Текст книги "Экватор. Черный цвет & Белый цвет"

Автор книги: Андрей Цаплиенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 30 страниц)

Но было в этом городе и что-то иное. Достоинство, что ли. Урбанистический нарциссизм населенного пункта, в центре которого красовался район небоскребов. Стеклянные башни громоздились на самом высоком холме, который местные всегда называли Плато, и от этого казались еще выше. Трущобы почти вплотную подбирались к Плато, но никогда не переходили воображаемую границу между бедностью и богатством. Раньше мне безразличен был этот город. Но сейчас я понимал, что Абиджан это единственное спокойное место, где я могу отлежаться, осмотреться и начать новую жизнь. И от понимания этого факта у меня проснулись сентиментальные чувства к малознакомому и совсем чужому городу небоскребов и трущоб. Я почти полюбил его. Мы с Джонсоном смотрели на «Мезень», но каждый из нас видел разное. Он – усталых рабочих на борту корабля. Я – гавань в лучах заходящего солнца и черные спокойные силуэты домов над розоватой бухтой.

Я остался в порту, а Джонсон уехал за Маргарет. Эту ночь мы решили провести на борту «Мезени». Перед тем, как уехать Суа снес тяжеленное тело пьяного Сергея в капитанскую каюту. Я помогал ему в его нелегкой работе. Свалив журналиста на полосатый матрац, я посмотрел на здоровяка-коммандо. Лицо Джонсона, словно вырубленное из черного дерева, покрылось испариной.

– Жарковато сегодня, – улыбнулся он мне. Я в ответ понимающе кивнул.

Джонсон привез Маргарет, когда уже стемнело. Я сидел на палубе, слушал шелест волн и негромкий разговор рабочих, сбившихся на носу парохода. Рабочий день закончился, и люди расслабились. Домой никто уходить не собирался. В основном, потому, что идти было некуда. У Григория работали мужики из ближайших деревень, которые, как известно, были заняты повстанцами. А через линию фронта как-то неудобно ходить на работу и с работы. Они притихли, как только услышали шум двигателя. «Кто бы это мог быть?» – испуганным молчанием спросила у темноты компания на носу «Мезени».

– Эй, вы, а ну, сюда! – ответила темнота голосом Джонсона.

Рабочие почти мгновенно соскользнули с корабля на пристань и схватились за разнокалиберные ящики, пакеты и мешки, которые коммандо привез на своем джипе.

Я остался сидеть на палубе. Она неровно гудела от топота ног. Я не слышал, как на борт поднялась Маргарет, но внезапно почувствовал, как по моей спине забегали мурашки. Это ее теплое дыхание коснулось моей шеи. А потом я ощутил нежный и жгучий поцелуй у себя на затылке. Две женские ладони легли мне не плечи и быстро, украдкой, сбежали вниз по груди, пробравшись под распахнутый ворот рубашки. Мышцы тела напряглись и снова расслабились. Мне почему-то стало неловко оттого, что рубаха была, мягко говоря, несвежей. Хотя до этого мой грязный вид меня нисколько не беспокоил.

Маргарет села рядом со мной и положила голову на плечо. Мы молчали, слушая море и отрывистые команды Джонсона вперемежку с топотом натруженных ног. Время от времени со стороны реки Святого Павла доносились отдельные выстрелы. Всякий раз, заслышав стрельбу, рабочие замирали на мгновение, а потом с удвоенной энергией принимались таскать груз Джонсона.

– Осторожнее, парни! – кричал он. – Кто повредит упаковку, останется без зарплаты!

«Кричит, как хозяин,» – подумал я.

Настоящая хозяйка, купившая этот корабль вместе с капитаном, Джонсоном и рабочими, сидела, прижавшись ко мне. Надо сказать, что и я теперь был чем-то вроде ее имущества, полученного в результате сомнительной и рискованной торговой сделки. Ее левая рука выбралась из-под рубашки и прошлась по моей короткой бороде.

– Там жратва, – сказал Суа, понизив голос. – Если мы с ними не поделимся, нам кранты. Они сдадут нас. В городе голод, а у нас полный трюм продуктов.

– А если поделимся, они сожрут все, что у нас есть, – заметил я.

