Текст книги "Маскавская Мекка"

Автор книги: Андрей Волос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

Маскав, пятница. Глобализатор

Ах, как хороши прогулки по летнему Маскаву!

Бывало, выйдешь под вечер на тихую пыльную улицу, еще не вздохнувшую после знойной суматохи июльского дня, – переливчатый воздух полон дальнего гула. Бредешь куда глаза глядят… даже не смотришь по сторонам, а только бездумно отмечаешь то, что само подкатывает под рассеянный взор: вот одноглазая собака с кривым хвостом… старуха с авоськой… веселые дети с папиросками… а вот уже подземный переход, нищий таджик на краю тротуара… а вот заплеванная площадь, на которой днем бурлит суматошный базарчик, а теперь только десяток бухарцев с обреченной настойчивостью пытается продать невесть кому свою увядшую зелень да пьяный молдаван торгует кислой «изабеллой». Хочешь – иди краем Багдадского парка, мимо серебристых елей которого днем и ночью лощат дорогу торопливые мобили, а не хочешь – нырни в разъятый зев метро, и через несколько минут грохота и качки выберешься в каком-нибудь новом месте – на «Полежаевской», на «Беговой»… а то еще прошвырнешься до «Хивинской», поднимешься к розовому небу яркого городского заката – и увидишь зеркальную колонну минарета Напрасных жертв, на недосягаемом кончике которого еще сверкает солнце.

А зимой! Снег танцует вокруг фонарей на площади Слияния. Что это значит? Да ничего – просто кристаллики замерзшей воды падают из сиреневых, размалеванных городским сиянием облаков, – каждый по своей причудливой и неповторимой траектории… и что из этого? Вот именно, что ничего, – но почему тогда столько жизни в этом бессонном движении, столько обещаний в этом ровном шорохе? Что сулит душе медленный танец снегопада, почему с такой жадностью следит она за его пируэтами?

Весной Маскав стоит весь в зеленой кружевной пене – это липы и тополя опушились первой листвой… Ранней осенью – он весь в золоте, в багрянце, в парче и бархате, в драгоценных ризах, – и ты бредешь из одной сокровищницы в другую, и сухое, сдавленное лепетание умирающих листьев настойчиво хочет что-то тебе сообщить, – а ты шагаешь, не зная: что именно? о чем? – о тебе ли? о жизни ли? о смерти?..

Однако в середине октября, когда дождь с протяжным гулом гоняет над Маскавом, неустанно расстилая свои серые полотнища, когда он пьяно воет в водостоках и будто свинцовой дробью колотит по крышам, – куда идти об эту пору? Разве что до ближайшего ларька – за парой пива или бутылкой вина, чтобы скрасить хмельными раздумьями одинокую ночь, – да и то наверняка промочишь ноги или, того пуще, равнодушный мобиль окатит, как из ведра, веером черной воды…

Так или иначе, но тот, кого поздним вечером этого четверга, быстро скатившегося в такую же дождливую и неуютную ночь пятницы, нелегкая, несмотря на все доводы разума, вынесла-таки на улицу, мог бы при случае наблюдать стремительное движение кортежа, состоявшего из приземистого «форда-саладина» и двух тяжелых джипов сопровождения – ведущего и замыкающего, – оснащенных синими проблесковыми огнями категории «экстра».

Струи разноцветного, подсвеченного городским сиянием дождя густо вколачивали черные гвозди в пузырящиеся лужи, мощные дворники смахивали с лобовых стекол потоки воды, мокрый асфальт с отвратительным змеиным шипением бросался под колеса. Все машины представляли собой утяжеленные бронированные VIP-версии прототипов, и каждая из них в случае дорожного столкновения могла бы показать результаты не худшие, чем демонстрирует танк М-класса «темуджин».

