Текст книги "Цикл романов "Анжелика" Компиляция. Книги 1-13" (СИ)"

Автор книги: Анн Голон

– Вы, значит, не заметили, какие пуговицы были у него на камзоле, – сказал Виль д'Авре, провожая Анжелику до ее жилья. – Из чистого золота, с чеканкой в виде гербов. Благородного офицера, мундир которого они украшали, давно сожрали крабы. Я слышал как-то, что Пари начинал именно с этого. Может быть, и не здесь, но в мире достаточно и других берегов, на которых можно грабить потерпевших кораблекрушение. Это очень доходное предприятие при хорошей, конечно, организации. Поговаривают, что у него есть сундук, где он хранит более тысячи золотых пуговиц с выбитыми на них гербами чуть ли не всей знати мира. Это лишь слухи, но сейчас я уверен, что они близки к истине. Вы заметили, как он дернулся, когда я намекнул на некоторые способы накопления золота?

– Достаточно ли вы осторожны, маркиз? Вам не следует его провоцировать таким образом. Он может быть опасен.

– Да нет! У нас с ним такая привычка – иногда пикироваться. А в сущности, мы добрые друзья…

Вид у него был довольный и расслабленный.

– В целом все прошло отлично. Мы в добром здравии после этой пирушки в полутьме!.. Это само по себе результат. Я доволен этим вечером… Спите спокойно, Анжелика. Все уладится… Поверьте мне…

Однако он не добавил своего обычного: «Жизнь прекрасна, моя милая, улыбнитесь!»

– Я живу совсем рядом, – сказал он. – При малейшей необходимости зовите меня…

Когда на прощание он взял ее руку, чтобы поцеловать ей кончики пальцев, она невольно удержала его.

Она не могла совладать с собой. Ей просто необходимо было кому-то довериться.

– Вы верите, что он был здесь? – спросила Анжелика прерывающимся от волнения голосом. – Я живу как в дурном сне… Где он? Это же ужасно – гнаться за ним по пятам. Можно подумать, что он избегает меня, что он уклоняется от встречи… Где он? Может быть, они его убили?.. Может быть, он и не вернется? Вы все всегда знаете, я уверена, что вы и сейчас многое разузнали. Скажите мне всю правду. Я готова ко всему, лишь бы не эта мучительная неопределенность.

– Он приезжал сюда, это точно, – сказал сдержанно маркиз, – он был здесь всего два дня назад.

– С ней?

– Что вы хотите сказать, дитя мое? – ласково спросил Виль д'Авре и взял ее руки в свои, как бы поддерживая ее.

– Что говорят здесь о нем… и о герцогине де Модрибур?

– О нем?.. Что ж. Его здесь знают; одни его боятся, другие уважают. Он граф де Пейрак, хозяин Голдсборо. Ходят слухи, что Никола Пари хочет продать ему свои владения по берегам залива Святого Лаврентия. Именно в связи с этим они встречались на прошлой неделе.

– А она?

– Что вам известно? – спросил в свою очередь маркиз.

Анжелике пришлось капитулировать.

– Она сказала мне, что он ее любовник, – призналась она сдавленным голосом и довольно бессвязно рассказала о своей встрече с Амбруазиной.

Виль д'Авре слушал молча, часто хмурился, и Анжелика почувствовала, что нашла в нем искреннего друга, причем более надежного, чем ей раньше казалось.

Когда она закончила, маркиз покачал головой, не скрывая своих сомнений. Он не был ни удивлен, ни потрясен.

– Мнения о нашей дорогой герцогине в здешних краях резко разделились, – сказал он. – Одни превозносят ее до небес как святую, обладающую безупречными добродетелями. Таков бретонский капитан, который готов сменить веру, чтобы ей понравиться. Другие, менее легковерные, догадываются о том, какова ее подлинная натура. Но, похоже, репутацию свою она бережет. Может быть, она и пускает к себе в постель кое-кого из окружающих ее изголодавшихся мужиков, но это остается в тайне.

