Текст книги "Избранные рассказы (СИ)"

Автор книги: Андрей Бирюков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

Очень простая история

С точки зрения стороннего человека, Брод это совсем не Брод, и даже не Бродвей, а всего-навсего простая маленькая улица на окраине большого города. Пусть и центральная, но все равно. Ну да Бог с ними, с этими посторонними, для того, кто всю жизнь прожил на Химмаше, эта улица была Бродом. А какое настоящее название было у этой, в общем-то, не примечательной улицы, никого не интересовало.

И в один из дней по Броду шёл человек. Судя по всему, он никуда не торопился и его никто не ждал. Шёл явно без определённой цели, лишь бы идти. Было довольно рано, но и не так поздно, но на улице почти никого не было, по причине жары. Только в некоторых местах можно было заметить одну-две группы праздношатающихся. К вечеру Брод будет полон, но до этого ещё далеко и поэтому сейчас он больше напоминает улицу призрак, чем живую улицу. И молодой, а может и не очень молодой, человек брёл лениво шаркая ногами, ничем не интересуясь. Весь его облик красноречиво свидетельствовал, что его давно не звали в гости, а он сам не приглашал их к себе в дом. Да и дома скорее всего у него тоже не было. Наиболее вероятным, как кажется, само понятие дома для него превратилось в место, где можно было переночевать. И все же он не был бомжем, хотя не имел своего дома, не был нищим, хотя в кармане подчас не было и копейки. Да, сегодня вид его являлся явно непрезентабельным, но в определённых кругах имя его пользовалось некоторым уважением, а к словам его относились серьёзно. Жизнь не создала из него положительного героя, но и злодеем он также не был. Всего-навсего обычный уголовник с солидным стажем. И может от того всё, к чему он стремился можно было вместить в одну короткую фразу : «ты сдохни сейчас, а я завтра». Создав себе такое кредо, Сашка ( именно так звали нашего героя ) следовал ему в любой жизненной ситуации. И если применимо к воровскому ремеслу слово талант, то Сашка явно обладал им. И воровал с каким-то особым, присущим ему одному шиком. И точно с таким же шиком он стремился потратить все, что удавалось добыть, словно желая доказать что-то себе и другим. «А для чего тогда ещё жить ?» говорил он, «если невозможно делать что хочется и тратить сколько хочется ?» и деньги летели, словно осенние листья. С течением времени периоды пребывания на воле становились всё короче, а срока всё длиннее, что, разумеется, не способствовало какому-либо развитию его природы. Были деньги – были друзья, подруги и вино, не было денег – не было никого. Его это нисколько не удивляло, наоборот, казалось естественным.

Изматывающая жара постепенно набирала обороты и тело, без того нывшее после вчерашнего, просило прохлады и опохмелки. Мутило ужасно, хотелось холодного пива, но в кармане не было ни копейки и даже вспомнить не мог, где и с кем он пил вчера. В голове мелькали только чьи-то лица, слышался пьяный смех и истеричный женский визг. Всё вместе укладывалось в одну хорошо известную строчку из песни : «ой где был я вчера, не найду, хоть убей», с одной существенной разницей, что в отличие от героя песни, он не смог бы сказать, какого цвета были обои, если они, конечно, были. В голове гудело, словно кто-то невидимый методично бил в огромный колокол. Сашка вытащил очередную сигарету и закурил, хотя и понимал, что легче от этого не станет. Перспектива на день была явно не из радужных, а для того, чтобы лезть в форточку или ломиться в какую-нибудь дверь, он был абсолютно не в той кондиции. И всё же надо было что-то решать. Так, в дурном настроении он незаметно добрёл до конца Брода и повернул обратно. За недолгий час окружающая обстановка слегка преобразилась. Стало больше народа, в основном молодёжи, которая изо всех сил пыталась показать, насколько она крута. Всё было настолько знакомо, словно и не было прошедших лет. «нет ничего нового под солнцем, всё было, всё суета сует и томление духа», процитировал он сам себе. Если бы кто-то попросил его, он смог бы продолжить и привести почти слово в слово все главы Екклесиаста, или пару отрывков из Ницше, Канта и Конфуция. Сказывалось какое-никакое, но образование, кроме того, Сашка любил читать и отбывая очередной срок обязательно штудировал всю литературу, которую только мог достать. Было приятно произвести впечатление на дружков или очередную подругу, вот только сегодня это было слабым утешением, и он с удовольствием променял бы всю свою эрудицию на банку пива. Постепенно он приблизился к знаменитому «Уктусскому горю» откуда неслись пьяные голоса.

Сашка скрежетнул зубами от бессильной ярости и устало опустился на скамейку. От душивших его похмелья и злобы, окружающий мир потерял реальность, он ощутил себя потерянным и чужим. Вокруг него шли люди, они шутили, о чём-то разговаривали, куда-то торопились, но никому из них не было дела до него, Сашки, он был никому не нужен. Впрочем, подумал он, также не нужны мне и они. Эх, если бы была жива мать. Она поняла бы его. Но мать умерла много лет назад, когда он отбывал свой первый срок на «взросляке». Он вернулся домой и сходил на кладбище, где просидел почти до вечера, вспоминая, как мать ездила к нему на свидания, тащилась с тяжёлыми сумками и тихо верила, что вот этот раз уж точно последний, что теперь Сашка вернётся домой навсегда. И он с такой же верой убеждал её, что скоро всё будет иначе, он придёт домой и они заживут счастливо, он ещё докажет другим, что умеет жить не хуже. Но когда приходил долгожданный звонок, он забегал домой, наспех целовал мать в щёку, совал в руки подарок и тут же убегал по своим делам. А вскоре за ним опять щёлкала засовом камерная дверь, и всё начиналось заново.

Запоздалое чувство раскаяния, или что-то похожее на него, шевельнулось в его душе. Надо сходить на кладбище, подумал он, ведь столько лет не бывал. Могилка, поди, заросла совсем. Может быть прямо сейчас. А почему бы и нет ? Тем более, что делать нечего. Но до чего же тяжело сделать первый шаг. Ноги словно свинцом налились, но он всё же пойдёт. Вот первый шаг…ещё один… ну вот и пошло…давай, Сашка, давай, шептал он себе, и тяжело переваливаясь с ноги на ногу, двинулся вдоль аллеи.

–Здорово, братан !– раздалось вдруг под самым ухом. Сашка вздрогнул и открыл глаза. Прямо перед собой он увидел долговязого детину, щедро украшенного татуировками. С трудом выбираясь из паутины мыслей, Сашка с трудом узнал в парне одного из корешей по недавней ходке. Но не это поразило его, а то, что он сидел на той самой скамейке, с которой, как ему казалось, он поднялся несколько минут назад. «Всё», спокойно подумал он. «приехал, здравствуйте галюлики». От друга вкусно пахнуло свежим пивом, и Сашка невольно судорожно сглотнул. -Что, братан, плохо ?-сразу догадался собеседник.– Маешься ? Ну это дело поправимое. Щас мы грамм по сто с прицепом. Я нынче неплохо отработался, пора и гульнуть.

–Гульнуть можно,– хрипло выдавил Сашка. –Вот только проблема одна есть…

–Не щекотись, братан ! Бабки есть. Давай-ка мы с тобой по пиву, а ?

Мысль о пиве мигом вытеснила всю хандру и Сашка поднялся со скамейки одним махом. Уже через несколько минут друзья-приятели вышли из магазина неся в руках два увесистых пакета, по выпуклостям которых нетрудно было сделать вывод о их содержимом. Не мудрствуя лукаво они расположились тут же, на аллее. Сашка, измученный жаждой и болью, дрожащей рукой выхватил из пакета бутылку и одним глотком высосал её содержимое до последней капли. После чего блаженно вздохнул и закрыл глаза.

–Силён ! – с восхищением покрутил головой приятель.

–Хорошо ! – отозвался в ответ Сашка. Теперь можно было жить.

–Ну, что ? Пора и по водочке, пока не остыла ?

–Давай.– согласился Сашка. А действительно, почему бы и нет ? Мир, ещё недавно казавшийся чужим и враждебным, приобрел новые краски и уже не было повода грустить о чём-то, а лица окружающих стали добрее и отзывчивее, отчего хотелось сделать им что-нибудь хорошее. Хотелось быть добрым и благодарным. Хотелось радоваться и радовать, вот только не знал как. От досады, что не может найти ответа, он сплюнул и предложил :

–А что, верно говорят, что между первой второй промежуток небольшой ?

–В тему, братан. Только пора и водочки, а то пиво без водки – деньги на ветер.

–Логично.

Сашка свернул пробку и разлил водку в пластиковые стаканы. Затем оба, без всякого тоста, выпили. Водка была тепловатой и довольно противной на вкус, но приятелям не было до этого никакого дела. Им было просто хорошо. После чего данная процедура повторялась довольно регулярно, пока бутылка не опустела. Сашка сожалением запнул её под скамейку. Краски дня потускнели.

–Блин, ну почему хорошего всегда так мало ? – заплетающимся языком высказала он своё мнение по поводу отсутствия горячительного.

–Эт-то точно. – согласился с ним друг. –Жизнь – дерьмо. Скука, как на кладбище.

Кладбище ! Вот куда Сашка хотел сходить, но не успел. Значит, надо сделать это прямо сейчас.

–Я пошёл. – объявил он, в общем-то ни к кому не обращаясь. Сам факт, что он пил с кем-то из бывших дружков по лагерю, его нисколько не смущал. Ну выпили, ну и что ? Назавтра ни он, ни кто другой не вспомнит, с кем он пил. И потому прощальная фраза прозвучала больше автоматически, нежели из чувства вежливости.

–Куда ? – лениво поинтересовался кореш, точно так же абсолютно без всякого интереса. Спросил, только чтобы спросить.

–А так, по делам. На могилу к матери.

–А пошло оно всё к чёртовой матери, – вдруг обиделся собутыльник и отвернулся. В Сашкиной душе вдруг зашевелилось что-то тёмное и не долго думая он резко и сильно ударил его в лицо.

–Убью, сука ! – заорал он. –Животное, мразь ! – и удары щедро посыпались на ничего не подозревавшего приятеля. Обида и злость, так долго копившиеся в душе, наконец-то нашли выход., и он бил, бил, бил, не разбирая куда и не слыша ничего. А в душе что-то пело и ему было страшно весело и очень легко. А потом мир взорвался снопом ярким искр, и он провалился в спасительную темноту.

Когда он очнулся, было уже совсем темно. «Уже ночь ?» вяло подумал он и попытался встать. Тело моментально отозвалось острой болью, и он снова опустился. «Где же это меня угораздило ?» появилась и растаяла очередная мысль. Думать не хотелось, и всё же внутри жило какое-то неприятное предчувствие беды. Оно росло и, будучи не в силах противостоять ему, Сашка заставил себя подняться. Руки, протянутые вперёд в поисках опоры, ткнулись в стену, до боли знакомую. Поняв, где он, Сашка застонал, с силой ударил кулаком в ненавистную «шубу» и завыл, завыл по-волчьи, с надрывной безысходностью, словно оплакивая свою бессмысленную и никому не нужную жизнь. Вой вылетел наружу и растворился в летней ночи, где равнодушно моргали фонари, да ветер гнал лёгкую пыль, столь похожую на Сашкину судьбу.

Жалоба

На улице царило буйное и жаркое солнце, его лучи безжалостно падали на людей и заставляли искать убежище под раскидистыми кронами деревьев или под разноцветными куполами бесчисленных летних кафе, разбросанных по улицам и площадям города. Лето наслаждалось своими правами, и, казалось ничто не могло противиться ему. Но стоит пройти чуть-чуть от центра к высокому полукруглому зданию, сделать несколько шагов по высокой надменной лестницы – и вы попадаете туда, где слова лето и очень попросту не существуют. Снаружи может быть морозный ветер, накрапывать осенний дождь или сиять яркое солнце – но здесь, в серых унылых залах и коридорах властвует серый полумрак, веками не тревожимый ничем. Поднявшись на самый последний этаж можно увидеть длинный ряд безликих дверей, за которыми дремлют пустым и равнодушным сном «присутственные места». Время от времени их ненасытную утробу наполняют люди, звучат какие-то слова, мелькают жесты, но зал остается непоколебимым, равнодушно-уверенным в себе и в Силе, которую Он, грозный и справедливый олицетворяет. Он привык ко всему и слова уже одни и те же, и единообразен пафы прокуроров, и якобы беспристрастное (а в душе «черт бы все побрал, как это надоело!») судейство, волнующая дрожь адвокатских речей… Было, все было, осталась лишь суета сует. Вот и дремлет он, этот зал, умудренный опытом былого. И крутится сам по себе порочный маховик, запущенный неизвестно кем и незнамо когда. Но исправен он, скрипит и тужится, однако мелет, как и 10, и 20 и 100 лет назад, перемалывая все, что подсовывают ему серенькие, как мышки, прислужники. Мелькают циферки – кому «пятерки», кому «семера», а кому и полновесная «пятнашка», или же для разнообразия – знай, мол, наших – накрутят иному и двадцать лет. Бывают и сбои, – машина все же! – отделается кто-то парой-тройкой лет, но просквозит слабый вздох облегчения и снова возвращается все на круги своя, словно и не было ничего. А зал все дремлет… Но, чу! Вот новая порция вливается сквозь дубовые двери и ,недовольно напыжившись, зал включается в привычный ритм. Правда, недовольство больше напускное, для проформы, дабы всякая мелюзга знала свое место и не жаловалась во всяческие присутствия и заседания: «зажимают, караул!». На многих это действует, ох на многих. И все же попадается иной простофиля, возомнит себя несправедливо обиженным и подаст бумагу о написанном ему беззаконии. Что греха таить, и такое случалось. И радуется он: «Ах, какой я молодец, догадался!» Да невдомек ему, что вернется бумага сия сюда же. Система, одно слово – Сила, да еще какая! И какие бы бури не бушевали снаружи, поди-ка спихни ее. Не просто это, не попрешь не подумавши, а подумавши – передумаешь. Все просто и ясно. Ох, нет, живет же испокон веков в душе русского человека вера в некую «царскую грамоту», сокрытую неведомо где, в коей записана мужицкая воля вольная. Может и есть она – кто знает? – да только видел ли кто ее, держал ли в руке своей – про то истории не известно. Переходя на прозу жизни, какое ей, истории, дело до некоей затурканной тьму таракани, где лежит она в ларце, а ларец тот в … и так далее и тому подобное. Вот и идет все своим чередом, как и прежде. Система стоит, маховик крутится и едут себе этапы по бескрайней Сибири и Северу, разводя мужиков да баб, что по пьянке да сумасбродству побьют, бывало, стекла в окошке, да унесут с соседнего забора занюханный половичок. И срока по нынешним меркам совсем ничего – пять за ведро картошки или восемь за телогрейку с заводской котельной, – и поди ж ты, пишут и пишут, все жалуются на неправедность приговора. Бумага она же бессловесная, все стерпит, вот и пользуются этим. Но хоть и хитер русский Левша, и может отписать деревенский мужичок бумагу мудреную не хуже столичного академика,

Но не тягаться ему с Залом. Ибо видел Зал и не такое. Были такие, что имели про запас и заковыристое, не сразу и разберешь, что к чему. Да только кому из них улыбнулось счастье? По пальцам пересчитать можно. Потому-то и безмятежно спокоен Зал, знает силу свою, против которой бессильно само время. Да и трудились над нею не чета нынешним, те знали толк и зря свой хлеб не ели. Но хоть и помельчали теперь слуги Фемиды, но они годятся еще. И стоит найтись иному правдолюбцу, так они тут как тут – и начинает плутать горемыка, побродит себе, потыкается в инстанции, да плюнет с горя. А всего-то делов и надо – крутануть маховичок и сбросить нахала на подобающее ему место. И дремлет Зал, уверенный в себе, непоколебимый и недоступный. И что там за стенами его – неведомо ему, но пробьет час и прибудет сюда тот, кто еще день назад и не подозревая о его незримом могуществе. И тщетно будет твердить о своей невиновности – не раз и не два слышал зал этакое. И не зол он был и не испорчен по природе своей. Служба у него такая. Ведь не покорми собаку и та будет через три дня зверем смотреть. А тут Система, ей подпитка нужна, да немалая, Законом освященная. А коли так, то грех противиться ей, ибо что сверх нее, то от лукавого, вот и весь сказ. Впрочем, Зал не привык отягощать себя размышлением, не им заведено, не ему и менять. Вот и сегодня он дремлет и ждет. Он привык, как привыкает хищник караулить жертву свою. Закон есть Закон, как бы ни был он суров. Зал же суть плоть от плоти его, незыблем и тверд. Ему ли щадить кого-то? Недаром сама Фемида слепа, дабы не видеть ничего. И куда качнуться ее весы – туда и полетит заблудшая душа. Нет ничего, кроме меча и весов. Выбор не велик, но испокон веков известно, от времен приснопамятного Рюрика. Что меч сильней. Мечом обтесаны стены городов, им же и высечены скрижали Закона и создана сама система. Склонись же, негодующий, и прими от щедрот сих, все на пользу тебе, не ропщи в гордыне своей и радуйся, что дремлет Зал. Пусть он спит. Безумен ты, коли веришь в милость Системы. Все предопределено заранее… Вот слышны шаги, тихо открываются двери и монотонный голос летит через мутную дрему Зала: «Именем Российской Федерации, в удовлетворении жалобы отказать»… Зал снова спит, а снаружи светит яркое беззаботное солнце»…

…«Еще видел я под солнцем: место суда, а там беззаконие; место правды, а там неправда. И сказал я в сердце своем: «праведного и неправедного будет судить Бог; потому что время для всякой вещи и суд над всяким делом там». Ибо всякое дело Бог приведет на суд, и все тайное, хорошо ли оно, или худо».

Козел, или история, рассказанная в поезде

Где этот случай произошёл, я сейчас уже вряд ли вспомню. И люди, с которыми это приключилось, затерялись где-то среди городов, а может и лагерей. Да и некоторые подробности утратили чёткость, но вот сама суть… суть осталась.

Как я уже сказал, где это было, я не помню, да и не столь важно, поскольку могло всё это произойти где угодно на просторах нашей необъятной Родины. Наверняка можно утверждать одно – на Севере, где лагерей и посёлений хоть пруд пруди. Мне тогда крупно повезло – отсидев полсрока, я попал в группу поселенцев. И как судья не обратил на мой послужной список внимания – ума не приложу. В общем, фортуна любит иногда пошутить. А что значит посёлок для зэка ? Это почти та же свобода, уж поверьте мне. Работы правда валом но зато ни ментов, ни режима, лафа одним словом. В самом посёлке, правда, участковый, но тот, как правило, с утра шары заливший, а с другой стороны завсегда с ним договориться можно – ты ему фуфырик с самогонкой, а он глаза на мелкие шалости закроет. Народец тогда подобрался, как говорил герой одного известного фильма, хороший, можно сказать душевный. Все сплошь пересидки, у кого три ходки, у кого и того больше. Все жизнью битые. Причём тут козёл, спрашиваете?

А он как раз причём, поскольку жил да был один самый обыкновенный козёл, с рогами, копытами и прочим. Ничем не примечательный. Но была в нём одна черта, резко выделявшая его от других козликов и ставившая его в особый ранг. Дело в том, что козёл сей пристрастился пить. Пил, как и все взрослые мужики, всё что горит, ну разве что кроме одеколона. И ведь что самое интересное, нюх у подлеца такой, что где бы ты ни присел раздавить с корешом бутылёк, а он тут как тут. Сидит и глазами хитро косит, наливай, мол. И попробуй не налей. Не дашь, так он выберет момент и поддаст рогами, да с такой силой, что гнуть будет как шахматного коня не один час. И память у него, будь здоров. Помнил, стервец, кто налил ему, а кто нет. Поначалу столь наглый нахлебник раздражал, но потом постепенно привыкли, пил он понемногу, видимо, не смотря на свой стервозный характер, понимал своим умишком, что с такой публикой наглеть слишком нельзя, не ровен час и попадёшь на жаркое. Что ещё примечательного было в козле ? Ну разве что, напившись и закусив свежей травкой шёл непременно в гараж, где будет приставать к шоферам, требуя на опохмелку.

Первое время чудно и странно было глядеть, как сидит это чудище рогатое и хлещет водку прямо из горлышка наравне со всеми, словно горчайший пьяница. Но потом привык и перестал обращать на него внимание. Ну, пьёт и пьёт себе, зато молчит и с пьяными разговорами не лезет.

Может ничего и не произошло бы и не рассказывать мне сейчас эту историю, не взбреди в глупую козлиную башку дурная мысль. Оно и понятно – пьянка до добра не доведёт. А случилось вот что. В тот злополучный день мы сидели на своём любимом месте – на пригорке, откуда всю деревню видать как на ладони. Ну и само собой взяли несколько бутылок, чтоб не зря время шло. Козёл, естественно, тут как тут – подавайте и мне мою долю. Дали, конечно, как не уважить сердечного – и человек-то мается с похмелья, а животина тем более. А день какой чудесный был ! Осенний, но теплый, словно летом. Может погода и сыграла свою роль, поскольку козлище, вместо того, чтобы убраться в гараж, отправился в совсем другую сторону, прямо вниз на дорогу. И не успел он спуститься, как из-за поворота показался мотоцикл. Не знаю, что произошло в козлиной голове – вроде бы столько мотоциклов навидался, и научился относиться к ним с пониманием, но в этот раз он резко взбрыкнул и вообразив себя участником корриды, бросился прямо на коляску. Не ожидавший столь редкостной пакости водила мигом очутился на земле, а козла и мотоцикл откинуло в разные стороны.

–Отмаялся козлик.– сказал кто-то.

–Н-да, – раздался ещё один голос сочувствия. Странно, но никому в голову не пришло мысли поинтересоваться судьбой незадачливого водителя. А тому пришлось весьма не сладко. Но представьте себе наше изумление, когда спустившись обнаружили совершенно невредимого не только мотоциклиста, но и козла. А отсутствие явных признаков жизни объяснялось очень просто и банально – козёл спал мертвецким сном.

–Повезло же заразе,– сказал кто-то. -Приведись мне так приложиться рого-вым отсеком, мозги точно вылетели бы.

–Ну это вряд ли. Откуда у тебя им взяться.

Начавшаяся было ссора тут же погасла, поскольку в одну светлую голову пришла довольно сумасшедшая идея. Впрочем, все гениальные идеи страдают этим милым недостатком. Сколько ещё козёл проспит было не известно, а потому дело решили провернуть не теряя ни одной секунды. Положение облегчалось тем, что требовавшийся для осуществления плана телефон находился рядом, как раз возле магазина.

–Алё, -раздался недовольный голос на другом конце провода.

–Это…тут, понимаете, вашего сотрудника машиной сбило.

–Что ? Какого сотрудника ? – голос моментально обрёл начальственные нотки. –Кто обнаружил ? Место ?

Ну и все в таком духе. Судя по всему, сообщение приняли всерьёз. Да и мы приложили все наши способности, дабы убедить собеседника в том, что на нашей дороге лежит сбитый неизвестным сотрудник карающих органов правосудия. После чего со спокойной душой повесили трубку и вернулись на свой наблюдательный пункт наблюдать за развитием событий. Долго ждать не пришлось. Уже через пятнадцать минут раздался вой сирены и на проселок вылетел милицейский «луноход». Он взревел и остановился как вкопанный аккурат перед козлом.

Само собой досталось всем, но дело того стоило. Такие потехи запоминаются надолго, ну а что касается синяков, так они проходят быстро. Зато хотя с тех пор и прошло много лет, и козёл наверняка издох, забылось, с кем это было, а вот ведь осталось же то, что ни один «мусор» не может сейчас появиться в том поселке и не услышать соболезнований по поводу сбитого сотрудника.