Техника езды была рассчитана на то, чтобы на перекрестках, пролетаемых, как правило, с воем и на красный, отсечь возможные хвосты или, по крайней мере, заставить их себя обнаружить – для, опять же, последующего решительного отсечения, – поэтому проследить движение кортежа было не так просто. Однако если бы кто-нибудь все же преуспел в этом и нанес его маршрут на карту Маскава, он увидел бы причудливую угловатую линию, более всего напоминающую неряшливо скомканный моток колючей проволоки.

Начавшись на Крылатских холмах, эта неправильная линия для начала посолонь обегала весь огромный город на уровне дальних предместий, кое-где вылезая за более или менее правильный круг кольцевой дороги. Затем, сделав решительный прыжок по проспекту Слияния на уровень третьего кольца, двигалась далее (теперь почему-то против часовой стрелки); но уже не так размашисто, с более подробным расчеркиванием отдельных районов. Петляя и многократно не только пересекая, но кое-где и накладываясь на саму себя, она вновь описывала круг и спускалась на новый уровень, примерно соответствующий Садовому кольцу, а сделав еще один, оказывалась на Бульварном. Тут ее конфигурация и вовсе теряла какое бы то ни было подобие правильной фигуры: изламываясь и повторяясь, она прошивала Центр, как игла мастерицы, норовящей изобразить на ткани какую-нибудь замысловатую цветную вещь – петуха или Спасскую башню.

Если бы, далее, наблюдатель был аккуратен и последователен в своих действиях, ему пришлось бы указать на линии множество красных кружочков, отмечающих кратковременные остановки стремительного кортежа. Не переставая рассыпать синие лезвия мигалок, мобили дружно брали к обочине и резко тормозили, поднимая широкими колесами фонтаны черной воды из пузырчатых луж. Двери джипов распахивались. Из каждого, не мешкая, выпрыгивали на асфальт два охранника и занимали боевую позицию, плотно прижавшись к мокрым крыльям машин.

Как правило, кортеж останавливался невдалеке от скопления людей. В дождливом сумраке толпа напоминала что-то вроде угольев гаснущего костра неверный оранжевый свет факелов дробился и играл на мокрых поверхностях зонтов и одежды.

Далее события развивались по одной из двух схем. Кто-то из толпы спешил к машинам. Охранники исследовали его ручным пластометаллоискателем. Пришедший забирался в «форд-саладин», приглашающе распахнувший дверцу. Внутри он проводил не более трех минут. Как только визитер покидал мобиль и направлялся назад к сполохам гаснущего костра, охранники прыгали по своим местам и кортеж срывался с места.

В другом случае от толпы откалывалась небольшая группа. Большая ее часть останавливалась на некотором отдалении от машин, а одиночка-представитель торопливо подходил к «форду». Из «форда» тем временем выбирались двое. Один раскрывал над другим большой зонт. Присоединившись к группе, эти двое пожимали руки ее участникам. Затем, не теряя времени, все вместе собранно двигались в сторону толпы. Там человек, над которым держали зонт, брал в руки мегафон и произносил краткую речь, на протяжении которой несколько раз поднимал кверху правую руку и потрясал сжатым кулаком. Толпа отвечала согласным ревом: «Р-р-р-р-р-а-а-а!.. Р-р-р-р-р-а-а-а!..»

Это отнимало чуть больше времени – минут семь. Когда все кончалось, мобили исчезали, взвыв двигателями, полыхнув напоследок яркими вспышками стоп-сигналов или ударив по нервам отвратительным воем сирены.

Последняя остановка была именно такой. Дождь усилился, и, забравшись в мобиль, человек, над которым держали зонт, сказал несколько слов в адрес непогоды. Форма его высказывания предполагала определенную энергичность, но голос у человека был утомленный, и в целом оно прозвучало довольно вяло.

– Василь Васильич, через двадцать минут глобализатор, – напомнил второй. – Подтверждаем?

– Так а шо ж, – устало сказал Василий Васильевич. – Подтверждай, шо ж теперь… И этого мне давай, как его, матери его трясца… Кримпсона давай, Худоназарова, чтоб ему неладно было… Куда он провалился, в конце концов?