– Что бы Вы сделали, Суа, если бы были капитаном? – спросила его Мики.

Джонсон улыбнулся и хмыкнул, мол, неужели не ясно:

– Я бы всех их пустил в расход.

Он произнес это отчетливо, но тихо, так, чтобы рабочие не услышали ни слова.

– Не сомневаюсь в этом ни минуты, – жестко отрезала Мики. – Скажите, Джонсон, а где мой джин? Тот, который я вывезла из «Бунгало», помните?

– Как не помнить, – виновато объяснил Джонсон. – Вот он, в коробках. Уже занесли на борт.

– Так раздайте его людям, сколько попросят. И немного закуски, чтоб не свалились за борт.

Просто и гениально! Эта женщина, подумал я тогда, вполне впишется в действительность моей родины. Ведь как тонко она понимает, что ничто не сближает мужиков круче, чем выпивка, и ничто так не разделяет, как ее отсутствие. Наши рабочие напьются, будут говорить о взаимном уважении, возможно даже, слегка подерутся, но при этом никогда не подставят человека, подарившего им этот кайф бесплатной водки. И тот, кто понимает это, будет хозяином положения. А в данном случае, хозяйкой. Ну, и самое главное, парни сосредоточатся на выпивке, а не на жратве. Я же говорю, что давно понял, насколько гениальна моя женщина. Рабочим раздали десятка полтора упаковок «гвоздей», так в Монровии называют небольшие, грамм по тридцать, пакетики с джином. Узкие и длинные, они и впрямь напоминали гвозди, аккуратно сложенные в пакет. Таких «гвоздей» в одной упаковке умещалось примерно литра полтора. Напиток был качественный и демократичный. Даже монровийские люмпены могли себе позволить, уничтожая содержимое пакетов, коротать день за «забиванием гвоздей». Так заезжие иностранцы прозвали попойку с использованием местного джина, но вскоре этот термин прижился и в либерийском слэнге. Довольно остроумный, на мой взгляд, еще и потому, что наутро от этого джина голова болит так, будто по ней всю ночь стучали молотком, впрочем, возможно, все дело не в качестве напитка, а в количестве.

Рабочим идея пришлась по душе. Они снова сгрудились на носу парохода и принялись без лишнего шума «забивать гвозди». Если кто и срывался на громкий смех, его тут же одергивали остальные, мол, не шуми, а то засветишь всю нашу компанию. Все-таки, шла война, и бесхозный порт никак не мог считаться вполне безопасным местом.

Суа Джонсон исчез в неизвестном направлении. Его машина стояла на пятачке между горой пустых контейнеров и нашим судном. Очень удачная позиция. Со стороны въезда в порт она оставалась незаметной. Зато с борта «Мезени» она была видна, как на ладони. Где находился коммандо, я не знал и, честно говоря, знать не хотел. Все складывалось, как нельзя, хорошо. Часы моего пребывания в этой прекрасной стране уже начинали обратный отсчет времени. И, несмотря на колоссальные убытки, которые, кстати, я вскоре рассчитывал покрыть, я покидал Либерию с драгоценным трофеем.

– Энди, я люблю только тебя, – шептала Маргарет. – Помнишь Чакки Тайлера на моей вилле? Я тогда тебе столько наговорила.

Я помнил все, что услышал от нее в тот день, и многое из того, что было сказано, до сих пор причиняло мне боль.

– Я не любила его никогда. Не то, чтобы ненавидела и все такое. Он был мне безразличен, как человек, но очень интересовал, как механизм, что ли... Не знаю, как это объяснить? У него феноменальные данные для секса. То ли форма члена. То ли запах тела. То ли характер прикосновений. Скорее всего, и то, и другое, и третье. Все вместе. И я всегда удивлялась этому. Как? Я его не хочу, и, в то же время, хочу. Он отвратительный подонок и наглый садист. Но мне с ним хорошо. Когда я была с ним, я вслушивалась в свое тело. И его. Старалась понять себя. И ничего понять не могла. А еще более загадочным было то, что примерно то же самое я раньше чувствовала с его отцом. Почти то же самое, но не настолько остро, словно все мои рецепторы были обернуты ватой или мягким поролоном. А, знаешь, как я досталась младшему?