– Так было и в Голдсборо, и в Порт-Руаяле, – брезгливо заметила Анжелика. – Одни лгут, другие помалкивают от стыда или от страха, третьи строят себе иллюзии и преклоняются перед ней.

Она на мгновение заколебалась, затем решила не скрывать ничего из испытанного ею унижения.

– …У нее на стене висел камзол Жоффрея.

– Чистая комедия!.. – живо отреагировал Виль д'Авре. – Хитрый ход, чтобы вывести вас из себя. Она знала, что вы приедете. И хотела вас уязвить… Она украла этот камзол…

– Вы уверены? – умоляюще воскликнула Анжелика.

– Почти уверен! Это так на нее похоже. И хитрость ее чисто женская. Надеюсь, вы на нее не клюнете. Меня более беспокоит другое: готовясь к вашему приезду, она постаралась подготовить соответствующим образом местных жителей, которые при встрече с вами могли поддаться вашему обаянию. С ее подсказки одни принимают вас за опасную интриганку, другие – за распутницу, которая спит с индейцами, либо за дьявольское отродье на службе у еретиков, которые намерены изгнать правоверных французских католиков с земель, отведенных им Богом. Для тех, кто питает симпатии к графу де Пейраку, вы Мессалина, наставляющая ему рога, а для тех, кто его боится, вы тоже опасны, так как беззаветно преданы ему.

– Мне показалось, однако, что Никола Пари говорил со мной если и не любезно, то во всяком случае без открытой враждебности.

– Старик – это особая статья. Он верит самому себе, и даже Амбруазина не в силах помешать ему думать по-своему. Но он вбил себе в башку, что должен жениться на ней, ухаживает за ней со всей настойчивостью, и один Бог знает, до какой степени может задурить ему голову эта сирена со змеиным языком.

Рассказ об измышлениях, распространяемых о ней Амбруазиной, Анжелика слушала вполуха. Куда важнее для нее было возрождение надежд, связанных с ее мужем.

– Значит, и здесь, ссылаясь на Жоффрея, она солгала?..

– Думаю, да… Вы мне рассказали, с какой злобой она отзывалась о мужчинах, что она хотела убить Абигель, что скрипела зубами при одной мысли о любви и уважении, какие питают к вам чуть ли не все. Именно к вам, а не к ней… Но в этих ее излияниях нет ни малейших признаков торжества любовницы, уверенной в чувствах мужчины, отвоеванного у соперницы… И я готов биться об заклад, что ее попытка поймать в свои сети нашего несгибаемого графа, сеньора де Пейрака кончилась для нее полнейшим унижением. Похоже, что ее горестные упреки по адресу мужчин об этом как раз и свидетельствуют.

– Значит вы не верите, что он ее любовник?

– Впредь до дальнейших указаний, нет, – заявил он шутливо.

– Боже! До чего я вас люблю, – воскликнула, обняв его Анжелика.

Обрадованная и успокоенная новыми надеждами, она отправилась спать.

Кантор приютился в пристройке, и Анжелика слышала, как он ворочался, а иногда негромко храпел за перегородкой. Это обеспечивало ее безопасность, не говоря уже о сагаморе Пиксарете, который сидел перед домом у маленького костра, завернувшись в походное одеяло, и поддерживал огонь, бросая в него время от времени ветки.

Ночь была сырой и холодной. Казалось, соль и запах трески въелись во все, проникали всюду, даже под одежду. Густой туман опустился на поселок. Анжелика не стала разжигать огонь в очаге, а забралась сразу под одеяла, разостланные на дощатом щите, служившем постелью. Жилища, которые часть года пустуют в зависимости от скитаний и передвижений рыбаков, похожи друг на друга. Все та же грубо сколоченная мебель – кровати, столы, табуретки, – сарай с запасом дров, иногда несколько котелков, кувшинчиков и сделанных из тыкв бутылей.

В их жилище, довольно просторном, имелись также две скамьи с подлокотниками, сделанные из ошкуренных жердей и поставленные по обе стороны очага, да трухлявый сундук в углу. На балках были развешаны початки кукурузы и шкуры каких-то мелких зверьков.

