Текст книги "Болотная Империя (СИ)"

Автор книги: Анита Фрэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

   – Ты в правильную сторону глядишь, молодец, чутьё у тебя превосходное. Только учти, приобретённые языки сразу все не вываливай, на русском говори с акцентом, иначе примут за шпионку. Русский царь ненавидит шпионов!

   – И откуда ты всё знаешь? – хихикнула Адель.

   – Буквально только что слетал туда на разведку, подслушал их разговоры...

   – Чьи разговоры?

   – Шпионов, которые не дают царю шагу ступить, повсеместно его контролируют...

   – Примерно так же, как ты меня контролируешь?

   – Да что ты сравниваешь! Там шпионаж особый, по поручению покойной матушки царя. Она и при жизни за Петром следила, нанимала за деньги специальных людей. Видно, те деньги ещё не кончились, раз они продолжают вынюхивать про него.

   – А может, кто-то другой успел их нанять?

   – Ой, и верно! Как я сразу не додумался... Ну, ладно, иди вон к той избе, которая самая нарядная. Желаю наняться к царю в переводчицы, заработать много-много денег и... Остальное скажу потом. Надеюсь, ты потом учтёшь, кто навёл тебя на суверена Руссии и отблагодаришь по-царски! Ну, пока!

   Ворон хлопнул крыльями, хотел улететь, но тут вдруг заметил слёзы на глазах Адели.

   – Чего ревёшь?

   – Грустно мне. Попрыгунчики боятся свою живую маму, царь боится мёртвую, а мне даже бояться некого: моей маме на меня плевать, парням, которые забрали мои деньги, сама я не нужна оказалась. Никому я не нужна, никто меня не любит!..

   – Вот дурёха! Радуйся, что не изнасиловали, а деньги ты всегда сможешь заработать, владея секретом игры, подаренной отцом. Отцом, который тебя любит!

   Он каркнул и, наконец, улетел. Адель вздохнула.

   – Спасибо за напоминание об отце!..

   Об Эрике она вспомнила сама. И устыдилась. Он ведь тоже её любит! Cкорей всего, ещё не разлюбил, а она...

   Как хорошо, что есть на свете люди, благодаря которым ты можешь испытать любовь. Хоть когда-нибудь, хоть раз в жизни, хоть на один момент. Если бы не Эрик и не отец, Адель уже давно начала бы подозревать, что этих чувств не существует и что вряд ли стоит жить.

   Она вытерла слёзы, улыбнулась, пошла в том направлении, куда ей вот уже час как хотелось пойти. В дороге она расхохоталась. Буквально только что она страдала! Из-за каких-то чужих парней. Из-за воришек. Прав ворон, дурёха она.

   Девушка снова пристально вгляделась в горизонт. И где же там самая нарядная изба? На вид домики были все одинаковые.

   Адель поправила на спине вещевой мешок, одёрнула платье, пригладила пальцами волосы. Жаль, зеркало не взяла с собой в дорогу. Домашние упорно внушали ей, что прихорашиваться нет никакого смысла.

   – Что ты понимаешь в настоящей красоте и любви! – однажды произнесла мать, глядя не на дочь, а на своё отражение в зеркале.

   Уж она-то была создана для любви, в этом ни у кого сомнений не было.

   7.

   Немецких женщин можно смело разделить на две группы: «созданные для любви» и «созданные для любви к порядку». Последние явились основательницами знаменитого немецкого «орднунга». Адель, вольно или невольно, сознательно или нет, всегда причисляла себя ко второй категории. Не каждой немке удаётся принадлежать к обеим группам. Либо то, либо это. Екатерина Великая – редкий пример принадлежности к обеим группам. С лёгкой руки немецкой принцессы Россия в полной мере узнала, как можно активно любить, не выпуская при этом бразды правления государством. Случилось это в середине восемнадцатого века.

   Адель пока жила в семнадцатом, в самом его конце. Она ничего ещё толком не слыхала о наведении немецкого порядка в «Руссии», но инстинктивно мечтала наводить его. Присматриваясь к деревне с покосившимися домиками, она представляла себе, как бы она выглядела, эта местность, если бы там поселились её соотечественники. Шёл 1697 год. В сёлах «Руссии» порядка было маловато. Совсем мало. Пугающе мало.

