Текст книги "Цикл романов "Анжелика" Компиляция. Книги 1-13" (СИ)"

Автор книги: Анн Голон

Я вас предупреждаю, католики и гугеноты Голдсборо, что с этого дня я буду следить за вами, и вы будете жить мирно и дружно, как дружно жили все двенадцать лет под моим управлением рабы Микнеса.

А если найдутся среди вас закоренелые негодяи, я сумею их выявить. Но пока я вижу, что их не слишком много, если не считать двух или трех человек из моего последнего экипажа. Я уже пытался избавиться от них, но они впились мне в ноги, как малаккские пиявки. Надеюсь, они будут вести себя мирно, иначе придет и их очередь болтаться на веревке.

Не слишком ободряющий взгляд Колена отыскал в толпе Бомаршана, который стоял в первом ряду, опершись на своего «брата» Гиацинта.

– А сейчас, – продолжил Колен, – я расскажу вам о трех предложениях, которые начнут осуществляться с сегодняшнего дня, первого дня моего правления в Голдсборо.

Прежде всего, из своей губернаторской казны я буду оплачивать создание и содержание службы ночных сторожей в Голдсборо. Одного на тридцать дворов. Всем нравилось когда-то, что в городах и деревнях Франции ночами по улицам прохаживались сторожа, и все жители спокойно спали. Мы нуждаемся в такой ночной охране больше, чем французы, поскольку пожар в пустыне – это конец, разорение, а зимой – вообще смерть. В порту, где постоянно бывают нетрезвые моряки и собираются отбросы общества, необходимо присутствие бдительной охраны, наблюдающей за тем, чтобы пьяницы и опустившиеся чужеземцы чего-нибудь не натворили. Наконец, всегда существует опасность со стороны индейцев, а также злоумышленников, мечтающих захватить наши земли.

Ночные сторожа будут назначаться губернатором, который берет на себя расходы по их содержанию и экипировке. Это мой вам подарок в связи с приходом к власти в Голдсборо.

Он на минуту умолк, и в наступившей тяжелой паузе прозвучал голос женщины:

– Спасибо, господин губернатор, – произнес этот слабый и чистый, но достаточно энергичный голос.

Это был голос Абигель.

Произошло какое-то движение, какой-то шумок, где робкие выражения благодарности смешались с протестующими голосами большинства мужчин. Хотя капитуляция была налицо… И все же ларошельцы хотели дать понять, что они не полностью одобрили смену власти и что ночными сторожами их не соблазнить.

Абигель твердо взглянула в глаза мэтру Берну. Колен Патюрель чуть заметно улыбнулся молодой женщине и поднял руку, прося тишины.

– Второе учреждение станет своеобразным откликом на реплику этой молодой дамы. Мы хотим собирать каждые три месяца совет Женщин, а точнее – совет Матерей, с тем условием, конечно, что в нем смогут принять участие и женщины, не имеющие детей, но достигшие возраста, позволяющего им быть хозяйками дома. Эту мысль подсказал мне месье де Пейрак, и я нахожу ее превосходной. Женщинам всегда есть что сказать по поводу улучшения жизни в нашем городе, но они редко это делают, так как побаиваются палки мужа.

Последнее замечание было встречено дружным смехом.

– На совете не будет ни палок, ни мужей, чтобы вмешиваться, – продолжил Колен. – Женщины будут обсуждать все в своем кругу, а затем сообщат мне содержание споров и решений Совета. Месье де Пейрак рассказал мне, что именно так построено управление у ирокезов, и что у них, например, война не может начаться, если совет Матерей не сочтет ее нужной для их народа.

Посмотрим, сумеем ли мы быть столь же мудрыми, как и эти краснокожие варвары.