Анжелика вся дрожала от холода. Она никак не могла заснуть, а задремав, просыпалась внезапно с ощущением пережитого кошмара. Огромные ньюфаундленды Никола Пари свободно бродили по поселку. На ночь их отвязывали, и они несколько раз с ворчанием подходили к Пиксарету, вынюхивали что-то через щели в стенах хижины. Это напоминало Анжелике деревню, ее детские страхи перед волками.

Она вспомнила, что герцогиня, обвиненная ею в попытке отравить Абигель, не отрицала в общем и своего намерения убить ее котенка. Когда Анжелика думала о безобидном зверьке, попавшем в руки этой жестокой женщины, ужас, внушаемый ей Амбруазиной, перерастал в своего рода недомогание. Зло, причиняемое животным и маленьким детям, всегда вызывает особое чувство омерзения. Нападение на существа, которые не могут защитить себя, лишенные не только необходимой физической силы, но и такого средства общения, как слово, – это свидетельство крайней подлости, всегда считавшееся у людей первым признаком сатанинского начала. Люди видят в этом проявление худшей части человеческого «я», головокружительную бездонную пропасть своей порочности, своего грехопадения и безумия, печать вечного проклятия…

Проникая в сердце человека, Сатана хочет увидеть в этом отражающем образ Бога зеркале свои гримасы…

«Когда я была маленькой девочкой, – подумала Анжелика, – мне было жаль Дьявола, настолько отвратительным рисовали его в наших церквах…» На мгновение она задумалась. Вспомнились церкви Пуату, с фасадами, украшенными каменными фигурами, лепниной, изображающей гроздья винограда и сосновые шишки, темные, словно пещеры, залы… освященные просфоры по воскресеньям, ладан… чей запах из поколения в поколение служил для изгнания Сатаны… Там, в Старом Свете, и в добрые, и в трудные годы, век за веком Сатана был в союзе с людьми в своем привычном облике отвратительного животного.

Но здесь, в девственных лесах, оставаясь не менее опасным, он обретал свой подлинный лик, лик ангела…

«Я брежу. Но эта Амбруазина!..» – сказала себе Анжелика, возвращаясь в реальную жизнь, как возвращается к равновесию человек, оступившийся на лестнице. Она попыталась сдержать сердцебиение и закрыла глаза, стараясь заснуть, но смутные мысли продолжали будоражить ее воображение.

– Зачем она сказалась уроженкой Пуату, хотя это явно не так?.. Чтобы покорить меня, усыпить мою настороженность… Каждое ее слово преследует определенную цель, вплетается в интригу с намерением меня ослепить, сбить с толку, но так, чтобы я и не догадывалась об этом.

Она старалась не думать о Жоффрее… А просто ждать. Виль д'Авре подтвердил, что он отплыл к Ньюфаундленду. Огромный остров на востоке, где-то на краю света… Вернется ли он? Вернется ли вовремя?

Анжелике показалось, что ожидание стало ее жизнью, а все происходящее есть символ борьбы против сил отчаяния, чтобы заслужить, да заслужить, чудо воссоединения с ним на этой земле.

Разве могли они в свое время правильно оценить это беспокойное счастье?

Когда на «Голдсборо» Рескатор снял свою маску, чтобы открыть той, которая была когда-то его женой, черты графа де Пейрака, их исстрадавшиеся сердца вновь соединились, чтобы осознать неизменность их первой любви.[116]116
  См. «Анжелика и ее любовь».


[Закрыть]

Казалось, сейчас все разыгрывается снова, но с удвоенной силой и в чистом виде. Именно в эти дни ей пришлось потерять и вновь найти его. И все страдания опять ожили, еще более жгучие. Как и все радости, какие придут, возможно, позднее.

Она проснулась более спокойная, более уверенная в себе. Сегодня она начнет действовать.

Перед тем как встать, еще в полудреме она снова обдумала каждый факт, как обдумывают каждую деталь предстоящего сражения. Мучившая ее интуиция подсказывала ей прежде всего, что существует связь между Амбруазиной де Модрибур и негодяями, которые устраивали кораблекрушения и преследовали их по пятам.

