Текст книги "Третье открытие силы"

Автор книги: Андрей Сидерский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 34 страниц)

– Это еще что за явление? – тихо спросил я.

– Веяние времени. Очередная партия любителей подводного плавания, – так же тихо объяснил Мастер Чу.

– Здорово, земляки, – сказал мужичок. – Не помешаем? На той стороне совсем невмоготу стало, столько народу, так мы здесь решили счастья попытать. Летчики мы... Видали, небось, иногда МиГи и СУ летают? Так это – наш полк... В ста пятидесяти километрах отсюда базируется, там еще городок военный, знаете?

– Да, – сказал Мастер Чу.

– "Эй, Жора, ну что?!" – послышалось сверху. "Все класс! – заорал мужичок по имени Жора. – Пусть Игорек спускается, будем здесь снарягу принимать! Саня, а ты наверху оставайся, Василь Ильич пусть грузовик подгонит к обрыву, чтобы далеко железо не таскать, потом что-нибудь придумаем!"

– Начинается! – с заметной досадой в голосе процедил сквозь зубы Мастер Чу. – Идем наверх, посмотрим, что там у них.

В это время с обрыва, разматываясь, упала бухта толстого капронового троса, и по веревке ловко соскользнул здоровенный белобрысый парень с мешком в зубах, видимо – Игорек. "Поехали! – гаркнул он, едва коснувшись ногами каменной плиты, и, обращаясь к нам: – Здорово, мужики!"

– Привет... – отозвался я.

Мастер Чу промолчал.

– А че это за мешок у тебя? – спросил Жора.

– Да картофан, – ответил Игорек, – бабы помыть велели, хотят на ужин с тушенкой забульбенить. Ну, для балласта... Новоселье, как-никак, а мы соленые огурцы еще вчера на пляже доели...

Я собрал свою одежду, и мы направились к обрыву.

Трапом нашим пользуйтесь – пожалуйста! – щедро предложил Жора.

– Спасибо, – сказал Мастер Чу и, приняв предложение, начал подниматься по веревочной лестнице.

Наверху вовсю кипела работа. Несколько "Жигулей", старый облупленый "Москвич" и "Опель-Фронтера" с помятым крылом плотным кольцом окружили каменный круг Мастера Чу. Пыль стояла столбом. На самом гребне холма виднелся малотоннажный дизельный грузовичок с оранжевой тупорылой кабиной. От него к обрыву, сгибаясь под тяжестью, брели мужчины. Они несли акваланги, палатки, мешки с гидрокостюмами, кто-то волок целую гроздь паяльных ламп с треногами для приготовления пищи, кто-то – топор, кувалду и охапку длинных кольев для палаток. Возле кромки обрыва стояли женщины и с тоской во взглядах созерцали веревочную лестницу. Три собаки и несколько человек детей в возрасте от десяти до пятнадцати рыскали между машинами, то и дело хлопая дверцами.

– Уроды! – нервно закричала одна из дам приближающимся с ношей мужчинам. – Жора ж вам сказал, чтоб грузовик сюда подогнали!

– А заводить его потом как? У меня аккумулятор – ни к черту... Пусть грузовик на холме остается, – сказал, подходя, благообразный мужчина почтенного возраста.

– Ой, Василь Ильич, простите, это я не вам, – покраснела дама, – это я своим дебилам... У них от ежедневных перегрузок все извилины уже давно спрямились...

– Напрасно вы так, Зиночка, они же офицеры, к тому же летчики – цвет и гордость российской нации!

– Ну, коли эти бухари – цвет и гордость, то скоро всей нашей нации гайки-веники настанут, – без тени улыбки сказала Зиночка. – Боже, если б вы, Василь Ильич, только знали, как они мне все надоели. Нет, чтоб на пляже остаться, надо обязательно припереться в самые пампасы... И так все время – вечно как чего-нибудь выкинут – хоть стой, хоть падай... Вам-то что – вы к сыну приехали, погостите месяц – и до свидания, а я же всю жизнь среди них толкусь... Боже, Боже... Теперь вот лестницу веревочную придумали... Людей, видите ли, на пляже много!.. Новых мест им захотелось... Они все свое железо и лодку надувную вниз спустят, а дальше – хоть трава не расти... А нам как тут купаться ходить?! Вы представляете себе – каждый раз по веревке... Нам ведь уже не по двадцать лет...