   Накануне появления здесь, когда она ещё путешествовала с монахами, когда ещё даже не пересекли границу с «Руссией», она уже отметила убогость деревянных изб. Изредка мелькали каменные домики, иногда наполовину деревянные, наполовину глиняные или просто вымазанные глиной. И ни одной черепичной крыши!

   Войдя в деревню, Адель заметила, что ни один дом не отличался богатым внешним видом. Пышных садиков тоже не было. И где же та изба, на которую намекал ворон?

   Хотя немецким «орднунгом» нигде не пахло, зато ото всюду веяло вкуснятиной. Адель ощутила сильный голод и некоторое волнение в груди. Скоро ли она встретится с царём? Сразу ли удастся с ним поговорить? Ворон сказал, что Пётр Первый приехал на отдых инкогнито. Значит, нелегко будет отличить его от простонародья. Бехер также сообщил, что государь прибыл из Голландии. А её Эрик был родом из Голландии. Эрик... Временами Адель явственно ощущала его присутствие.

   Девушка лихорадочно соображала, чем она могла бы заинтересовать местных жителей. Нет ли там любителей рассказов о Европе, поданных с акцентом (не забыть бы о его употреблении). Нет ли там жаждущих вкусно накормить бродяжку, у которой отняты все деньги?

   Адель украдкой заглядывала в раскрытые окна и двери, но входить не решалась. Как ни странно, внутренность многих домишек выглядела аккуратно.

   8.

   Изба, в которую она, наконец, решилась зайти, была наиболее аккуратной. Её можно было бы назвать нарядной, хотя и с натяжкой. Вокруг избы простирался широкий двор, где на привязи стояли кони – целых несколько!

   Изба была совершенно пустой. Поначалу.

   Хозяева ушли не очень далеко, вскоре на горизонте возникла целая ватага одинаково одетых мужчин. Они выглядели очень добродушными, махали Адели. Ей даже показалось, что в её сторону летят воздушные поцелуи.

   Ворвавшись в дом, ватага заорала на своём, на тарабарском, скорей всего, на русском. Адель, уже владея всеми языками, не понимала смысла выражений, хотя отдельные слова были понятны. Каждое отдельное слово было ей понятно, а фразы целиком – нет. Кто-то тыкал в неё пальцем, кто-то снимал со стен изображения в виде небольших картин в раме. То были православные иконы, Адель и это не сразу поняла.

   Затем дикари стали тыкать в неё иконами, плевать через левое плечо и накладывать на себя свой крест. Не такой, как у латинян, а православный. Адель решила, что её приняли за нечисть.

   И, конечно же, ей сразу стало ясно, что нужно делать. Она мигом превратила одного из орущих мужиков в птеродактиля, перенесясь с ним в далёкое прошлое.

   Гномов в этот раз почему-то не было. Спрятались? От жадности? Не пожелали выдать Адели очередного отступного?

   Бросив прощальный взгляд вслед птеродактилю, который взвился в небо, девушка крикнула «Вперёд!!!»

   Снова очутившись в избе, она, как и ожидала, не застала там никого. Трусишки убежали. Можно было отдохнуть, поесть. На печи и внутри неё стояло множество горшков с яствами. Стол был накрыт красивой скатертью, на нём высился огромный каравай, по запаху – недавно испечённый.

   Невероятно, но вскоре трусишки вернулись. Во главе с царём! Они ждали его, готовили ему встречу, а Адель пришла первой и всё им испортила. Они стали тыкать в неё пальцами, называть ведьмой. Кто-то крикнул:

   – Государь, бей ведьму прямо в нос!

   Царь оказался не из пугливых, подошёл, хотел исполнить просьбу подданных. Девушка ловко увернулась, подпрыгнула, дала в нос царю.

   Окружение охнуло и онемело. Царь захохотал.

   – Моя школа! Лицо твоё мне незнакомо, но дерёшься ты по-моему. Не было тебя в Заандаме? Где я учил своих людей драться...