«У них есть главарь, – говорил Кловис, – которому они подчиняются и который находится на берегу. Они называют его Велиалит».

Велиалит! Это пахнет чем-то сатанинским, с явным намеком на женское начало.

Она высекла огонь, зажгла фитиль в ночнике с тюленьим жиром, поставила его на скамейку, нашла конверт, засунутый под подушку и достала записку, найденную в кармане убийцы.

Анжелика еще раз прочитала текст, поднесла бумажку к носу и попыталась, закрыв глаза, уловить исходящий от нее запах.

– Я приду вечером, если ты будешь умницей…

Амбруазина!

В ее памяти возник образ… Образ убийцы с всклокоченными волосами и окровавленной дубинкой в руке. Амбруазина… Амбруазина, укрощавшая этого грубого зверя своими порочными ласками… Она способна на все. А если это так, слова Лопеша, матроса с корабля Колена, услышанные ею на «Сердце Марии», приобретают особый смысл: «Когда ты увидишь высокого капитана с фиолетовым пятном на лице, знай, что твои враги неподалеку».

Жоб Симон, капитан «Единорога», корабля, зафрахтованного герцогиней де Модрибур для доставки в Квебек королевских невест… Но это честный человек, который первым рассказал о совершенном на них покушении.

Где же то общее, что связывает эти три величины: корабль с оранжевым флагом и его бандитский экипаж, «Единорог», на котором плыли Жоб Симон и герцогиня, и «Сердце Марии», принадлежавшее корсару по имени Золотая Борода, нынешнему Колену Патюрелю, так как и он, пусть не прямо и не умышленно, участвовал, похоже, в заговоре, имевшем целью уничтожение Пейрака и разграбление Голдсборо.

Анжелику охватило предчувствие, что она приближается к открытию очень важной истины.

И вдруг все рассыпалось. Нет, тут что-то не то. Одна деталь, и не последняя по важности, разрушила ее тщательно выстроенные гипотезы. Ведь те самые бандиты, которых она обвинила в сообщничестве с герцогиней де Модрибур, завлекли «Единорог» на рифы и уничтожили его экипаж. Следовательно, они не могли получить от Амбруазины приказ о таком преступлении, поскольку речь шла о ее собственном корабле, ведь она была на его борту и лишь чудом спаслась от гибели.

Чудом!., если только не пришел час для того, чтобы сбылось видение, явившееся той монашке из Квебека.

Дьяволица, сидящая верхом на единороге… выходит из вод морских на берег близ Голдсборо…

Женщина с ребенком на руках вступила на песок… своей маленькой ножкой, затянутой в дорогую кожу и красные чулки, и… двинулась им навстречу изящной и легкой походкой.

Платье ее было покрыто грязью и порвано… Мадам Каррер, которой пришлось его стирать и чинить, сказала:

– Что-то мне непонятно с этим платьем… Что-то здесь нечисто. Можно подумать, что…

Хотела ли она сказать, что его порвали и измазали грязью нарочно!

Анжелика упрекнула себя за то, что не расспросила как следует эту женщину, не заставила ее рассказать все до конца.

Анжелика решила забрать у Амбруазины камзол Жоффрея и стала ждать, наблюдая за ее домом, когда та отправится к мессе.

Она увидела, как целая компания во главе с «благодетельницей» двинулась к церквушке, колокол которой призывал верующих на молитву.

Здесь, в Тидмагуше, герцогиня держала свой двор, как настоящая королева. Она прибыла сюда раньше Анжелики, солидно обосновалась, и ее не так-то просто было свергнуть. Амбруазине необходимы были не только ее «невесты», секретарь и Жоб Симон, чтобы ее сопровождать, но также поклонники и почитатели, причем в большом количестве. Там был Никола Пари, а также несколько вчерашних гостей, включая и капитана рыболовной шхуны, довольно много бретонских рыбаков и, конечно, Виль д'Авре, как обычно раскованный и элегантный, шагавший по песчаным тропинкам с такой грацией и непринужденностью, как будто он прогуливался по аллеям Версаля.

