Текст книги "Дверь в сказочный ад (СИ)"

Автор книги: Андрей Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

– Абсолютно… – глубокая мысль, заключенная в коротком слове. – Итак, мистер Айрлэнд, вы остаетесь при своем решении? Вы понимаете, что я не имею права заключить с вами сделку, пока вы не поклянетесь соблюдать завещание барона Маклина, и ни при каких обстоятельствах не снимите эти портреты со стены?

Мне вдруг захотелось радостно воскликнуть: «Ну я же говорил! Этот барон был ненормальный! Старый, выживший из собственных мозгов маразматик!». Но вслух произнес совсем другое:

– Пускай висят… Мне-то какое дело? Скажу вам откровенно: я бы и сам их не стал снимать даже без этого чудаковатого завещания, – а ведь и действительно, в тот момент была откровенность, – прелюбопытный художественный стиль, должен заметить…

Он снова игнорировал неуклюжую иронию моих слов и серьезно кивнул головой.

– Итак, вам понравился замок?

– Вполне. Надеюсь, нет больше никаких проблем для нашей сделки, господин граф?

Наступила неопределенная, беззвучная и бесцветная пауза, характер которой невозможно было разобрать. Лицо Каллистро, будто уходя от разговора, повернулось в сторону коридора и впало в задумчивость. Вообще, что за манера совершенно игнорировать некоторые мои вопросы? Со своими слугами он, конечно, имел право так поступать. Но я как-никак будущий хозяин замка и плачу ему хорошие деньги! Интересно, куда он сейчас смотрел? Там, вроде, находился спуск в подвальные помещения. Он так и не произнес ни «да», ни «нет», испытывая тем самым мое терпение. Я не выдержал и первым возобновил диалог, подавляя раздражение в голосе:

– Быть может, барон Маклин, оставил какое-нибудь другое завещание? Наверное, помимо своего увлечения магией и живописью, он еще, к примеру, был выдающимся скульптором. И сейчас, выйдя в сад, мы увидим скульптуры коров в спортивных трусах или домашних гусей, играющих поварешками в гольф. И эти «святыни», конечно же ни в коем случае нельзя трогать руками! Скажите, граф, вам не приходила на ум банальная мысль, что вас просто мило разыграли. Сказать откровенней – одурачили.

Будь я на его месте, наверняка вспылил бы в ответ, но Каллистро вроде совершенно не расслышал мои слова, неожиданно задав вопрос, к теме ну никак не относящийся:

– Вы женаты, мистер Айрлэнд?

– Н-н-нет… а что? – я долго растягивал это «н-н-н», не зная как вырулить с ответом. – Обязан еще и жениться?

Каллистро сделал неряшливый жест обеими руками.

– Извините, мистер Айрлэнд… Любопытство, простое любопытство.

– Так мы можем наконец свершить сделку?

И вновь наступило молчание, в котором, казалось, секунды две витала почти могильная тишина. Граф не произносил ни «да», ни «нет», его глаза продолжали смотреть в сторону коридора, точно там находилось нечто намагниченное для взора. Его следующей реплики я ждал, наверное, какой-то отрезок вечности.

– Не хотелось бы, мистер Айрлэнд, чтобы вы считали меня за идиота, но я обязан вам кое-что сказать. И это не завещание барона Маклина, не условие купчей, и уж тем более не приказ. Просто маленький дружеский совет…

При словах «маленький дружеский совет» рука Каллистро мягко легла мне на плечо, и я вздрогнул как от ожога. Сам себе удивляюсь.

– Помните, – продолжал граф, – когда я показывал вам подвальные помещения, мы прошли мимо одной ветхой двери, закрытой на большой чугунный замок?

Откровенно говоря, я не старался запоминать все до мелочей, но вроде нечто подобное промелькнуло перед взором.

– Возможно, там…

– Старый заброшенный чулан, – сообщил граф. – Вот уже триста лет, как эта дверь находится взаперти. После случая, произошедшего с графом Рэвилем, ни у кого из владельцев замка не поднялась больше рука открыть ее и заглянуть внутрь. Никто туда не входил, и вот вам мой совет: никогда, ни при каких обстоятельствах не любопытствуйте, что там находится. Держитесь вообще подальше от этого чулана. И пусть та дверь навеки останется взаперти. Повторяю, мистер Айрлэнд, я даю вам простой совет. Не императив. После того, как вы станете полновластным владельцем Менлаувера, никто не посмеет что-либо вам здесь приказывать.