   Адель подумала: не подглядывал ли Эрик в своё время за царём? Или это старинная голландская забава? Откуда было ей знать, что игру эту принёс в Европу русский царь. Виновата угодливость его подданных, которые придумали такой аттракцион. Они и сейчас строились в очередь, идиотски улыбаясь, мостились под царский кулак.

   Эрик о забаве не рассказывал, но однажды поведал о том, как возмущались голландцы указами русского царя о казнях. В их стране смертная казнь была запрещена. Много раз приходили амстердамцы и заандамцы к Петру скандалить, но русский царь на это неизменно отвечал:

   – Народ голландский дерзок есть!

   Пётр не велел казнить Адель, а наоборот, велел ей переоблачиться в мужское платье.

   – Мне зело нравится твой акцент, однако выглядишь ты как ведьма. Где платок твой? Почему волосы покрыть не соизволила?

   Царь сразу приблизил «ведьму» к себе, видно, решил, что иностранка не будет за ним шпионить. В то, что по её вине исчез один шпион, судя по всему, ни грамма не поверил.

   Свита, узрев большое расположение Петра к гостье, резко изменила тон, все стали наперебой приглашать её выпить.

   – Я не пью! – крикнула Адель, но никто к этому серьёзно не отнёсся.

   Пришлось ей выбежать во двор. Пётр выбежал следом, заговорщически подмигнул, взял повозку с лошадьми.

   – Умеешь тройкой управлять? – спросил он.

   – Нет!

   – Тогда я поуправляю, а после научу тебя. С этого дня ты мой кучер Антоний!

   Адель села в повозку, и они понеслись. Прочь! Пётр Первый был рад улизнуть от соглядатаев. Адель была рада тому же. Направились они в Москву. Вдвоём. Вот так удача!

   В дороге царь работал: то плотником, то инженером, то лекарем. Иногда лечил зубы крепостным крестьянам.

   9.

   По пути в Москву Пётр с Антонием решили заглянуть в Швецию – из простого интереса.

   Интерес этот имел огромные последствия: царь решил основать свой собственный Париж!

   Париж по-прежнему столица мира, хотя тут можно дискутировать. Фонтаны, дворцы, позолота, духи, кутюр, отменный кинематограф – этого уже полно и в других местах.

   Главная черта любой столицы – притягательность. Тут не помешает развитый сосательный рефлекс, ведь дворцы, построенные на болотах, дважды притягательны – и визуально, и благодаря невидимой подземной тяге.

   Санкт-Петербург был построен на обширных топях и сразу начал, как могучий пылесос, всасывать коврики соседних территорий, образовав вокруг себя империю. Но это в ходе Северной войны. А в самом начале, сбежав от своей матушки, от недоброго взгляда сестры Софьи, понимал ли Пётр, что делал? Кто-то невидимый, но весьма влиятельный, надоумил русского царя плюнув на родственников, стряхнув с себя их липкую любовь и ненависть, заняться иностранными соседями. Сперва голландцами, потом – шведами.

   Тайно покидая Голландию, Пётр взял повозку, лишь отдалённо напоминавшую карету и путешествовал в ней на восток, меняя извозчиков и попутчиков как перчатки. В этой повозке многократно сиживала и Адель, когда царь брал поводья в свои руки. Это делал он как бы невзначай, как бы бравируя извозчицким талантом.

   Как бы невзначай добрались до Весёлого острова. Как бы невзначай юный шведский король Карл Двенадцатый пригласил русского царя выпить.

   Приглашение удивило Петра: откуда юнец благородного вида знает его любимые выражения «Мин херц!» и «Брудершафт!» И откуда он вообще его знает?!

   Любопытство взяло верх, да и трусость негоже показывать. Пришлось сойти наземь, перейти по мосту на остров, слухи о котором ходили весьма туманные.

   Юнец шёл так быстро, что двухметровый гость едва за ним поспевал – после целого дня сидения в карете. Был поздний осенний вечер, достаточно темно, однако в свете народившегося месяца хорошо просматривались скользкие булыжники. Дождь буквально только что перестал моросить.