Как только кортеж скрылся в лесу, Анжелика бросилась к дому Амбруазины. Она схватила камзол Жоффрея и прижала его к сердцу. Затем оглянулась вокруг.

В голову ей пришла мысль воспользоваться случаем, чтобы побольше узнать о своей противнице. Она принялась открывать сундуки, сумки, выдвигать ящики. Переворошила ткани, белье. От всего исходил тот колдовской запах, который поразил Анжелику еще тогда, когда герцогиня в первый раз вступила на берег Голдсборо.

Странный это был случай, вне времени и пространства. Она содрогнулась, вспомнив о нем. Каково же было его скрытое значение?

Откуда столько одежды у потерпевшей кораблекрушение женщины?.. Сундуки были полны. Подарки поклонников? Жоффрея?.. Ее больно кольнуло в сердце, но она запретила себе думать об этом дальше.

Анжелика продолжала свои поиски, не находя ничего полезного для своего расследования. Вдруг из кармана одного из платьев выпало несколько сложенных листков. Подняв их, Анжелика сразу же узнала письмо отца де Вернона.

Как же это письмо попало в руки герцогини де Модрибур? Приказала ли она догнать и убить шведского мальчика, который принес посмертное послание иезуита? Почему стремилась любой ценой завладеть письмом? Почему хранила его в своем сундуке? Какой чрезвычайно важный секрет раскрывался в его строках, которые Анжелике не удалось прочесть до конца?

Тогда, охваченная тягостными воспоминаниями после первых же прочитанных слов, она прервала чтение, положила послание на стол, и в этот момент в комнату вошла Амбруазина, а мальчик, доставивший письмо, исчез. Сколько раз впоследствии она упрекала себя в излишней чувствительности, помешавшей ей сразу же ознакомиться с полным текстом письма, от которого, возможно, зависела судьба всех.

Одной из причин, заставивших Анжелику попытаться как можно быстрее найти Пейрака, а не ждать его спокойно в Голдсборо, была неотвязная мысль об исчезнувшем письме, в котором, похоже, возводились на нее очень опасные и трудноопровержимые обвинения и которое могло попасть в руки непримиримому отцу д'Оржевалю прежде, чем она и ее муж смогут подготовить план защиты против чудовищной клеветы.

Но сейчас, когда она вновь нашла его в логове дьяволицы, в мозгу Анжелики началась неторопливая работа, подводившая ее постепенно к пониманию скрытого смысла слов, написанных иезуитом. Сначала они поразили ее в самое сердце, как свидетельство измены дорогого и верного друга.

Прижимая к груди свою бесценную добычу – зеленый вельветовый камзол и письмо отца де Вернона – Анжелика крадучись вернулась к себе. Забаррикадировав дверь, она положила камзол Жоффрея на стол около себя и принялась за письмо, листки которого, затвердевшие от долгого лежания, слегка похрустывали при развертывании. Глаза ее моментально узнали ранее прочитанные слова.

«Да, мой отец, вы были правы… дьяволица в Голдсборо… она установила там атмосферу разврата, сладострастия и преступлений»…

Однако на этот раз его элегантный, четкий почерк не показался ей столь уж враждебным и обвиняющим. Перед ней был друг. В написанных им строках сквозила глубокая чистота его личности, беспристрастной, холодной, но в то же время пылкой. Она поняла, что в письме, которое она вновь держала в руках, иезуит хочет поговорить с ней вполголоса, сообщить ей доверительно свою страшную тайну. Поскольку пакет с его посланием не мог быть вручен тому, кому оно адресовалось, отец де Верной передавал его Анжелике, графине де Пейрак, что он уже пытался сделать перед своей смертью. «Письмо… к отцу д'Оржевалю… нельзя допустить, чтобы оно…» Она поняла теперь смысл его последних слов. Собрав все силы, он обращался к ней с мольбой: «Нельзя допустить, чтобы письмом завладела она. Дьяволица… Проследите за этим, мадам. Я один знаю правду, но если герцогиня им завладеет, она эту правду задушит… Тогда Зло и Ложь будут по-прежнему смущать умы, толкать людей в бездну несчастья и греха… Прожив несколько дней в Голдсборо и ужаснувшись увиденным, я использовал всю мою интуицию, силу моей научной мистики и стремления к добру, чтобы открыть истину… Раскрыв ее и изложив в этом письме, я умираю, не получив возможности публично рассказать о ней… Попытайтесь, мадам, опередить этих дьяволов… Это письмо… к отцу д'Оржевалю… нельзя допустить, чтобы оно…» Все произошло так, будто он сидел рядом и объяснял ей все своим тихим голосом. Затем, собравшись с силами, Анжелика принялась почти с благоговением читать те строки, которые ей не удалось прочесть когда-то.