Я снова слушал ее рассказ. Он напоминал наш разговор на ее вилле, ныне разрушенной. Конечно, я ответил, что не знаю ничего про то, как она ходила по рукам Тайлеров.

– На день рождения. Чарльз-старший пригласил меня на прием. Мне пошили роскошное платье, украшенное стразами. Они блестели ничуть не хуже настоящих бриллиантов, во всяком случае, кое-кто из гостей спрашивал, сколько алмазов у меня на лифе. Не меня, конечно, спрашивал, а Тайлера. Ну, это неважно. Да. Ну, в общем, произносились речи. Тут же были какие-то послы и бизнесмены. Черные, белые, цветные. Очень спокойная и даже немножко домашняя обстановка. Все мило подшучивали друг над другом, и Тайлер время от времени подходил ко мне и говорил «Сейчас, сейчас, будь готова, дарлинг». Потом уходил к своим послам и снова возвращался. А потом поднялся на небольшой подиум и сказал.

Тут Маргарет вздохнула.

– У тебя есть закурить? – спросила она.

Я ответил ей, что раз она не курит, то я ей не дам гробить здоровье. Глупо так сказал, с петушиной мальчишеской интонацией впервые переспавшего с девушкой подростка. Но, к моему удивлению, на Мики мои слова подействовали. Сигары она больше не просила.

– Так вот, поднялся он на подиум и сказал «Сынок, я мог бы подарить тебе полстраны, но это было бы банально» и все такое подобное, бла-бла-бла. А потом, в самом конце, добавил: «И поэтому я дарю тебе свою отцовскую любовь.» И подводит к Чакки меня в этом платье из поддельных алмазов. Все зааплодировали. Подумали, что это очередная шутка, каких в тот вечер было много на приеме. Но это была не шутка. Одно меня утешало. Он сказал, что дарит любовь. Я была его любовью. Может, Тайлер и впрямь любил меня, а?

Я пожал плечами и обнял ее.

– Послушай, – сказал я ей. – Завтра все закончится. Завтра мы отчалим отсюда и никогда больше не вернемся сюда.

– Ты помнишь все, что я тебе говорила? – она посмотрела мне в глаза своими темными зрачками.

Я ответил утвердительно.

– Это все правда, – она повернула голову в сторону моря.

– Что правда?

– Правда то, что я жду ребенка. Тогда я еще не знала наверняка. Но теперь знаю. Это будет твой ребенок.

И она улыбнулась, обнажив свои идеально белые зубы. Она уже говорила мне об этом. Тогда, на вилле, ее слова показались мне игрой. Попыткой приковать меня, заставить остаться в тот момент с ней. Теперь, на верхней палубе «Мезени», мне стало ясно, что именно ради этих слов я рвался назад в Монровию.

– И, знаешь что? – проговорила Маргарет с шутливой серьезностью. – Я хочу, чтобы он был черным, а не белым. Надеюсь, это понятно?

Ну, что чувствует мужчина, когда слышит такое от любимой женщины? О том, что чувствует женщина, когда узнает, что ей предстоит стать мамой, известно всем. Этот романтический момент многократно описан в литературе и сыгран в кино. Но никому нет никакого дела до того, что чувствует мужик, которому только что сообщили потрясающую новость. На самом деле, в этот момент особь мужского пола испытывает целую гамму чувств. От растерянности и страха до наркотической эйфории. Он, конечно, рад. Но в водовороте приятных мыслей, которые крутятся в его голове, мелькает и нервное предчувствие того, что теперь его драгоценная особа теряет пространство свободы. Обычно мужчине кажется, что в этот самый час вся его налаженная жизнь круто, очень круто идет наперекосяк. Прощайте, дурные привычки, старые связи, бег по утрам, алкоголь по вечерам и бильярд по воскресеньям. Теперь придется отказаться от многого. От свободы, например. Вот так. Потому что мужчина боится ответственности. Именно ее он ошибочно считает несвободой. Потому что свобода это и впрямь осознанная необходимость. Понимание этого факта вскоре приходит ко всем. Рано или поздно. Ко мне, например, оно пришло почти вслед за словами, которые я услышал. И за поцелуем, который я получил от нее в ухо.

