко кивнули. Господин де ла Портьер глазами пересчитал их.

– Вас должно было быть семь…

– Во время плавания мы потеряли нашего малыша, – ответила женщина, поднося платок к глазам.

– Понятно, – сказал господин де ла Портьер, складывая свои бумаги.

Потом, поняв, что необходимо выразить сочувствие, он снял свою бобровую шляпу и торжественно произнес:

– Да успокойся с миром душа этого ребенка! Бог принял первые плоды, урожай будет хорошим. Да защитит нас Дева Мария!

– Аминь, – ответили все хором.

– Мы должны пойти в канцелярию Верховного Совета, – продолжал он, – чтобы подписать ваш акт о концессии. Вы получите три арпана в ширину на двадцать в длину. Этого будет достаточно, чтобы в этом году вы смогли там устроиться, иметь дом и очаг и внести арендную плату, а также двух живых каплунов в мой замок к празднику Святого Мартина зимой. Вы умеете обрабатывать землю? Ну, ничего, научитесь, – заключил он, видя их неопределенный жест.

Он посмотрел на их жалкие лохмотья.

– Для начала необходимо приобрести плащи и сапоги. У меня есть запас в моем магазине в Нижнем городе. Следуйте за мной.

– Позвольте им хотя бы поздороваться с епископом, – вмешалась м-ль д'Уредан.

– Зачем? Епископу некогда заниматься моими арендаторами. У него будет достаточно времени пообщаться с ними летом, во время его поездок по стране.

Они ушли, и м-ль Буржуа неодобрительно покачала головой.

– Господин де ла Портьер не имеет права держать склад товаров в городе. Сеньорам, владеющим землями, это запрещено. Но все здесь, за исключением духовенства, занимаются торговлей. И в самом деле, надо признать, что доходы с земли приносят ее владельцу так мало, что едва ли хватит на одну курицу в год. Арендная плата крайне мала, а сеньор ведь должен заниматься устройством тех, кто к нему приехал. Забот у него полно, а помощи от короля по заселению колонии очень мало. И сеньор может умереть разоренным, но его земля будет обрабатываться. И, возможно, лишь его сын получит хороший доход.

Слушая ее, Анжелика рассматривала убранство приемной. На стенах были красивые ковры, изображавшие сцены на библейские сюжеты. Потолки высокие, а полы блестели, как зеркало.

В нише напротив них стояла статуя младенца Иисуса в золотой короне, одетая в красный бархат и держащая в руке шар, увенчанный крестом. Картины на стенах также изображали младенца Иисуса, окруженного ангелами, а одна из них – ангела, протягивающего новорожденного Людовика XIV Богоматери из Лоретта.

Большая статуя Святого Иосифа, также держащего на руках божественного ребенка, возвышалась возле двери.

М-ль Буржуа сообщила Анжелике, что Святой Иосиф является покровителем Новой Франции, в то время как младенец Иисус – покровитель семинарии.

Анжелика могла бы часами слушать Маргариту Буржуа. Как и в Тадуссаке, она замечала, что в ее компании время лечит как ветер. Общаясь, м-ль Маргарита умела передавать собеседнику покой своей души, и сколько бы она ни рассказывала о своих злоключениях, на сердце у нее всегда было легко.

– Вы пройдете впереди нас на прием к епископу, – заявила она вдруг Анжелике. – Ведь вам очень важно увидеться с ним, а ваши светские обязанности, отнимающие столько времени, не позволяют вам долго ждать. Мы же никуда особенно не спешим.

Анжелика вспомнила, что действительно она должна была встретиться с Жоффреем в замке Святого Людовика на приеме у губернатора. Встреча назначена была на час дня.

Она горячо поблагодарила м-ль Буржуа.

Дверь кабинета вновь открылась, и оттуда, как черт из табакерки, появился маркиз Виль д'Аврэй. Стоя вполоборота, он говорил прелату, чья высокая фигура в лиловом облачении виднелась позади него в дверном проеме:

– …Таким образом, Монсеньер, вы видите, что вам нечего опасаться за верность наших вновь обращенных в Акадии. Доказательством служит то количество скальпов еретиков-англичан, которые я привез господину губернатору и которые свидетельствуют о преданности этих бедных дикарей Богу и истинной Церкви, о которой они узнали от нас, преданность, которую они выражают на свой манер привычными им способами, объявив войну нашим врагам в Новой Англии.

Он встал торжественно на одно колено, чтобы поцеловать перстень епископа, а затем уверенным шагом направился к выходу, не замечая Анжелику.

Она же бросилась вслед за ним и с высоты лестницы, по которой он уже почти спустился, окликнула его:

– Господин де Виль д'Аврэй!

Он обернулся и при виде ее радостно заулыбался.