– Не знаю, – ответил секретарь, пожимая плечами. – Ни один телефон не отвечает. Я ему сообщение оставил.

– Сообщение… хрена ли мне в твоих сообщениях!

Василий Васильевич снова витиевато выругался.

– Издевается, сволочь! – говорил он ровным басовитым голосом. – То минуты спокойной не дает, то вот на тебе: пропал. Сучок. Это я знаю… штучки его. Как до дела дошло – пропал. А то все крутился под ногами… под ногами, гад, путался… отчетов требовал. Деньги он нам платит! А чьи, спрашивается, деньги? Свои? Как же! Наши же, подлец, и платит – у нас, у народа наворованные! Пиявка!.. Пристанет как банный лист – не отделаешься: зу-зу-зу, зу-зу-зу! Будто мы на его бабки, – господи, прости! – блядей держим, а не!.. – Василий Васильевич отчетливо скрипнул зубами и сплюнул: Тьфу!.. Все отчетцы ему! На каждую копейку! А понять, что дело-то живое, не канцелярское дело-то… ах-х-х-х, паразит!.. А теперь его нет! А к утру вынырнет: шо такое? Шо за дела! Мы же договаривались! Почему это не так, а то не этак? Где то, где се? Как могли?.. Лег на дно, слизняк! Чтобы самому, значит, в сторонке остаться. Он, выходит дело, на предварительном этапе с нами все порешал. А мы, значит, на решающем этапе того… обмишулились. А тут он и появился, чтобы нам клизму ставить! Пожалуйста Кримпсон-Худоназаров, матери его трясца, в белом фраке! На белом коне! Явился проверять, шо мы тут наворотили! Указать нам, шо не так, а шо не этак!..

– Да уж, – кивнул секретарь.

– Не-е-е-ет, так дело не пойдет, Николай, – Василий Васильевич понизил голос. – Надо нам от таких попутчиков помаленьку избавляться. Не по пути нам с такими попутчиками. Ну явное же буржуазное разложение! Яв-но-е! Растленный тип. Жен одних сколько поменял. Да если б не деньги его, я б с ним!.. – И Василий Васильевич сказал еще несколько достаточно энергичных слов. – Ведь по нужде, по нужде!.. Ну куда без денег, куда? Как? На взносы? Ха-ха!

Василий Васильевич горько рассмеялся.

– На взносы-то не очень, – вздохнул Николай. – Куда там. До крайности народ довели.

– То-то и оно, то-то и оно… Вот и выходит: загребает он жар нашими руками, пидорюга.

– Да уж…

– Он ведь чего хочет? На чужом горбе в рай въехать, вот чего. Мы ему сейчас тут все соломкой выстелим поровней да поглаже… а потом: пожалуйста, Сергей Маркович, примите ключики!.. от Маскава, от страны!.. Будьте уж так любезны, возглавьте!.. садитесь, Христа ради, царствуйте!.. видите: не пропали ваши денежки, в рост вошли… да что я тебе толкую, сам знаешь. Василий Васильевич помолчал, потом сказал глухо: – Так вот не обскочет он нас, Николай, не обскочет. А мы его обскочим. Ой обскочим! По закону обскочим. Подведем мы ему революционную черту. Дойдут руки. И не пикнет. Хватит…

– Да уж, – кивнул Николай. – Погулял. Побаловался.

– По практической справедливости, – бормотал Василий Васильевич, невидяще глядя в окно. На неподвижных белках глаз отражалось быстрое мелькание фонарей. – По оптимальной… Он что же думает: революцию купил? Насильственное свержение строя – купил?

– Держи карман шире, – хмыкнул Николай.

– Вот и я о том же. Такого не купишь. Это не картошка. Тут на три рубля не насыпают. Хочешь с нами – так со всей требухой. А не хочешь – так по всей строгости. Подписано – и с плеч долой. Раз – и квас… Надо нам, Николай, для таких надобностей опыт перенять. А то все рассусоливаем. Хорошая у них эта штука – УКГУ… Как мыслишь?