Что касается моей третьей инициативы, то она основана на опыте колонистов Новой Голландии. Я думаю, мы должны без колебаний заимствовать у наших иностранных соседей секреты, которые могут сделать наше существование более радостным. У них есть обычай дарить каждому молодому человеку при женитьбе «бочонок» – так они называют сто двадцать пять галлонов мадеры. Первая бочка предназначается для его свадьбы, вторая – чтобы отметить рождение его первенца, третья и последняя – чтобы утешить его друзей в день его похорон. Подходит ли вам это предложение? Согласны ли вы следовать ему в Голдсборо?

Потребовалось несколько минут молчания, чтобы люди пришли в себя от изумления. Когда рассеялись последние колебания, раздался шум всеобщего одобрения, аплодисменты, смех.

Тогда Анжелика поняла, что Колен выиграл партию.

Подбоченившись, спокойный и уверенный Колен встретил овации так же невозмутимо, как встречал поток проклятий. Колен Патюрель, Король рабов, всех отверженных и преследуемых, утверждал свое верховенство самого сильного из них, представал перед ними со своей богатырской статью на фоне облачного неба, как их несокрушимая опора, защитник слабых и сирых, человек редкой прямоты, чистоты простого сердца и невероятной изворотливости ума.

Они поняли, что он всегда будет их надежным покровителем, их справедливым и неподкупным губернатором, на которого можно положиться без малейших опасений.

Человек и суверен, каким бывал подчас Жоффрей де Пейрак, возродил его у них на глазах. Он вложил скипетр в эту мозолистую руку, которая, казалось, была создана править. Все встало на свои места. Золотой Бороды более не существовало.

– Да здравствует губернатор! – кричали дети и подростки Голдсборо, пританцовывая на месте.

Наибольший энтузиазм проявляла, конечно, молодежь, за нею следовали женщины, затем матросы всех национальностей и, наконец, проезжие гости. Англичане и акадийцы находили предложенные меры превосходными и надеялись воспользоваться ими на правах соседей.

Веселая суматоха площади усиливалась искрометным Задором индейцев, их чрезмерно шумной манерой выражать свои чувства. В обстановке всеобщего ликования постепенно исчезли насупленные лица ларошельской знати.

– Ура! Ура! Браво нашему губернатору! – кричали узники с «Сердца Марии», гремя цепями.

По знаку Пейрака испанцы освободили пленных.

– Вы знаете, может быть, я попытаюсь обосноваться здесь, – сказал английскому адмиралу Ванерек. – Намерения этого нового губернатора кажутся мне очень интересными. Вы заметили, милорд, как легко он усмирил этих грубиянов гугенотов? И без особых усилий добился, чтобы его единодушно приветствовали как губернатора? Отступать теперь слишком поздно… Что касается графа де Пейрака, мне, думается, вы тоже испытали наслаждение при виде появившейся на его лице загадочной маски Мефистофеля, правящего бал грешных душ на очередном шабаше?.. Это жонглер хорошо наточенными кинжалами, который ради достижения своих целей без колебаний играет и своей судьбой, и своим сердцем. Но он всегда был таким, этот Пейрак. Я хорошо его помню по нашим операциям в Карибском море… И все же, если бы я владел таким восхитительным созданием, как его жена, я бы не рисковал с такой дерзостью… Посадить на трон, справа от себя, любовника своей жены! Наблюдая с пересохшим от волнения горлом эту сцену, Анжелика поняла наконец, почему она так страдала, несмотря на счастливую развязку драмы. Граф де Пейрак, как политический деятель и глава государства, имел несравненно больше возможностей спасти Колена, чем она сама. И он ими воспользовался. Но ее угнетала не только эта странная ревность. А то, что ею пренебрегли. Тот факт, что ее держали в стороне от всех этих споров, доказывал, что граф с ней больше не считался, что совсем не заботой о ней были продиктованы его действия. Нет! Это нужно было Колену.., и Голдсборо.

Его находка была великолепна. Благодаря ей все улаживалось. Но Анжелика его больше не любила.

