Текст книги "Третье открытие силы"

Автор книги: Андрей Сидерский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 34 страниц)

Андрей Сидерский.

Третье открытие силы

 

 

ОТ ИЗДАТЕЛЯ

Перед Вами – первая большая самостоятельная работа Андрея Сидерского, достаточно широко известного русскоязычному читателю в качестве переводчика некоторых книг Карлоса Кастанеды, Ричарда Баха, Шри Свами Шивананды и Питера Келдера. Однако в значительно большей степени этот человек известен специалистам в области психофизической тренировки, йоги и боевых искусств – как в Украине, России и Беларуси, так и в Америке, Европе, Индии и на Ближнем Востоке. В "ближнем зарубежье" он известен под своим собственным именем, в "дальнем" его знают как Мастера Андрэ – единственного в мире из мастеров интегрального тренинга и прикладной психотехники, кто в полной мере владеет омнио-тренинг-технологией – уникальной по своей эффективности системой психо-энергетической тренировки, лежащей в основе дхара-садханы – мощного потокового метода осознанного интегрального самосовершенствования человеческого существа.

Увидев однажды практику Мастера Андрэ, Шри Т.К.В.Десикачар – сын, ученик и хранитель традиции Кришнамачарьи – одного из величайших мастеров йоги, учителя Б.К.С.Айенгара и Поттабхи Джойса – сказал: "Я чувствую Силу, которая исходит от этого человека. То, что он делает – просто прекрасно. Мой отец был бы в восторге!"

Для того чтобы овладеть тренинг-технологией дхара-садханы, Мастеру Андрэ потребовались годы постоянной тренировки. За это время он встречался и сотрудничал со многими выдающимися мастерами целого ряда как восточных, так и западных традиционных древних и современных направлений психофизического и психоэнергетического тренинга. Книга "Третье открытие Силы", в которой завораживающим действием обладают даже философские выкладки, – не просто написанный в неожиданной современной манере увлекательный мистический роман, но также весьма подробный отчет о некоторых этапах Пути, пройденных Мастером Андрэ под руководством одного из наиболее интересных его учителей.

ТРЕТЬЕ ОТКРЫТИЕ СИЛЫ

"Первое открытие Силы совершает тот, кто находит Ее внутри, открывая тонкое в себе как часть бесконечной внутренней вселенной.

Второе открытие Силы совершает тот, кто находит Ее вовне, открывая тонкое в Мире как часть бесконечной внешней Вселенной.

Третье открытие Силы совершает тот, кто постигает полную тождественность внешнего и внутреннего, видя иллюзорность границ, обозначаемых между ними восприятием, и открывая для себя Единый Поток Силы. Этот Поток пронизывает Пустоту и сворачивает Пространство в вихри материи Мира, подчинен же Он только Воле, истоком которой является Намерение непроявленного Единого осознать самое себя и только лишь ради этого создать в себе проявленное – то, что может быть осознано и то, в чем воплощается осознание".

Мастер Зы Фэн Чу

«Дыхание Силы может быть внешним и может быть внутренним, а также таким, в котором отсутствует всякое движение. Будучи управляемым посредством пространства, времени и ритма, становится оно длинным или коротким. Четвертый же тип дыхания Силы есть тот, который ни внешним, ни внутренним никак не ограничен».

Патанджали «Йога-Сутра» (3-50, 3-51).

ОТ АВТОРА

Вряд ли я сумею в точности восстановить ход событий или же однозначно вспомнить, когда что было. Нет, я, конечно, попытаюсь, несмотря даже на то, что сейчас это уже не имеет ровным счетом никакого значения. Однако твердой уверенности в успехе у меня, пожалуй, нет. Поэтому, обнаружив путаницу в какой-нибудь из глав настоящей книги, не осуждайте меня. Память – очень странная штука...

Кто он? Я не знаю. Для меня он был и остается Мастером Зы Фэн Чу из какой-то давным-давно прожитой жизни, обрывки событий которой время от времени всплывают в памяти. Зы Фэн Чу – тот, чей образ проходит сквозь воспоминания обо всех моих воплощениях на этой планете. Один-единственный четкий лик в нескончаемых вереницах смутных картин.

Почему-то каждый раз получалось так, что мы с ним приходили сюда в одно и то же время, и пути наши неизменно расходились прежде, чем взаимодействие, ради которого была избрана нами та или иная судьба, оказывалось исчерпанным. Почему так? Может быть, все это было подготовкой к той жизни, в которой мы живем сейчас – на грани одного из самых критических переломов в судьбах человечества этой планеты? Возможно, когда-нибудь я узнаю... Но, как бы то ни было, в этот раз все сложилось иначе. Смерть не вмешалась в наше взаимодействие, и все, что должно было произойти, случилось. А потом... Мы мирно разошлись, отправившись дальше каждый своей дорогой. Я остался здесь, а Мастер Чу покинул страну и вряд ли когда-нибудь сюда вернется. Ему вообще не свойственно возвращаться...