   Окна деревянных и каменных построек были плотно занавешены или закрыты щитами – наподобие ставен. Пришлось пройти через весь остров, прежде чем гостеприимный юноша отпер замок покосившейся хибары. Она выглядела беднее всех. Но замок был знатный! И дверь солидная. Что за ней скрывалось? Или... кто? Не иначе как юнец, успевший напоить служанку, теперь не знал, что с ней делать. Пётр решил, что девственник хочет получить уроки храбрости от бывалого мужа.

   В хибарке было пусто, но зато имелся вход в подвал.

   Стены подземного коридора поблёскивали коричневой мозаикой. В зазоры между камешками проникал тусклый свет. Вскоре свет сделался ярче, словно за стенами разбушевалось пламя. Образовалась немыслимая жара.

   Но потом стало прохладнее, а затем и вовсе холодно – как на улице. Всё это время юнец что-то говорил на своём языке. Пётр не отвечал. А даже если и хотел бы ответить... Образование, полученное от церковных дьяков, плохо владевших даже русским языком, не располагало к беседам с иностранцами.

   Внезапно провожатый свернул в узкую сыроватую нору. Мозаики там не было, а были влажные глиняные стены. И много покосившихся дверей. Отворив одну из них, благородный юноша, с поклоном, пригласил Петра войти. Тот послушался.

   10.

   В интерьере действительно была баба, одетая в холщовый балахон, подвязанный бечёвкой. Не девичьего возраста, отнюдь, бедристая, пузатая, щекастая и лысоватая. И очень маленького роста, чисто карлица. Повернувшись к вошедшим, она обнаружила ещё одно свойство – крайнюю мужиковатость.

   Баба заговорила низким голосом – так же, как и благородный юноша, по-тарабарски. Очень быстро и очень чётко, пьяные так не разговаривают.

   Юнец потупился, виновато закивал. И вдруг, начисто забыв о брудершафте, умчался прочь. Стук его высоких каблуков стих через минуту.

   – С прибытием, Пётр Алексеевич, – сказала баба, уже по-русски.

   Пётр расхохотался – в силу юмора, полученного при рождении.

   – Какие образованные женщины в Европе!

   Баба улыбнулась, весьма кокетливо.

   – Я не женщина, но к делу сие не относится...

   – И каково же дело? – не унимался царь. Он был настроен на веселье, а не на дела.

   Однако посерьёзнел, когда узнал, что его пригласили на приём к подземному владыке. Не к Люциферу, который самый главный и обитает гораздо ниже, у самого ядра земли, а к одному из его наместников, который отвечает за территории, примыкающие к острову. И что эти территории надобно скорей расширить и застроить величественными дворцами, пока другие болотные владыки до такого не додумались.

   – Хотел шведам поручить, да малочисленны они, кишка тонка.

   Так и сказал женоподобный начальник: кишка тонка, ибо русский знал в совершенстве. Сколько ещё языков знал владыка, спрашивать было неудобно. Сколько народу в его собственном российском государстве, Пётр тоже постеснялся спросить, иначе получил бы ответ: четырнадцать миллионов.

   Вместо этого он осведомился:

   – Кто тот юноша?

   – Который?

   – Который так стремительно удрал, не выпив со мной брудершафту.

   – Это новый шведский король. Он боится, что ты можешь не согласиться, и ему придётся искать нового царя, охочего...

   – Охочего дворцы строить? Я свой собственный дворец сызмальства мечтал иметь, много дворцов, и свой огород с фонтанами – не хуже версальского!

   – Мечты наши совпали, – улыбнулся холщовый толстяк. – По примеру Парижа и я намеревался новую столицу делать – на территориях, отведенных мне хозяином...

   Каким хозяином, и так понятно, подумал Пётр, а вот...

   – А волнения там будут? Хочу, чтобы всё как в Париже!

   – Будут-будут, всё будет, – заверил владыка. – Но не всё сразу. Для волнений зависть великая нужна, а у нас с тобой пока даже дворцов ещё не понастроено. Зависти обычно много там, где дворцы...

   11.

   Царю пришлось узнать более подробно о тайных планах подземного владыки.

   – Топь с дворцами – чудо света, но сама по себе ещё не чудо, и даже не полчуда. А вот ежели её объять империей, в столицу всякие люди приедут, денег навезут, товару... Главное – тягу поддерживать...