Я уже еле сдерживал мимику самообладания на лице, все еще надеясь, что граф сейчас сам рассмеется от собственных слов. Но он был серьезен, как туча перед грозой. И, если уж быть откровенным, сейчас он мне сильно напоминал того самого идиота, которым упорно не хотел казаться. Суеверный трепет, сквозивший в его голосе, для моих ушей выглядел не меньше чем дикостью.

– Надо полагать, в том чулане живет какое-нибудь привидение. И это привидение так сильно занято привидением себя в божеский вид, что его еще пару столетий никак нельзя беспокоить. Я угадал?

Граф бросил мне в лицо жестокий смиряющий взгляд.

– Вам не идет ни маска высокомерного сноба, ни бульварного циника. Не прыгайте выше самого себя, мистер Айрлэнд, будьте тем, кто вы есть, – одной фразой он поставил меня на место и продолжил: – В этом чулане побывало уже несколько людей разных по сословию, разных по духу и даже из разных эпох. Все без исключения покончили жизнь самоубийством. Последней жертвой триста лет назад стал граф Рэвиль. Говорят, он проиграл какому-то итальянскому ломбардцу крупную сумму денег и, надеясь, что в чулане спрятаны сокровища, принялся их там искать. Буквально через пару дней он собственноручно удавился на стене замка. Более того, при непонятных обстоятельствах погибла и его жена… А теперь прошу вас следовать за мной.

Мы поднялись по вьющейся каменной лестнице на третий этаж и оказались в узком коридорчике, где стелилась длинная ковровая дорожка цвета плескающихся волн. Возникало забавное ощущение, что прямо по коридору протекает небольшая речка. Лакеи, едва завидев наше неторопливое шествие, услужливо кланялись и отходили в сторону. Граф провел меня в свой кабинет, где он любил купаться в мягких креслах, достал с полки небольшую шкатулку и извлек оттуда пожелтевший листок бума… Нет, не бумаги – какого-то пергамента. Он озадачивающе хрустел при всяком к нему прикосновении.

– Вот, прочтите. Это записка самого Рэвиля.

Я повертел в руках этот вынутый из трясины веков документ. Сомнений пока не было лишь в одном: его историческая ценность являлась неподдельной. И здешние мифы постепенно начинали приобретать реальные окраски. Затем принялся читать вслух:

– «Послание всем будущим владельцам Менлаувера, составленное собственноручно графом Ричардом Рэвилем за несколько минут до сознательного ухода из жизни…», – я замолчал, пытаясь заглянуть в глаза Каллистро. Оттуда, как и прежде, веяло холодом.

– Продолжайте, продолжайте…

– «Уважаемые господа! – читал я далее. – Рука моя дрожит, пульс отсчитывает последние удары. Заклинаю вас всеми богами всех религий, в целях вашей собственной безопасности, никогда в жизни не открывайте дверь в чулан, что находится в подвале, сразу налево от лестницы. Пусть на веки веков там висит тяжелый замок и будет закрыт вход всякому любопытствующему. Не повторяйте наших горьких ошибок. Убеждаю вас и прошу об этом, заботясь лишь только о вашем благополучии. Передайте это послание своим детям, а те пусть передадут следующему роду…»

Все. Конец. Коротко, но доходчиво. Что-то происходящее все менее и менее становилось похожим на розыгрыш. Я вдруг со внезапной ясностью понял, что и автор послания, и его хранитель были заражены суеверным страхом перед… черт поймет чем. Внизу пергамента стояла готическая роспись и дата: 13 мая 1564 г. Отдавая назад графу сей ветхий манускрипт, я сделал для себя еще одно весьма паршивое открытие: в какой-то момент почувствовал, что и сам поддался упадническому настроению. Не сказать, чтобы начал верить в населенный чертями и ведьмами инфернальный мир, но…