Иногда я думаю, что это не важно, потому что такие существа, как он, являются достоянием планеты, и, пока они живы, не имеет ровным счетом никакого значения, в каких странах и на каких континентах они находятся. Временами же мне кажется, что его исчезновение должно было бы кого-то огорчить, поскольку те из человеческих существ подобного рода, кому не хватило мастерства, чтобы вовремя скрыться от навязчивого внимания современников, оставили нам в наследство мировые религии и наиболее основательные философско-эзотерические доктрины. Некоторым частично удалось "проскочить" – они образовали могущественные магические кланы, линии передачи тайного знания и тщательно засекреченные ордена рыцарей Духа. Те самые ордена, деятельность которых стоит за иллюзорной объективностью наиболее крутых поворотов истории человечества. Величайшие же из великих прошли почти никем не замеченные, легкими, едва осязаемыми прикосновениями формируя облик самой этой планеты. Наверное, все-таки досадно, однако Мастера Чу здесь не будет уже никогда... Хотя, по большому счету, какое мне дело?

Где он жил? Это мне неизвестно. Я не знаю даже его имени в этой жизни. Мы встретились как бы случайно – летом среди береговых скал на краю выжженной солнцем каменистой степи. Он поймал меня на удочку Силы, в качестве наживки на крючке которой болталась такая абстрактная и с тривиальной точки зрения абсурдная вещь, как истинное бессмертие.

Что теперь будет? Понятия не имею... Когда Мастер Чу в августе шагал прочь от моей палатки в степь, над которой уже начинали сгущаться сумерки, я знал, что никогда больше не увижу его в этой жизни.

Конечно, мне бы хотелось встретиться с ним еще хотя бы один раз и рассказать, во что вылилось все то, чему он меня научил. Однако этого не будет. Я могу сколь угодно упорно убеждать себя в том, что он возвратится, но это не способно ни на йоту поколебать мою проистекающую из некоего внутреннего знания уверенность в обратном. "Все мы еще когда-нибудь встретимся". Так он говорил. И это верно. Есть место, где все мы всегда встречаемся. И мы непременно встретимся еще и еще раз... Но только в совсем другом здесь и сейчас. А где и когда это будет или было – кто знает?

Он ни разу не оглянулся после того, как произнес свои последние слова. Он не оглядывается никогда. Уж мне-то это известно как никому другому, ведь отнюдь не единожды я глядел ему вслед в самый последний раз...

ВНИМАНИЕ!!!

МЫ СЧИТАЕМ СВОИМ ДОЛГОМ ПРЕДУПРЕДИТЬ ЧИТАТЕЛЯ О ВЕРОЯТНОСТИ НЕСАНКЦИОНИРОВАННОГО КОММЕРЧЕСКОГО ИСПОЛЬЗОВАНИЯ НЕКОМПЕТЕНТНЫМИ ЛИЦАМИ ОТДЕЛЬНЫХ ЭЛЕМЕНТОВ ОПИСАННЫХ В ДАННОЙ КНИГЕ МЕТОДОВ ИНТЕГРАЛЬНОЙ ТРЕНИНГ-ТЕХНОЛОГИИ, КАК ЭТО ПРОИЗОШЛО, НАПРИМЕР, С ТЕХНИКАМИ, ПРИВЕДЕННЫМИ КАРЛОСОМ

КАСТАНЕДОЙ В ЕГО РАБОТАХ.

РЕЗУЛЬТАТОМ НЕКОРРЕКТНОГО ОБРАЩЕНИЯ С ИНФОРМАЦИЕЙ, СОДЕРЖАЩЕЙСЯ В КНИГАХ К.КАСТЕНЕДЫ СТАЛО МНОЖЕСТВО СЛУЧАЕВ ВОЗНИКНОВЕНИЯ ЖЕСТОЧАЙШЕЙ НАРКОТИЧЕСКОЙ ЗАВИСИМОСТИ, НЕОБРАТИМЫХ НАРУШЕНИЙ ПСИХИКИ И РАЗРУШИТЕЛЬНЫХ РАССТРОЙСТВ ЗДОРОВЬЯ.

ТЕХНИКИ, ОПИСАННЫЕ В КНИГЕ "ТРЕТЬЕ ОТКРЫТИЕ СИЛЫ" ОТНОСЯТСЯ К КАТЕГОРИИ ТЕХНИК ПСИХОЭНЕРГЕТИЧЕСКОГО ТРЕНИНГА, ОБЛАДАЮЩИХ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ВЫСОКОЙ ЭФФЕКТИВНОСТЬЮ, И МЫ НЕ ХОТИМ, ЧТОБЫ ХОТЯ БЫ ОДИН ИЗ НАШИХ ЧИТАТЕЛЕЙ СТАЛ ЖЕРТВОЙ НЕЧИСТОПЛОТНЫХ ПРОФАНАТОРОВ.