Да, мой отец, вы правы… Дьяволица в Голдсборо…

«Это поистине ужасная женщина… прячущая свои низменные инстинкты и изощренность в пороках под внешним, – обаянием, умом и даже набожностью, умело используемыми ею, чтобы привлекать людей и вести их к гибели, как плотоядные цветы в американских лесах, используя яркие краски и нежные ароматы, привлекают насекомых и птичек и тут же их пожирают. Без всяких колебаний она идет на святотатство. Она может принимать причастие, совершая смертный грех, лгать на исповеди и даже пытаться совратить слуг божьих в духовном сане. Я не могу еще сказать, является ли она жертвой того, что в теологии носит название наваждения, то есть происков дьявола, влияющего на душу и тело человека извне и заставляющего его действовать почти бессознательно, в состоянии, близком к безумию; или дело идет о довольно обычном случае одержимости, когда дьявол вселяется в тело и сознание человеческого существа и завладевает его личностью, или, наконец, перед нами более редкий и опасный пример перевоплощения злого духа, демона, порожденного Сефиротическим древом, близкого к одному из семи черных принципов Гулифаха, в нашем случае дьяволицы, получившей возможность перевоплощаться, чтобы жить какое-то время среди людей и сеять в их душах разложение и грех.[117]117
  Некоторые из использованных в письме иезуита терминов позаимствованы из письма XVII в., описывавшего один из случаев демонологии.


[Закрыть]

Вы, как и я, знаете, что этот случай редок, но отнюдь не исключено, что именно с ним мы столкнулись в данном деле, поскольку он еще раз подтверждает правильность ваших выводов, отец мой, в вопросе, который не дает вам покоя уже около двух лет, и в большой мере соответствует откровениям ясновидящей из Квебека, о которых вам когда-то сообщили.

Возникла прямая опасность появления Дьяволицы в Акадии. Ваша неусыпная забота о дорогой для вас стране требовала проявить внимание даже к такой форме предупреждения, проанализировать это видение, вскрыть его предпосылки, словом, пойти по следу дьяволицы, как охотник идет по следу зверя в лесу, определить признаки явления, его начало, его возможное развитие.

Следы привели вас в Голдсборо. Так называется недавно возникшее поселение на берегах Пентагуета, созданное довольно неожиданно и почти без нашего ведома одним джентльменом удачи, не представлявшим какую-либо страну, но более или менее близким к англичанам. Проведенная вами проверка установила, что речь шла о знатном французском дворянине, изгнанном из королевства за давние преступления, связанные с черной магией. Все совпало. Затем рядом с ним появилась женщина, прекрасная и обольстительная. Сомнения отпали окончательно…

Удалившись от этих мест на несколько месяцев в связи с поездкой в Новую Англию, я не следил за ходом событий и, догадываюсь, именно из-за моего незнания этого дела и, можно сказать, из-за безразличия к нему, что определяло мою беспристрастность, непредвзятость и большую свободу в принятии решений, вы и поручили мне, «не сняв сапог», по прибытии моего парусника в воды Акадии проверить на месте ваши выводы и представить вам подробный доклад не только о реальном политическом значении происходящих в Голдсборо событий, но и о мистической сущности столкнувшихся там противников. Вы посоветовали мне отправиться в Голдсборо, лично встретиться с их участниками и прощупать их в деле, а составив свое мнение, сообщить о нем вам без прикрас и со всеми подробностями.