– Неплохая, – согласился Николай.

– Второй, второй, – глухо произнес водитель в переговорное устройство. – Третий, третий. Режим триста. Режим триста.

– Набери еще раз, матери его трясца… вынет он из нас душу.

Николай потыркал кнопки телефона.

– Не отвечает? Ну, прости мою душу грешную, – устало сказал Василий Васильевич. – Ему же хуже…

В ту же секунду запиликал другой аппарат. Николай снял трубку.

– Алло! – радостно сказал он. – Да, Михал Кузьмич! Приветствую вас!..

– Клейменов? – одними губами спросил Василий Васильич, а получив в ответ утвердительный кивок, кисло скривился и замахал.

– Конечно! К сожалению, нет. Думаю, в течение двух часов. Ну да. Да как вам сказать… идет понемногу дело… Да ну? Замечательно!.. Правда? Еще бы не помощь! Вот порадовали! Ого! Мы ваших ребят знаем!.. Разумеется. Немедленно передам. Обязательно. Всех благ, Михал Кузьмич. До связи.

Николай положил трубку.

– Ну? – нетерпеливо спросил Зарац.

– Объявили всеобщую мобилизацию. Первые двести человек наготове. Элитный отряд. Вооружены, обучены. Ждут сигнала. Просил перезвонить, как освободитесь.

Василий Васильевич тяжело помотал головой и подпер лоб кулаками.

– Тоже лезет… все лезет, зараза такая. Без мыла влезет, куда хочешь. Ишь ты – перезвони ему. Разбежался я ему перезванивать… С ним ухо востро. Ты его води, води, Николай. Вываживай. Ни да, ни нет. Пусть покамест висит на крючке. Понял?

– Как не понять…

– Им пальца давать нельзя. Палец дал – все, считай руки нет, – глухо сказал Зарац. – Нечисть болотная. Добровольческие отряды сулит. Сигнала ждет. А сам чего? А сам двести голодных придурков пришлет с винтовками. Интернациональную помощь. А взамен захочет все дело под себя подгрести. Он же главнее. У него исторические корни, матери его трясца… Ты понял?

Николай хмыкнул.

– Все в свои набивается. Давай, мол, к нам. Ты, мол, наш, с корнями. Мол, на тебя только посмотришь, сразу ясно – настоящий гумунист. Чего, мол, тебе одному-то. Давай в нашу бучу… Я тебе не рассказывал? – присунувшись ближе, вполголоса спросил Василий Васильевич. – Они ж мне предлагали в прошлый раз. Ну, по Ч-тринадцать-то пройти. Без шуток. Чтобы уже со всеми потрохами… ну, ты ихнюю кухню знаешь…

– Откуда мне знать? – осторожно возразил секретарь. – Разве что догадываюсь…

– Правильно, я тоже толком не знаю… темнят, гады, слова не вытянешь. Чего там, мол… Мол, не трухай… на месте разберешься… Я отказался.

Николай молча блестел глазами.

– Может, зря, – сказал он, подумав. – Это у них вроде аттестата… путевка в жизнь.

– Аттестата! – Зарац фыркнул. – Ты смеешься? Аттестат надоел – в помойку бросил. А с этим куда? Это с плеча не скинешь. Ч-тринадцать!.. Ты им в глаза-то смотрел когда-нибудь?

– Бог миловал, – сказал Николай.

Мобили, заливая путь ртутным светом мощных фар, подкатывали к подъезду.

– Приехали, что ли? – устало спросил Василий Васильич. – Знаешь, достань-ка там по пятьдесят… да еще по пятьдесят. Что-то нервы гуляют… Скажешь тоже – аттестат.

* * *

Через пятнадцать минут рекламную чехарду шестнадцатого канала сменило замечательно красивое лицо аккуратно причесанной ведущей.

