Текст книги "Психологи тоже шутят"

Автор книги: Андрей Юревич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

Второй шаг, который необходимо совершить, – изготовление визиток. Человек без визиток в наше время ~– вообще не человек, и уж во всяком случае никто не воспримет как практического психолога индивида, у которого нет визиток, где написано, что он – практический психолог. Визитки, используемые практическими психологами, делятся на три типа. Первый тип – самый простой и, на первый взгляд, наименее эффектный. Визитки этого типа обычно выглядят так:

Беститульный Семен Семенович

Практический психолог

(далее – все, что положено: адрес, телефон, факс и т. д.).

Вроде бы такая самопрезентация недостаточно убедительна и свидетельствует лишь о том, что у данного практического психолога нет ученых степеней, громких званий и каких-либо титулов. Но опыт показывает, что подобные самопрезентации воспринимаются по-другому: как свидетельства громкого звучания фамилии и идентификации ее обладателя именно с практической психологией. Что бы написал на своей визитке, скажем, Пушкин? Скорее всего, просто «Александр Сергеевич Пушкин, поэт». А то и просто «Александр Сергеевич Пушкин», поскольку все и так знают, что он – поэт. Именно этот принцип и лежит в основе наиболее простых визиток: дескать, титулы и звания у меня, конечно, есть, но главное – не они, а мое громкое имя, которое известно каждому образованному человеку. Отсутствие же на визитке титулов означает, помимо моей скромности, то, что они мне вообще не нужны, поскольку меркнут на фоне моего имени. Да и вообще у таких людей, как тот же Пушкин или Достоевский (а я из их числа), их не было. Скромные же слова «практический психолог» обычно выражают две вещи. Во-первых, я занимаюсь именно практикой, а не черт знает чем, как академические психологи. Во-вторых, я – практический психолог с большой буквы, и если кому и можно доверить свои психологические проблемы, то только мне. Словом, подобный тип визиток – это что-то вроде «черного квадрата» Малевича, который прост только с виду, а на самом деле содержит глубокий смысл. Полный идиот, конечно, может этот скрытый смысл не вычитать. Но полные идиоты не имеют психологических проблем и не обращаются к практическим психологам.

Второй тип визиток содержит информацию о центре, который представляет психолог, и о должности, которую он там занимает. Например:

Центр парапсихологии и оккультных наук

Мошенников Евграф Евграфович

Старший маг-парапсихолог

(Адреса и телефонов нет, связь – телепатическая)

Этот вариант хорош в том случае, если центр имеет действительно громкое имя (центры же, где занимаются делом, а не надувательством, его, как правило, не имеют), и Вы занимаете там весомую должность. Если же Вы там называетесь, скажем, всего-навсего психолог-ассистент, то никакое даже самое громкое имя фирмы Вам не поможет. В лучшем случае Вас спросят, кому Вы ассистируете, и обратятся непосредственно к нему. Этот случай, правда, довольно редкий, поскольку в создаваемых практическими психологами фирмах сотрудников можно пересчитать по пальцам, а количество и наименование должностей ничем не регламентировано. И поэтому как минимум должность замдиректора по каким-либо вопросам Вам гарантирована. Но, если глава этой фирмы все же уперся и не хочет присваивать Вам высокую должность, пока Вы не проработали там хотя бы год, у Вас всегда есть еще один вариант – приписать себе на визитке должность, которую Вы на самом деле не занимаете. За клевету на самого себя, равно как и за завышенное самомнение наши законы не наказывают, а клиенты практических психологов очень доверчивы и не станут перепроверять то, что Вы им про себя наплетете. Поэтому в ходу еще и такой вариант визиток, наиболее часто используемый как раз теми, кто не имеет титулов и званий:

Международная академия липовых наук

Врунов Платон Сократович

Президент, директор Института научного прохиндейства,

доктор липовых наук, профессор Университета Атлантиды,

лауреат всех существующих и несуществующих премий

(Адрес, телефоны и т. п.)

Попасть впросак с такой визиткой невозможно, поскольку ни один человек не знает всех существующих, а, тем более, не существующих академий и институтов, равно как и того, кто там президенты и директора. Но, если вы перегрузите свою визитку громкими титулами, Вас подстерегает опасность другого рода: клиент может решить, что такой важный человек не будет по-настоящему им заниматься. И попытается найти себе кого-нибудь попроще, проживающего на земле, а не на небесах.

В целом же, решая, что именно написать на визитке, надо проявить и хороший вкус, и чувство меры, и знание психологии клиента (если его у Вас нет, Вам вообще нечего делать в практической психологии), и принять во внимание ряд других факторов.

Следующий шаг заключается в выработке оптимальной стратегии поиска клиентов. Можно, конечно, дать объявление в газете или оклеить ими заборы и фонарные столбы. Но это – совсем дурной тон, а, главное, любая реклама воспринимается как признак того, что тот, кто ее распространяет, никому не нужен и поэтому сам вынужден охотиться за клиентами. Надо сделать наоборот: сразу же дать понять потенциальному клиенту (а все люди с кошельками таковы), что не он нужен Вам, а Вы нужны ему, и поэтому именно он должен за Вами охотиться, а не наоборот. Лучший путь для этого – личные рекомендации, а соответствующий принцип называется в науке принципом «снежного кома». Скажем, некоторый именитый практический психолог хочет избавиться от очень навязчивого и не очень платежеспособного клиента или набрал столько клиентов, что не может справиться с ними со всеми. Он должен объявить избыточной клиентуре, что очень занят (уезжает за границу, собирается отойти от дел и т. п.), но может порекомендовать коллегу, который ему ничем не уступает. И рекомендует Вас. Те, кому Вас порекомендовали, будут рекомендовать Вас своим знакомым, а они – своим, и «снежный ком» будет становиться все толще. При налаженности такого механизма Вы тоже будете иметь избыточную клиентуру, делиться ей со своими коллегами, рекомендуя их таким же образом, и успех не только среди клиентов, но и среди коллег Вам будет обеспечен. Надо только запустить этот механизм, т. е. для начала найти хотя бы одного популярного практического психолога, который бы Вас кому-нибудь порекомендовал. А его спусковым крючком может быть что угодно: общие друзья, влиятельные родственники, банкеты, мелкие услуги и т. п.

7. Принцип Мейхенбаума

Следует помнить и то, что лучше работать с коллективными – группами и организациями, а не с индивидуальными клиентами. И причина не только в том, что коллективный клиент, как правило, чувствительно платежеспособнее индивидуального, а в том, что Практическому психологу намного проще выглядеть компетентным, работая с группой. На первый взгляд, это не так: когда дурачишь сразу несколько человек, у тебя больше шансов быть изобличенным, чем. Когда дурачишь одного. Но простая арифметика в подобных случаях не применима уже хотя бы потому, что, когда речь идет о людях, арифметические эффекты всегда с лихвой компенсируются психологическими. Один из последних хорошо известен как «эффект голого короля». Люди очень не любят публично признавать, что их одурачили, а, будучи одураченными, пытаются сделать все возможное, чтобы на том же месте одурачили других. И в этом состоит одно из наиболее типичных проявлений человеческой солидарности. Поэтому клиент групповой терапии, в отличие от клиента терапии индивидуальной, почувствовав, что ему продали воздух, скорее всего, не возопит о мошенничестве и не потребует возвращения назад своих денег, а с наслаждением будет наблюдать, как этот воздух покупают и другие, да еще и поможет продавцу. Вследствие данного эффекта отдельные люди оказываются правы чаще, чем их большие объединения (как писал Гегель, на истину натолкнется скорее отдельный человек, чем целый народ, и обычно так и происходит, во всяком случае пока не бывало так, чтобы некое открытие совершил сразу целый народ). В силу него же практические психологи сейчас явно тяготеют к работе с группами и организациями, а не с индивидуальными клиентами, как это делал основатель практической психологии 3. Фрейд, во времена которого эти индивидуальные клиенты были готовы платить по десять тысяч долларов (тех долларов!) за сеанс, чего современный клиент, если он не совсем сошел с ума, конечно же, не сделает.

Но вот все подготовительные этапы позади, состоялась Ваша первая встреча с долгожданным клиентом, и Вы не хотели бы сразу ударить лицом в грязь. Что для этого следует делать? Ответ на данный вопрос, конечно, зависит оттого способа забалтывания клиента, которому Вы обучены или, будучи обученным разным способам, отдали предпочтение: психоанализу, когнитивной психотерапии, трансактной терапии и др. Но есть правила, которые должен соблюдать каждый практический психолог, если он, конечно, не хочет, чтобы клиент ушел к другому, а «снежный ком» начал таять. Прежде всего надо грамотно определить размер гонорара. Слишком большими запросами можно отпугнуть не слишком состоятельного клиента. А, если запросить слишком мало, то он может смекнуть, что Вы – не тот, за кого себя выдаете. Особенно если на Вашей визитке написано, что Вы – лауреат всех существующих премий и президент всех существующих академий.

В общем здесь, как и в других подобных ситуациях, действует закон средних сумм, заключающийся в том, что слишком малые суммы компрометируют практика, выдавая его невысокую (очевидно, неспроста) самооценку, а слишком большие – компрометируют клиента, демонстрируя его жадность или недостаточную платежеспособность. Оптимальные суммы сосредоточены в определенном диапазоне, который специфичен для каждой профессии, устанавливается сугубо эмпирически, не выводим из каких-либо общих соображений и вообще из здравого смысла. Для услуг практического психолога такой эмпирически установленный диапазон – от 50 до 250 долларов[1]1
  Практические психологи мистической ориентации берут больше.


[Закрыть] в час. И в целом эта величина довольно константная, хотя в определенной мере зависима от экономической ситуации в стране и, соответственно, от количества состоятельных людей, готовых пускать деньги на ветер. Сколько именно Вы запросите с клиента в рамках этого диапазона, зависит от Ваших потребностей, того, что именно написано на Вашей визитке, и сколько брал тот коллега, который рекомендовал Вас ему. Все остальные факторы малосущественны и большого влияния на запрашиваемую сумму не оказывают.

Не имеет большого значения и то, чем именно Вы заполните время, отведенное на общение с клиентом. Здесь все средства хороши, можно говорить и о здоровье его тещи, прозрачно намекая на то, что ей уже не долго осталось, и о том, почему ему приснилась жена начальника. Главное – дать ему понять, что психологические проблемы у него есть, и он правильно сделал, что к Вам пришел, они вполне разрешимы, но только Вами и за хорошую плату. Надо также свято соблюдать т. н. принцип Мейхенбаума, состоящий в том, что самая фантастическая концептуальная схема может помочь клиенту, если он в нее поверит. И еще очень важно помнить об «эффекте голого короля», дав клиенту прочувствовать, что Вы не допускаете и тени сомнения в своих словах, да и вообще во всесильи практической психологии. Иначе все пойдет насмарку, ведь, если наука начинается с сомнения (вспомним знаменитое cogito ergo sum), то практическая психология на нем заканчивается.

Если Вы усвоите эти не хитрые правила и будете строго следовать им, то вполне приличное начало карьеры практического психолога Вам обеспечено. А все остальное придет с опытом.

Глава 4. Психология по-академически

1. Средство от коллективного невроза

Судьба академической (или исследовательской) психологии сложилась иначе, нежели психологии практической. В отличие от своих собратьев по профессии психологи-исследователи произошли не от врачевателей, а от философов, которые не резали крыс, а рассуждали о психике, не выходя из своих кабинетов. Появлялись, правда, смутьяны, которые пытались всех убедить, что без разрезанных крыс все же не обойтись, но их живодерские призывы не встречали одобрения. Философы царствовали в науке вплоть до XYII в., когда народ вышел из замков, снял латы и вдохнул свежего воздуха, и его вдруг осенило, что ему нужна не кабинетная, а экспериментальная наука. Тут-то ученые и переместились из кабинетов в свои сады, где им тут же начали падать на головы яблоки, помогавшие делать открытия. Само это почетное слово, правда, появилось в лексиконе человечества с большим опозданием – лишь в 1848 г. (благодаря Р. Уэвеллу). Но тот, кто вышел из кабинета и сел под яблоню, уже, несомненно, был ученым. И, хотя одного из первых ученых по недоразумению все-таки сожгли, их быстро начали уважать – и за то, что они говорили непонятные речи, и за то, что при этом еще и делали кое-что полезное. В отличие от философов, которые только говорили непонятные речи.

Есть, впрочем, и другая версия появления науки современного типа, которая, при всей ее психологичности, принадлежит не психологам. Первым, кто ее высказал, считается Ф. Ницше. Суть ее в том, что наука, объясняющая все подряд, это средство терапии массового невроза, который порождается необъясненным и непонятным.

Вообще известно, что люди давно помешались на объяснениях, в большинстве случаев готовы принять любые объяснения и очень переживают, когда объяснения нет. Эта мания объяснений свойственна человечеству с очень давних времен. Демокрит признался однажды, что предпочел бы открытие одной причинной связи персидскому престолу (возможно, из нелюбви к персам). Эйнштейн жаловался на регулярно овладевавшего им «демона причинного объяснения». А современная клиническая практика свидетельствует, что больные часто предпочитают нежелательный для них диагноз отсутствию какого-либо диагноза. В общем, факты говорят о том, что нам свойственен невроз непонятного, который очень хорошо лечится наукой, и, как только этот невроз обострился, она и возникла.

На заре науки к тому же почему-то решили, что, как выразился Ш. Монтескье, «знание смягчает людей, разум ведет их к человечности» (как выяснилось впоследствии, это было большим заблуждением). А Б. Спиноза вообще усмотрел высшую цель науки в «достижении высшего человеческого совершенства». И, хотя другие известные люди, например, Ж. Ж. Руссо, убедительно доказывали, что именно избыток научных знаний погубил Афины, Рим и Византию, а американские индейцы непобедимы (были в то время) именно потому, что мало знали, уже трудно было не поддаться соблазну познания. И человечество попалось на эту удочку.

Но все же главную роль в возникновении науки сыграло другое и довольно случайное обстоятельство: в Королевском научном обществе Великобритании, которое вплоть до конца XY1I в. занималось не наукой, а черт знает чем, стулья стали ставить по кругу, а не тем знакомым нам способом, который предполагает разделение присутствующих на членов президиума и всех остальных. Как это произошло, толком неизвестно: наверное, что-то напутала уборщица. Но важен результат: оказавшись лицом друг к другу, члены Общества начали спорить, т. е. возникла та самая атмосфера дискуссий и критицизма, которая и породила науку Нового Времени. Вообще надо отметить, что наука всегда находилась в большой зависимости от ситуативных и довольно-таки случайных обстоятельств. Открытие Архимеда, например, было сделано им в ванной и вряд ли могло быть сделано в каком-либо другом месте, открытие Ньютона – под яблоней, открытие Пуанкаре – на подножке омнибуса и т. п. А идеи наиболее известных психологических экспериментов – таких, как эксперименты К. Левина, Д. Бродбента, А. Трисман, почему-то родились в кафе.

Но восстановим разорванную этим поучительным отступлением линию повествования: к концу XIX в., несколько позже, чем другие науки, психология ясно осознала, что ей гораздо выгоднее быть не разновидностью философии, а экспериментальной наукой. А для этого с психикой надо было делать то же, что физиологи делали со своими крысами, а физики со своими тележками – резать и измерять. Так психика оказалась расчлененной на внимание, память, мышление и т. п., психологи стали исследователями, все остальные люди – их испытуемыми (некоторые ради того, чтобы не плодить сущности сверх надобности, были одновременно и тем, и другим, но их осудили за интроспекционизм), а психология стала наукой.

2. Обряд исчисления корреляций

В описанных условиях не следует удивляться, что основы научной психологии закладывались не психологами, а физиками (Г. Фехнер), физиологами (Э. Вебер) и такими лицами, как Г. Гельмгольц, который кем только не был. Все они хотели сделать психологию похожей на физику или хотя бы на физиологию, а для этого что-нибудь в психике измерить. Эта установка сохранилась до сих пор: главное в современной психологии – измерение корреляций. Как уже было отмечено выше, сейчас более 95 % статей, публикуемых в психологических журналах, основаны на исчислении корреляций. На этом основании Д. Картрайт сделал справедливый вывод о том, что психологические журналы вообще остались бы не у дел, если бы не существовало метода анализа вариаций, а всю психологическую науку определил как «измерение корреляций между А и Б». И ему никто не возразил. В общем, психолога-исследователя можно определить как человека, который профессионально, т. е. за деньги, измеряет корреляции между переменными. И, чем больше он их измерил за свою жизнь, тем больше его авторитет и вклад в психологию (психологи-теоретики, о которых речь пойдет ниже, не в счет).

Обряд исчисления корреляций имеет древнюю предысторию. Когда наш первобытный предок впервые заметил, что после его танца пошел дождь, он не придал значения этому совпадению. Когда совпадение повторилось, что-то шевельнулось в его дремучем мозгу. Когда повторилось еще несколько раз, он решил, что дождь идет от того, что он танцует, и стал исполнять ритуальные танцы для того, чтобы вызвать осадки. Именно эта логика увековечена в обряде исчисления корреляций, а соответствующий стиль мышления справедливо считается свойством не только науки, но и обыденного сознания.

Между чем именно измеряются корреляции, не важно. Точнее, на одном полюсе должна находиться психологическая переменная, например, уровень интеллектуального развития или время реакции, которая называется зависимой переменной. А вот на другом полюсе, именуемом независимой переменной, может быть все, что угодно: здоровье тещи испытуемого, уровень шума в соседней комнате, политическая обстановка на Гренаде, расстояние от Земли до Марса и т. п. Правила хорошего тона предполагают, что исследователю не задается вопрос о том, почему он стал измерять те, а не иные корреляции, и почему именно данные независимые переменные попали в фокус его внимания. Уместны лишь вопросы о том, какие именно переменные коррелируют друг с другом и в какой степени, а также о том, как инициатор исследования может все это объяснить. Здесь уместна аналогия с интеллектуальными играми, например, с шахматами: узнав о том, что состоялась некоторая партия, уместно спросить, кто были игроки и как они сыграли, но не почему они играли по определенным правилам.

Смысл измерения корреляций и причина широчайшей распространенности этой процедуры в исследовательской психологии достаточно просты. Во-первых, она дает возможность психологам чувствовать себя именно теми, кем они хотят себя чувствовать, – настоящими учеными. Ведь в этой науке со времен ее отцов-основателей считается, что ученый это человек, который что-либо измеряет. Во-вторых, это игра практически беспроигрышная, поскольку в нашем мире что-нибудь с чем-нибудь обязательно коррелирует. И, измерив корреляции выбранной Вами зависимой переменной с десятком-другим независимых переменных, Вы непременно хотя бы пару корреляций обнаружите. Как учат очень хорошо понимающие суть дела М. Сакс и Дж. Томас в своей статье, опубликованной в «Журнале дрессировщика червей», t-критерий надо применять как можно чаще и без лишних раздумий: когда-нибудь что-нибудь да получится.

Если же не получится, тоже не беда. У Вас остаются два выхода. Либо измерить корреляции своей переменной еще с десятком-другим факторов и так далее, пока не будет достигнут нужный результат, т. е. закидывать сеть до тех пор, пока в нее не попадется хоть какая-нибудь рыба. Либо – понизить планку, т. е. смягчить критерий корреляции: если две переменные не коррелируют на одном уровне значимости, они, возможно, коррелируют на каком-либо другом. В принципе, есть и еще один выход – попросту придумать несуществующие корреляции, что, кстати говоря, нередко делается, но пока не будем вводить соответствующие сюжеты. То есть, если Вы не пожалеете времени на подсчет корреляций, научный результат, а, значит, и научная статья, диссертация и т. п. Вам обеспечены. И здесь заключен еще один важный смысл измерения корреляций. Эта процедура требует времени, а, стало быть, и его жертвы. Следовательно, тот, кто подсчитал какие-нибудь корреляции, считается принесшим жертву науке, а, значит, в соответствии с назначением жертвенных обрядов, приобщившимся к ней. Процедуры исчисления корреляций хороши и тем, что они предельно просты в употреблении. Для того, чтобы их успешно применять, совершенно не обязательно понимать их смысл (подавляющее большинство психологов его не понимает), усвоить азы математики, да и вообще уметь считать, чего, как было сказано выше, многие психологи не умеют. Достаточно лишь ввести числа в свой компьютер и запустить соответствующую программу. Хотя, в принципе, корреляции можно посчитать и на ручном калькуляторе, но это – дурной тон. Так что посчитать корреляции может каждый психолог. Даже представитель той генерации, которой компьютеры и калькуляторы заменяли труды классиков марксизма-ленинизма. Тем не менее многие психологи имеют идиосинкразию на эту процедуру, что выражается в хронической боязни цифр, в совершенно ненужных попытках выявить методологический смысл исчисления корреляций, а то и в открытой неприязни к тем, кто этим постоянно занимается. Для таких людей в исследовательской психологии тоже есть своя экологическая ниша: они, как правило, становятся теоретиками.

3. Предназначение теорий

Чтобы понять, кто такие психологи-теоретики, рассмотрим особенности и основные типы психологических теорий. Психологические теории делятся на три типа: 1) теории-систематизации, 2) теории-номинации и 3) теории-проекции1.

Теории-систематизации (ТС) наиболее просты, наименее претенциозны и наиболее полезны. Их суть состоит в том, что изучаемые объекты разделяются на несколько разновидностей, а в исследуемых процессах вычленяется несколько аспектов. Это делает и те, и другие намного понятнее, а, главное, упорядоченнее, хотя и отдает бюрократической традицией начинать любое дело с инвентаризации. Но что в ней плохого? Причем исследователи почему-то любят делить изучаемое ими на три части, в результате чего соответствующие теории обычно выглядят как триады. Именно такие триадические систематизации образуют скелет большинства так называемых «теорий среднего ранга», которые в современной психологии востребованы куда больше, чем любые другие теории. А большинство психологов нового поколения знает только «теории среднего ранга», хотя что-то слышали и о Фрейде или Скиннере.

Теории-номинации (ТН) основаны на переименовании общеизвестных вещей – в расчете на то, что от этого переименования они станут менее общеизвестными, а, стало быть, более научными. Костная ткань таких теорий состоит из определений типа «психика – это деятельность», «мотив – это предмет потребности» и т. п. Их характерная особенность – большое количество подобных определений, в результате чего соответствующие теории обычно излагаются в виде многотомных произведений, сквозь многословие которых очень трудно пробиться, а, значит, и понять, в чем именно состоит та или иная теория.

Теории-номинации особенно характерны для нашей отечественной психологии, органично вписываясь в нашу национальную традицию все переименовывать – города, улицы, станции метро – в надежде на то, что от этого наша жизнь изменится к лучшему[2]2
  Отметим, что эта вера в магическую силу слов свойственна многим народам, например, ряду африканских племен, которые искренне верят в то, что, Например, камень полетит, если его назвать птицей.


[Закрыть]. Но сейчас они не очень популярны и к тому же более других подвержены главной коррозии психологических теорий – идеологизации.

Но самый важный тип психологических теорий это все-таки теории-проекции (ТП). Немного забегая вперед подчеркнем, что теории нужны в психологии не только для того, чтобы психологам, имеющим идиосинкразию на исчисление корреляций, тоже было чем заняться. Тем не менее любые теории в первую очередь нужны тем, кто их разрабатывает, а психологические теории выполняют в этом плане две важнейшие функции. Первая состоит в том, что с их помощью психологи привлекают широкое внимание к своим личным проблемам, что в любой другой форме было бы сделать нескромно и даже неприлично. Вообще давно известно, что любая научная теория имеет толстенную личностно-психологическую подоплеку. Например, психобиограф (существует и такая профессия) И. Ньютона Дж. Кристиансен убедительно доказал, что теория всемирного тяготения – ничто иное как продукт психологической тяги этого ученого к своей матери, с которой он был насильственно разлучен в раннем детстве. А формальная логика, как показал У. Томас, это – следствие нелюдимого образа жизни и пристрастия к сухим формализмам ее основоположника – Дж. С. Милля. Нечто подобное можно сказать и о многих других, если вообще не обо всех, научных теориях. Но ни в одной другой науке они в такой степени не выражают психологические особенности их авторов, как в психологии. Хорошо известно, что психоанализ Фрейда это способ, которым он лечил свой собственный невроз. Учение А. Адлера было реализацией инстинкта власти, свойственного ему самому. Та же закономерность продемонстрирована и в отношении других классиков психоанализа и прочих авторитетных представителей психологической науки. А в работах У. Джемса можно без труда проследить не только проявление его психологических особенностей, но и перепады его настроения.

Вторая важнейшая функция психологических теорий не столь специфична для них, характерна для всех научных теорий, особенно для гуманитарных, и состоит в выражении не психологических особенностей, а личных и групповых интересов их авторов. Данная функция научных теорий воспета концепцией интересов (кстати, тоже теорией), разработанной в современной социологии науки. Правда, связь содержания теории с личными интересами тех, кто ее разрабатывает и развивает, никогда не носит непосредственного характера, что и создает иллюзию отсутствия такой связи. Однако она существует, и подчас содержание теории имеет куда меньшее значение, чем стоящие за нею личные и групповые интересы ученых. В данном плане теории напоминают знамена: не важно, что изображено на знаменах и какого они цвета, важно, кто их поднимает и с какими целями.

Теории это и в самом деле знамена, под которые ученые становятся ради отстаивания своих интересов. Для знаменосца, т. е. для автора теории, это интересы индивидуальные, для всех остальных, становящихся под знамя, – интересы групповые, сравнимые с интересами членов политической партии. Партийный принцип объединения под этими знаменами проявляется, например, в том, что место работы психологов почти всегда совпадает с их теоретической ориентацией. Что, кстати, является одним из главных свидетельств, как выражаются науковеды, теснейшей связи когнитивного и социального в науке.

При этом было бы совершенно несправедливо считать психологов непринципиальными людьми. Многие из них были очень даже принципиальными, способными ради своих принципов на истинный альтруизм и даже на героизм. М. Басов, например, сам снял себя с поста директора института и отправил рабочим на завод на социалистическое перевоспитание. Вот настоящее назидание молодым психологам, которые такой подвиг, наверное, даже не смогут себе представить. Равно как и переживания Л. Выготского, который писал: «я не хочу жить, потому что меня не считают марксистом».

Здесь следует отметить, что сверхэмоциональное отношение к отстаиваемым им учениям вообще очень свойственно отечественным ученым. Эту тенденцию уловил еще М. Ломоносов, который писал о том, что униженное, по сравнению с чиновниками, достоинство отечественных профессоров приводит их к «помешательству в размножении учения».

Вопрос о том, зачем для выражения личных интересов психологам, да и вообще ученым, нужны научные теории, тоже может задать только очень наивный читатель. На войне как на войне, но для каждой войны характерны свой тип оружия и особые правила поведения воюющих сторон. С развитием науки изменялись и виды вооружения, которыми ученые пользовались для уничтожения своих противников, и область дозволенного. Так, Гассенди, критикуя систему Аристотеля, настаивал на том, что нельзя верить такому жадному, неблагодарному, склонному к различным низменным побуждениям человеку, который, вследствие этих своих личных недостатков, не может быть прав. В советские годы уничтожить оппонента можно было еще проще – указав компетентным органам на его недостаточно пролетарское происхождение или на идеологическую нелояльность. Но в современной, относительно нормальной (не только в смысле Т. Куна, но и вообще) науке так уже нельзя. Ее этика требует критики не личности оппонента, а его научных воззрений, и поэтому ученые, метя в эту личность, вынуждены бить по отстаиваемой ею теории. Побеждена же любая теория, как будет показано ниже, может быть не эмпирическим опытом, а только соперницей той же весовой категории – другой теорией. И поэтому главное оружие, которое ученые используют при сведении личных счетов, – научные теории.

4. Теоретики поневоле

Самый очевидный и наиболее типичный для современной науки Механизм связи личных и групповых интересов ученых с научными теориями выглядит так. Всем известно, что, когда в какой-нибудь научно-исследовательский институт приходит новый директор, он тут же начинает укреплять свои социальные и когнитивные позиции, дабы подольше просидеть в директорском кресле, а то и перебраться в кресло более высокое. Свои социальные позиции он укрепляет, окружая себя верными (как он считает) людьми, свои когнитивные позиции – разрабатывая собственную теорию.

Мотивы разработки научных теорий служат объектом специальных наук – теоретикологии и начсигъникологии, на территорию которых мы пока не будем вторгаться. Отметим лишь, что эти мотивы достаточно многообразны, но некоторые из них заявляют о себе с особой силой. Во-первых, у любого начальника рано или поздно начинает развиваться малая или большая мания величия, а начальнику над учеными, какой бы посредственностью он ни был до того, как стать начальником, начинает казаться, что ему по силам внести крупный вклад в науку, разработав собственную теорию. И может ли быть иначе, когда подчиненные ежедневно внушают ему, что он – гений? Во-вторых, любой начальник осознает, что он – начальник до поры до времени, точнее до той поры, пока его не вытеснит следующий начальник, и поэтому стремится выжать как можно больше из своего начальственного положения. Он прекрасно понимает (иначе он не стал бы начальником), что разработать теорию может каждый, главное сделать так, чтобы ее признали именно научной теорией, а не бредом сивой кобылы. Ученый-начальник в этом плане имеет большие преимущества по сравнению с рядовым ученым и поэтому стремится разработать и запустить в научное сообщество свою теорию пока он – еще начальник. И, наконец, в-третьих, некоторые начальники разрабатывают собственные теории поневоле, даже если сами этого и не хотят. Дело в том, что начальственное положение во многом обязывает к созданию собственной теории или, по крайней мере, к присвоению чьей-либо чужой теории и распространению ее в качестве собственной. А наиболее ретивые из подчиненных постоянно докучают вопросом: «Когда же Вы, дорогой Плагиат Плагиатович, наконец обогатите нас своей новой (как будто у Вас есть старая) концепцией?»