В НАСТОЯЩИЙ МОМЕНТ НА ПЛАНЕТЕ ЕСТЬ ТОЛЬКО ДВА ЧЕЛОВЕКА, КОТОРЫЕ МОГУТ ОБУЧАТЬ ОМНИО-ТРЕНИНГУ, ПЛАВИТА-САДХАНЕ И ЙОГА-ДХАРА-САДХАНЕ В ЦЕЛОМ. ЭТО – МАСТЕР ЗЫ ФЭН ЧУ И СОБСТВЕННО МАСТЕР АНДРЭ. КРОМЕ НИХ, ЭТОЙ ТРЕНИНГ-ТЕХНОЛОГИЕЙ В ПОЛНОЙ МЕРЕ СЕЙЧАС НЕ ВЛАДЕЕТ НИКТО. ВЕРОЯТНОСТЬ ТОГО, ЧТО МАСТЕР ЗЫ ФЭН ЧУ БУДЕТ КОГДА-НИБУДЬ КОГО БЫ ТО НИ БЫЛО ОБУЧАТЬ, РАВНА НУЛЮ.

ОДНАКО ВОЗМОЖНО, ЧТО В ТЕЧЕНИЕ ПОСЛЕДУЮЩИХ ДЕСЯТИ-ДВЕНАДЦАТИ ЛЕТ ПРАВО ОБУЧАТЬ ОМНИО-ТРЕНИНГУ И ЙОГА-ДХАРА-САДХАНЕ ПОЛУЧАТ НЕКОТОРЫЕ ИЗ БЛИЖАЙШИХ УЧЕНИКОВ МАСТЕРА АНДРЭ. ПОЭТОМУ, ЕСЛИ КТО-ЛИБО УТВЕРЖАДЕТ, ЧТО МОЖЕТ ОБУЧИТЬ ВАС ОМНИО-ТРЕНИНГ-ТЕХНОЛОГИИ, ПЛАВИТА-САДХАНЕ ИЛИ ЙОГА-ДХАРА-САДХАНЕ В ЦЕЛОМ, ТРЕБУЙТЕ, ЧТОБЫ ЭТОТ ЧЕЛОВЕК ОРГАНИЗОВАЛ ДЛЯ ВАС ВСТРЕЧУ С МАСТЕРОМ АНДРЭ И, ЕСЛИ ТАКАЯ ВСТРЕЧА СОСТОИТЬСЯ, В ЛИЧНОЙ БЕСЕДЕ С МАСТЕРОМ ВЫЯСНИТЕ УРОВЕНЬ КОМПЕТЕНТНОСТИ ВАШЕГО ПРЕДПОЛАГАЕМОГО УЧИТЕЛЯ. ИНАЧЕ ВЫ РИСКУЕТЕ СТАТЬ ЖЕРТВОЙ ОЧЕРЕДНОЙ ПРОФАНАЦИИ, А ЭТО, УЧИТЫВАЯ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНУЮ МОЩНОСТЬ ТЕХНИК, СОСТАВЛЯЮЩИХ ВЫШЕУПОМЯНУТЫЕ ПОДХОДЫ, ГРОЗИТ ОБЕРНУТЬСЯ КРАЙНЕ ТЯЖЕЛЫМИ ПОСЛЕДСТВИЯМИ.

ПО НАШЕМУ НАСТОЯНИЮ МАСТЕР АНДРЭ ПРЕДОСТАВИЛ НАМ СВОИ ФОТОГРАФИИ,

КОТОРЫЕ МЫ И ПОМЕЩАЕМ В КНИГЕ, ДАБЫ НИКТО НЕ МОГ ВВЕСТИ ВАС В ЗАБЛУЖДЕНИЕ. ВОШЕДШИЕ В КНИГУ ИЛЛЮСТРАЦИИ, ИЗОБРАЖАЮЩИЕ ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТИ АСАН, ТАКЖЕ ВЫПОЛНЕНЫ С ФОТОГРАФИЙ МАСТЕРА АНДРЭ, КОТОРЫЕ ОН ЛЮБЕЗНО ПРЕДОСТАВИЛ ИЗДАТЕЛЮ.

(Подпись издательства)

ОТ ИЗДАТЕЛЯ

ТРЕТЬЕ ОТКРЫТИЕ СИЛЫ

ОТ АВТОРА

ВНИМАНИЕ!!!