– В студии «Маскавского курьера», – она скосила глаза и продолжила, чему-то улыбаясь, – генеральный секретарь партии КСПТ Василь Васильич Зарац. Добрый вечер, Василь Васильич. Мы пригласили вас, чтобы поговорить о сегодняшних событиях. Итак, не могли бы вы прокомментировать погром, происходящий в эти минуты у Западных ворот Рабад-центра?

– А шо ж тут комментировать? – забасил Василий Васильевич с необыкновенно простецкими интонациями, и его высокий лоснящийся лоб, изборожденный морщинами каких-то нешуточных раздумий, несколько разгладился. Удивленно-приветливая улыбка осветила лицо Василия Васильевича – широкое, грубой лепки, гладко выбритое, холеное, мощное, украшенное тропически разросшимися бровями, толстым носом и сочными пришлепывающими губами. Благодаря улыбке оно окончательно приобрело бы выражение скромного достоинства и открытости, если бы не юркие масленистые глазки: они по-прежнему жуликовато шныряли из стороны в сторону, то и дело омахиваемые светлыми, как у поросенка, ресничками. – Нечего тут комментировать. Это ж курам на смех, – и, действительно, Василий Васильевич рассмеялся, весь покрывшись добрыми складками. Но тут же круто свел брови. – Почему? спросил он и сам ответил, но ответил, по обыкновению, вопросом: – Потомушо шо ж мы получили? Потомушо новые обещания мы получили, вот шо. А результат мы какой получили? – снова спросил он, хмурясь, и снова сам же пояснил: Вот мы какой результат получили. Что же касается погрома, – Василий Васильевич сделал внушительную паузу, во время которой несколько раз отчетливо почмокал губами, – то никакого погрома нет. Есть стихийные выступления доведенных до отчаяния масс. Потому что полопались народные чаши. Но! – Василий Васильевич строго поднял палец. – Несмотря на отсутствие погрома, мы пытаемся взять дело в свои руки, – он с сомнением посмотрел на ведущую, будто прикидывая, стоит ли перед ней раскрывать все карты. Почему? Потомушо только мы способны дать народу. Почему? Потомушо мы партия будущего. Почему? Потомушо против мародерства! Почему? Потомушо за социальное равенство! – сжал кулак и сказал, потрясая: – Почему? Потомушо наше дело правое!

– Вы хотите сказать, что намерены руководить действиями толпы? ввинтила ведущая. – Или уже руководите?

Василий Васильевич обиженно выпятил губы.

– Не руководили и не руководим, – сообщил он. – И не собираемся руководить. Массы сами хотят взять власть в свои руки. Почему? Потомушо доведены до отчаяния бездумной политикой верхов. А вот уж когда массы возьмут, то мы и вовсе не позволим. Почему? Потомушо задавать всенародным лидерам провокационные вопросы, которые…

И неожиданно исчез с экрана.

– Вы слушали комментарий Василь Васильича Зараца, генерального секретаря КСПТ, – холодно улыбаясь, пояснила ведущая. – Вернемся к событиям дня. Только что поступила информация, что в аэроколодце «Маскавской Мекки» разбился бытовой ситикоптер. Есть жертвы. Не исключено, что авария связана с последними событиями у Восточных ворот. Там находится наша съемочная группа. Семен Клопшток на прямой связи. Семен, вы меня слышите?

– Нашасмочнагруппа нахоцанместе крушекоптера, – застрекотал молодой человек с такой поспешностью, что слова, вылетавшие у него изо рта, не успевали разлепляться. – Как свидетельствуют очевидцы, машина потеряла управление и рухнула на посадочную площадку. Вы видите, как… – он указал рукой направление, камера послушно повернулась и уставилась на ситикоптер, завалившийся вперед и нелепо выставивший вверх обломок хвоста, – …видите, как спасатели разбирают обломки аппарата. По словам начальника отряда службы спасения, в последнее время произошло несколько подобных происшествий.