– Моя дорогая Абигель, – сказал Жоффрей де Пейрак, спускаясь по ступенькам подмостков и кланяясь супруге Габриеля Берна, – не позволите ли вы мне проводить вас до банкетного зала. А вы, господин губернатор, подайте руку мадам де Пейрак. Мы образуем, с вашего разрешения, начало кортежа…

При этих словах супруга Анжелике кровь бросилась в лицо.

Словно в тумане она увидела, как к ней приблизилась массивная фигура Колена. Он поклонился, предложил ей свою руку, Анжелика приняла ее, и они двинулись вслед за графом де Пейраком и Абигель, а за ними и весь кортеж. Мадам Маниго, взбешенная тем, что она оказалась не первой рядом с хозяином этих мест, приняла руку мэтра Берна, совершенно растерянного и убитого.

Господин Маниго, неизвестно каким образом, завладел рукой прекрасной Инее. Английскому адмиралу досталась очень милая акадийка. Преподобный Джон Нокс Мазер, к которому благодаря теплой атмосфере постепенно вернулась его непринужденность, привлек внимание сразу двух дам: восхитительной Бертильды Марсело и очаровательной Сары Маниго.

Сопровождаемый этими двумя прелестными девушками, почтенный доктор богословия двинулся, преисполненный важности, по песчаной дороге, ведущей от форта к таверне.

Мисс Пиджон, вспыхнув румянцем, подала руку преподобному Пэгриджу.

Крики «вива!» и аплодисменты собравшихся зевак сопровождали шествие местной знати на всем его пути.

– Так вот что придумал этот дьявол в образе человека, чтобы заставить нас всех плясать под его дудку, – прошептала Анжелика сквозь зубы.

– Но это был ловкий ход, не правда ли? – ответил Колен. – Я до сих пор не приду в себя от изумления. Его душевная сила меня просто поразила.

– Как же вы смогли принять это от него?

– Я не хотел. Но он использовал аргумент, который заставил меня согласиться с его планами.

– И какой же это аргумент?

– Я пока еще не могу открыть вам его, – ответил Колен с задумчивым видом.

– Возможно, когда-нибудь…

– Да-да, конечно, я, разумеется, слишком глупа, чтобы разделить всю широту ваших взглядов и ваших планов, монсеньоры.

Ее пальцы судорожно сжали рукав камзола Колена.

– Поистине, вы оба будто созданы для того, чтобы сторговаться, как два мошенника на ярмарке; я должна была догадаться об этом раньше. Какая же я дура, что отдала столько души заботам о вас. Колен Патюрель! Мужчины всегда столкуются за счет женщин!..

Трубили трубы, ветер трепал флаги.

Зал примыкал к таверне, успевшей всем так понравиться, что вскоре она прославилась на сотню лье вокруг, как «Таверна-под-фортом».

По песчаным берегам бухты и у причала были разложены костры. На вертелах жарилась дичь. Для матросов, простого люда и индейцев были открыты бочки с вином.

Пока гости собирались, рассаживаясь за огромным столом, Анжелика незаметно проскользнула на кухню.

Ей обязательно надо было чем-то подкрепиться, иначе можно не выдержать. Она была на грани нервного срыва и чувствовала, что вот-вот или разрыдается или разразится диким хохотом. Жоффрей, потеряв всякое чувство меры, открыто насмехался над ней.

– Налей-ка мне кружку вон того вина, – обратилась она к Давиду Карреру, предварительно осмотрев винные бочонки в кладовой.

– Кружку! – удивился Давид, и глаза его округлились. – Вам? Это же белое бордо, мадам. Вы же знаете, оно обжигает, как солнце!

– Это как раз то, что мне надо!

С кружкой в руке она вернулась на кухню. Направляясь к очагу, где крутились вертела, она не преминула бросить насмешливый взгляд в сторону местных дам, что-то горячо обсуждавших.

Госпожи Маниго, Мерсело и другие оказались здесь под предлогом чем-нибудь помочь, на самом же деле их интересовали прически приглашенных дам.