– Но вы же – парашютистки, альпинистки, аквалангистки, и вообще – офицерские жены!..

– Василь Ильич!!!... Ну хоть вы!!! Я тот день проклинаю, когда за Петьку вышла! Красавец ведь был! Курсант – косая сажень в плечах! И чуб – во какой! У нас тогда в городке по нем почти все девки сохли...

– Так он и сейчас – вона каков! – Василь Ильич кивнул в сторону рослого статного мужчины лет сорока пяти, который легкой походкой спускался с холма, неся на каждом плече по грузпоясу, а в руках по два акваланга – в общей сложности около сотни килограммов груза. – Ишь, как вышагивает! Все – гляди – гнутся, ногами шаркают, а твой – эх! Гусар! И шевелюра на месте – глянь густая какая! Ежик, правда, вместо чуба, но это – детали...

– Конечно, ему чего сделается? Он если не летает, так целый день на тренажерах сидит. А у плиты – кто? День на работе с цифирью маешься, а вечером – вахта... Хоть бы машину стиральную купил. Так нет, он всю наличность в этот чертов джип ухнул. Как будто на нормальной машине ездить нельзя... Я за двадцать лет во что превратилась? – в ее голосе зазвучала тоскливая безнадежность.

– Ну что вы, Зиночка, вы еще женщина – что надо, в самом соку... – засуетился Василь Ильич.

– Да бросьте вы, что у меня в доме, зеркала что ли нет? – тихо проговорила она, и на глазах ее выступили слезы.

В это время подошел Петр. Аккуратно поставив на землю все четыре акваланга, он открыл дверцу "Опеля" и щелкнул магнитофоном.

"Show must go on..." – послышалось из машины.

Петр потянулся внутрь, что-то там взял и, прикуривая от зажигалки "Zippo" длинную коричневую сигарету, подошел к Зиночке:

– Ну как место? Класс, а? – с восхищением произнес он, орлиным взором окинув бухту. – Молодец, Жорка! И когда это он только успел все разведать? Здорово, мужики, как дела?

Последняя фраза была обращена к нам.

– Нормально, – ответил Мастер Чу.

– Нет, Зин, ну правда, ну ведь класс, признайся?.. А? – Петр снова обратился к жене.

– Лопух ты, Петька! – ответила она.

– Ну почему – лопух, сразу прямо – лопух!.. Тебе тоже размяться полезно... Помнишь, какая у тебя талия была?

– Ой, хоть ты на мозги не капай... Размяться... Скажешь тоже. Тут шею свернуть – раз плюнуть...

– Так у тебя ж разряд по скалам!.. И мастер – по парашюту...

– Сто лет назад было... Уже не помню...

– Ну ладно, не сердись, как-нибудь разберемся. А воздух тут какой удивительный – совсем другой какой-то, ей-Богу! В северных бухтах такого не бывает...

– Ой, Петька, Петька, неисправимый вы народ – мужики... Но все равно я тебя люблю, ты же знаешь... И никуда от этого не деться... Ладно, покурил – и будет, иди, вон без тебя вся разгрузка замерла.

Петр бросил под ноги окурок, автоматическим движением наступил на него и направился к грузовику за новой порцией груза.

Мастер Чу подошел к каменному кругу, встал на его середину и ногой откатил в сторону один из камней. Повернувшись ко мне, он махнул рукой, и в мгновенной вспышке охватившего все текучего сияния я увидел, что подвешенного к небу колеса со световыми лучами вместо спиц больше не существует.

– Вот так, – сказал он. – Надувная ракушка – как развернул, так и свернул... Идем на ту сторону балки – палатку поставим. И веревку нашу забери – тоже на той стороне сбросим.