Молодой человек повернулся к стоящему рядом и рывком протянул ему микрофон.

– Да, за последний год в Маскаве случилось несколько аварий ситикоптеров, – размеренно сообщил начальник отряда. Светоотражатели на его куртке сдержанно посверкивали. – В данном случае машина потеряла управление при попытке попасть в ситикоптерный колодец.

Начальник отряда показал куда-то вверх. Камера круто задрала голову. Вверху бесшумно клокотала белесая туманная каша облаков и дождя, в которой терялась горловина колодца.

Семен Клопшток отдернул руку и протараторил в микрофон:

– Чтовавесноколисведавших?

– Не понял, – сказал начальник отряда, когда микрофон вернулся.

– Что-вам-известно-о-количестве-пострадавших? – терпеливо повторил Семен.

– Один пассажир погиб. Пилот серьезно ранен… госпитализирован. Второй от госпитализации отказался, – сообщил начальник спасателей, виновато разведя руками. – Он получил незначительные ушибы. То есть получила. Это женщина.

– Итак, вернемся к тому, – вновь затрандычил Семен, – из-за чего, в первую очередь, нашасмочнагруппа находится на крыше «Маскавской Мекки». Мы уже видели, что творится на подходах к Рабад-центру. Одна из камер установлена сейчас у смотровых окон пилона. Мы рассчитывали показать вам сверху всю картину разворачивающихся событий. К сожалению, погода препятствует этому.

Кадр сменился. На экране глобализатора возникло мутное слоистое марево, в котором блуждали какие-то огни. Через несколько секунд, невнятно пошуршав, марево исчезло вместе с огнями.

– Вот такая погода, – сказала ведущая. – Спасибо, Семен. Попробуем снова связаться с одной из тех двух камер, что расположены у входа в «Маскавскую Мекку». Похоже, накал страстей у Восточных ворот достиг такого же уровня, который вы могли недавно наблюдать у Западных. Малика, вы слышите?

Возникло чье-то искаженное болью и ужасом лицо. Пропало. Мелькнули несколько темных фигур. Показалось зарево. Камера слепо наехала на перевернутые и горящие мобили. Затем дала слишком быструю панораму, слившуюся в горизонтальные полосы. Затем кадр начал шататься вправо-влево будто действие происходило на корабле, попавшем в страшную бурю. По всему экрану размашисто и резко моталось что-то неразличимое, полосатое. Еще через секунду все это с шумом повалилось на бок и застыло. Стала видна брусчатка, неподвижный угол бордюрного камня и уперевшееся в него рубчатое колесо мобиля. Секунду или полторы ничто не менялось, только в правом нижнему углу суетливо бежала цифирь временной отбивки. Потом появились ноги в стоптанных ботинках. Один из ботинков вырос до размера колеса. Послышался хруст и наступила темнота.

Вслед за тем экран загорелся изумрудной спиралью, и вкрадчивый голос произнес:

– Что возьму я с собой на морское дно?

Спираль тем временем непостижимым образом превращалась в зеленоватое русалочье лицо.

– Да, милый, – прокладки «Либертад!» Только с ними я чувствую себя свободно в любой стихии!

Русалка чарующе рассмеялась; тут же стала выгибаться, заводя руки за спину, отчего ее полные салатные груди выпятились и стали торчком; через мгновение так же непостижимо плавно она превратилась в птицу и упорхнула, оставив качаться золотую веточку, на которой, оказывается, сидела.

– Я могу идти? – устало спросила Настя, отводя взгляд от экрана.

– Подпишите, – сержант придвинул ей протокол. – Вот здесь: с моих слов записано верно… И время поставьте. Двадцать минут второго.