Но тут неведомый искуситель дернул меня за язык спросить:

– А в чем состояло предательство?

– Предательство кого? – удивленно переспросила она.

– Тайлера. Младшего. И, кажется, ты говорила, еще и старшего, – уточнил я.

Маргарет встала и посмотрела на меня так, словно я испортил весь сегодняшний вечер. Сфальшивил и опошлил задумчивую песню.

– Об этом никогда меня не спрашивай, – сказала она и, чуть зашатавшись, двинулась к трапу, который вел в каюту капитана.

Я нащупал в ней обнаженный нерв, на который не следует давить до тех пор, пока мы не достигнем безопасной гавани. «А, может быть,» – подумал я, – «об этом вообще не стоит вспоминать.» Маргарет не оглянулась. Ее рука легла на шершавый поручень. Она шагнула на железную ступеньку трапа и тут же отшатнулась. Навстречу, с нижней палубы, тяжело передвигая ноги, поднимался Сергей Журавлев. Он пришел в себя после тяжелейшего алкогольного отравления, до которого довел себя в офисе нашего либерийского друга Джимми, и теперь решил подышать свежим воздухом.

Маргарет сделала странный нервный жест рукой. Как-будто отмахивалась от неприятного видения или разгоняла дым от вонючей сигары в прокуренном помещении.

– О, Мики, и ты здесь! – хрипловато проговорил Сергей вместо приветствия. Странно, впрочем, это у него прозвучало. Как-будто не ожидал ее здесь увидеть, хотя и знал, что на авантюру с возвращением в город я пошел только ради нее.

А для Мики эта встреча была полной неожиданностью. Ни один из тех, кому она заплатила за работу, включая Джонсона, не сказал ей, что среди пассажиров «Мезени» будет еще один человек. Русский журналист, которого она хорошо знает. Ее голова недовольно качнулась из стороны в сторону, и Мики сбежала вниз по железным ступенькам. Из люка донеслась беглая шрапнель стука каблучков по нижней палубе. Затем недовольно хлопнула дверь капитанской каюты.

– Чего это она, Иваныч? – пожал плечами Журавлев, обдав меня сивушным дыханием.

– Это я тебя должен спросить, чего, – отрезал я Сергею.

Сергей смолчал и снова пожал плечами. Мол, женщины, чего с них возьмешь. Он сел рядом со мной и твердо пообещал, обращаясь к звездам:

– Все, больше пить не буду никогда!

В этот момент он был убежден, что говорит правду.

– Хочешь «забить гвоздь»? – предложил ему я, но вовсе не из вредности. Жалко было смотреть, как Журавлева мучит похмелье. Если пьянка бывает на голодный желудок, то похмелье обычно затягивается.

– Нет, – отказался журналист, придерживаясь данного слова.

– Андрей Иваныч! – сказал мне Сергей после недолгого молчания. – Это была замечательная высокобюджетна турпоездка. Денег потрачено уйма, а отснятых кассет нет. Я все их отдал Джимми.

– Я знаю, – заметил я, – но ты, Сережа, дурачок. Не потому, что отдал кассеты. А потому, что ноешь. Тебе радоваться надо, что остался живой. О пленках своих не жалей. Джимми они нужнее.

– Я радуюсь, Иваныч, радуюсь, – согласился Журавлев, но по в его словах никакой радости я не услышал.

– Андрей Иваныч! – внезапно попросил он. – Отдай ты мне этот паспорт колумбийский, а?

– Послушай, – говорю я ему, – а ты нудный мужик, Журавлев. Ну на кой хрен тебе этот паспорт, если у тебя нет кассет? Все, твое расследование закончено. А мое, возможно, только начинается. Не видать тебе больше паспорта.

– Отдай, Иваныч, а? Очень он мне нужен!

– Все, Сережа, разговор на эту тему окончен. И не зли меня больше. Вот тебе «гвоздик», если хочешь.

Журавлев взял протянутый пакетик с джином и тут же недовольно швырнул его в море. Пакет незаметно исчез в темноте и тихо шлепнулся о волны. А вот сигару Журавлев принял благосклонно. Это была последняя у меня в коробке, и мы раскурили ее, передавая друг другу, как индейцы трубку мира.