Часть первая

НУЛЕВОЙ ЦИКЛ

ПОСЛЕДНЯЯ СМЕРТЬ

РЫБА ДХАРМА

ШИЗИК

ПРЕДВАРИТЕЛЬНОЕ БЛАГОСЛОВЕНИЕ

Часть вторая

ТЕХНОЛОГИЯ МАСТЕРА ЧУ

ДИКИЙ ГОЛЫЙ МЭН И АЗЫ БЕЗРИТУАЛЬНОЙ МАГИИ

ИСХОДНОЕ МЕСТО

ВОСПРИЯТИЕ ТОНКОГО

ОГНЕННЫЙ ЦВЕТОК

ОСТАТОЧНЫЙ ПОДАРОК СИЛЫ ЗЕМЛИ

ВЕЛИКИЙ ПРЕДЕЛ

ОГОНЬ

УЛЬТИМАТИВНЫЙ ВЫЗОВ

КОФЕЙНЫЙ ЦИГУН И ПАМЯТЬ О ЗАПАДНОМ ВЕТРЕ

Часть третья

ТРЕТЬЕ ОТКРЫТИЕ СИЛЫ

У ПОГИБШЕГО АКВАЛАНГИСТА

РЕЖИМ «НАБЛЮДАЕМОЙ ТРЕНИРОВКИ»

КАРМА, ДХАРМА И ИСКУССТВО СЧИТАТЬ ШАГИ

ХРАНИТЕЛЬ В СТРУКТУРЕ СОЗНАНИЯ

АЛГОРИТМ ТРЕНИРОВКИ И БЛАГОРОДНЫЙ ТАБАК

ПУТЕШЕСТВИЕ НА ГРАНЬ ПУСТОТЫ

ТЕЛО В ПАРАЛЛЕЛЬНЫХ МИРАХ И УРОВНИ БЕССМЕРТИЯ

ИГРЫ ВОСПРИЯТИЯ

БЕЗМОЛВИЕ И ВОЙНА «ВОВНУТРЬ»

ПЛАВАНИЕ КАК ТЕХНИКА ИНТЕГРАЛЬНОЙ ТРЕНИРОВКИ

ОМНИО-ТРЕНИНГ-ТЕХНОЛОГИЯ, КОНТРОЛИРУЕМЫЙ СЕКС И ПОСЛЕДНИЕ ТОЧКИ НАД "I"

ЗНАМЕНИЕ ДЛЯ МАСТЕРА ЧУ

Часть четвертая

ДОРОГА ДОМОЙ

СИНДРОМ КУНДАЛИНИ

СОВМЕСТИТЬ НЕСОВМЕСТИМОЕ...

...И ПРИ ЭТОМ ОСТАТЬСЯ СОБОЙ

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Часть первая

НУЛЕВОЙ ЦИКЛ

ПОСЛЕДНЯЯ СМЕРТЬ

С тихим шипением ласковое море мягко облизывало светлый песок.

– Ciрьожа, Сергiй! Зараз же припини! Боже ж мiй, та шо ж це такеi робиться! Зроби жив╥т, негайно живiт шоб на мiсцi був!

Не переставая с интересом щупать свой проступивший сквозь кожу рядом с пупком позвоночник, маленький светловолосый мальчик поднял на воспитательницу спокойные, похожие на два бездонных омута глаза. Потом он вдохнул, и его изчезнувший было непонятно куда живот принял нормальный вид.

– А что? – тихо спросил мальчик.

– Шо?! Вiн ще питаi – шо! Господи, та за шо ж це менi таке i наказанii, ╥нш╥ дiти як дiти, а це i шось таке?!! Нi, я через нього точно у дурку загудю! То горби на спинi поробить, наче крилами хлюпа, чи очi на лоба випне, то язика мало не до пупа висуне! Тепер живiт он десь подiв! Наче не дитина, а йог якийсь дурний, чесне слово! I шо тi батьки собi думають?!

Он умирал.

За врачом послали, но он вполне отдавал себе отчет в том, что это уже ни к чему. Внутри застряла разрывающая на части боль, в горле клокотало, и ему казалось – он вот-вот захлебнется собственной кровью. В течение нескольких последних дней он все время ощущал неумолимое приближение конца. Смерть набирала силу, разрасталась где-то рядом и чуть-чуть позади. А вчера он почувствовал какие-то мягкие удары по животу, начало болеть сердце, и ныли все раны. Но он отнесся к этому спокойно. Конечно, немного досадно, вроде как бы еще жить да жить, однако все равно не совсем понятно – зачем... Чужая земля, бестолковое времяпрепровождение, каждый день – одно и то же. Ждать нечего: там, откуда они бежали, теперь была новая жизнь, судя по слухам – достаточно жуткая и анекдотично веселая. Но в любом случае давно уже сбросившая их со счетов. Здесь они тоже никому особенно не нужны. И вообще, если бы кто-то знал, как ему все это надоело. Можно было бы застрелиться и раньше – кое-кто так и поступил – но он чувствовал: незачем брать грех на душу. Так или иначе старые раны не дадут долго протянуть. Многие из офицеров, осевших в этом приморском захолустье, уже умерли от ран и тоски. Некоторые спились, некоторые каким-то образом втянулись в мутный поток эмигрантского прозябания. Кому-то удавалось найти в себе силы начать здесь все сначала, но эти в поселке надолго не задерживались – перебирались в более оживленные места, поближе к деловой жизни и связанным с нею возможностям. Однако он почему-то знал – это не для него.