   Что такое тяга, Пётр узнал позже, уже в сугубо военной обстановке, а пока только контракт читал. Читал и перечитывал. И одобрительно кивал.

   – Ну как, договорились? – почти заискивающе спросил пухляк, неожиданно перейдя на «вы». – Многих талантов вы человек, Пётр Алексеевич, но наипаче вы дипломат, наслышан о вас, наслышан. Ах, какой дипломат!..

   Иностранные слова были слабостью царя. Это и решило дело – поставил свою подпись. Кровью.

   Прощаясь, холщовый владыка дал ценное напутствие.

   – Несмотря на всю щедрость хозяина, советую не тратить драгоценную тягу попусту. Меня на мой пост привела рачительность, а вы думали что?

   Пётр снова закивал в ответ. Какой-нибудь современный царь спросил бы:

   – Вы выиграли тендер на местное подземное правление и расширение наземных территорий?

   Но Пётр только двигал шеей с невыразительным кадыком. Тут опять же виноваты дьяки, не научившие его бойко разговаривать.

   Царь хотел ещё что-то сказать, но ему помешали. В комнату ворвался кучер Антоний, уставший ждать в карете.

   – Херр Питер, ваша матушка не велела вам посещать подозрительные места! Ради покойной родительницы, чья душа вот уже три года с небеси за вами наблюдает, покиньте сие мрачное заведение...

   Пётр окаменел от изумления.

   – Кто привёл тебя сюда?

   – Никто, я сам пришёл! Тот отрок, который затащил сюда вас, пытался помешать мне, но я дал ему в нос, он и сбёг...

   – Ты выслеживал меня?

   – Не извольте гневаться, великий государь, я ради памяти вашей матушки...

   Подземный владыка слушал и морщился.

   – Хорошо, ступайте вон, – произнёс он немного погодя.

   Пётр подумал, что гонят кучера или, по крайности, их обоих. Но, к удивлению суверена, на выход приглашался именно он. Пришлось повиноваться. И сильно недоумевать. Очень долго недоумевать, дожидаясь собственного кучера, и чувствовать себя лакеем оного.

   – А ты, дочка, подойди поближе, – всё так же морщась, нетерпеливо-тихо произнёс владыка, едва дождавшись, когда уйдёт великий государь всея Руси. Антоний дико глянул на него, но подойти подошёл.

   – Грудь распахни!

   Ответ был дерзким.

   – Грудь не дам смотреть!

   – Дашь!

   Холщовый карлик, приблизившись вплотную, разорвал на груди непокорного царского слуги верх камзола. Для этого ему пришлось подпрыгнуть. Дорогие пуговицы, оторвавшись, с металлическим перезвоном покатились по выложенному полудрагоценными камнями полу. Возница кинулся было собирать их, но толстячок остановил его. Он вынул из кармана балахона несколько золотых монет.

   – Купишь новые, а эти мне самому сгодятся...

   – Зачем?

   – Не твоего ума дело.

   Кучер неуклюже запахнул камзол, прикрыл верхнюю часть его шейным платком, спрятал монеты в карман. Затем, подумав, снял платок, сунул его в карман, вновь распахнулся.

   – А грудь-то смотреть будете?

   – Я уже всё увидел. Знак лунника на месте.

   Он вынул из кармана зеркальце, поднёс Адели. Только сейчас она заметила у себя под правой ключицей светлое родимое пятно, розовато-сиреневое, похожее на звёздочку. Или... Пожалуй, больше похожее на цветок.

   – Почему я никогда не видела это пятно?

   – Наверное, ты редко смотришься в зеркало.

   «Вот оно что, – подумала Адель. – Вот какой цветок подарил отец матери...»

   – Ты – Адель, дочь моего лучшего друга и соседа, младшего болотного владыки, – сказал коротышка. – Он мне из Целау весть присылал о тебе.

   – Какую?

   – Что ты, рано или поздно, будешь навещать эти края. Он ведь провидец, да ещё какой! Всегда лучше меня всё знает...

   Возница поправил одежду

   – Так вам нужен был не царь, а я?