В это время в Дубаи глубокая ночь уже подбиралась к рассвету. Темнокожая девушка-суданка неслышно соскользнула с седой груди Григория Петровича Кожуха и, даже не набросив на себя халат, быстро побежала в комнату, где на рабочем столе высился компьютер, все более для солидного вида, чем для пользы дела. Компьютером старик пользоваться не любил и все свои деловые записи вел на бумажках, которые неопрятно громоздились под монитором. Казалось, в этом ворохе бумаг никто не может разобраться. Но Петрович, напротив, хорошо ориентировался в том, что было написано на измятых разноцветных листках.

Девушка-суданка тоже на удивление неплохо разбиралась в этой макулатуре. Для начала она включила небольшой светильник с лампой направленного света и взяла тонкий карандаш. Она моментально выбирала из этой горы нужные бумажки и тут же переписывала содержимое на чистый листок. Писать она умела явно лучше, чем говорить. Время от времени она отрывалась от своего занятия и напряженно прислушивалась к ночным охам и вздохам старика. Но эти звуки, видимо, Петрович издавал каждую ночь. Суданка, успев изучить его привычки достаточно хорошо, поняла, что Кожух просыпаться не собирается. Закончив все дело за полчаса, она вышла из комнаты. Затем оделась. Взяла на кухне пакет с мусором. И, без единого скрипа и щелчка открыв дверь, побежала на улицу. Оттуда служанка вернулась очень быстро, а ровно через пять минут ее щека снова лежала на груди седовласого доверчивого менеджера.

ГЛАВА 43 – ЛИБЕРИЯ, ПОРТ МОНРОВИЯ

– Оружие разместим на палубе, чтобы быстро от него избавиться при случае, – распоряжался Джонсон.

Волков согласно кивал головой. Они вдвоем обходили корабль, определяя места для нашего арсенала.

Утро нас с Сергеем застало на палубе. Я дремал, а Журавлев продолжал трястись от озноба. Похмелье никак не хотело проходить. Мики все еще спала в капитанской каюте. Рабочие не спеша просыпались. Уничтожив несколько упаковок «гвоздей», они улеглись, кто на палубе, а кто, спустившись по трапу на причал, на деревянных ящиках, покрытых старым брезентом. Где провел ночь Суа Джонсон, не знал никто. Под самое утро он как-то незаметно завел автомобиль и уехал из порта. А когда вернулся, в кабине его «пикапа» сидел хозяин «Мезени» Гриша Волков. А кузов машины снова был завален грузом. И этот груз мог в зависимости от обстоятельств то ли спасти нам жизнь, а то ли наоборот, создать проблемы. Разгружать «пикап» Джонсон стал самостоятельно, даже не попросив рабочих о помощи. Ему помогал только Волков. Я хотел было подключиться, но Джонсон тихонько отодвинул меня рукой, мол, не мешай, сами справимся. Я никогда не видел Волкова с оружием в руках, а тут не удержался от смеха: моряк, увешанный «калашниковым», поднимался на борт, держа при этом автоматы за стволы так, словно собирался отмахиваться от врагов деревянными прикладами.

– Возьми за цевье, Гриша, так будет удобнее, – посоветовал я ему по доброте душевной, но тот в ответ по-волчьи зыркнул на меня, и я сразу замолчал. Все-таки, автоматы были у него, а не у меня. Джонсон схватился за ящик с патронами. Ему было очень тяжело, но о помощи Суа не попросил. Кряхтя, занес его на палубу и поставил в самом центре, под рубкой. Сильный мужик, ничего не скажешь.

– Суа, да ладно тебе! – я, должно быть, от уважения к его силе, снова перешел на «ты». – Давай помогу!

Но Джонсон, не обращая на меня внимание, взялся за гранатометы. В кузове «пикапа» лежали два РПГ вместе с подсумками. Из каждого выглядывали зеленые головки зарядов. По два выстрела в каждом. Коммандо взял и сгреб их в охапку. Поднявшись на «Мезень», он положил один гранатомет на носу, а другой на корме.

– Ты бы закрепил их как-нибудь, чтобы не болтались при качке, – кинул он мне. Ему, видимо, тоже в рабочем поту было сподручнее называть меня на «ты». Но в этом обращении не было ничего начальственного или презрительного. Просто люди, связанные одной задачей, не тратят время на соблюдение лишних формальностей. Я быстро справился с его просьбой. Я умел торговать оружием, а он был обучен воевать. Поэтому сейчас его слова значили больше, чем мои.

С оружием покончили нескоро. Хотя и торопились. Григорий и Суа делали небольшие перекуры. Курил, собственно, только Гриша, а коммандо в это время поглядывал на часы.

– Знаешь новость? – сообщил во время одного из перерывов моряк.

– Скажи, тогда узнаю, – ответил я.

– Тайлер со дня на день подаст в отставку.

– Тоже мне новость. Это и так было понятно.

Внешне я был спокоен. Но в глубине души у меня взорвался заряд досады килограмм на сто в тротиловом эквиваленте. Все здесь катится вверх тормашками.! Тайлер, конечно, редкий сукин сын. Но он же наш сукин сын. И теперь все, что он делал, оказалось лишенным смысла. Покушение на Симбу, противостояние с американцами и остальное, то, что он натворил в этой стране, так и не спасло его от поражения. А, в сущности, какое мне до него дело? У меня и без Тайлера все наперекосяк. Кто бы ни победил в этой войне, я для всех предатель. Как ни крути. Выходит, эта девушка, Маргарет, стоила мне целого бизнеса.

«Это не Тайлер сукин сын,» – заговорила та часть моего «я», в которой еще оставался рудимент совести, – «это ты сукин сын, Андрей. Как можно ее оценивать на весах твоего бизнеса?»

Оценивать? Нет, кажется, я мысленно сказал не «оценивать», а «взвешивать». Именно так. Я уже, впрочем, однажды говорил себе «взвешивать». Сначала обмерить, потом взвесить. И разделить. В этой триаде «разделить» почти всегда означает «потерять». А я уже на один шаг от этого. Надо остановиться. И больше ни о чем не жалеть. Андрей, ты хорошо услышал сам себя?

Как только с оружием покончили, на палубу поднялась Маргарет. У нее было такое лицо, словно ее чем-то напугали. Злое и растерянное одновременно. Переступая через арсенал на палубе, она подошла ко мне и сказала:

– Спустимся на причал. Я хочу с тобой поговорить.

Мне очень не понравилась та интонация, с которой она это произнесла. Так обычно произносят слова при расставании. Но об этом не могло быть и речи! После того, что она мне сказала накануне, я уже не придавал значения интонации. Вернее, я, конечно, почувствовал, что разговор будет не из приятных, но даже и не думал, что он закончится именно так, как он закончился.

– Эндрю, ты знаешь меня. И знаешь, что я очень твердый человек. И если я что-то решила, то так оно и будет.

– А что ты решила?

– Решила, что я никуда на этом корабле не поплыву.

Это было невероятно. И это был удар.

– Но почему, Мики?! Ведь только что все еще было хорошо! – и я подумал, что это она из-за оружия на борту.

– Послушай, если это из-за автоматов, то хрен с ними. Я скажу Джонсону, и он сейчас же выбросит их за борт! Мы должны отсюда выбраться, с автоматами или без, понимаешь?

Она с досадой покачала головой.

– Я понимаю, понимаю. Но дело не в оружии.

– Тогда в чем?! – схватив ее за плечи, я прошипел яростным шепотом, чтобы не слышали меня на «Мезени».

– Н-н-нет, не могу сказать, – с сомнением произнесла она.

Я тряс ее за плечи, уже теряя контроль над собой.

– Ну, скажи, скажи мне, скажи, не мучь меня!!!

Она с сомнением посмотрела мне в глаза и произнесла одно слово:

– Сергей...

– Что «Сергей»? – не понял я.

– Сергей. – тверже сказала Мики. – Вместе с ним я никуда не поеду.

И я вспомнил, как отшатнулась Маргарет, увидев вчера на палубе Журавлева. А ведь верно, подумал я, она совсем не рассчитывала встретиться с ним на «Мезени».

– Но я не позволю, чтобы ты здесь осталась. Ты же не просто моя... моя, ну, невеста, – еле выговорил я это непривычное для меня слово. – Ты что, хочешь меня бросить?