Он лежал на бильярдном столе, вокруг были шары. Кий стоял справа, прислоненный к засаленной касаниями множества рук бронзовой окантовке средней лузы. Слева он краем глаза видел вытертое зеленое сукно второго стола, с другой стороны немного поодаль – грязно-салатовую стену, под ней – дешевый стул светлого дерева, дальше – открытую дверь на террасу с парапетом и каменными ступеньками. Оттуда было видно море внизу. Когда шел дождь, им с Валерой нравилось пить кофе под вылинявшим до сизой белизны тентом на террасе и молча глядеть на серые волны. Сейчас было солнечно и жарко – средиземноморское лето.

Валера стоял сбоку и нервно крошил кусок мела о кожаную набойку на кончике кия. Валерины руки дрожали, на висках выступил пот, глаза были наполнены слезами...

Когда врач, наконец, пришел, Валера сидел на стуле под стеной и тихо плакал.

Я умер.

То ли где-то случился сбой, то ли это был некий подготовительный этап... В любом случае функциональная эффективность воплощения казалась нулевой. Если бы кто-то знал, как мне надоела эта планета...

Я неподвижно лежал с закрытыми глазами, делая вид, что сплю. Тех, кто не спал, воспитатели оставляли в постели после подъема до самого прихода родителей. Затем следовали нудные расспросы по дороге из детского сада домой. Почему ты не спал, может быть, что-то болело, или ты хотел есть?..

Я не умел тогда объяснить им, что существует масса вещей, тратить светлое время дня на которые намного целесообразнее, чем на сон. А чтобы выспаться, вполне достаточно ночи, тем более, что есть способы отдыхать, гораздо более эффективные, чем сон. И вовсе не обязательно даже закрывать глаза. Я не мог все это ясно сформулировать, и мне оставалось только недоумевать, как они сами не понимают. Взрослые ведь всегда очень умные и все знают... А тут – совершенно очевидные и такие простые вещи.

Я лежал и вспоминал большого дядю, который умер когда-то давным-давно в комнате с грязно-салатовыми стенами и стулом из светлого дерева. Меня тогда еще не было и не могло быть, потому что был он. Я видел ту комнату его глазами, но думать о нем как о себе не мог. Он – это был он, я – это есть я. Совсем разные люди. Было "что-то", что являлось общим, и для этого "чего-то" я был как бы продолжением того давным-давно умершего человека. Я явственно ощущал это, но объяснить...

Объяснить даже себе самому я ничего не умел. Да и какие могут быть объяснения у четырехлетнего ребенка? И потом – зачем? Кроме того, я почему-то боялся, мне казалось, что рассказывать об "этом" взрослым просто-напросто опасно.

Я мог только знать, что жил дядя, который умер. Теперь вместо того дяди живу я. Я, возможно, тоже умру, когда стану дядей. И "что-то", жившее раньше в умершем дяде, а сейчас живущее во мне, будет жить в ком-то следующем. Но может случиться так, что я не смогу умереть. Тогда что-то закончится. Однако я не знал, что сделается в этом случае с "чем-то" – общим для длинной цепочки людей, в конце которой был тот дядя, и теперь вот – я.

Иногда, в какой-то чудной отстраненности, я вспоминал мир, виденный глазами некоторых из тех, других людей. Там были высокие правильных очертаний треугольные холмы из камня, вздыбившиеся в белесое знойное небо среди раскаленных песков, были темные лабиринты промозглых туннелей, залы каких-то многоэтажных подвалов, освещенные багровыми отсветами тростниковых факелов гигантские колоннады. Зелено-голубые просторы бескрайних влажных лесов расстилались у подножий странных уступчатых строений с длинными широкими лестницами и плоскими верхушками. Ближе к далекому горизонту дымка лесов переходила в узкую темную полосу океана. Были еще кресты на выцветших изодранных стрелами и ветром знаменах, скрежет выхватываемых из ножен ржавых от крови мечей, были пещеры в синих горах, прозрачные ветры среди заснеженных вершин, кристально-голубые реки в глубоких лесистых ущельях и долгий – растянувшийся на многие-многие годы – путь вниз на равнины и дальше – вдоль берега океана в Великую Желтую Страну Востока. Времена и земли перемешались, и невозможно было сказать, что было до, что – после...