   – Оба нужны, но ты, пожалуй, больше. О нашем с тобой разговоре – ни-ни...

   Когда Адель вернулась к карете, Петр успел уже задремать – крепко устал. Даже как тронулись с места, не почувствовал. А когда проснулся утром, весело спросил:

   – Ты хоть знаешь, Антоний, кому в нос вчера вечером дал?

   – Кому?

   – Шведскому королю!

   Адель заржала, не хуже кобылицы.

   – А не скажешь ли мне, зачем пузатый коротышка задержал тебя?

   – Ему понравились мои пуговицы, срезал, гадёныш, а вместо них выдал эти жалкие монеты.

   Адель вынула из кармана золотые. Тут уж и Пётр заржал.

   Со стороны всё это смотрелось как идиллия. Тут можно было бы вполне предположить грядущую крепкую дружбу. Но всё испортил Алексашка Меншиков. Сам будучи из простых, он сильно завидовал «Антонию» – как бы тот не перебёг ему дорогу и не сделался главным фаворитом. Затеял интригу. Результатом той интриги стало выяснение пола кучера.

   – Говорю тебе, мин херц, этот кучер – баба, – ежедневно наседал на государя Алексашка.

   Царь, прекрасно зная пол своего кучера, отшучивался.

   Меншиков, не терял надежды избавиться от соперницы, следил за ней неустанно. Это было легко, Адель не знала его в лицо, даже не ведала о его существовании. Иногда, прогуливаясь одна, в самых разных местах, она беседовала со встречными, не утруждая себя акцентом. Ей нравилось говорить на разных языках.

   – Мин херц, эта баба прекрасно говорит по-русски, без малейшего акцента, да ещё и иностранных языков у неё пропасть. Не иначе, как шпионка...

   Добил-таки государя наушник, избавился от Адели. Девушку переправили в монастырь, в один из тех, что располагались на шведских территориях близ Весёлого острова, тоже пока ещё шведского.

   Петру бы погоревать в такой ситуации, да некогда ему было проявлять сентименты. Крепко наказывать зело смышлёную девицу тоже не хотелось. Все его помыслы были заняты юным шведским королём. И подписанным кровью контрактом.

   12.

   При первой же военной оказии узрел Пётр снова того юнца, что хитростью заманил его в подземелье. Шведский король изображал грозного противника, да и русскому царю пришлось делать то же самое – согласно контракту. По контракту надо было целых двадцать лет поляков мучить, немцев обижать и прочих всяких там – земли у них отбирать. Владыкина тяга зело помогала земли притягивать.

   Бои шли легко, без особых усилий. Нет, героизм, конечно, был. И слёзы были. Мазепиных слёз Петру было очень жаль, очень. Не известили его, что ли, шведы о контракте? Хотя, кто его, такого старого, будет нянчить, всё равно не дожил бы до конца войны. То ли дело шведский юноша – геройски памятник заслужил, хоть и потерпел поражение.

   В центре Стокгольма до сих пор стоит тот памятник. Шведы очень благодарны Карлу Двенадцатому, избавившему их от лишней головной боли – от обязанности тягу регулировать. А невежды думают, что они просто любят всех сопляков и неудачников, что слишком добрые они, шведы.

   Те же самые невежды, а может, уже и другие, более поздние, удивляются, зачем было строить Петропавловскую крепость на Весёлом острове, когда крепость Ниеншанц уже давно готовая была.

   Такая бесхозяйственность была результатом... кхм... коллективного правления!

   Да, Пётр Первый правил не сам, не в одиночку, а со своими братьями. С четырьмя братьями-близнецами. Их, в общей сложности, было пятеро. Пятеро! И не все они были одинакового роста.

   Итак, Пётр Первый был из «пятерняшек». У них у всех была одна мама – зазеркальная, то бишь подземная, и они все её боялись. Своих земных мам они тоже боялись. Видимо, это и помогало им в правлении. Или мешало. Точно теперь уже трудно сказать.