– Я и не думаю тебя бросать. И не думаю здесь оставаться.

«Что за ерунда!» – похоже, было написано на моем лице большими буквами, потому что Маргарет, улыбнувшись мне, как непонятливому школяру, взяла меня за руку и потянула к машине Джонсона.

– Поехали.

Два проводка под приборной доской весело заискрились. Двигатель недовольно чихнул, но завелся. Машина тронулась в сторону выезда из порта, оставив позади «Мезень» и ее удивленную команду. Наверняка у Джонсона отвисла челюсть и вытянулось лицо, но я этого не видел. Я хотел услышать от Маргарет объяснение столь странным поступкам.

Она заговорила быстро и торопливо, так непохоже на себя.

– Езжай в Сприггс, Эндрю. И слушай внимательно. Я хочу быть с тобой, но этот человек, Сергей, способен все разрушить. Не знаю, почему и как. Но я чувствую, что будет именно так.

– Ты спала с ним?

– Нет, но какое это имеет значение?

Странная, однако, реакция.

– Здесь другое, – попробовала пояснить Маргарет. – Это не то, что с Тайлером. Он ненавидит меня, я это чувствую, как кошка землетрясение. Он, может быть, неплохой парень и надежный друг, но в том, что касается меня... В общем, это закончится катастрофой.

– Мики, послушай, но это же психоз. Мы беженцы. И ты, и я, и он. Пара дней вместе на корабле, и все. Мы с ним расстанемся и больше никогда не встретимся. Если, конечно, ты этого хочешь.

– Энди, не пару дней, не пару. Ты же сам понимаешь, эта морская прогулка может затянуться. Будет ли она спокойной? Как нас пропустят в Абиджан? Покинем ли мы спокойно либерийские воды? Я не знаю, что может прийти в голову Сергею. Но я не знаю, смогу ли я сама удержаться от непредсказуемых поступков. В общем, так будет лучше. И для него и для меня. Да?

Тут было что-то не так. Согласиться с ней было равносильным тому, чтобы признать наше общее безумие.

– У тебя не может быть ничего против Сергея, – уверенно произнес я. – Ни одного факта. А все, что есть у меня, говорит только в его пользу. Он спас меня. И он пришел сюда вместе со мной. За тобой.

Маргарет устало вздохнула, как-будто этот разговор отбирал у нее огромное количество сил.

– Эндрю, я заранее знала, что ты мне скажешь. Ну, что ж, по-другому и быть не может. Скажи, ты можешь убрать его с «Мезени»?

– Нет, – твердо ответил я.

– Тогда послушай меня. Я чувствую опасность. Я люблю тебя больше жизни. Но того, кто сейчас во мне, я люблю еще больше. И это делает меня чувствительной, как барометр. Моя кожа начинает зудеть, как только я вижу этого человека. «Будет катастрофа, небо упадет на землю в том месте, где я буду стоять рядом с ним,» – вот что говорит мне интуиция. Мне хочется спрятаться от него подальше и не видеть, как он говорит с тобой. Шутит. Почесывает затылок. Пьет виски. И ковыряется со своей камерой. Я не знаю, опасен ли он для тебя. Но для меня опасность это не война. Это он. Сергей. Так вот, теперь, после того, как я тебе об этом сказала, я хочу снова спросить. Ты можешь убрать его с «Мезени»?

Я думал.

Пожалуй, впервые в жизни я разрывался между тем, что хотел сделать, и между тем, что должен. Я верил в ее интуицию. Но как же я мог бросить человека, который побывал со мной в невероятных переделках и ни разу не бросил меня? Каждый день моя жизнь могла окончиться, и его тоже, вместе с моей. Но Сергей меня не предал. Это он спас меня на лесной дороге, и вместе мы выбили из Джонсона нашу свободу. Теперь Джонсон на нашей стороне, но тогда в джунглях все было иначе. Журавлев остался со мной в Ганте, хотя мог вполне почетно сбежать из Либерии. Я видел, как он не гнул голову под пулями и снимал своей камерой, прорываясь в Монровию, тех, кто стрелял в него.

– Можешь?

– Нет, – повторил я свой ответ Маргарет.

– Вот видишь, – грустно произнесла она. – Поэтому мы едем в Сприггс.