Я усердно пытался сообразить, что же «но…» – увы, соображения, сообразительность и сама соображаловка были окончательно сбиты с толку. Вмиг мне показалось, что я нахожусь уже не в современной прогрессивной Англии, а как в яму провалился минимум на полтысячелетия в прошлое, где вокруг – одни древние тайны, завуалированные непроницаемым ни для ума, ни для взора туманом старобытности. А в старину, как известно, люди как-то умудрялись жить с плоской землей под ногами и твердым небом над головой. Там еще не было ни законов естествознания, ни тех, кто бы занимался этими законами. Зато полным-полно водилось тех кто с рогами, тех кто с копытами и тех кто с хвостом. А подобного рода чуланов, подвалов, смрадных подземелий и мрачных лесных трущоб – их обиталищ – вообще не счесть.

Тьфу на этот бред!!

Я усердно тряхнул головой, надеясь разболтать в ней лениво уснувшие мысли.

– Послушайте, граф. Динозавры, как мне известно, вымерли миллион лет назад, мамонты – лет тысяч пятнадцать-двадцать. А всякие ведьмы, домовые, эльфы, тролли и все их родственники вымерли всего лишь лет за двести до нашего времени… Вы думаете, кто-то еще остался?

Вместо ответа Каллистро задал свой вопрос, казалось бы, совершенно не относящийся к теме нашей беседы:

– А вам, господин Айрлэнд, никогда не приходило в голову, что цена за поместье слишком занижена с моей стороны?

– Да, впрочем…

– Не виляйте душой. И не думайте, что наткнулись на глупого старика, потерявшего способность реально оценивать окружающие вещи, – после этой довольно-таки едкой реплики Каллистро будто сбросил одну из своих масок. Он вольготно развалился в кожаном кресле, подставив свое старое лицо омолаживающим лучам дневного солнца. Все, что он говорил далее, говорил уже совершенно не глядя в мою сторону: – Двое из потенциальных покупателей даже разговаривать со мной не стали, как только узнали то, что знаете сейчас вы. Я мог бы вообще скрыть все эти тайны и чудаковатые завещания, если б захотел… Но у меня есть один пагубный недостаток!

– Какой же? Если не секрет.

И тут он наконец глянул мне в глаза.

– Я честен, мистер Айрлэнд.

Вообще-то забавная ситуация. Давно в такую не попадал, вернее – не попадал никогда. Время от времени я тайком всматривался в лицо графа, еще не потеряв надежду, что он мимикой выдаст свои истинные чувства. Но всякая его мимика уже давно застыла в потресканном морщинами изваянии старости.

– И что же в этом прокл`ятом или пр`оклятом чулане может находиться такого, что заставляло бы людей идти на самоубийство? Вы хоть сами в это верите? – более изящных вопросов мне в голову не приходило, так что пришлось задавать очевидные.

– Повторяю вам, мистер Айрлэнд, дверь в чулан заперта уже триста лет. Черепаха – и та сдохла. А что же там внутри: дай Бог ни мне, ни вам, никому другому так и не узнать.

Поначалу я откровенно не понял, при чем здесь только что упомянутая черепаха. Потом, кажется, сообразил. Но во всем остальном – полнейший мрак неясности. Этакий мистически-романтический абсурд. Внутренняя антиномия чувств и помыслов на пару минут ввела меня в состояние тупиковой меланхолии, где вялая воля не может уже принять ни одного вразумительного решения. Всю свою сознательную жизнь я общался с просвещенными трезвомыслящими людьми, и не мудрено, что заразился от них изъяном прагматизма. И как мне теперь прикажете реагировать на все услышанное здесь? Как бы вы поступили на моем месте? Отказываться от столь выгодной купчей из-за пожелтевшей бумажки да деревенских предрассудков?

Когда я произносил нижеизложенную реплику, мой голос был спокойным, деловым, почти дружественным:

– Хорошо, граф. Если помимо так сказать «портретов» руки барона Маклина и закрытого для всех веков и родов чулана замок больше не содержит никаких загадок, то для его приобретения мне не мешает ни первое, ни второе условие.

Он лишь молчаливо пожал мне руку. И когда в моей руке оказалась его старческая ладонь, она выглядела такой холодной, что я вновь вздрогнул как от ожога. Таким холодным может быть только тело трупа. Уже находясь за пределами замка, я столкнулся с озабоченным взором своего верного кучера Мэтью.

– Мистер Айрлэнд, извините меня, подлеца, что вмешиваюсь не в свое дело, но…

– Свое «но» будешь лошадям рассказывать! Излагай в чем дело, только коротко!

Мэтью, как добропорядочный слуга, уныло потоптался на одном месте, демонстрируя тем самым свое «недостоинство», потом окатил меня с ног до головы ледяной фразой:

– Не стоит вам покупать этот замок, мистер Айрлэнд…

И тут я позволил себе взорваться, от чего так терпеливо сдерживался в присутствии графа.

– Мэт! Неужели еще ты будешь действовать мне на нервы?! Что?!.. Скажи, что тебе здесь не нравится?!

Кучер втянул голову в плечи и принялся перетаптываться на месте еще с большим усердием.

– Я человек недалекий умом…

– Знаю! Поэтому и работаешь у меня простым кучером.

– Но душа моя всегда предчувствует неприятности. Это мне еще от деда досталось, знаменитого Мельхюазля, лесного пророка. Да, мой дед был человеком, о котором слагали легенды, хотя и простым пастухом. Нечисто это место… нечисто…

– Что?! Что здесь не так?!

– Посмотрите вокруг, мистер Айрлэнд. Обратите внимание на туман. Вы видели когда-нибудь, чтоб туман стелился так близко к земле, словно покрывало?

– Это атмосферное давление, Мэт! Ты слышал когда-нибудь об атмосферном давлении?

Мой кучер от природы был слегка глуховат, и мне частенько приходилось кричать на него не в качестве нарекания, а просто, чтобы слова достигли его слуха. Мэт, о давлении даже если и слышал, мне об этом не счел нужным сообщить. Он для чего-то осторожно оглянулся назад и как-то украдкой посмотрел на привратника Хортса.

– Видите этого человека, мистер Айрлэнд? Не нравится он мне. Странный взгляд, странные повадки, темная душа…

Было совсем не жарко, но я почувствовал, что весь вспотел. Одежда противно липнет к телу, под мышками уже бегут ручьи, придавая моей парфюмерии суррогатный болотный запах. Я достал платок и вытер влажное лицо. А Мэт тем временем, используя все доступное его интеллекту красноречие, продолжал:

– Он так внезапно глянет на меня и отвернется, глянет и снова отвернется… Все время, как я здесь стоял, ожидая вас, он многократно глядел в мою сторону и такое же количество раз отворачивался. Очень, очень странный человек…

– Странный человек, странный замок, странно светит солнце, странно воет ветер, цвет травы тоже странный. Что еще нашел ты здесь странного, Мэт? Прошу тебя, поехали домой!

Но мой кучер не унимался:

– Еще, мистер Айрлэнд, вспомните того юродивого, что мы встретили по пути сюда…

– Да мало ли сумасшедших бродит по всей Англии?! – я уже от души рявкнул на него. – Их полно и в Лондоне, и в Манчестере, и в Глазго, да где угодно! Почему-то все эти места у тебя «не странные», а здесь тебе все «странно»? Едем, я сказал!

– Простите, мистер Айрлэнд, я сказал много глупостей…

– Да, Мэт, сегодня ты превзошел самого себя в изречении всяких глупостей!

– Просто душа моя чувствует…

– Хорошей плетки твоя душа давно не чувствовала!

Под недовольное ржание лошадей кабриолет тронулся с места. Мое тело погрузилось в приятную дорожную тряску, душа размякла, а ум произнес сам в себе: «почему в этом мире столько красивого невежества и столько скучного благоразумия?». Ум мой имел пагубную привычку задавать вопросы, на которые сам же не мог ответить. Менлаувер канул в мутную зелень тамасских лесов. Его башни еще долгое время величественно возносились высоко над землею, точно были не от мира сего и к земле этой отношения никакого не имели. Сизые облака терлись своими телами о твердое небо, рвались в клочья и, не имея плоти, как духи исчезали в небытие. Облака всю жизнь казались мне просто иллюзией природы, нарисованной фантазией гуляющих по небу ветров. Помню, еще в далеком детстве я часто спрашивал свою мать: «мам, когда произойдет то-то или то-то?», она отвечала мне: «когда сможешь подержать в руке кусочек облака, сказанное тобой сбудется». Что можно было смело читать, как: «глупый ребенок, то, о чем ты говоришь, вообще не может быть». А я и впрямь был глупым: нет чтобы разобраться в метафоре, выбегал на улицу, подставлял свои ладони к небу и подолгу ждал, когда же наконец сверху отвалится хоть малюсенький кусочек хоть самого невзрачного облака.

Мэтью, кажется, на меня немного обиделся. Беспощадно стегал лошадей, те ускоряли свой шаг, в своей лошадиной наивности полагая, что смогут таким образом убежать от его кнута, а кабриолет от этого только сильнее трясло. И мне это нравилось. Вдруг раздалось такое ржание, что лошади повставали на дыбы, и я уже приготовился рявкнуть на кучера, чтобы тот не сходил с ума. Но Мэт меня опередил:

– Ах ты поганец!

Кому была адресована реплика, первые мгновения я даже не мог сообразить. Сказать такое мне Мэт мог только в состоянии реально свернутых мозгов. Резкое торможение подкинуло меня с сиденья и я буквально вывалился наружу, поняв наконец в чем дело. На самую середину дороги внезапно выскочил Чарли – тот самый юродивый, которого мы повстречали на пути к замку. Уж эти заплатки на грязной дерюге да шляпу с двумя большими дырами я запомнил минимум на полжизни. Таких оборванцев даже на помойках беднейших городских кварталов не увидишь.

– Мистер Айрлэнд! Позвольте, я наконец отстегаю как следует этого сволоча! – мой кучер уже замахнулся кнутом. – Будет знать, как своей неумытой рожей господам дорогу загораживать!

– Подожди, Мэт. Это же просто больной.

Наши реплики пронеслись сквозь уши Чарли, как ветер сквозь решето. Он стоял как ни в чем не бывало, будто являлся хозяином положения, улыбался во весь рот и постоянно чесал свою поясницу. Я почувствовал, что тоже начинаю закипать.

– Чарли, в чем дело? А ну быстро уйди с дороги! На тебе немного денег, – и я снисходительно бросил несколько монет к его ногам.

Монеты Чарли не заинтересовали. По всей видимости, он был бессеребряником. И тут он громко крикнул:

– Господа, порадуйтесь вместе со мною! Я поймал дракона! Живого! Настоящего!

Тут только я заметил у него за спиной мешок, в котором барахталось нечто живое. Предположительно – дракон. Мы с Мэтью как-то озабочено переглянулись. По-видимому, ни в мою, ни в его голову в этот момент не пришла реплика достойная той, которую мы только что услышали. Чарли тем временем продемонстрировал нам свой рваный мешок, из дыры которого торчала и дрыгалась одна из лап «дракона», как две капли воды похожая на куриную. Мешок был торжественно развязан и юродивый достал оттуда ощипанного хромоногого петуха, наверняка спертого в ближайшем деревенском курятнике.

– Вот! Я охотился за ним полжизни! Красавец, а? Господа, теперь хочу я вас спросить: у кого из вас двоих хватит смелости сразиться с моим драконом и одолеть его в честном бою?

Мы с кучером снова переглянулись. Несчастная птица, хромая на одну лапу, пыталась уковылять обратно к курятнику, но Чарли тут же ее хватал и ставил на место. Он, как импресарио поединка, важно расхаживал взад-вперед, один из его рваных башмаков едва не слетал с ноги. Грязные немытые годами пальцы, торчащие наружу, наводили на воспоминания о существующих где-то неграх. Впрочем, нет – у тех ноги и то чище выглядят.

– Господа, я вами поражен! Вы трусите? Вы онемели при виде столь грозного чудови…

Ему не дано было договорить. Кнут Мэтью внезапно хлестнул по его спине, оторвав одну из заплаток.

– Пшел вон, мразь! – и Мэт тут же добавил еще пару ударов.

Чарли завизжал, сорвался с места и даже нечаянно наступил на своего дракона, а тот, истерически кудахтая, скрылся в ближайших кустах.

Вся эта сцена вместо того, чтобы меня развеселить, произвела эффект прямо противоположный – повергла в омерзительное состояние апатии ко всему существующему миру. Остаток дороги мы ехали молча, лишь единственный раз Мэт обернулся и виновато произнес:

– Мистер Айрлэнд, извините, я наверное погорячился.

* * *

Сделка с графом Каллистро была наконец совершена. Резина тягучего времени лопнула. И через пару дней я стал новым владельцем Менлаувера. Еще как минимум неделя понадобилась для того, чтобы хоть мало-мальски освоиться в этом трехэтажном каменном чудовище с четырьмя высотными башнями вместо голов и множеством роскошных комнат вместо внутренностей. Замок для того, кто впервые в него попадал, выглядел настоящим лабиринтом. Его основатель (ох, как не хочется упоминать его имя, но придется, и неоднократно), видать, задумывал сотворить восьмое или девятое по счету чудо света. Малость не дотянул, надо сказать.

Имена всех слуг я так и не запомнил, да впрочем, знать всех и не требовалось. По поводу хозяйственных вопросов достаточно было обратиться либо к дворецкому Голбинсу, либо к экономке миссис Хофрайт. Как я понял, подлинными владельцами замка являлись эти двое, и с барской легкостью отдавали распоряжение всем остальным. Мне не хотелось рушить сложившиеся здесь традиции: пусть все остается как было, во всяком случае до тех пор, пока они не запятнают себя каким-либо подозрением.

Помню, первые дни жизни в Менлаувере моим излюбленным занятием было подниматься на одну из четырех его башен и почти что с высоты богов созерцать наш бренный мир – обремененный, наверное, в большей степени собственным существованием. Зеленеющее одеяло лесов раскидывалось во все стороны света и согревало землю, если не теплом, то по крайней мере своей красотой. Стена замка, вычерчивая правильный четырехугольник, служила границей нашего маленького каменного царства и создавала разительный контраст извечной матери-природе. Она серым монолитом возвышалась над всеми ее владениями. Я любил контрасты и многотональные цвета лесных массивов, поэтому мог часами любоваться картиной самого непревзойденного и искусного в своем ремесле Художника. Кое-где из океана зелени выглядывали пестрые островки близлежащих деревень – нонсенс разумной жизни на фоне первобытного хаоса.

А по вечерам в нашем мире расцветала тьма – тогда на небе кто-то от скуки зажигал звезды, наивно полагая, что их призрачное мерцание служит людям надежным освещением в непроходимых дебрях ночи. К утру все звезды гасли – наверное, тоже от скуки. И возникала увлекательная иллюзия, что из-за горизонта начинает выглядывать огромный светящийся глаз некого подземного чудовища. Тогда желтые и фисташковые прямоугольники засеянных полей – зримый эквивалент моих будущих доходов – загорались мнимым огнем утреннего пожара, уж не счесть какой раз приходящего на нашу землю.

В такие минуты меня посещало глубокое внутреннее удовлетворение от гармонии собственного бытия: некая помесь самодовольства, тщеславия и присущего каждому чувства прекрасного. Душа готова была воспевать дифирамбы, только не понять – чему именно. Кажется, самой жизни. Да, у меня имелись все компоненты земного счастья: имя, деньги, (теперь уже замок с прилегающими землями), стабильный годовой доход и неплохое здоровье, дополняющее относительно молодой возраст. Есть люди, которые верят в существование какого-то «счастья небесного». Не понимаю, о чем они говорят, но мне в тот момент вполне хватало того, что я имел.

Сейчас, уже поздним числом, склонившись над своими листами, исписанными халдейским почерком, я иногда думаю: если бы в нашей бредовой вселенной существовала реальная возможность путешествия по времени, если бы каким-нибудь способом можно было заставить стрелки часов двинуться вспять и снова попасть в те дни, я бы, не раздумывая ни секунды, плюнул на земли, доходы, собственную репутацию и убежал бы от этого места на самый край Англии. Я бы даже согласился превратиться в нищего, одеться в рубища и ходить вместе с Чарли, отлавливая «драконов» по деревенским курятникам.