   Сейчас существует много теорий о том, что настоящий Пётр Первый выехал в Голландию при росте чуть больше 180 см, а вернулся уже... ах!.. под 2 метра 4 сантиметра. Всё правильно, братья были похожи лицом, но не ростом. Кто был повыше – у того весь ум в рост ушёл. Следовательно, те, кто был ростом пониже, были поумнее. Но эти сведения не для всех. Они долго оставались неизвестными. Об этом – чуть позже. А сейчас – конкретно о дворцах.

   Ещё сильнее ропщут люди, когда вспоминают, сколько вложено народных средств в болотные дворцы, совершенно нерентабельные – одной краски на ремонт сколько уходит. Но не каждому ведь объяснишь, какие тайны кроются под этими на первый взгляд бесполезными объектами.

   13.

   В подземный мир легче всего проникать через болото. Когда болото покрыто дворцами, можно и через дворцы, это даже удобнее, тем более что с зеркалами во дворцах проблем не бывает.

   В Санкт-Петербурге две тысячи триста дворцов, как бывших, так и нынешних, «типа музейных», поэтому у местных привидений жизнь вольготная, так и шастают туда-сюда.

   Привидений много, большей частью однотипных, но старуха с розовой вороной на плече всегда была одна. Объявилась она на людях только в девятнадцатом столетии, хотя, по слухам, и в восемнадцатом ухитрялась чудить. Иногда ходила без вороны, вместо вороны у неё была бутылка рома, и не на плече, а в кармане. Внешне смахивала та старуха на фрейлину, на «типа дворцовую», но только издали. При ближайшем рассмотрении – нищенка. А как ругалась да как плевалась!

   Бродил этот непонятный дух, вызывая всяческие кривотолки.

   Некоторые сравнивали её с Ксенией Блаженной Петербургской. Однако это чистой воды нонсенс: не может святая плеваться! Хотя, зимой вокруг её часовни находили замёрзшие плевки. И сейчас их там находят. Иногда там и газеты кучами валяются. И другой мусор кто-то регулярно сбрасывает. Но это не Ксения.

   Легенд о странном привидении существовало множество, вот одна из них:

   Жила-была в городе, в одном из его монастырей, монахиня, урождённая графиня или княжна, обладавшая огромной духовной силой. Но согрешила и, как результат, попала в ад. Была, конечно, туда хитростью заманена – слишком уж большая сила в ней имелась. А также многие таланты, на которые позарился подземный повелитель. Так однажды угодила грешница ему своим научным изобретением, такую экономию навела в хозяйстве, что разрешено ей было иногда бывать на людях. Ну, она, конечно, сразу кинулась всем помогать – по старой монашеской привычке. Всем страждущим, особенно приезжим, на которых тяга имперского болота гораздо больше действует, чем на ещё не приехавших. Гость, пребывающий в самом центре трясины, пусть даже и во дворце, не может не вызывать сострадания. Приезжего, который, несмотря на предупреждающие знаки, всё же рискнул и надолго задержался в северной столице, можно по взгляду узнать – такое выражение обычно у коровы, которую непрерывно доят, да не в тёплом сарае, а на диком сквозняке.

   Много ходило разных легенд о той старухе, да не все они правильные. Мало кто знал, почти никто не ведал, что имя старухе – Адель. А что затащили её в ад обманом – чистая правда.

   Что старуха делала в аду несколько столетий, тоже не все знают. Но об этом позже. Необходимо завершить повествование о царе.

   Пётр Первый прорубил окно в Европу. Продолжение сих великих дел впечатляет.

   – Править, будешь, но только в шутку, – сказал холщовый владыка Петру, когда тот явился к нему с докладом, сразу после успешно проведенной войны.

   Царь задумался. Шутки у него в запасе были разные. Но одно дело, когда подданные сами под кулак носы подставляют, да ещё и спасибо говорят, а другое – внешнюю дипломатию наводить.

   – Как это – в шутку? – на всякий случай спросил он.

   – Понарошку...

   – А... Ну, это можно. Шутки я люблю! Аккурат заказал для петергофского парка шутихи... фонтанные...

   – Вот и поладили, – причмокнул толстяк. И тут же, изменившимся голосом, трубным, от которого Пётр содрогнулся, добавил:

   – Ежели передумаешь, есть ещё две возможности!