Она машинально пробежала записанные им сведения: ситикоптер госномер МАХ-1124… находилась на заднем сидении в качестве пассажира… заметила странные эволюции летательного аппарата… в момент удара почувствовала… что она почувствовала в момент удара? Да ничего, пожалуй. Даже страха не было. Должно быть, в момент удара она на несколько секунд потеряла сознание. А когда очнулась, дело уж было швах: Сергей сидел в кресле, неестественно запрокинув голову, и по тому, как была вывернута его шея, она сразу поняла, что он безнадежно мертв; Денис хрипло стонал, вытирая ладонями черное лицо; света не было; она стала дергать ручку двери; дверь не шелохнулась, и тогда в ней нашелся голос, чтобы закричать: «Денис! Денис!» Мелькнула мысль, что сейчас они загорятся. «Сука, падла!..» Хрипло и бессмысленно бранясь, Денис тяжело перевалился на заднее сидение; ей пришлось вплотную придвинуться к телу Сергея, Денис уперся в дверь ногами: захрустело; кажется, даже стало подаваться. Сергей смотрел вверх, глаза мертво поблескивали. Содрогаясь, она сунула руку во внутренний карман его пиджака и ловко извлекла скользкий бумажник. Денис все хрипел, упираясь; скорчер нашелся в боковом; дверь распахнулась со звуком лопнувшего шарика – пум!; от освещенных и мокрых плоскостей флайт-пункта уже бежали; вот наконец вспыхнули прожектора, нашарили… пламя, к счастью, так и не занялось, а уже откуда-то справа лупила струя пожарной пены…

Каковы итоги? В Маскаве – революция. Сергей – в черном мешке, очертания которого отпечатались, казалось, прямо на сетчатке. Денис – в госпитале. Алексей – пропал где-то в недрах «Маскавской Мекки». В сумке – скорчер. В бумажнике Сергея два десятка банковских карточек. Кое-где надписаны коды доступа – Сергей не надеялся на память… Сама она сидит, как дура, перед полицейским протоколом… еще коленка ноет. Она сплюсовала все это и передернулась, пытаясь унять дрожь. Что на ее месте сделал бы Леша? Хмыкнул бы, как один это умеет, и сказал: «Как нельзя более удачно все сложилось… Не находишь?» И покачал головой.

А потом?

А потом бы двинулся дальше.

Она торопливо расписалась.

– Я могу идти?

В эту секунду померк свет.

– Ого! – сказал лейтенант.

Он вскочил и подошел к окну.

Настя тоже встала.

Искусственное небо Рабад-центра погасло. Теперь только освещенные окна да нижние ярусы светильников вокруг зданий рассеивали тьму. Глаза привыкали к новому уровню освещения: начинали проглядывать черные ребра, на которых держался свод.

– Ничего себе!

Лейтенант громыхнул стулом, быстро нащелкал номер:

– Саладзе? Ты видел?.. Ну не знаю… не было? Откуда мне знать? Думаешь?.. А Балабука? Не отвечает? Ага… Странно. Ну ладно, звони.

Положил трубку и озабоченно повел носом, принюхиваясь.

– Скажите, – устало попросила Настя. – Как мне пройти на кисмет-лотерею?

– На кисмет-лотерею? – переспросил лейтенант. – Вобще-то я бы вам не советовал… Смотрите, что делается.

Она пожала плечами.

– Дело ваше. Второй этаж главного корпуса. Письменный зал. – Лейтенант взглянул на красную блямбу потолочного файр-детектора и снова потянул носом. – Что за напасть, дым откуда-то… Вам точно не нужна помощь?

Когда за ней закрылась дверь, лейтенант вздохнул и опять взялся за трубку.

– Саладзе! У тебя сигнализация молчит?.. Ага… Не знаю… кажется, дымком откуда-то потягивает. Да ладно, какой кальян… не болтай. А Балабука что? Не прорезался? И не отвечает? Ну, не знаю… Звони, если что.

Посидел, барабаня пальцами по листу бумаги.

Потом поводил пальцем по списку телефонов, набрал номер и долго слушал длинные гудки.

Бросил трубку, поднялся, подошел к окну и посмотрел вверх.

Свод оставался темным.

Лейтенант выругался и машинально поправил кобуру скорчера.