– Ты что, в палатке спать собираешься? – удивленно поинтересовался я.

– Да нет, просто пришло время и здесь обозначать свою территорию... Что поделаешь, экспансия упорядоченного осознания, гори она синим пламенем... Десять лет назад даже в северных бухтах пусто было, а теперь и сюда волна докатилась...

– Так сам ведь говорил: конкуренция – закон эволюции...

– Да, ничего не поделаешь...

– Но эти – еще более-менее – мирные... – без особой, впрочем, уверенности произнес я. – И экспансию осуществляют, я бы даже сказал, ненавязчиво...

– Да уж, как же... Лагерь сейчас разобьют, "картофана" с тушенкой "забульбенят", и начнется... Часов до четырех утра будет совсем весело, потом до пяти они будут укладываться, а в семь кому-то уже захочется опохмелиться. Из тех, кто отвалится еще до полуночи... И он начнет греть закусь... На паяльной лампе... Слыхал когда-нибудь? – гудит не хуже, чем СУ.

– Ну, и что мы будем делать? – спросил я.

– Выдержку тренировать – другого выхода нет, – ответил он.

– А куда-нибудь уйти?

– Нет. В этой бухте все начиналось и здесь же должно закончиться. Уйти мы уже не можем...

– Закончиться? Что ты имеешь в виду? – с некоторой обеспокоенностью спросил я.

– Да так, ничего особенного, – глядя вдаль, безразличным голосом ответил он.

Как показали дальнейшие события, Мастер Чу был абсолютно прав. Благо, вечером с нашей стороны в сторону лагеря летчиков подул ветер, который не прекращался всю ночь, и приглушенные звуки офицерского "новоселья" не помешали нам как следует выспаться.

РЕЖИМ «НАБЛЮДАЕМОЙ ТРЕНИРОВКИ»

Наутро меня разбудил тихий голос Мастера Чу:

– Эй, вставай...

– Что, солнце уже взошло? – спросил я, открыв глаза, и вытирая рукой мокрое от росы лицо. – А который час?

Я огляделся. Было еще довольно темно и весьма прохладно, однако оранжево-розовый цвет неба над степью говорил о том, что до восхода солнца оставалось не более получаса. Все вокруг мягко мерцало каплями росы, на животе у меня собралась изрядных размеров лужа, которая неспешно просачивалась сквозь брезентовый чехол спального мешка. Я ощутил, что мешок промок уже почти насквозь, но это меня особо не смутило: взойдет солнце и все высохнет за каких-нибудь полчаса. Зы Фэн Чу стоял рядом, глядя на меня сверху вниз, и терпеливо ждал, пока я окончательно проснусь и приду в себя.

– Если бы ты тренировался также и когда спишь, пробуждение было бы значительно более легким и эффективным, – с некоторой иронией в голосе сообщил он.

– Ну, не все сразу... Хорошо, хоть расслабляться во сне научился, – сказал я. – А то ведь раньше как было – что ни сон, то война... И потом, ты еще даже не начал рассказывать мне о динамических техниках. Я так понимаю, они покруче будут, чем все, чему ты меня до сих пор учил... А тренировка во сне – это, наверное, еще сложнее...

– Пожалуй, хотя... Некоторые считают, что все наоборот... Как в анекдоте: телу сказал, что оно тебя ограничивает, жене – что тело за день утомилось, а сам – спать, и – работать, работать, работать... А зачем?

– Ну, как, управление сновидением – один из типов астральных работ...

– Послушай, давай ты не будешь употреблять это слово.

– Какое?

– "Работа". Как-то подозрительно серьезно у тебя получается...

– Однако сам ты его употребляешь чуть ли не на каждом шагу, и к тому же весьма лихо...

– Разве я сказал: "Давай не будем употреблять это слово"? Я сказал: "Давай ты не будешь..."

– А чем я хуже тебя?

– Ничем. Но вряд ли тебя привлекают лавры экстрасенса-инструктора международной категории или заслуженного донхуанца?..

– А тебя, стало быть, привлекают...

– А я – привит. Стойкий иммунитет против серьезного отношения даже к самым высокоумственным заморочкам... Короче, предоставь роль астральных тружеников более основательным индивидам с развитой до патологической неуемности фантазией и гипертрофированным чувством собственной значительности, а сам выползай поскорее из мешка, у меня к тебе дело.

– Дело? Какое дело? Что, утренняя тренировка отменяется?

– Отнюдь... Просто ты тут только что по поводу динамических техник высказался... Вот я и подумал: а почему бы нам и впрямь ими не заняться. Тем более, что обстановка располагает... Вылезешь ты из своего мешка, в конце концов?

– При чем здесь обстановка?

– При том... Палаток в бухте – видишь сколько? Нам в этом году определенно не везет... Посторонних – прямо толпа собралась... Возле палатки или внизу на плите особенно не потренируешься... Мы ведь не хотим привлекать к себе всеобщее внимание, правда?...

– Не вполне понимая, к чему он клонит, я немного приподнял голову и спросил:

– А какое нам дело до всеобщего внимания?

– Помнишь, ты рассказывал мне о выключателях в кинотеатре?

– Помню, а что?

Действительно, в предыдущем году я рассказывал ему о немного странном случае, произошедшем со мной в октябре – после возвращения с Кавказа – и оказавшим какое-то странно критическое воздействие на мое отношение к себе и ко всему тому, что я делал.

В одном из киевских кинотеатров, а именно – в "Загребе", проходил тематический показ каких-то документальных фильмов, и среди них была лента о восточном психотренинге. Или о йогах, я в точности не знаю... У них был штатный йог, который выступал перед сеансом, но он в тот день малость прихворнул. Кто-то, знавший кого-то, кто был знаком с Фигнером, кому-то что-то сказал, мне позвонили и попросили перед сеансом сделать нечто вроде показательного выступления с коротенькой лекцией о психофизической тренировке на пятнадцать минут и демонстрацией упражнений еще минут на двадцать. Сперва я соврал, сказав, что не имею о йоге и йогах ни малейшего понятия, но звонивший уверял, что это не важно, цигун или у-шу, на худой конец – тай-чи, тоже сойдет. Мои попытки что-либо объяснить были пресечены на корню его фразой о том, что годится все, лишь бы смотрелось эффектно и заняло время... Решающим же фактором, заставившим меня согласиться, стала сумма, предложенная мне в качестве вознаграждения за участие в этом мероприятии – она существенно превышала размер моей месячной зарплаты. Вряд ли это говорило об особой щедрости организаторов, скорее – об уровне наших зарплат, но, как бы то ни было, возможность получения столь неожиданной и существенной прибавки к семейному бюджету всего лишь за полчаса работы весьма меня воодушевила. Я подготовил текст мини-лекции, скомпоновал наиболее эффектные из доступных мне упражнений в гармоничную с моей точки зрения последовательность и попросил Тому прокомментировать мое выступление. Сама она в то время ничего из техник Мастера Чу не практиковала, интуитивно считая их слишком радикальными для себя, однако каким-то образом вполне сносно представляла себе, что и как нужно говорить. Откуда? Понятия не имею... Женщина... Непостижимое существо...

В назначенный день мы "сдали" детей бабушке и прибыли в кинотеатр за час до начала сеанса. Минут десять ушло на административную раскачку – увы, без этого не обходится почти никогда: тетя Маня пышной грудью самоотверженно заслонила щит, на котором висят ключи от каптерки, где можно переодеться, а директор сидит в туалете и не хочет давать указания сквозь запертую дверь, поскольку это наносит непоправимый урон его чувству собственного достоинства, ну, и так далее – минут десять потребовалось на то, чтобы немного размяться и в последний раз пробежаться глазами по программе – ничего ли мы не упустили – а потом нас провели в зрительный зал. Быстренько выдохнув свою квази-лекцию, я поднялся на предэкранную мини-эстраду, расстелил коврик, Тома подошла к эстраде и взяла в руки микрофон...

Сначала я сделал несколько подготовительных движений руками, которые мне однажды показывал Мастер Чу. При этом в сознании сам по себе возник его образ. Я начал медленно выполнять прогиб назад, чтобы выйти в обычный мостик, из него – в мостик на локтях, а затем мягко поднять ноги в стойку скорпиона на предплечьях, и тут произошло нечто неожиданное. Я вдруг почувствовал плотный столб очень жестких вибраций, который падал откуда-то из бесконечности сверху и обволакивал меня мощным яйцеобразным полем, энергия которого тугими спиралевидными жгутами заструилась по телу. Следуя структуре движений и ритму дыхания, она стекалась в самую середину грудной клетки – туда, где находится сердце – и концентрировалась там во вращавшийся с немыслимой скоростью фантастически плотный сферический клубок твердых, как сталь, но в то же время очень текучих и немыслимо тонких волокон сверхвысокочастотных пространственных вибраций. Плотность окружавшего мое тело поля и степень концентрации неведомой мне силы в клубке быстро увеличивались. Через пару минут волокна внутри клубка слились в единую массу, а скорость его вращения достигла такой величины, что отслеживать процесс вращения не было уже никакой возможности. Клубок словно остановился. И в то же самое мгновение вибрации превратились в свет. Янтарно-золотистый, он сходящимся книзу спирально закрученным коническим вихрем сквозь потолок зала падал с небес, обволакивал меня плотным слегка вытянутым шаром, вливался внутрь, текучими жгутами струился по телу и собирался в середине грудной клетки, превращаясь в невыносимо яркое сияние. В течение еще некоторого времени концентрация света в сердце нарастала, а потом он вдруг выплеснулся наружу – прямо в заполненный людьми зал.

Это было похоже на струящуюся сквозь пространство реку золотого света. Сначала она разделялась на два рукава – один поток тянулся к телу Томы, превратившемуся в шар зеленовато-янтарного света, в котором мерцали ярко-красные, синие, фиолетовые и белые волокна, и от нее – в зал, где соединялся со вторым потоком – он тек прямо от меня к зрителям. Их я почему-то не видел, вместо них передо мной колыхалось озеро мерцавшего всеми оттенками радуги жидкого полупрозрачного золота, которого становилось все больше. В какие-то мгновения мне казалось, что я вижу в этом озере отдельные яблокообразные пузыри, но потом все слилось в едином пространстве света, который рос, ширился и, наконец, заполнил весь зал до самого потолка. Рукава, на которые разделялся выходивший из моей груди поток, исчезли. Внутри светового пространства остались только пять ярко выраженных структур – нисходящий поток, световой шар вокруг моего тела, само тело, состоящее из плотного света, но при этом как ни в чем не бывало продолжавшее выполнять упражнения, световой шар на том месте, где стояла Тома, и поток, который исходил из моего сердца, протекал сквозь ее шар и растворялся в поле прозрачного радужного золота, делая это поле все более и более насыщенным.

Я продолжал, и радужно-золотой свет, заполнявший зал, становился все ярче. Я почти видел, как он сочится сквозь стены, распространяясь куда-то далеко за пределы зала. Потом я заметил, что сердцевина нисходящего вихря не двигается, и что цвет ее – пронзительный серебристо-белый. Едва обнаружив это, я увидел также, как этот внутренний свет образует плотный шар внутри моей головы. Потом шар вытянулся в веретенообразное свечение с золотистыми концами, которые выдвинулись из головы наружу – один сквозь макушку, второй – позади подбородка. Вокруг головы по элипсоидальным орбитам засуетились жемчужные искры. Потом все это обволокло всплывшим изнутри головы серебристо-белым сиянием в форме шара. Наружу от центра этого шара протянулись четыре тонкие нити – через точку посередине между бровями, через точки над самыми верхушками ушных раковин и через точку на затылке над основанием черепа. Нити выходили из головы и тут же растворялись в заполнявшем зрительный зал пространстве золотого света, распыляя внутри текучего золота серебристо-белый с фиолетоватой синевой туман, составленный множеством мельчайших точек нестерпимо яркой светимости. Постепенно плотность белого тумана выросла настолько, что его сияние затмило все золото вместе с радужными оттенками. Нисходящий поток тоже стал белым. Не осталось ничего, кроме этого потока и моего светового тела, медленно выполнявшего сложные движения в пространстве слепящего белого света. Затем сияние сделалось настолько насыщенным, что его уже невозможно было видеть, и все поглотила прозрачная, антрацитово-черная неподвижно-текучая темнота, до предела заполненная немыслимо плотно сконцентрированной энергией. В этой темноте было все, и в то же время в ней не было ничего вообще, не было даже моего тела, выполнявшего упражнения, но, что меня в тот момент особенно поразило, сами упражнения, как это ни странно, оставались. В каком виде – этого мне так и не удалось понять. Но они там были! Вернее, не они сами, а составлявшее их текучее движение, принцип движения, что ли...

Самым удивительным для меня в этом всем было, однако, не самостоятельное существование движения как такового, а раздвоение моего собственного внимания. Я чувствовал, как, параллельно с происходящим в световом поле, оно продолжало в обычном человеческом режиме внимательно отслеживать все, что делалось в зале. Откуда-то я знал, что в любое мгновение могу вернуться в нормальный режим восприятия, и потому ощущал себя вполне уверенно в пространстве света и даже в непостижимой черноте Великой Пустоты. Я не понимал, откуда мне известно, что воспринимаемое мною ничто как раз и есть Великая Пустота, но я знал это с полной определенностью и потому вынужден был смириться с фактом непостижимости причины этого знания. Едва лишь я закончил и лег на спину, чтобы расслабиться в течение тридцати-сорока секунд, как нормальное восприятие тут же ко мне вернулось. Я лежал с закрытыми глазами и слышал, как Тома произносит последние фразы комментария. Потом зал взорвался аплодисментами, я открыл глаза, встал, поклонился, сложил коврик и быстро покинул зал. Оставив включенный микрофон лежать на краю эстрады, Тома последовала за мной. Я не ощущал усталости, вместо нее был такой прилив энергии, что я начал сомневаться в том, удастся ли мне сегодня заснуть. Я переоделся, и мы вышли из каптерки. Согласно договоренности, заплатить нам должны были сразу же после окончания выступления – как только в зале начнется сеанс. Мы стояли в коридоре, мимо бегали чем-то озабоченные люди, но никто из организаторов к нам не подходил. Потом подскочил какой-то мужичок и, давясь одышкой, сообщил:

– Сейчас они подойдут, там проблема... Не могут выключить свет. В фойе подождите...

Мы с Томой вышли в фойе и сели на обтянутую дерматином металлическую скамейку. Минут через двадцать пришел один из организаторов – я помню, что его звали Федей – и принес деньги.

– Ну вы даете! – сказал он, подходя.

– А что случилось? – спросила Тома.

– Сеанс не могли начать, – ответил Федя, – свет не выключался... Пока выяснили – в чем дело... В реостатах постепенного затемнения бегунки к обмоткам поприплавлялись! Во всех цепях! Такого у нас еще не было... Зубилом пришлось отбивать. И общий рубильник – тоже.

– А мы тут при чем? – поинтересовался я. – Просто скачок тока в сети. Бывает...

– Ты соображаешь, что говоришь? При таком скачке тока все пробки повылетали бы и лампочки сгорели бы в момент... Нет, тут что-то не то... В любом случае, спасибо вам, публика – на ушах... Там у тетки какой-то даже что-то вроде болеть перестало – плачет от радости... Ну ладно, я побежал... К вам как, можно еще обращаться?

– Если с таким же экономэффектом – сколько угодно! – ответил я.

– Спасибо!.. – уже на бегу сказал он.

На улице шел дождь. Прямой и тихий, он сеялся на глянцево-черный асфальт, на мерцавшие фонарными бликами торопливые зонтики, на рогатые крыши троллейбусов и невидную в поздних сумерках последнюю зелень травы в прямоугольниках иссеченных темными тропинками газонов.

Мы зашли в свой двор. Там было так тихо, что сквозь туман стало слышно, как шуршат по крышам капли осенней воды.

– Ты только не хвастайся, – сказала Тома, когда мы поднимались по лестнице.

– А ты что, видела?

– Видела – что?

– Ну, эти штуки – столбы, шары и все прочее...

– Что-то видела. Вероятнее всего, не то, что ты...

– Почему – вероятнее всего?

– Восприятие... У тебя – твое, у меня – мое... Каждое по-своему интерпретирует реальность. В особенности – параллельную. Но что-то там действительно было... Лучше, если ты вообще никому не станешь об этом рассказывать.

– Почему лучше?

– Так...

– А Мастеру?

– Ну, разве что Мастеру... Если очень будет невтерпеж...

– Но ведь он же вроде как учитель... Может, объяснит, что там произошло...

– Может быть... Только кому точно известно, кто у кого учится?.. Мне кажется, то, что там случилось, относится к вещам, которые никто тебе не объяснит. Кроме тебя самого...

При первой же возможности я, разумеется, выложил все Мастеру Чу. Он внимательно меня выслушал, но явно не собирался ничего говорить. Тогда я спросил:

– Тот столб нисходящего света – это была твоя сила?

– Сила не может быть чьей-то. Она может только сквозь кого-то проходить. Мы сами и есть Сила. Сквозной поток Силы.

– Но я видел тебя...

– Ключ. Мой образ почему-то сработал как ключ к изменению состояния твоего восприятия. Хотя, наверное, имело место сочетание нескольких факторов. Кроме всего прочего, ты по-видимому, достаточно интенсивно тренировался в течение продолжительного времени и к тому дню уже существенно и весьма устойчиво повысил плотность потока Силы в своей энергетической структуре.

– На мою настойчивую просьбу подробнее объяснить, что именно произошло со мною в тот день, Мастер Чу ответил:

– Я не знаю. Никто не знает, кроме тебя.

– Но я тоже не знаю... Я знаю только то, что я видел.

– То, что ты видел, не имеет значения. Важно лишь, почему случилось то, что происходило в тот момент с твоим восприятием. А этого я не знаю. И никто другой – тоже. Я могу отследить тогдашнее твое состояние и увидеть, как это все выглядело, но причины, его вызвавшей, я не узнаю. Я просто по-своему увижу его силовую конфигурацию, однако это будет всего лишь картинка. Самое главное – причину – увидеть в таком случае невозможно, поскольку это был один из вариантов бесконечного расширения восприятия. Для того, чтобы понять, почему это происходило с твоим восприятием и КАК это происходило, мне нужно иметь возможность увидеть все как бы снаружи. А для этого диапазон моего восприятия должен превосходить диапазон твоего. Ты воспринимал Мир во всей его целостности – как Единое. Случайно ты добрался даже до Его первоосновы в состоянии непроявленности – до Великой Пустоты. Это значит, что, какую бы точку доступного мне в человеческой форме диапазона восприятия я ни выбрал в качестве опорной, она будет находиться внутри твоего тогдашнего диапазона. Чтобы осознанно повторить свое достижение – а для осознанного расширения восприятия это необходимо – тебе придется отследить все самому. Я могу воспринять только то, что воспринимал тогда ты. И знать могу тоже только то, что знаешь ты. И если ты сейчас не знаешь, что именно тогда с тобой произошло, вернее, КАК это произошло, я также не могу этого знать. Расширение восприятия, подобное тому, которого ты достиг в те короткие двадцать-тридцать минут, может позволить тебе в момент смерти физического тела сохранить непрерывность самоосознания, а если у тебя будет очень много энергии, тебе, возможно, удастся достичь даже истинного бессмертия, то есть перевести всю энергию, сконцентрированную в плотной материи физического тела, в более тонкое вибрационное состояние. Но обольщаться не следует – до этого еще очень и очень далеко...

Мастер Чу немного помолчал.

– Однако ТЫ САМ можешь узнать, что именно произошло с тобой тогда. – продолжил он. – Где-то в тебе есть что-то, что знает, и ты можешь это что-то отыскать и выудить у него его знание. Я не имею в виду то знание, которое выражается словами. Оно ничего не стоит, это – не знание, а только лишь рассудочная информация. Слова пусты. В лучшем случае они могут быть свидетельством рассудочной информированности, то есть загруженности личностной памяти кипой самой разнообразной трухи. Информированность можно перевести в знание только за счет качественного и количественного изменения функциональных характеристик сознания, а это, в свою очередь, достижимо только посредством развития, усложнения и радикального усиления энергетической структуры. Это мы с тобой обсуждали уже не один раз. Все всегда неизменно упирается в тренировку... Поэтому, говоря сейчас о знании, я говорю о том, что где-то в твоей энергетической структуре есть нечто, знающее, КАК тебе вновь войти в то состояние, нечто, запомнившее алгоритм входа, сохранившее в себе схему работы мозга. Некоторое сформированное тем твоим видением силовое звено энергетической структуры и соответствующая ему кодовая запись в сознании. Ты должен найти способ осознанно выйти на это звено – либо на его энергетическое содержимое в тонком теле, либо на его отображение в сознании и, целенаправленно входя в состояние бесконечного расширения восприятия, из него "выстроить" самого себя вплоть до материи физического тела, то есть отследить целостную картину Мира. Свою картину Мира – такого, какой Он есть.

Слушая его в тот раз, я понял, почему повторное достижение тогдашнего состояния превратилось для меня в навязчивую идею. И до, и после этого я сталкивался с разными новыми для меня психическими и психоэнергетическими феноменами, я добирался даже до белого света и того, что за ним, но столь чистого восприятия Великой Пустоты больше не достигал ни разу. Я чувствовал, что нахожусь где-то совсем рядом, и что повторение того опыта позволит мне перейти некоторый качественный рубеж в освоении искусства самоконтроля и управления функционированием тонких составляющих моего существа, а дальше будет длительный период количественного роста и усложнения конфигурации энергетической структуры. Я ощущал, что вот-вот найду ответ на вопрос "КАК?", но дальше дело почему-то не шло.

И сейчас, когда Мастер Чу напомнил мне о том случае в кинотеатре, я чувствовал, что он имеет в виду не само то ощущение, а что-то совсем другое.

Я спросил:

– У тебя появились конструктивные предложения относительно того, как мне снова добраться до Пустоты?

– Нет, сейчас я намерен говорить о другом, хотя на этот счет у меня тоже есть кое-какие новые соображения.

– Какие?

– Ты говорил, что в течение всего времени, пока ты проходил цепочку последовательных расширений восприятия, ты чувствовал, что знаешь, как вернуть его в обычное состояние, так?

– Да. И что?

– Обратный ход... Ты все время отслеживал обратный ход. А он является своего рода аварийным выходом, который чаще всего открывается только изнутри. Но можно, по крайней мере, определить его местоположение и таким образом узнать, откуда он. Ну, а найти вход после этого – дело техники. И потом, кто знает, а вдруг он открывается в обе стороны? Такое тоже бывает... Кстати, о динамических техниках. Именно их мы попробуем использовать для того, чтобы найти ключ, который поможет тебе добраться до Пустоты, может быть, использовав прием отслеживания обратного хода. Или сместив внимание за пределы диапазона, ограниченного барьером восприятия... А затем тебе нужно будет вернуться в нормальное состояние не скачком – через аварийный выход, а постепенно – пройдя все промежуточные состояния и выстроив по пути целостное осознание самого себя. Какие-то из динамических техник, возможно, станут для тебя ключом к контролируемому расширению восприятия. Но сейчас, повторяю, речь не об этом.

– А о чем?

– О твоем взаимодействии с людьми в зале. В данный момент нам это ни к чему.

– Что именно нам ни к чему?