– О! Моя дорогая!..

Однако она охладила его порыв.

– Что это вы тут рассказываете епископу? О скальпах англичан? Вы присваиваете себе тот ящик, который барон де Сан-Кастель отправил в Квебек, дабы засвидетельствовать свое усердие перед властями…

– А почему бы и нет? – спросил он с игривой улыбкой.

– Ну уж дудки! Этого я не допущу. Хоть все это мне отвратительно, но я позабочусь о том, чтобы стало известно о его истинном происхождении. Не хватало еще, чтобы наш бедный Сан-Кастель был наказан и, может быть, даже потерял свое место за то, что не поддержал воинственные кампании отца д'Оржеваля.

Видя, что она не шутит, маркиз рассердился.

– Все головы в Акадии принадлежат мне, – заявил он свысока.

– Ну это мы посмотрим. Я собираюсь предупредить людей с «Голдсборо», чтобы они не отдавали вам этот ящик, если вы потребуете.

– А он уже у меня…

Обменявшись с Анжеликой довольно горячими выражениями, маркиз, разозленный, ушел.

Вернувшись в приемную, Анжелика обнаружила, что за это время та очередь, которую ей любезно уступила м-ль Буржуа, уже прошла. Маргарита Буржуа и ее девушки уже были приглашены в кабинет епископа.

Пробило полдень.

Люди, ожидавшие приема, все вместе прочли молитву, славящую Деву Марию:

Ангел известил Марию, И она понесла От святого Духа…

К Анжелике подошел семинарист и, принося ей извинения, сказал, что Монсеньер де Лаваль сможет принять ее лишь во второй половине дня, так как сейчас у него будет общая аудиенция для собравшихся во дворе, а затем легкий завтрак.

Анжелика ни в коем случае не хотела пропустить свидание с Жоффреем у губернатора.

Выйдя на площадь, она в нерешительности остановилась. Что предпочесть? Портшез? Карету?

Надежнее всего было идти пешком: почти бегом, она очень быстро добралась до замка Святого Людовика и уже в вестибюле заметила Жоффрея, увлеченно беседовавшего с очаровательной черноглазой брюнеткой, Беранжер-Эме де ла Водьер, супругой прокурора Ноэля Тардье. В ожидании губернатора разговор шел исключительно о той неслыханной щедрости, которую проявил господин де Пейрак, одаривая накануне всех дам различными драгоценными безделушками.

У Беранжер де ла Водьер даже слезы стояли на глазах, так она была растрогана. Но от этого ее прекрасные глаза казались еще ярче и чернее.

Все взгляды, обращенные на Жоффрея, выражали полный восторг. Он, улыбаясь, объяснял, что это всего-навсего естественный жест благодарности очаровательным дамам за столь любезный прием.

Анжелика, раскрасневшись от быстрой ходьбы, рассеянно ответила на приветствия и поспешила к Жоффрею. Ей казалось, что они не виделись уже очень давно.

– Ну, как вы проводили время? – спросила она, испытывая непреодолимое желание сжать его в своих объятиях.

– А вы, мадам?

– Я была с визитом у епископа.

– И как протекала ваша беседа?

Анжелика призналась, что она все утро с увлечением разговаривала с Маргаритой Буржуа, но что ей так и не удалось увидеться с епископом.

Прибывший господин де Фронтенак поцеловал одну за другой обе руки Анжелики, а затем усадил ее справа от себя. С левой стороны находилась мадам де Кастель-Моржа. Никто не осмеливался смотреть на ее опухшее лицо.

После обеда губернатор предложил собравшимся прогуляться по саду, но Анжелика, покинув компанию, поспешила в резиденцию епископа.

Монсеньер де Лаваль был похож на Босюэ. Пастор Новой Франции имел такую же статную фигуру, приветливое обхождение и быстрый ум, воспитанный обширным и разносторонним образованием.

Тонкие усики и едва заметная бородка подчеркивали его красивый властный рот. Нос с горбинкой, высокий лоб под величественным епископским убором придавали бы его облику высокомерие, если бы не доброжелательный и даже несколько мечтательный взгляд, блестевший из-под слегка усталых век.

Так же, как и главный художник двора Его Величества, он являл собой одновременно простоту и величие.

Это сходство помогло Анжелике обрести некоторую уверенность перед ее августейшим собеседником.

Она уже собиралась начать первой, но в тот же самый момент заговорил епископ. Они оба улыбнулись.

Анжелика выразила то восхищение, которое произвели на нее сам собор и торжественная месса. Епископ не скрывал, что ее восторг ему приятен. Когда он впервые прибыл в Квебек, город насчитывал всего лишь двадцать четыре семейства, около шестисот человек. Но иезуиты уже и тогда заботились о том, чтобы придать богослужению возвышенный н торжественный характер, и с тех пор этим духом проникнуто состояние умов в этой стране.