И вот сегодня вечером я снова в Голдсборо, куда я прибыл после нескольких недель расспросов и строгого расследования, моля Святой Дух просветить меня и направить на путь истины. Я пишу отчет и подтверждаю вам, отец мой, что – увы – предостережения свыше и ваши собственные опасения вас не обманули. Дьяволица в Голдсборо. Я ее видел. Я даже общался с ней. Я содрогался, когда встречался глазами с ее взглядом, в котором мелькали быстрые огоньки ненависти. Вам знаком тонкий и поистине сверхъестественный инстинкт этих созданий при встрече с нами, воинами Христа, на которых возложена задача их выявления и которые обладают необходимыми для этого средствами.

После всего сказанного я обязан, дорогой мой отец, провести нечто вроде воссоздания ситуации, к восприятию которой я не чувствую вас готовым и посему опасаюсь, что, получив мое послание со всей его суровой правдивостью, вы захотите отринуть его как результат мимолетного заблуждения…»

– Ох, уж эти мне иезуиты с их многословием! – воскликнула, потеряв терпение, Анжелика.

Она с трудом удерживала себя от соблазна пропустить несколько строк и перевернуть, не прочитав, несколько страниц, чтобы поскорее добраться до выводов. Сердце ее учащенно билось.

Он потерял меру, этот Мэуин, со своей красноречивой сверхосторожностью… Но ведь он не мог знать, что Амбруазина и ее свита должны были вот-вот вернуться с мессы, что она обязательно заметит развороченные при обыске вещи и пропажу хранившегося у нее письма.

Анжелика взяла себя в руки. Она должна прочесть письмо полностью, не пропустив ни единого слова, поскольку все в нем было исключительно важно, во все должна быть внесена полная ясность. И ей, несмотря ни на что, были понятны разглагольствования иезуита, ведь на его долю выпала трудная задача раскрыть дьявольскую мистификацию, обосновать необходимость пересмотра внешне бесспорных выводов, а ведь даже человека высокого ума трудно убедить в том, что его ввели в заблуждение собственные страсти, оправданные, по его мнению, высшим благом. И она чувствовала, что эту линию и вел отец де Верной по отношению к своему собеседнику, замечательному и грозному отцу д'Оржевалю, непримиримому противнику их всех, и в первую очередь ее, Анжелики, – присутствие которого в этом диалоге она постоянно чувствовала, так как именно к нему обращался Мэуин, тогда как его перо, неподкупное и осторожное, бегало по бумаге. Он явно имел в виду некоторые черты своего патрона, когда высказывал опасения, что, получив его суровое свидетельство, он может «отринуть его как результат мимолетного заблуждения, связанного с человеческой слабостью, жертвой которой может однажды стать каждый».

«Поэтому я прошу вас, мой дорогой отец, – продолжал он, – вспомнить о том, в какой мере я всегда стремился проявлять чувство справедливости при выполнении поручаемых мне в течение ряда лет заданий как среди ирокезов, так и в Новой Англии, как при правительстве Квебека, так и в Версале и в Лондоне.

Осуждая крайности, восторженность и предрасположенность, я всегда старался подавать факты в их реальном контексте, опираясь лишь на собственные наблюдения, да на помощь, я еще раз повторяю. Святого Духа, к которому я ежедневно обращаю молитвы с просьбой открыть истину.

Таким образом, я назову вам сегодня имя той, которая кажется мне орудием Сатаны среди нас, ясно осознавая, что мой единственный долг перед вами состоит в том, чтобы представить вам голую бесспорную правду, ведь именно такая правда вам нужна. Для меня она абсолютно очевидна, хотя я и понимаю, каким потрясением станут для вас мои выводы. Для начала остановлюсь на возможных ваших сомнениях. Я знаю, что вы ждете знакомое вам имя. Однако я назову вам не его.

Когда вы передали мне инструкции относительно этого нового задания, вы рекомендовали мне попытаться найти мадам де Пейрак, которая ускользнула от вас в Невееванике и отправилась, по вашим расчетам, в сторону Каско. Я понимал, что вы убеждены в виновности жены того, кто стал хозяином Голдсборо и доброй части других земель Акадии – от Верхнего Кеннебека до Мон-Дезера.