   – Каковы оне?

   – Разрешаю чистой, беспримесной ненавистью править, как наш главный – ему будет приятно...

   – А вторая возможность?

   – Ну, можно и любовью. Только не искренней, не переусердствуй, иначе сожрут...

   – Кто?

   – Твои же верноподданные тебя и сожрут, а ты заметишь это уже в самом конце, когда будут доедать последний кусочек...

   Петру сделалось противно. Не знал он такого о своих верноподданных.

   – Нет, я выбираю шутки, тем более, что за фонтаны уже вперёд уплачено мастерам...

   Уже собрался было Пётр уходить, но полноватый карлик снова удивил его речами, обратно сладкими:

   – Да, и тягу проверять не забывай, а то, не ровён час, отвалятся...

   – О чём речь? Или... о ком?

   – Всё, что нажито и завоёвано, без тяги не удержится – как пришло, так и уйдёт...

   Пётр снова призадумался. Про тягу он, худо-бедно, уже знал, а вот как с нею управляться...

   – Вентиль, что ли, иль задвижка там есть какая? Слышу впервой, не обессудьте...

   Толстый сделал вид, что обиделся. Потом, наоборот, повеселел.

   – Я так и думал: не хватит тебе знаний на всё про всё. Но это ничего. Тягу я беру на себя.

   – Я не против! – стал во фрунт царь, как простой солдат, и даже шевельнул усами.

   У толстого владыки не было усов, он лишь поморщился в ответ.

   – Буйный ты. Ещё в первый раз хотел тебе сказать, да боялся обидеть неправильным словом...

   – Буйный, всё верно, мин хе... ваше подземное... ээээ... величество! – снова обрадовался царь. Имея маленький размер ноги, да при его-то росте, лучше всего казаться буйным. Тогда другие недостатки незаметны сделаются.

   – А коли подтверждаешь, что буйный, тем более не доверю тебе тягу. Ещё весь мир засосёшь ненароком. Сам наши земли удерживать буду, так и быть...

   – Так тому и быть! – с облегчением выдохнул Пётр Алексеевич.

   14.

   Оставалось обсудить мелкие детали.

   – Ты построй для неё, для машины, что тягу производит, укрытие – побольше и пострашней. Здесь, у себя, мне её держать тесно, – толстяк кивнул на входную дверь. Видимо, в одном из сыроватых коридоров, за одной из перекошенных дверей, машина-то и находилась.

   – Под Кунсткамерой придётся её скрыть, у меня там эмбрионов в банках припасёно – на две армии захватчиков станет, с перепугу бросят оружие и...

   – При чём тут эмбрионы? – вежливо осведомился куратор вентиля.

   – Ээээ... Шутка, не извольте беспокоиться... – молодцевато ответил Пётр. Однако, выйдя из гнилого лабиринта, тут же дал приказ укрепить полы «Кунсткамеры», то бишь музея редкостей. Именно в том месте, где страшилы. И понаделать люков. Удобных лазов, украшенных отечественными самоцветами. Турецких камней было велено не использовать, хоть и крупные у турков изумруды. А зачем турки обманули Карла Двенадцатого, мог бы ещё пожить парнишка, рановато умер. Говорят, на нервной почве. Или свои же, шведы, грохнули, тут слухов море.

   Пётр Первый, как ни прискорбно, тоже умер. После него многие правили в шутку, но уже ничего не зная о задвижке.

   А когда до Сталина дело дошло, тот вообще всё по-своему замутил: ни на какие аудиенции с невидимым начальством не соглашался, просто перенёс, на пару с Лениным, столицу на старое место – и всё. И правил, как хотел, по своему усмотрению: шутка-ненависть-любовь, шутка-ненависть-любовь... Всё так быстро завертелось, что пойди теперь разбери, где, когда и что у него было. А о чистой любви впопыхах забыли. Чистую, искреннюю и беспримесную любовь, вроде, и внедрять-то было некому в России. Очень долгое время. Но потом, всё же, нашлась кандидатура.

   При поддержке батюшек, компьютера, колдунов и экстрасенсов, вычислили человека, которому народ ближе всего. И сообща напутствие дали: