Текст книги "Дверь в сказочный ад (СИ)"

Автор книги: Андрей Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

– Извините, сэр, а что со мной могло произойти? – дворецкий настороженно посмотрел на потолок: может, оттуда что-то грозило свалиться?

Хватит, пора заканчивать этот спектакль.

– Все, Голбинс, вы свободны.

Я слышал, как дворецкий, удаляясь, все еще бормочет себе под нос: «и чего могло со мной произойти?». Наступило мимолетное побуждение самому расхохотаться над всем происходящим, да так громко, чтобы рассмешить оконные стекла: дабы те задребезжали, затрезвонили, зазвенели на всю округу о том, как глуп и туп мистер Айрлэнд, бывший апологет просвещения и здравомыслия. Я совершил глубокий отрезвляющий вдох, точно вдохнул в себя целый мир, дегустируя его реальность. Благоухающие лучи юного утреннего солнца, еще не увядшие в вечерней старости, вливались через просторные окна и расплескивались по комнатам замка, затопляя его светом. Мрачные ночные тени забились по отдаленным щелям, врастали в пол и стены, прятались, затаив в себе злость, чтобы вновь, лишь только наступят сумерки, пойти войною на весь мир. Канделябры были давно погашены, светила ночи словно умерли, превратившись в позолоченные памятники о темном времени суток.

Миссис Хофрайт озабоченно глянула на меня.

– Вы хотели что-то показать, мистер Айрлэнд?

– Да нет, ничего… уже ничего.

Но позже, втайне от всех, я все же спустился в подвальные помещения и начал поочередно открывать все двери. Потом в душу ударила черная молния. И возникла она не из хмурых небес, а из самой глубины преисподней.

Вот она, эта комната…

Из моего сна…

Нет, прежде всего спокойствие: здесь не было крови, разбитой в щепки двери, сорванного засова (если бы я все это увидел, тотчас свалился бы в ад, минуя каменный пол). Все, к унылой радости моего приболевшего ума, находилось на своих местах. Чистота и порядок. Но терзающее чувство (вернее – предчувствие), что именно здесь я забавлялся ночью со зверями, не отпускало. Стояли те же ящики с картофелем, банки, склянки. Глянув на стену, я вздрогнул: точь-в-точь такой же маленький огарок свечи мне и приснился… А вот и медное колечко, вбитое в стену, куда я его крепил…

Так, стоп! Хватит!

Хлопнув дверью, я спешно удалился – туда, где больше света, в главный холл замка со множеством больших зеркал. Помнится, в детстве зеркала мне казались закрытыми наглухо окнами в иные миры, подобные нашему. И я был уверен, что по ночам, когда в зеркало никто не смотрит, мое отражение, равно как и отражения других людей, живут там какой-то собственной жизнью. Позже наука и просвещение сделали свое пагубное дело, я узнал об отражающих поверхностях и поведении световых лучей, после чего мои детские миры превратились в банальный комнатный интерьер.

Тут у меня созрело одно крамольное решение. Обычно решения зреют долгими часами раздумий, иногда неделями, если не годами, но это возникло и утвердилось почти мгновенно. Как выразился древний философ, «поняв собственное бессилие что-либо понять», я положился на природные инстинкты и действовал согласно им.

– Миссис Хофрайт!

Экономка появилась сразу после изречение ее имени, как после заклинания.

– Миссис Хофрайт, всякому терпению приходит когда-то конец, вы согласны со мной?

Она молчала.

– Вижу, что согласны. Мне надоели эти детские игры в проклятия, черную и белую магию, в колдовство, воровство, демоническое шутовство – все осточертело! Я хочу спокойной человеческой жизни! Именно для этого я покупал Менлаувер.

– Вам необходимо успокоиться, мистер Айрлэнд.

– Я успокоюсь только тогда, когда с моих глаз сгинут эти чертовы физиономии, что висят в гостиной! Я уничтожу их немедленно! И никакие завещания меня не остановят! Только прошу вас, не пытайтесь меня удерживать. И вообще – не имейте привычки мне прекословить, тем более, если я в дурном настроении! – в последней фразе сквозила плохо скрываемая угроза.

Настроение было действительно весьма и весьма подавленным, точнее – просто поганым. Как следствие, появилась раздражительность и озлобленность на все вокруг. Даже на эти долбанные зеркала в филигранной оправе, что висят в главном холле и тупо имитируют все наши глупые поступки. Слуги наконец обрели возможность узреть меня во гневе. Пусть это немного поразнообразит их досуг. Впрочем, я еще сравнительно неплохо обуздывал свои эмоции, как умелый грум усмиряет пораженных бешенством лошадей. И ему, и мне, однако, для этого требовались немалые усилия.

Я сорвался с места и быстрым шагом направился в гостиную. Свидетелями моего сумасшествия были миссис Хофрайт, дворецкий, извечно молчаливый Грум, Виктория, и еще пара слуг, случайно проходившие мимо. Все с любопытством наблюдали дальнейшее развитие сюжета: как я от души выругался и принялся с неистовой страстью срывать со стены эти идиотские шедевры идиотского направления в живописи. Портреты, точно поверженные языческие идолы, падали на пол, и величаво-гордые звериные взоры теперь смотрели снизу в окаменелую пустоту выбеленного потолка – испуганно, уныло, обреченно. Как побежденные боги взирают в небеса, откуда они ниспали.

– Все! С меня довольно! Я купил этот замок для того, чтобы здесь жить, а не участвовать в театре бредовых мистификаций!

Слуги молчали, понимая, что любое их слово сейчас как порох для огня. Миссис Хофрайт встревожено покачивала головой, Грум уткнул взгляд в собственные башмаки, дворецкий – вот настоящая механическая кукла! – даже сейчас без кровинки на лице, без признаков хотя бы бутафорных эмоций нарисованным взором смотрел сквозь время и пространство – неизвестно куда.

Воодушевленный беснующейся яростью, подстрекаемый местью, я тут же принялся крушить глупые художества какого-то кретина, выдаваемые им за живопись.

– Плевать мне на эти дурацкие завещания! Я хочу очистить свой замок от хлама!

Разломав в щепки позолоченные рамки, я принялся топтать ногами полотна, приплясывая на них с криками торжества и воплями танцующей ярости, доведя себя чуть ли не до экзальтации. Морды зверей исказили самые неестественные гримасы. Они словно морщились от боли, эти чудовища из моих личных кошмаров, они скалили свои разорванные пасти, но не в силах были что-либо совершить. Сейчас. Днем. Когда властвует Солнце. А силы тьмы лишены возможности творить и разрушать.

После того, как все полотна под моими ногами превратились в разорванные грязные клочья материи, я успокоился и произнес:

– Грум, будь любезен, выкинь это в камин.

Медленно остывая и принимая температуру окружающей среды, я еще долго сидел в кресле и глядел в красную пасть камина, где кривляющиеся языки пламени, едва почуяв новую пищу, возбужденно взметнулись вверх и, расталкивая друг друга, принялись с жадностью пожирать месиво обломанных рамок. Огонь аппетитно затрещал и принялся пускать во все стороны фонтанчики искр.

Месть была совершена, и на душе наконец-то полегчало. Весь оставшийся день я слонялся по замку в сопровождении двух компаньонов – одиночества и обреченности. Как два унылых ангела-хранителя, они всюду следовали за мной. Перед глазами время от времени прямо из пустоты вспыхивали лики зверей, будто пытаясь вынырнуть из пепла небытия в мир законности и порядка. В качестве успокоительного приза раза два мне явился облик мисс Элены. Фантазия нарисовала его прямо в воздухе, перед окном, сотканным из лучей света. Я даже успел разглядеть ее исцеляющий взгляд, в котором сочетались холод огня и теплота тающего льда. Она словно звала к себе. Увы, ехать сегодня к ней не было ни сил, ни желания.

Так, блуждая по просторам собственного замка, я услышал детский голос. Он мог принадлежать только Лули. Дверь в ее комнату была слегка приоткрыта, и я почти не сомневался, что если загляну к ней, увижу ту же картину, которую можно было видеть день, неделю и месяц назад. Девочка с утра до вечера играла в свои куклы, улица ее совершенно не интересовала. Миссис Хофрайт накупила ей такое количество игрушечных подруг, что вся ее комната была ими набита. Подозреваю, что она даже спала со этими куклами. Подозреваю и то, что у девочки что-то не совсем в порядке с умственным развитием. Любопытство взяло верх и я осторожно постучал в ее дверь.

– Лули, к тебе можно?

Она резко повернула голову, и две рыжие косички хлестнули ее по лицу.

– Можно, мистер Айрлэнд. Мне бабушка рассказывала, что вы хорошо относитесь к маленьким девочкам. Вы же не будете на меня ругаться?

– Конечно нет, Лули! А что, прежний хозяин тебя обижал?

– Не обижал. Но он был такой противный ворчун!

Она была очень похожа на миссис Хофрайт, даже голос, кажется, унаследовала от нее. Заглянув в комнату, я слегка опешил. Не менее трех десятков различных кукол штабелями лежали на кровати, книжных полках и креслах. Одну из них она вертела в руках, приговаривая: «не плачь, Ева, тебя скоро отравят, зато война скоро кончится, и мы будем жить спокойно». На полу творилось… нечто еще более странное. Меж собой «сражались» две армии оловянных солдатиков. Некоторые из них уже «пали в бою», приняв нелепое горизонтальное положение. По разным углам комнаты были расположены три игрушечных трона, на которых сидели тряпочные короли. Один из них был худой усатый брюнет, второй – какой-то толстяк в пиджаке, а третий – странный субъект в кепке, военной форме с погонами, на которых коряво были нарисованы звездочки. Все трое сделаны весьма неряшливо и нелепо, и складывалось подозрение, что этих королей сшила она сама, набив их туловища ватой. А может, это были простые военачальники или обыватели, «следящие за ходом боя»? Во всяком случае, ни на одном из них не было короны, хотя бы из бумаги.

– Лули, скажи, а разве маленькие девочки играют в солдатиков?

Она спокойно поглядела на меня.

– Конечно играют, а вы об этом никогда не слышали? Я умею играть лучше, чем многие мальчишки.

Я еще раз окинул взором оловянные армии и их молчаливых предводителей, потом спросил:

– Скажи, Лули, а кто тот полный человек, сидящий в углу на стуле, или это трон?

– Это король Англии, Черчилль.

– Но… в Англии никогда не было короля с таким странным именем.

– Знаю. Но он будет, в следующем веке.

– Ах, да… в следующем веке, ты мне об этом уже что-то говорила. Хорошо, а тот с черными усами? Кстати, у него из пуза вата торчит, наверное, ты плохо его зашила. Кто он?

Лули вдруг сморщилась.

– А! Не хочу я с ним возиться! Это злой дядя Адольф, правитель Германии.

– Ну, а третий?

– Его зовут Иосиф Сумрачный. Он то ли армянин, то ли русский, сама не знаю. Они все между собой перессорятся, и между ними будет война.

Я тупо глядел на всю эту ситуацию и не знал, имеет ли смысл разговаривать с ней дальше.

– И эта война должна начаться в следующем веке… Спасибо, Лули, что хоть наш век оставила в покое.

Она прижала к себе белокурую куклу и печально произнесла.

– А Еву отравят, мне ее очень жалко!

Я тихо закрыл дверь и, как ошарашенный, проковылял в неизвестном направлении. Оказывается, в Менлаувере не один я болен воспалением мозга. От этой мысли даже полегчало. Тут мимо проходил дворецкий, в обязанности которого входило находиться одновременно во всех частях замка и следить за всем происходящим, я его окликнул:

– Постойте, Голбинс.

Он остановился, обернулся и посмотрел на меня своим преданным взглядом, данным ему от природы.

– Голбинс, кажите мне по секрету, Лули вообще… здоровый ребенок?

– Внучка миссис Хофрайт? Не пойму, что вы имеете в виду, сэр.

– В смысле… психически, – я повертел всеми пальцами возле виска, таким витиеватым способом изображая человеческую психику.

Дворецкий пожал плечами и для чего-то поглядел в окно.

– Мне она никогда не казалась больной, да и миссис Хофрайт ни о чем таком не говорила. Просто девочка сильно любит играть в свои куклы.

– И то, что она играет в мировые войны, которые, по ее убеждению, должны произойти в будущем, вам не кажется странным?

– Может вы и правы, сэр. Да, это необычные детские фантазии. Но не стоит придавать им много значения.

– Спасибо, Голбинс, вы свободны.

После обеда из холодных безвкусных блюд я направился на небольшую прогулку, вышел в наш сад к обществу вечнозадумчивых фруктовых деревьев. Их задумчивость, в отличии от человеческой, рождала плоды: осязаемые на ощупь и приятные на вкус. Да, на душе уже заметно полегчало, но то был лишь паллиатив, полуисцеление, полузабвение, полуотрезвление… Настоящего покоя я еще не чувствовал. Стоило мне вернуться под своды замка, как возвращалось и все, с ним связанное. Всюду сновали погруженные в хлопоты слуги, но мне они казались лишь ярко раскрашенными фантомами, бессодержательными декорациями, создающими фон моему одиночеству.

Я боялся приближающейся ночи. Воспаленная фантазия уже рисовала в воздухе угрюмые краски вечернего заката, когда солнце предательски покинет небосвод, и темно-густая синева, словно кровь, выпущенная из вен, зальет полотно, распростертое над головой. Мир покончит собой. Останется лишь темнота – холодная как могила. Я гнал от себя эти мысли, но они как пружины, сколько их не дави, снова и снова лезли в голову.

Потом, помнится, я плюхнулся в кресло и долго всматривался в языки пламени, которые вечно кружат в неком сакраментальном танце и производят гипнотическое воздействие на человеческий взор. Погрузившись в картину играющего огня, точно в сновидение, и вслушиваясь в убаюкивающее тиканье настенных часов, я вдруг понял, что наконец успокоился.

– Мистер Айрлэнд, к вам просится странный гость.

Сначала появился этот грубый голос, следом перед глазами возникла фигура привратника Хортса. Блаженная истома улетучилась в одно мгновение.

– Кто?

– Чарли, местный юродивый.

– Чарли, Чарли… ах, да! Это тот придурок в чумазых штанах и дырявой шляпе, который бегает по лужам и, купаясь в грязи, называет себя царем всех людей! Гони его в шею! Скажи ему, пусть отправляется в какой-нибудь курятник охотиться на драконов. Я даже наказывать его за это не стану.

Не прошло и двух спокойных минут, как Хортс явился снова.

– Он не уходит. Говорит, что у него к вам какое-то важное сообщение, и еще – он хочет продать вам какие-то картины.

Ну, судьба-идиотка! И надо же так действовать мне на нервы! Не успел я избавиться от одних «шедевров», как мне предлагают купить другие. И вообще, откуда у оборванца могут взяться картины? Наверняка спер где-то.

– С этой самой минуты, Хортс, я больше не интересуюсь живописью. Возьми палку и прогони наконец этого психа! Не поможет – можешь взять чайник и ошпарить его с ног до головы!

Когда же, спустя минут пять, я вновь увидел своего привратника на том же месте и в той же позе рассеянного недотепы, то уже взбесился:

– Что еще?!

– Мистер Айрлэнд, его били несколько человек. Он все равно не уходит, говорит, что должен вас увидеть. Говорит…

– Говорит, что снег горит, лошадь в небесах парит, у снохи полиартрит, а на грядке сгнил гибрид! Черт с ним, пусть войдет! Но предупреди: если он тревожит меня по какому-то пустяку, я ему лично башку откручу!

Чарли принес с собой запах всех помоек, существовавших в округе. Его ветхая одежда была вся в заплатках, а кое-где проглядывалось немытое, наверное, месяцами тело. Наполовину седые, наполовину вылезшие волосы клочками свисали с головы похожей на череп. Взор был потуплен, глаза опущены вниз. В таком виде обычно является провинившийся раб, не смеющий глянуть на своего господина. Он смиренно произнес:

– Я царь всех людей и всех зверей. Прошу выслушать меня.

– Я знаю, что ты царь. У тебя есть ровно минута, по окончании которой я вышвырну тебя вон.

В одной руке, иссохшей как у мумии, он держал большой черный саквояж, о внутреннем содержании которого, кажется, Хортс уже намекал. Меня это стало даже немного забавлять. Голос Чарли был еще более отвратительным, чем внешность. Вернее сказать, голоса-то никакого и не было, лишь хрип и скрежет, из которого рождалось подобие звуков:

– Извините за беспокойство, мистер Айрлэнд. Прошу вас, это совсем недорого, купите работы одного знатного господина. Всего двадцать пять шиллингов за одно полотно! Двадцать пять шиллингов – это почти даром!

– Увы, я не ценитель искусства. Впрочем, если ты попросту нуждаешься в деньгах…

– Да вы только взгляните на эти работы, мистер Айрлэнд! Только взгляните! У вас непременно появится желание их приобрести!

– Вы уверены?

– Да, так сказал их автор, очень знатный господин. Он выдающийся художник.

– Он и послал тебя ко мне?

Чарли кивнул. Вообще-то странно: посылать какого-то оборванца в такую даль ради двадцати пяти… Да нет, Чарли просто где-то своровал холсты и теперь хочет заработать на хлеб. Вполне приличный бизнес для оборванца. Я задал разоблачающий вопрос:

– И как же имя столь знаменитого художника? Имею я честь знать?

– Конечно, его знают все в округе. Это барон Маклин.

Я высоко поднял брови, затем сурово их опустил. Впрочем… может, просто однофамилец? И я иронично спросил:

– Уж не тот ли это Маклин, который шесть веков назад основал Менлаувер?

– Да! Да! Да! – юродивый возбужденно закивал головой, почти по-детски радуясь моей проницательности.

Все еще сдерживая себя от гнева, я медленно, но доходчиво процедил сквозь зубы:

– Чарли, всем известно, что ты сумасшедший, и это оправдывает многие твои выходки. Но скажи честно: ты ведь сейчас сознательно издеваешься надо мной. Ведь так?

– Я не сумасшедший, я царь всех людей и всех зве…

– А ну, пошел вон!!

Тут же пришла мысль крикнуть дворецкого, чтобы тот, не утруждая себя этикетом, выволок за шиворот этого наглеца да немного вправил ему мозги. Но Чарли меня опередил:

– Бог с вами, мистер Айрлэнд! Я не хотел вас разгневать, – он несколько раз махнул перед собою рукой, небрежно изображая крестное знамение. – Просто барон Маклин сказал, что вы не устоите перед покупкой этих портретов, лишь только их увидите!

– Портретов?! – мои сжатые кулаки чуть не раздавили подлокотники кресла. – Каких еще портретов?

– Ну вот видите, вы и сами заинтересовались. Вы только взгляните, мистер Айрлэнд!

Суматошными движениями дрожащих рук он взялся расстегивать свой саквояж, в котором, как обычно, заклинило замок. Затем вытащил несколько картин и принялся аккуратно их расставлять.

Я слышал громкий стук собственного сердца – оно уже предчувствовало, что именно мне суждено увидеть. Свет вдруг разом посерел, все звуки сделались фальшивыми, лишь этот демонический голос, ядовито-слащавый, заигрывая со слухом, опалял душу: «…только взгляните, мистер Айрлэнд!». Каждое слово было с примесью пороха, проникало в сознание и вспыхивало там огнем.

Сомнений уже не оставалось: на одном из «портретов» была изображена леди свинья, моя старая знакомая, с накрахмаленным белым воротником и серьгами в ушах – точная копия той, которую я сжег. Только что. Не трудно догадаться, что из других полотен в мир людей глядели морды волка, бегемота, медведя, рыси и маленького плешивого кота. Бегемот, как и прежде, был изображен с дымящейся во рту трубкой, и возникло жуткое предчувствие, что он вот-вот дружески мне подмигнет.

Эти шесть сволочей словно воскресли из пепла, смертию смерть поп… Ну, маразм!

Я мотнул головой. Мир покачался перед глазами и снова встал на свое место. Хотелось крикнуть: «откуда?!», хотелось вышвырнуть Чарли ко всем чертям, хотелось вновь изломать эти картины и кинуть их в пасть вечноголодного камина.

Но ничего этого я не сделал. Просто сидел, обхватив голову руками, окончательно сломленный духом, недоумевающий, раздавленный и обреченный. Мой гость вновь заговорил:

– Барон Маклин сказал: вы обязаны купить портреты и повесить их у себя в гостиной.

Как изменился его голос! В нем не было и духа того сервилизма, той рабской угодливости, что ластилась передо мной минуту назад. Каждое слово звучало как приговор. Он мне приказывает?

Я посмотрел в его глаза, в них – пустота, в пустоте – обледенелый взор умершей души, которая надела на себя еле живую плоть. Кто он, этот юродивый Чарли?

Я уже был не в силах бороться. Язык онемел, мысли притворились спящими. Позже Голбинс утверждал, что по моему личному распоряжению он отсчитал Чарли соответствующее количество шиллингов и повесил портреты на их прежнее место. Еще позже, анализируя произошедшее, я пришел к выводу, что в тот момент находился как бы под гипнозом. Мою волю словно парализовали. И еще я понял то, что звери являлись истинными хозяевами Менлаувера. Они были неуничтожаемы…

Потом я часа два бродил по коридорам. Мои ноги старчески шаркали по полу, и этот звук, свойственный только привидениям, долгим эхом блуждал по замку, – замку, в котором сон и явь были уже неотличимы друг от друга, в котором бредить и мыслить здраво являлось занятием одинаково бесплодным, если не сказать – одинаковым, в котором люди и звери, добрые ангелы и отвратительные демоны, мельтеша перед взором, стали почти нераспознаваемы. Нет ни тех, ни других, ни третьих. Есть только Маски Людей, Маски Зверей, Маски Ангелов и Маски Демонов. И не поймешь, что скрывалось за этими масками.

Я устал…

Я смертельно устал…