– Ну, и что же вы думаете о вашем новом губернаторе? – спросила Анжелика и громко рассмеялась, откинув голову назад. – Я понимаю, что вас смущает, мои красавицы! Обо мне так много сплетничали, что вы не ожидали такого финала. Я вам сейчас раскрою секрет. В давние времена, в стране варваров, Золотая Борода был рядом со мной и спас мне жизнь. Разве можно забыть мужчину, спасшего тебе жизнь?.. Как не броситься к нему на шею, если морские ветры занесли его к нам?.. И сразу же пошли сплетни, пересуды, и дружеская встреча превратилась в гнусную измену, стала яблоком раздора… Вы слишком спешите увидеть зло там, где его нет…

Насмешливая тирада и смех графини де Пейрак прозвучали довольно язвительно.

Анжелика, зная, что говорит всего лишь полуправду, почти уверовала, что так оно и было, и продолжала разыгрывать комедию. Курт Риц, он был далеко, бедняга. И никто не мог заставить его публично засвидетельствовать то, что он видел собственными глазами – или то, что ему показалось, – при свете коптящей свечи, в ночь своего побега.

– Знайте же, дорогие дамы, сплетни погубят Новый Свет, как они уже погубили Старый, – закончила Анжелика, осушая до дна кружку белого вина.

Чья-то голова просунулась в полуоткрытую дверь.

– Мадам, вас приглашают в большой зал.

– Сейчас иду!

– А теперь настала моя очередь сделать вам подарок по случаю такого радостного события, – заявила Анжелика, усаживаясь за банкетным столом.

Зал оживился.

– Бочонок чистого арманьяка, который я получила на прошлой неделе от одного галантного баскского капитана.

Все зааплодировали.

– Пришлите ко мне Адемара, – тихо попросила она одного из слуг, разносивших блюда.

Когда солдат, еще не успевший прийти в себя от растерянности, явился, она попросила его отправиться в лагерь Шамплена и забрать багаж, который она оставила там вечером в день своего прибытия. Он ушел.

Забавная фигура солдата короля Франции тут же вызвала всевозможные вопросы, пересуды. Анжелика рассказала историю о подвигах славного малого, после чего разговор стал еще веселее, посыпались анекдоты.

Огромные блюда с кушаньями одно вкуснее другого сменялись беспрерывно. По случаю торжества был принесен в жертву кабан. Для американцев тех времен устрицы, омары, индейка, семга, дичь были, из-за почти каждодневного употребления, пищей для бедных.

Место Анжелики оказалось справа от Колена, сидевшего на одном конце стола. На другом восседал Жоффрей де Пейрак, справа от него находилась прекрасная Инее, слева Абигель, напротив мадам Маниго. Чуть поодаль от нее сидел Жиль Ванерек, фламандец с Круглым лицом. Он буквально пожирал Анжелику своими черными горящими глазами. Дальше занимали места мужчины и женщины вперемежку, французы и англичане, одни в нарядных ливреях, другие в строгих темных одеяниях с белыми воротниками, и особы духовного сана: монах-реформат, бретонский священник с корабля «Бесстрашный» отец Бор, несколько грубоватый жизнелюб аббат Лошмер. Его нисколько не смущало соседство пасторов Бокера и Пэтриджа. Акадийский дворянин, господин де Рандон, прибывший только утром из Порт-Руаяля, вел беседу со своим побратимом, великим вождем Мик-Маком, который, хотя и вытирал рот своими космами волос, все же казался самой важной персоной, благодаря поистине королевской осанке.

Его присутствие удивляло и даже шокировало англосаксов, но они воспринимали это как одно из проявлений свойственной французам оригинальности, которая часто раздражала их, но вместе с тем казалась и созданной для того, чтобы позволять иностранцам познать радости вседозволенности, экстравагантности, причуд и даже греха, не проявляя при этом никакой инициативы. И даже очень суровый Джон Нокс Мазер нисколько не заботился о воздержании и не чувствовал вины, лихо опорожняя оловянную кружку – вина-то были французские.

Хозяин и хозяйка были французами. И уже одно это давало хозяйке право быть поразительно красивой и роскошно одетой, вызывая у мужчин нескрываемый восторг. И тем хуже, если это грозило неизбежным нарушением шестой заповеди, ведь даже в глазах самого Господа Бога французский грех – наполовину прощенный грех. Ну, а если рядом с тобой оказалась испанская гостья, благоухающая жасминными духами, запах которых столь же тяжел, сколь и взгляд ее бархатистых черных глаз, наполовину скрытых веером из черных кружев, то страх и ужас от такого соседства смягчался тем, что все это происходило за французским столом, на земле французской концессии.

Разве сама природа этой нации, ветреной и легкомысленной, не состоит в том, чтобы уметь привносить во все ситуации немного фривольности?

Разве не правда, что только французы обладают секретом допускать в своих колониях такое смешение народов, которое, вместо того, чтобы вести к кровопролитию, вызывает лишь легкую пьянящую эйфорию, позволяющую, уже час спустя, думать, что все люди братья, и на земле вполне может воцариться мир?.. Английский адмирал заявил:

– Голдсборо вскоре станет самым роскошным местом на всем американском побережье. Я даже не уверен, могут ли испанцы, в своих укрепленных городах во Флориде, вести такую веселую жизнь. Правда, вы совсем не даете им для этого свободного времени, господа флибустьеры, – сказал он Ванереку.

– Они получают по заслугам – ответил тот. – Вот поэтому я и нахожусь здесь. И полностью разделяю ваше мнение, что в Голдсборо гораздо лучше, чем в каком-либо другом месте.

– В чем же секрет вашего таланта, месье де Пейрак, благодаря которому вам удается из явного зла извлекать добро? Ведь недостаточно хотеть добра, нужно еще, – как бы это сказать, – чтобы это добро превратилось в реальность, – сказал Нокс Мазер. Обильные возлияния располагали его к любимому занятию: порассуждать на всякие духовные и богословские темы.

– Я думаю, что все дело не в таланте, а в том, чтобы отдавать предпочтение жизни, – ответил де Пейрак. – Иногда приходится против своей воли прибегать к лишению жизни – несовершенство мира толкает к этому – но, по-моему, добро заложено в жизни.

Служитель культа нахмурил брови.

– Хм-хм! Не сторонник ли вы, случайно, Бенедикта Спинозы, этого еврея из Амстердама, хорошо известного философам, вечно не согласного ни с иудаизмом, ни с христианской доктриной?..

– Знаю, знаю, это он сказал: «Все, что помогает человеку существовать, то-есть жить, есть Добро, а то, что мешает, есть Зло»…

– И что вы думаете по поводу этих расплывчатых и весьма настораживающих слов? Не значит ли это отрицать верховенство воли Всевышнего?

– Нет, это значит, что мир меняется, но его становление идет медленно и болезненно. Только язычникам, к которым мы принадлежим по своему происхождению, свойственно упорствовать в поклонении своим идолам. Что же касается вас, господа протестанты, то вы уже вступили на путь преобразований. Не вы ли начали рушить церковные статуи, не вы ли, господа англичане, уже сделали шаг к либерализму, обезглавив своего короля? Но осторожней! Один шаг вперед иногда заканчивается двумя шагами назад.

– Господа, господа! – воскликнул отец Бор в полном смятении. – Что вы говорите? Мне не надо было садиться за ваш стол. Ваши слова пахнут серой… Отрубать голову королям! Рушить церковные статуи!… Хватит! Хватит! Вы забываете, что все мы божьи создания, и поэтому обязаны подчиняться законам божьим, соблюдать иерархию, установленную Всевышним на земле. Это касается как догм Святой церкви, прежде всего, так и решений князей, которые по божественному праву руководят нами. Им отрубать голову! Подумать только!.. Вас ждет ад! Такие слова здесь говорят, что прямо в дрожь бросает!..

– Но здесь и пьют доброе, крепкое вино, – вмешался Ванерек. – Выпейте лучше с нами, святой отец. Не зря говорят, что самые дурные слова остаются на дне стакана.

– Конечно, выпейте с нами, – поддержала Анжелика, одарив священника очаровательной улыбкой. – Вино тоже божий дар. И только оно может помочь французам и англичанам, собравшимся вместе, забыть то, что их разделяет.

Адемар просунул голову в приоткрывшуюся дверь.

– Я принес ваш бочонок, госпожа графиня. А что прикажете делать с сундуком барона со скальпами инглизов?

Анжелика расхохоталась.

От крепкого вина и пряной пищи она пришла в сильное возбуждение.

Адемар своим вопросом насчет сундука барона де Сен-Кастина со скальпами англичан доконал ее окончательно.

Слава богу, слова простоватого солдата затерялись в гуле голосов, а переливчатый смех Анжелики, прозвучав, как серебряный колокольчик, отвлек гостей от Адемара и очень кстати заразил всех очаровательной веселостью.

Заметив устремленные на нее взоры, Анжелика поспешила вовлечь гостей в состязание шуток, острот и каламбуров, чтобы как-то оправдать свою чрезмерную смешливость.

– Не кажется ли вам, братья мои, что мы погрузились в хаос распутства и всякого рода мерзости? – спросил своих единоверцев Джон Нокс Мазер. Глаза его иступленно горели, как у мученика, брошенного в костер.

– В том-то и сила избранников божьих, что им удается удержаться на краю пропасти и не упасть в нее, – ответил преподобный Пэтридж, чей замогильный голос не заглушался даже взрывами смеха.

Духовные лица были и впрямь довольны собой: еще бы, находясь на грани вседозволенности, они не поддавались искушению.

Анжелика смеялась все громче, почти до слез, как она ни сдерживалась, и гости, разгоряченные обильной выпивкой, охотно вторили ей.

Не беда, что такое бурное проявление веселости кому-то казалось несколько неуместным. Разве не сам хозяин Голдсборо заставил ее играть перед всеми эту роль? Ее муки, ее истерзанное сердце нисколько его не беспокоили. Она должна быть графиней де Пейрак. Так он решил. И никаких отступлений. Драма, которая их разделяла, должна быть скрыта и окончательно забыта. Ему, конечно же, это было не так важно, как ей. Теперь она не угадывала ход его мыслей. Она предпочла бы видеть его в ярости, как в тот вечер, чем явно безразличным к ней, словно она пешка в его игре. Тщательно продуманная им постановка комедии, которую она разыгрывала, служила выполнению его планов Его хитрость дошла до того, что он усадил ее справа от Колена.

Если бы Колен не был столь благороден, она не испытывала бы такого смятения. Взвинченная до предела, она чувствовала в себе порочное желание положить конец установившемуся между ним и Жоффреем сообщничеству. Ей хотелось уколоть его побольней и снова испытать над ним свою власть. Ее сверкающие глаза искали его взгляда, и она бесилась от того, что когда он поворачивался к ней, она не находила ничего, кроме безразличия, явно напускного, но непоколебимого. Жоффрей отгородил ее и от Колена. Он взял у нее все, вырвал все, что можно, а потом отбросил от себя, вконец опустошенную.

Сердце ее страдало, мысли путались. Но с виду она казалась самой жизнерадостной, самой очаровательной и, как солнце, озаряла своим светом и великолепием этот деревенский стол, за которым изгнанники старались заново пережить счастливые дни своей жизни, проведенной в Старом Свете.

Один лишь Жоффрей мог почувствовать, сколько напряжения и искусственного возбуждения было в смехе Анжелики.