Все в мадам де Пейрак – красота, обаяние, ум, обворожительная внешность – соответствовало признакам, отличавшим ту, пагубного влияния которой на вашу паству вы опасались. Я и сам склонялся к тому же мнению и не без любопытства, признаюсь вам в этом, ждал встречи с этой женщиной, чтобы понаблюдать за ней вблизи и достаточно долго. При помощи случая и нескольких сообщников я нашел ее довольно быстро и взял к себе на борт. В течение нескольких дней нашего плавания мне было несложно составить о ней свое мнение. Одинокий корабль в море – это такое закрытое пространство, где его обитателям невозможно что-то изображать и не показать себя в истинном свете. Рано или поздно сверкнет молния, освещая всю глубину души каждого.

Мадам де Пейрак предстала предо мной конечно же женщиной необычной, но живой, неиспорченной, смелой, независимой без рисовки, умной без кичливости. Ее жесты и поступки отличались странной и подкупающей свободой. Однако побуждения, которыми они диктовались, выражали лишь естественное желание жить по своим вкусам и в согласии со своим темпераментом, дружелюбным, веселым и деятельным.

Это помогло мне понять, как сумела она завоевать преданность дикарей, и среди них ирокеза Уттаке, с которым, казалось, вообще нельзя договориться, и в особенности наррангасета Пиксарета, от капризов которого вы натерпелись в ходе вашей военной кампании. В этих необычных привязанностях я не вижу ни колдовства, ни извращенности. Мадам де Пейрак привлекает индейцев своим живым характером, их поражает, что эта женщина прекрасно владеет оружием, разбирается в травах, а ее рассуждения о высоких материях по глубине фантазии и изощренности ни в чем не уступают вычурным построениям индейцев, которые нам хорошо известны.

Тот факт, что она говорит уже на нескольких индейских языках, а также довольно сносно по-английски и по-арабски, показался мне в данном случае не признаком ее демонизма, как можно было подумать, а лишь проявлением одаренного в этой области ума, заинтересованного в общении с себе подобными, стремящегося к знаниям и не жалеющего для этого сил. Надо признать, что мало кто из женщин проявляет такую склонность из-за лености ума, присущего их полу, а также из-за слишком большого количества житейских забот, лежащих на их плечах.

Подводя итог, замечу, что она действительно человек незаурядный, но это не дает никаких оснований зачислять ее в лагерь противников добра и целомудрия.

Прибыв в Пентагует, я не счел нужным задерживать ее и дал ей возможность вернуться в Голдсборо, а через неделю прибыл туда и сам. Тогда-то я и встретил Дьяволицу…»

Анжелика закрыла на минуту глаза, пытаясь успокоить бешено бьющееся сердце, и перевернула последнюю страницу многословного послания. Она была так поглощена содержанием письма, настолько отвлеклась от своих сегодняшних забот, что забывала временами о том, что именно о ней говорил отец де Верной в этих строках, где, как дуновение ветерка, чувствовалась любовь к ней.

Что-то неуверенное и неоформленное, но глубокое и нежное как признание слышалось в этом голосе, звучащем из могилы. Она была потрясена этим открытием, породившим в душе ее чувство горячей признательности.

– О, Джек Мэуин! О, мой бедный друг! – прошептала она.

Она не имела права сомневаться в нем. Это было бы бесчестно. И была жестоко наказана сегодняшними угрызениями совести. В тот день, пробегая первые строчки письма, она испугалась, что за ними последуют слишком страшные выводы. Она поддалась волнению, испугалась. И этого колебания, этой слабости, длившейся какое-то мгновение, ничтожный отрезок времени, хватило для того, чтобы решился вопрос жизни и смерти невинного мальчика, маленького посланца умершего монаха, как и вопрос о победе дьяволицы над преследовавшим ее по пятам праведным судьей, разоблачившим ее именно в этом письме, которое Анжелика побоялась прочитать до конца, дрогнула, опасаясь найти там свое осуждение.