Доставшийся в наследство от Мастера Чу длинный прямой меч за спиной – я помнил, что он не был передан следующему, но за ненадобностью оказался выброшенным в океан с палубы судна с перепончатыми парусами...

Теперь, по прошествии тридцати лет, я понимаю: тот человек сделал это, чтобы раз и навсегда избавить себя от роли заложника мирных снов, от обусловленности безальтернативным вызовом и неизбежностью участия в поиске окончательного покоя в потоке последней вечной войны. Те, кто приходил после, были совсем иными. Но война так и осталась войной. И, несмотря на то, что все изменилось и сделалось скрытым, единственным способом обрести в ней покой по-прежнему остается достижение контроля над Волей – абсолютная в полноте отрешенности победа внутри самого себя. Раз будучи достигнутым, этот контроль не должен ослабевать ни на мгновение. Ни во время бодрствования – достаточно, впрочем, условного – ни даже во сне. Так уж устроена жизнь на этой странной планете.

Но что мог знать об этом четырехлетний мальчик, которым я был тогда – тридцать лет назад? Только то, что до сих пор все с неизбежностью заканчивалось смертью. Изменявшаяся формула этого явления не особенно сильно отражалась на главном следствии: что-то должно было еще раз начать все с самого начала. Я ощущал, что нынешнее положение – несколько иное. Ключ к управлению потоками времени находится где-то в пределах досягаемости, и выход может оказаться совершенно иным. Но каков будет алгоритм решающего шага, и что произойдет с чем-то – общим для длинной цепи воплощений?

В четыре года я этого не знал.

Неопределенная информация без входа и выхода – явственные и в то же время смутные ощущения, неотступно сопровождающие тебя в туманной жизни, где – ах, да ведь это уже когда-то было, и все происходило именно так, помнишь? – иллюзорная реальность и фантазии причудливо сплетаются в странный сон детства. Сон, в котором отсутствуют моменты пробуждения, а есть только переходы из одного сновидения в другое. В большинстве случаев он затягивается на всю жизнь. Со временем из-за утраты чистоты иссякает сила, восприятие лишается остроты, а привычка приучает делать определенные выводы из чередования физиологических состояний.

Однако так и остается неясным – где явь, где сновидение? И порою кажется: вот-вот проснешься, и станешь настоящим, тем, кто существует на самом деле и с улыбкой наблюдает за иллюзорными коллизиями пребывания восприятия в призрачной реальности проявленного бытия.

Я лежал в кроватке и чувствовал, что я, который здесь – это еще не весь я, остальное – огромное НЕЧТО – заполняет собою пространство комнаты, выходит за ее пределы, вибрирует неуловимой электрической дрожью и простирается куда-то очень-очень далеко, и об этом "далеко" невозможно даже подумать. И все, что есть вокруг – очевидное и неуловимое, явное и скрытое – находится внутри этого НЕЧТО. А мое здешнее "я" – только точка, глаз, которым НЕЧТО глядит в мир своего повседневного сновидения, в то место, где ОНО творит в себе вихрь пустого пространства. Сквозь этот вихрь обретает форму поток некоторой Силы – он создает из пространства-времени спирально свернутое округлое веретено световых волокон – человеческое существо – основу для клубка, свитого по закону Воли нитью бездонных сновидений.

Подобные ощущения никогда не пугали меня. Даже то, что меня вроде бы и нет вовсе, не вызывало никаких эмоций. Все было нормально и совершенно естественно. Я ничего не мог объяснить, я не чувствовал необходимости что-либо кому бы то ни было объяснять. Я просто знал: создавая в себе точки концентрированного самоосознания – те, что воспринимают себя и друг друга в виде существ – обитателей мира проявленных плотных форм – НЕЧТО осознает какие-то ЕМУ одному ведомые аспекты самого себя, отрешенно созерцая СВОЕ отражение, причудливо преломленное замысловатым зеркалом не без юмора созданной ИМ в СЕБЕ зоны вечной войны в обители перманентного сна.

За окнами детского сада было солнечно. В ленивой послеполуденной тишине методически взвизгивала циркулярная пила на фабрике за забором. Где-то прокричал петух.

Еще один раз... Если бы кто-то знал, как мне надоела эта планета...

РЫБА ДХАРМА

«Долг? Кто сказал, что дхарма – это долг? Никто никому ничего не должен...»

Мастер Зы Фэн Чу

Медленно и весьма неохотно я открывал глаза. Так не хотелось расставаться с темнотой... В ней не было ничего, но это меня почему-то не смущало, поскольку там существовало что-то "другое", заменявшее собою весь мир... Уют, теплота? Нет... Полнота? Пожалуй... Полнота абсолютной пустоты. Ну да – совсем пусто... Там даже не нужно было ничего хотеть... Там просто нечего было хотеть.