«Если бы, если бы, если бы…» – излюбленная реплика отчаяния и безвыходности. Что толку теперь об этом говорить, причиняя себе лишнюю и бессмысленную боль?

Не помню точно: кажется, дней десять-двенадцать после покупки Менлаувера, я решил лично проехать по собственным владениям. Хозяину полезно бывает вспомнить, что у него есть хозяйство. Если не из делового усердия, то хотя бы от безделья жителям близлежащих деревень надо было показать лик их нового господина. И в этот вояж я не взял с собою никого, кроме молчаливого, преданного и во всем послушного Винда.

Лошадь долго шла медленным аллюром по проселочной дороге, благодаря чему у меня появилась возможность ближе познакомиться с естественной живописью местных лесов: оценить стройность сосен, продегустировать пахучесть ветвистых кедров и в заключение сказать самому себе: «когда-то здесь будет прекрасная охота». И вот же судьба-злодейка со своей черной иронией! Слова эти оказались пророческими. Одного только в тот момент я не мог предвидеть: кто станет охотником, а кто будет выступать в роли жертвы. Впрочем, не хочу забегать вперед, ломая последовательность повествования: постараюсь рассказать все по порядку.

Итак, миновав несколько деревень и лишь бегло познакомившись с некоторыми крестьянами, я оказался скованным со всех сторон частоколом неприветливых деревьев, и уже не мог сообразить: в своих владениях нахожусь или по простительному неведению посягнул на чужие. Инстинкт самосохранения подсказывал мне, что совершать в одиночестве такие дальние прогулки, в общем-то, небезопасно. Этот инстинкт по сути являлся атавизмом, унаследованным нами еще от животных, но иногда порождал разумные мысли. Винд подо мной постоянно фыркал, высказывая тем собственную обеспокоенность. Я ласково потрепал его за гриву и спросил:

– Что, захотелось домой?

В лесу стояла напряженная тишина, затаившийся ветер перестал дышать в лицо и чего-то выжидал. Винд несколько раз кивнул и тут же настороженно замер: где-то совсем поблизости заржала еще одна лошадь. На всякий случай из возможных вариантов я приготовился к худшему: лесные грабители. «Это весело… это уже приключения…». Я потрогал свой пистолет под камзолом и тихо пустил коня в сторону источника звука. Узкая лесная тропинка как-то внезапно сделалась устьем обширной поляны, на которой…

В одно мгновение я вдруг понял, что всю жизнь мечтал, чтобы меня кто-нибудь ограбил. Именно в лесу. Именно на этом месте. И именно таким очаровательным способом. Даже улыбнулся столь приятной мысли. На поляне паслась каурая лошадь с весьма привлекательным наездником, точнее – наездницей. Юная совершенно незнакомая мне леди в темной амазонке с капором, украшенным голубой ленточкой, повернулась в мою сторону и с полминуты смотрела, не производя ни звука, ни движения. Моя рука, все еще сжимающая этот дурацкий пистолет, резко одернулась, смущенно скользнула к поводьям, произвела еще несколько несуразных движений и вместе с остальным телом замерла в нерешительности…

Через какое-то время взаимное молчание уже стало пугающим. Я боялся своей… внезапной робости. Юная леди, возможно, боялась… меня. Первая мысль, пришедшая в голову, была очевидна: вряд ли одинокая беззащитная дама станет прогуливаться в безлюдном лесу без чьего-либо сопровождения. Наверняка где-нибудь поблизости затаился уже ревнующий кавалер, а может, паж или слуга, в худшем варианте – муж. Я оглянулся вокруг. Никого. Во всяком случае, в пределах поляны. Мы опять немым взором уставились друг на друга, и это ощущение взаимной неловкости оказалось столь ново и столь приятно, что его вовсе не хотелось нарушать. Винд что-то философски фыркнул, и каурая лошадь отозвалась звонкоголосым ржанием. Райская тишина все же была нарушена, и тут только я сообразил, что как мужчина должен первым завести разговор.