Так же, как и сидевшие рядом, он уловил в словах Адемара какой-то намек на непонятную историю со «скальпами англичан», что вызвало такую вспышку веселья у Анжелики. Но слова солдата потонули в шуме голосов. И он, как и все прочие, предпочел не углубляться в смутные размышления. После все выяснится. А сейчас не самый подходящий момент для опасных дознаний.

Анжелика смеялась и страдала. А он, взволнованный ее поразительной красотой, возмущенный ее отчаянной смелостью, видя ее гордо приподнятый маленький подбородок и великолепные глаза, устремленные на Колена, невольно восхищался той быстротой, с какой она приняла брошенную ей перчатку, ее упорством в противостоянии всем унижениям, которым он подвергал ее. Ему никак не удавалось понять, в чем причина страданий, превративших ее в натянутую струну.

Грубо отвергнутое, лишенное света участия, женское сердце стало для него недоступным. Они потеряли способность понимать друг друга без слов.

Ему и в голову не приходило, что страдает она именно из-за него. Ее прекрасное лицо с синяком, плохо скрытым под румянами, вызывало у него тревогу. Анжелика была натурой гордой, из породы тех женщин знатного происхождения, которых никогда не покидало благородство, чувство собственного достоинства и высокого положения. Управлять и подчинять своей воле таких женщин, которым пришлось в детстве питаться каштанами и ходить босиком, было очень трудно. Знатность у них в крови. Могла ли Анжелика когда-либо забыть, как он с ней обошелся?

Беспокойство, в котором ему не хотелось признаваться, мучило его с тех пор, как он увидел ее лицо на следующий день после того ужасного вечера, когда еще не рассеялся дым драматического сражения. Его охватил ужас. «Я и не подозревал, что ударил ее так сильно», – подумал он, замерев от страха. Никогда, никакая женщина не могла настолько вывести его из себя. – «Я мог бы убить ее».

Разозлившись на себя, он начал еще больше сердиться на нее… И, как ни странно, влекло его к ней вдвое сильней…

При каждом брошенном на нее взгляде он чувствовал, как волна нежности и чувственности захватывает его и несет к ней с одним единственным желанием – заключить ее в свои объятия. Слишком долго его руки не касались ее. Прав был Ванерек, когда с напускным легкомыслием гуляки, стесняющегося своей философской мудрости, советовал ему: «Поверьте мне, сеньор де Пейрак, ваша супруга из тех женщин, которых „стоит“ прощать…»

С трудом, но он должен был признать, что она, несмотря на пережитое унижение, сумела сыграть роль «графини де Пейрак», как требовали того обстоятельства, и держалась в течение трех прошедших дней, мучительных и решающих, как достойная супруга. За это он будет ей всю жизнь втайне благодарен.

Украдкой наблюдая за ней, он невольно все больше убеждался в том, что все в ней «стоило» прощения. Не только ее красота и совершенство тела – искушение, перед которым ему меньше всего хотелось бы устоять, – но прежде всего ее «сущность», которую он ценил как великое сокровище.

Ему казалось, что он ненавидит ее и в то же время не может противиться той тайной, удивительной силе, которая дана была только одной Анжелике.

Так было и в то памятное утро, во время кровопролитного боя на корабле «Сердце Марии», когда он, задыхаясь от напряжения после схватки, вдруг остановился, уверенный в победе, и, осознав, насколько смертельной была битва, неожиданно подумал: «Какое счастье, что она в Голдсборо!..»

Как только несчастные раненые узнали, что она в Голдсборо, они сразу же воспрянули духом, даже те из них, кто знал о ней только понаслышке. «Дама с Серебряного озера, француженка-целительница! Красавица! Знающая секреты всех трав.., их целебные свойства… Говорят, в ней какая-то магическая сила. Говорят, она на берегу… Скоро придет к нам… Мы спасены…»

Все мужчины ее обожали!.. Что ж тут поделаешь?..

Сейчас ее звонкий смех то воспламенял его, то мучил и подчинял, как и всех присутствующих мужчин, своей чарующей силой, склоняя к снисходительности и позорной капитуляции.