Но что-то все же заставило меня открыть глаза, и серый пятнистый мир навязчиво вполз в мое восприятие, разрушив пустоту рисунком трещин на желтоватом потолке зала, наглым жужжанием люминесцентных ламп и чьим-то напряженным свистящим шепотом:

– О, глядите, глаза открыл. Живой...

Я ощутил, как тяжело растеклось мое тело по холодным доскам крашеного пола, и насколько невыносимо противно возвращаться в этот сон, который тянется изо дня в день вот уже столько долгих лет, и в котором так много всего, что порою не знаешь, куда деться от возможностей и бесконечных вариантов, потому что выбрать дано всегда только один. Один-единственный... Выбор неизменно оказывается верным, ибо так устроена эта реальность, где каждую секунду мы вновь и вновь придумываем самих себя... Но до чего же отвратителен иногда бывает результат... В особенности, когда хочешь сделать как лучше... Или так, чтобы все всех устраивало... Ну, или чтобы в грязь лицом не ударить...

Бред какой-то...

Повсюду вокруг меня были ноги, я заметил, что вверху они они заканчивались туловищами, на которых виднелись головы с надетыми на них масками озабоченных физиономий. Странная перспектива... и почему так болит бок? Нужно сделать вдох. А-а-а! Вот черт, это же надо!.. Если не дышать вовсе, то недолго и концы отдать... Но если дышать – так больно, то, может быть, действительно, лучше не дышать? Однако отчего же так больно дышать? Там где-то должна быть печень... Справа внизу... Боже, какая огромная... И ветер... Откуда ветер? Он входит сбоку – сквозь живот – и выходит где-то сзади... Я пощупал у себя под ребрами. Никакой дырки там не было. Ветер врывался в тело прямо сквозь кожу. Да и был он не воздушным, а каким-то электрическим.

Сядь! – услышал я голос Альберта Филимоновича, и автоматически повиновался.

Перед глазами поплыли радужные круги, и я вспомнил, что произошло.

В какое-то мгновение спарринга я сделал что-то не совсем корректное и тут же увидел, как Альберт Филимонович медленно взлетел и, пролетая мимо меня куда-то вправо, едва ощутимо коснулся пяткой моего тела на уровне печени. При этом мне показалось, что я прострелен навылет как минимум из гранатомета. Почти одновременный удар-вертушка второй ногой по скуле отправил меня в спасительную благостно пустую темноту, из которой я теперь выкарабкался, и вот сижу, и, щурясь от безжалостного трескучего света, тупо гляжу на физиономию Василия, который наклонился, и щупает мою щеку, и свистит, и бормочет удивленно:

– Вот это да!.. Как же он теперь домой-то заявится с этаким фингалом?

– Фингал – ерунда... – проговорил голос Альберта Филимоновича. – Вот печень он крепко подставил. Ну, ничего, сейчас залатаем... А ну-ка, Вась, подвинься... Вставай!

С трудом я поднялся на ноги. Ужасно болело под ребрами, дышать я почти совсем не мог, дрожали колени, и голова была до отказа забита кофейной ватой. Я не мог понять, почему вата – кофейная, но никакое другое определение с ее качеством не ассоциировалось.

Альберт Филимонович встал рядом, держа правую руку ладонью напротив моей печени, а левую – позади меня, там, где сквозной поток электрического ветра вырывался из тела. Через пару минут ветер стих, боль куда-то улетучилась, и я смог глубоко вдохнуть. В голове прояснилось, стены зала из серых снова сделались пролетарско-голубыми. Ужасающей дыры в моем теле больше не было...

Альберт Филимонович взял меня за подбородок и принялся изучать нечто, бывшее на моем лице и ощущавшееся мною как тупая давящая боль.

– Н-да, – сказал он. – Ну что ж, хорошо...

– Чего хорошего? – спросил откуда-то из-за моей спины Васькин голос. – Мать в обморок упадет, если его такого увидит...

– Еще не привыкла? – поинтересовался Альберт Филимонович.

– Так ведь разве привыкнешь?.. Мать все-таки... И потом, таких крутых бланжей у нас еще не было... Чтобы за один раз – и на пол-фэйса... Ну, вы даете!..

Альберт Филимонович ничего не сказал. Пальцами правой руки он пошевелил перед моим лицом – так, словно стягивал что-то в точку. Это движение отозвалось во мне дикой подкожной болью, от которой я едва не взвыл. Нестерпимое жжение собралось в крохотной области на самом выступающем месте скулы. Альберт Филимонович коснулся ее кончиком указательного пальца и боль выплеснулась наружу, оторвалась от моего тела и растаяла, забрызгав его руку и кимоно темной кровью.

– Ну вот, – произнес он. – И никаких бланжей! Маленькая царапинка, через три дня заживет...

Он внимательно осмотрел меня с ног до головы.

Так, печень в порядке, синяк убрали... Пожалуй, все...