– Извините, мисс… – почему-то вздрогнул от собственного голоса. – Неужели вы здесь совершенно одна, без охраны и сопровождения?

Согласитесь, вопрос выглядел отчасти туповато, отчасти нагловато, но понял я это уже после того, как его задал. Она погладила своего коня, возможно, демонстрируя тем собственное спокойствие, и ответила:

– Я всегда предпочитаю прогулки в одиночестве.

Снова молчание… Не пустая тишина, не физическое отсутствие звуков, а скорее романтическое безмолвие… Что-что она сказала? Ах, да! «Я всегда предпочитаю прогулки в одиночестве». Нужно было срочно искать какую-то зацепку для продолжения разговора, а главное понять – желает ли она вообще его продолжать.

– Прошу прощение за… невольное вторжение. Меня зовут Майкл Айрлэнд. Я новый хозяин Менлаувера. Решил проехаться по своим владениям, но кажется, Винд завел меня слишком далеко. Вы не скажете, где мы сейчас находимся?

– Это земли моего отца, барона Стинвенга, если вы когда-нибудь слышали о таком…

– Конечно, конечно! – тут же соврал я. – Неужели и в самом деле вы дочь барона Стинвенга? Ничего себе! Очень приятное знакомство…

Она слегка опустила взор и, кажется, почувствовала мое притворство. Со всеми более-менее состоятельными английскими баронами я был давно знаком. Увы, фамилии «Стинвенг» среди них даже не упоминалось. Моя лесть получилась слишком выразительной, и необходимо было как можно скорее спасать ситуацию. «Чего б такого сказать?.. чего б сказать?.. чего б сказать?».

– А согласитесь, здесь чудная природа, замечательный воздух, а главное – удаление от шума цивилизации. Вообще, тамасские леса навевают некую мечтательность, так что хочется бесконечно гулять по ним в обществе своих мыслей. Просто девственная красота!

Кажется, я снова совершил ошибку: нес обычную сентиментальную околесицу, тошнотные банальности, которых постыдился бы всякий интеллигентный человек.

Она уловила мое внутреннее замешательство, немного осмелела и слегка дернула поводья своей лошади, чтобы подъехать ближе. Наконец-то можно было разглядеть ее лицо… О Господи (если Ты существуешь), лучше бы мы оставались на длинной дистанции! Представительницы противоположного пола нередко вызывали у меня болезненно-меланхолические чувства. Я любил всех дурнушек – этакой гуманитарной общечеловеческой любовью, с почтением относился к красивым женщинам (нередко даже ими увлекался), но уж слишком красивых – боялся как огня. Чем-то мучительной для меня была их гипнотическая красота. Именно это чувство довелось мне испытать и сейчас.

Когда ее взгляд скользнул по моим глазам – мое сердце словно окатили кувшином горячего вина. Оно шипело и пьянело одновременно. Самый невинный, лишенный всякого кокетства взгляд… Она мне показалась принцессой из далеких детских грез. Да, да, еще маленьким мальчиком, начитавшись сказок перед сном, я по ночам мечтал о девочке идеальной красоты, нелепо рисовал ее своим воображением, мысленно разговаривал с ней, уверенный, что когда-нибудь наверняка ее повстречаю. И эти детские мечтания сейчас так ярко вспыхнули в памяти, что впервые в жизни я пожалел: «зачем вообще было становиться взрослым?».

Мир вокруг превратился в самое искусное творение самого замечательного божества. Ее завитые локоны походили на позолоченные серпантины, свисающие почти до плеч. Челка слегка небрежно выглядывала из-под капора, но никогда бы раньше не подумал, что небрежность может быть столь очаровывающая. Взгляд карих глаз я мог выдержать секунды две, не больше. Готов был смущаться и краснеть как маленький ребенок. Дивился самому себе, злился на свою слабость, но был совершенно беззащитен перед ней. Малейшее изменение в мимике ее лица тут же отражалось в моей душе. Если она улыбнулась – внутри все ликовало, когда была задумчива – наступала некая озабоченность, а если вдруг в ее глазах я улавливал тень равнодушия или пренебрежения: в душе у меня надвигалось нечто апокалипсическое.