Он продолжал беседовать со своими гостями, сидя за праздничным столом, а в глубине его сознания возникали, переливаясь красками и смешиваясь, две женские ипостаси. Слабости Анжелики нисколько не умаляли ценное! и ее сильной человеческой натуры, которой он, после всех испытаний, наконец подчинился. Она доставляла ему наслаждение и в то же время вызывала у него гнев, поскольку он видел в ней женщину опасную, переменчивую, непостоянную. Он хотел ненавидеть в ней слабую легкомысленную женщину и в то же время страстно желал видеть в ней свою подругу, жену, ту, которой он мог бы доверять свои мысли и чувства, видеть в ней сладостное убежище собственных плотских страстей.

Руки его давно не касались ее. Тело его изнывало без нее. Смятение овладевало им.

Неожиданная ссора оставила в его сердце рану, через которую, как он чувствовал, уходят силы, так ему необходимые. Он плохо спал. Метался от страстного желания обнять ее. «Где ты, моя сладкая, моя нежная, моя любимая?..

Где твое оголенное плечо, на которое я так любил склонять свою голову? Где твои пальцы, такие нежные, такие волшебные? Где твои руки, крепко сжимавшие мое лицо и склонявшие его для поцелуя? Где твои губы, в которых были и страсть любовницы и нежность матери, о чем мы, мужчины, постоянно тоскуем! Ты уже начала привыкать ко мне, перестала бояться. И вдруг все рухнуло».

Граф подавил непрошенный вздох.

О чем думает она там, на другом конце стола? Теперь он этого не знал.

Последние дни ему случалось почувствовать, что он колеблется в своих решениях, сомневается в себе самом.

Только в Колене Патюреле он был полностью уверен. Колен, Король рабов, был человеком, которого он давно ждал. И как только узнал его, то сразу перестал видеть в нем соперника, решил, что никакая «история с женщиной» никогда не сможет отнять у него этого человека, рожденного быть народным вождем.

Но ведь он видел своими глазами, как рука Анжелики нежно, ласково ложилась на эту крупную, с львиной шевелюрой, голову.

Тогда, на острове, какое он испытывал страдание, ожидая измены в любую минуту!

Но как только он, спрятавшись за деревьями, увидел силуэт пирата, то сразу узнал в нем Короля рабов в Микнесе. Все сразу стало ясно, и от этого показалось значительней и трагичней. Он никогда не сомневался, что Анжелика любила этого человека. Это невольно вызывало в нем острое чувство ревности.

Колен заслуживал любви такой женщины. От этого воспоминания ядовитая капелька сомнений стала снова проникать в его сердце. Теперь ему вновь стало казаться, что он не в силах осуществить план, задуманный им и подготовленный против всего и всех.

Пока же он видел, как Анжелика поднимает на Колена свои прекрасные глаза, ища в нем сочувствия. Но суровый нормандец, из чувства лояльности по отношению к де Пейраку, притворялся, что не понимает ее вызывающе восхитительной улыбки. Жоффрей слышал ее чарующий, немного насмешливый голос:

– Господин губернатор, я, кажется, припоминаю, что когда мы находились в дикой стране, вы называли меня Анжеликой? Может, мы возобновим наши братские обычаи христианских пленников?

Бессовестная! Она не только в открытую идет на позор, но и сама отвечает ударом на удар.

А он-то глупец, готов был уже сжалиться над ней! Пусть страдает. Она это заслужила.

Он перенес все свое внимание на соседку слева, Инее Тенарес, сладострастное создание, смесь карибских, испанских и португальских кровей. Ее черные глаза ревниво следили за Жилем, который был слишком увлечен их смешливой хозяйкой. Де Пейрак прикоснулся пальцем к подбородку хорошенькой метиски, заставив ее отвернуться от грустного зрелища и посмотреть на него.

– Утешимся вместе, синьорита, – тихо и нежно шепнул он ей по-испански.