Он повернулся и, заставив вздрогнуть ребят, остолбенело наблюдавших за происходящим, громко сообщил:

– Конец тренировки. Можно идти в душ, а завтра и...

И тут он вдруг замолчал, глядя внутрь меня долгим изучающим взглядом. Мы все знали этот взгляд – так смотреть умел только наш учитель. Он, казалось, рассматривал сквозь меня, как сквозь лупу, что-то бесконечно удаленное, но являющееся, тем не менее, частью моего существа. Или моей судьбы... По крайней мере, с его точки зрения. За подобным взглядом неизменно следовало что-нибудь неожиданное. И отнюдь не всегда неожиданность оказывалась приятной.

Все ждали, затаив дыхание.

Когда напряженно затянувшееся молчание сделалось, наконец, невыносимым, Альберт Филимонович медленно и очень тихо произнес:

Завтра ничего не будет... Завтра и послезавтра... В выходные все свободны. Все, идите.

Стоя под душем, я недоумевал. Отменить две самые длинные тренировки... И самые важные – ведь он сам говорил... Странно. Или... Или в выходные случится нечто из ряда вон выходящее...

Видимо, все дело в этой истории с печенью и фингалом... Похоже, именно мне суждено стать главным действующим лицом предстоящих событий.

В выходные что-то произойдет – в этом я уже почти не сомневался. Иначе с чего бы это все внутри меня сжалось в холодный ком от некоторого не совсем радостного предчувствия? Ощущения подобного рода меня никогда не обманывали, ведь недаром же двенадцать лет прошло с того дня, когда я впервые переступил порог этого зала...

Одевшись и затолкав мокрое от пота кимоно в сумку, я вышел из раздевалки. Все уже ушли, и вахтерша тетя Зоя с грохотом заперла за мной тяжелую дверь парадного входа, бурча с белорусским акцентом, что, мол, "ходют тут по ночам всякие караты и еробики, нет шоб дома в телевизир глядеть".

На улице было темно, сквозь прозрачный туман сеялся дождик, под фонарем, поблескивая мокрым зонтиком, одиноко маячил Альберт Филимонович.

Вы еще не ушли? – спросил я и ощутил себя идиотом.

Взяв зонтик в левую руку, Альберт Филимонович жестом предложил мне частично укрыться по его сенью. Сперва я так и сделал, но потом обнаружил, что с зонтика капает не так, как с неба – капли крупнее и почему-то обязательно попадают мне за ворот. Я вежливо обошел учителя и пристроился справа.

До остановки мы молчали. В трамвае я не выдержал и поинтересовался:

– Альберт Филимонович, а почему вы отменили субботнюю и воскресную тренировки?

Видишь ли, Миша, сейчас ты находишься в состоянии, которое нам необходимо использовать. Такой шанс предоставляется только один раз в жизни, и мы просто обязаны его реализовать. Поэтому завтра и послезавтра нам с тобой предстоит одно важное дело, которое займет немало времени. И попасть на тренировки мне никак не удастся. Впрочем, как и тебе... Что у тебя в выходные на работе? Есть занятия?

В субботу вечером я должен в бассейне со сборной института работать... Хотя, я мог бы позвонить кому-нибудь из ребят, выдать задание и сказать, чтобы тренировались самостоятельно. Я, правда, прикидку перед Кубком хотел сделать, но это можно и в воскресенье...

В понедельник, – поправил он. – В воскресенье ты, вероятнее всего, тоже будешь занят.

– О'кей, – согласился я, – а о каком таком важном деле идет речь?

– Завтра утром мы с тобой – вдвоем – отправляемся на рыбную ловлю, – торжественно объявил Альберт Филимонович.

– Куда?!

– На рыбную ловлю, – повторил он еще раз, и я понял, что не ослышался.

– И только ради этого вы отменили тренировки и требуете, чтобы я не вышел на работу?!

– Это – вопрос жизни и смерти, Миша. Вернее, смерти и истинного бессмертия. Мы с тобой непременно должны попасть на рыбную ловлю.

– Зачем?

– Ну, рыбу, вероятно, ловить... А что тебя смущает?

Я знал, что Альберт Филимонович – большой шутник, поэтому пропустил мимо ушей его пассаж о жизни, смерти и бессмертии. Он – мастер делать подобные ничего не значащие заявления-ловушки, так что это меня не смущало. Меня вообще ничто не смущало. Кроме одного – за двенадцать лет он ни разу даже не заикнулся ни о какой рыбной ловле. Мы все были уверены, что таких растлевающих дух воина вещей, как рыбалка, пиво и преферанс, в его жизни не существует. И потому мне стало изрядно не по себе.

– Я заскочу за тобой рано утром, – сказал он, когда я выходил из трамвая.

– Мне следует как-то приготовиться? – спросил я почти обреченно.