Благодаря их заботам и стараниям урсулинок подрастающее поколение умело читать, писать, петь на латыни. Это побудило его основать малую и большую семинарии для подготовки молодых священнослужителей из детей, живущих в этом краю. Надо было отвлечь их от пагубной склонности болтаться по лесам с пятнадцатилетнего возраста.

Он дал понять, что считает необходимым для колонистов Новой Франция учреждение епископата, так как иезуиты, бывшие в первую очередь миссионерами, занимались обращением индейцев, и первые колонисты не чувствовали строгой руки. Иезуиты больше интересовались завоеванием душ дикарей, чем своих собственных сограждан. Они призывали всех участвовать в миссионерских экспедициях, в то время как истинный послушный христианин должен находиться под сенью своей колокольни и жезла своего пастора, дабы принимать участие в таинствах и богослужениях, без которых он легко может впасть в соблазн, в том числе в соблазн язычества, подстерегающий его повсюду в этих краях.

Эта речь показалась Анжелике подходящим вступлением к ее разговору о матери Магдалине. Лицо епископа стало более суровым. Но Анжелика уже поняла, что он не на стороне отца д'Оржеваля, а следовательно, он может ей помочь.

– Дело очень серьезное. Оно всколыхнуло столько страстей.

– Тем более надо скорее с ним покончить. Матушка Магдалина должна убедить всех тех, кто еще сомневается на мой счет.

– Вы, кажется, совершенно уверены, что ваша встреча с ней будет для вас благоприятна?

– Вы хотите сказать, уверена, что она не примет меня за «демона»? Да, я уверена, если, конечно, это монахиня честная. И вы также в этом уверены, Монсеньер. Иначе вы не приняли бы меня.

Епископ слегка улыбнулся, но затем вновь нахмурился.

– Увы! – вздохнул он.

– Что вы хотите этим сказать? – встревожено спросила Анжелика.

– Вам придется подождать. По правде говоря, я хотел бы без промедления удовлетворить вашу просьбу. Ваша затея мне по душе. Но произошло неприятное, даже драматическое событие, из-за которого вам придется подождать. Позавчера, как раз в ночь после вашего приезда, из монастыря урсулинок была похищена коробка с облатками.

Вначале Анжелика не поняла, почему это событие мешает ее встрече с матерью Магдалиной и почему епископ произнес эти слова таким мрачным голосом. Затем интуитивно она вспомнила разговор, бывший у нее накануне с метрдотелем Тиссо, и поняла причину глубокой тревоги епископа.

– Вы опасаетесь, Монсеньер, что эти облатки украдены для того, чтобы использовать их в магических обрядах?

– Облатки похищают всегда именно с этими целями, – сказал епископ с грустью.

– Но разве в Квебеке это возможно? Это же девственная земля, набожная, строгая… столь глубокое развращение нравов не могло еще здесь распространиться.

– Увы! – повторил епископ. – Времена изменились. Когда-то порок в этой стране был почти неизвестен. Повсюду царили набожность, благочестие, милосердие и согласие. Но коварство и обман торговцев противостояли искренности и прямоте миссионеров. К тому же за последнее время у нас здесь появилось слишком много заблудших овец, всяких скандальных личностей…

– Монсеньер, не для того ли, чтобы мне навредить, мешают моему свиданию с матерью Магдалиной?

Он покачал головой.

– Ваша встреча только перенесена. Обнаружив пропажу, сестры урсулинки сразу же начали девятидневный пост, чтобы таким образом защититься от зла, которое, по-видимому, должно совершиться с помощью украденных облаток. Нужно дождаться конца этого срока. И я не забуду о вашей просьбе.

Анжелика горячо поблагодарила его. Она была права, обратившись в первую очередь за помощью к нему. Он относился к ситуации справедливо и здравомысляще Епископ показался Анжелике интересной и необычной личностью. Честный, добродетельный, истинный человек Церкви, рожденный быть им. Говорили, что уже в девять лет у него была тонзура.

Анжелика вновь заговорила о том незабываемом впечатлении, которое произвела на нее церемония в соборе. Это тронуло епископа. Он говорил с ней теперь более откровенно. Одним из главных его огорчений было видеть, как скорняки носят спиртное индейцам в обмен на пушнину, а те смертельно напиваются.

– К сожалению, индейцы хотят обменивать шкурки только на алкоголь, – сказала Анжелика. – Они говорят, что с его помощью они общаются с потусторонним миром. Очень трудно объяснить им, какой вред они себе наносят.

Но епископ придерживался других взглядов. По его мнению, в этом деле и индейцы, и белые были в равной степени виновны и все должны были нести наказание.